Что огонь не в силах сжечь... (С. Микульшин)

Военному журналисту доводится встречаться со многими героями войны. Но среди этих замечательных людей мне особенно запомнилось имя шахтера Федора Прокофьева.

В январе 1940 года я побывал в одном из танковых подразделений Северо-Кавказского округа. Оно только что вернулось из-под Выборга, участвовало в боях против белофиннов.

Танкисты с гордостью рассказывали о беспримерном мужестве своего товарища, механика-водителя, младшего командира Федора Прокофьева. Сам он в то время находился в военном госпитале Ленинграда. Врачи боролись за его жизнь. Встретиться тогда с ним я, естественно, не мог. А потом началась Великая Отечественная война, и след Прокофьева затерялся.

Почему же особенно врезалось в память имя этого солдата?

... Федор Прокофьев работал машинистом врубовой машины на шахте имени Ленина. Призванный в армию, он стал танкистом. В конце 1939 года, когда белофинны спровоцировали войну, Прокофьев отправился на защиту советских рубежей. К тому времени он стал коммунистом, опытным механиком-водителем боевой машины. Красноармейцы и командиры уважали и любили этого веселого человека с отзывчивым сердцем.

Через несколько месяцев за танком, который мастерски водил под огнем противника Прокофьев, числилось уже немало побед.

... В один из вьюжных дней три тяжелых советских танка вклинились в оборону белофиннов. Танкисты вели разведку боем.

Тщательно замаскированные в густом прибрежном лесу доты подозрительно молчали. Машины осторожно двигались вдоль берега по льду Финского залива. И вдруг лед вздрогнул под взрывами снарядов.

Ослепленный жгучим ударом, Прокофьев потерял сознание.

Оно вернулось к нему, как пробуждение от мучительного сна. Задыхаясь от смрада, Прокофьев понял: подкалиберный снаряд прожег броню и взорвался внутри машины. Осколок пробил щеку и вырвал кусок челюсти танкиста. Со лба его свисали клочья кожи, кровь заливала лицо.

Превозмогая боль, Прокофьев нажал на стартер. Мотор не шелохнулся. Попробовал рычаги - заклинены.

"Конец!" - промелькнуло в сознании танкиста, когда новый удар вдребезги разнес вентилятор. Что-то раскаленное снова впилось в затылок и в спину водителя, и ему показалось, что он обрушился в бездну...

Он пришел в себя от нестерпимой боли. Танк горел. Потушив тлеющий комбинезон, Прокофьев вывалился на лед. Здесь в лужах крови лежали командир машины Алексей Кудрин и башенный стрелок Андрей Сербии.

- Живы? - тихо спросил их Прокофьев.

Кудрин что-то хотел ответить, но не смог. Он слегка приподнялся и тут же упал, скошенный пулеметной очередью.

- Федя, я... - услышал Прокофьев последние слова командира...

Вечерело. Внутри танка полыхал пожар. Из башенного люка вырывались языки огня. Потом в машине загрохотало: взорвались снаряды. Сильная взрывная волна потушила пламя.

Когда броня остыла, Федор, волоча перебитую ногу, с трудом втащил Сербина в машину, перевязал его и свои раны. Стрелок часто терял сознание, бредил, а когда приходил в себя, просил пить, и Федору приходилось выползать на лед, чтоб наскрести снега.

Наступила первая тревожная ночь в осажденном танке. Прокофьев всматривался в темноту, стараясь разобраться, что происходит вокруг. Он видел огненные вспышки: его полк вел артиллерийскую дуэль с финнами, прикрывая подбитый танк.

У Прокофьева еще были силы, чтобы ползти к своим. Но разве мог он бросить в беде товарища, отдать врагу боевую машину? Нет, сделать этого бывший новошахтинский горняк не мог.

На рассвете Федор заметил, что к танку ползут два финских солдата. Он позволил им приблизиться и расстрелял их из пулемета - тот, к счастью, не пострадал от огня.

Услышав стрельбу, Сербии открыл глаза, попытался улыбнуться.

- Давай, Андрюша, закурим, чтоб дома не журились, - предложил Прокофьев.

Сербии согласно кивнул, но, сделав затяжку, тяжело закашлялся, выплевывая сгустки крови. Прокофьев раздробил плоскогубцами кусок мерзлого хлеба, разделил с товарищем жесткие хлебные крошки.

Весь день по танку били финские минометы. От мин на льду оставались небольшие воронки. Замечая живые цели, танкист открывал ответный огонь, согревая руки о разогревшийся пулемет.

