Вступление. Повествование о донцах. История о донских Козаках

Хотя всем, и едва ли не целому свету, по древности, а паче по храбрости в военных делах, не менее ж и по удальству, о находящихся в России Донских Козаках известно; но с коих времен и из каких людей они при своем месте начало свое возымели, уповательно, мало кто ведает, ибо и сами они о себе прямого начала своего сказать не могут, а мнят, будто б они от некоих вольных людей, а более от Черкес и Горских народов, взялися, и для того считают себя природою не от Московских людей, и думают заподлинно только обрусевши, живучи при России, а не Русскими людьми быть. И по такому их воображению никогда себя Московскими не именуют, ниже любят, кто их Москалем назовет, и отвечают на то, что "Я, де, не Москаль, но Русской, и то по закону и вере Православной, а не по природе".

Притом некоторые верховых станиц Козаки повествуют, что начало заведения народа их будто б произошло от одного человека, имевшего охоту бить зверей, и с тем промыслом, переходя с одного на другое место, пробрался он на реку Дон, и оным, по хорошей удаче в ловлении зверя, дотянулся почти до устьев оной, где избрал себе для житья удобное место, и там, упражняясь в ремесле своем, получал добычу изобильную, с которым, то есть с пушным товаром, почасту для продажи езжал в места жилые, что приметивши, и польстились тех мест, где он бывал, живущие люди, стали приходить к нему для таковых же промыслов, и тем, чрез несколько времени, умножилось их немало.

Наконец, тот начальник сделался их Атаманом, и, скопляючись, таким образом, прибылыми и рождающимися, у них стало их число великое, и жили свободно, не будучи подвластны или дань платя кому.

Сия сказка точно весьма подобна басням Сечевских, то есть Запорожских, Козаков, как они о себе объявляли, что будто б и их войско начало свое возымело чрез вышедшего из Польши некоего человека, именем Семена, роду Казарского, которой, для рыбного промысла и ловли звериного, на устье Бог реки себе место избрал, к коему, для таковых же промыслов, приумножилось немало людей и избрали, наконец, Семена того Атаманом себе, и составилось чрез то войско их^*.

^* (Приведенная А. И. Ригельманом легенда о донских казаках как о рыболовах и охотниках, свободно распоряжавшихся добываемым товаром, чрезвычайно популярна среди историков и краеведов. Как и всякая легенда, она содержит зерно истины, но далеко не в полном объеме: процесс формирования донского казачества, видимо, был не столь прямолинейным и однозначным, как его представляют автор и его последователи. На Дон шли не только любители рыбной ловли и охоты, и вела людей не одна лишь надежда разбогатеть торговлей. Главной причиной заселения степных просторов Дона было стремление простых людей Московской Руси и Украины уйти от усиливавшегося гнета как своих, так и иноземных феодалов, обрести экономическую и социальную ("С Дону выдачи нет!") свободу, найти новые земли для продолжения традиционных занятий. Другое дело, что новые земли оказались богаты и зверем, и рыбой. Но они же таили и опасность - воинственных соседей, от которых новопоселенцы вынуждены были защищаться, конечно же, не рыболовными крючками и ловчими силками, а боевым оружием. Все это вместе и определило своеобразие формирующегося сословия (так донских казаков определяли в этносоциальном аспекте). Первоначально это были и земледельцы и скотоводы, особенно на Верхнем Дону (есть свидетельства, что, переселяясь на Дон, крестьяне везли с собой не только семью, но и рабочий скот, плуги, семена и т.п.), и рыболовы и охотники, особенно на Нижнем Дону (правда, в донском фольклоре эта сторон народной жизни отражена наиболее слабо), и воины (последнее занятие казака очень рано начало вытеснять два других, особенно земледелие, которое на Дону возродилось уже в послепетровскую эпоху