Наступила вторая ночь. Бои по-прежнему не утихали. Заметив неподалеку тени, Прокофьев открыл по ним огонь. На льду остались лазутчики, пробиравшиеся в тыл наших войск. Водитель с трудом откинул башенный люк и послал в небо голубую ракету - сигнал о том, что танкисты живы и просят помощи.

Под тяжелым ударом танк качнулся, и снова что-то больно вонзилось в тело, ослепило глаза. Танкисту перебило руку. К горлу подступила тошнота, он впал в забытье.

Сколько прошло времени, прежде чем он открыл глаза, Федор не понял. Сквозь щели пробивался слабый свет. Хрипел и что-то пытался сказать Сербии, лицо которого походило на выбеленный холст.

- Напиши матери!.. - с трудом прошептал он наконец.

Федор приподнял голову товарища, но тот уже был мертв. Прокофьев положил его тело рядом, прикрыл ковриком. Теперь он остался совсем один, обессилевший от потери крови, с одеревенелыми, обмороженными ногами, но все-таки живой. Он продолжал отбиваться от наседавших врагов. Грохот пулемета напоминал ему о жизни. Порой хотелось открыть лобовой люк, подставить грудь под пули финских снайперов, но усилием воли он глушил это желание.

В те страшные часы он не знал, что вскоре ленинградский поэт напишет о нем стихи:

И видят: почернев от ран, 
В огне разрывов вражьих, 
Стоит, как витязь, гордый танк, 
С геройским экипажем.

Медленно шли дни и ночь. Прокофьев записывал, сколько уничтожил фашистов, вел скупой дневник своей суровой борьбы.

На рассвете восьмого дня вдруг наступила необычная тишина. Стих артиллерийский грохот, прекратился стрекот пулеметов. Прокофьев заметил человека, осторожно приближавшегося к танку. Федор взвел курок нагана и тут же вскрикнул от радости: на ушанке солдата вспыхнула красноармейская звездочка!..

Врачи военного госпиталя положили Прокофьева на операционный стол. Они были поражены: как мог выжить, выстоять в неравной борьбе этот человек. Хирурги насчитали на теле танкиста одиннадцать ран, извлекли семнадцать осколков. Прокофьеву ампутировали ступни ног.

Лечение длилось долго. Теперь его мучила не физическая боль - он привык к ней. Болела душа, и он молча искал ответа, как жить дальше. Все было нелегко - и скованные движения израненных рук, и первые робкие шаги на протезах. Но человек, победивший смерть, победил и это. Врач, лечивший Прокофьева, ни разу не слышал от него жалоб.

Однажды на излечение в госпиталь был доставлен военный летчик, которому также ампутировали ноги. Он очень тяжело переживал свое несчастье. Врачи поместили его вместе с Прокофьевым и не ошиблись. Сильный духом, бодрый, жизнерадостный Прокофьев морально поддержал товарища по беде, вернул ему уверенность и душевное спокойствие. Спустя семнадцать лет Федор Васильевич с радостью прочел в газетах Указ о том, что летчику присвоено звание Героя Советского Союза.

Когда, опираясь на палку, Федор вышел из госпиталя, над страной бушевало пламя новой большой войны. Под солдатской гимнастеркой, украшенной Золотой Звездой Героя, билось молодое, горячее сердце. Оно рвалось в бой, но сил теперь хватало только на борьбу с тяжелым недугом. И все-таки он заходил в военкомат, доказывал, что он еще способен к борьбе, что снова может сесть в танк. Ему вежливо отказывали, убеждая, что и в тылу можно ковать победу над врагом.

Прокофьев стал партийным работником. В покалеченном войной солдате люди увидели умного, неутомимого, внимательного к товарищам человека. Тринадцать лет работал Федор Васильевич секретарем районного комитета партии в городе Шахты. Он завоевал всеобщее уважение горняков.

Большая и ответственная работа требовала от бывшего воина больших знаний. Он настойчиво учился, успешно окончил Высшую партийную школу при ЦК КПСС. В настоящее время он работает начальником отдела руководящих кадров комбината "Ростовшахтстрой".

... Мы встретились лишь через двадцать лет после нашего первого, заочного, знакомства. Передо мной стоял человек среднего роста, с озорными огоньками в глазах. Он уверенно стоял на земле, с его открытого лица не сходила улыбка, улыбка человека, горячо влюбленного в жизнь.

С. Микульшин

Ажогин Василий Терентьевич

Лысенко Иван Иванович

Дубинец Андрей Петрович

Петикин Павел Иванович

Очеленко Владимир Николаевич

Скрылев Виктор Васильевич

Быков Борис Иванович

Кострюков Николай Григорьевич

Попов Георгий Васильевич

Щербаков Виктор Иванович

Андреенко Евгений Георгиевич

Иринин Александр Иванович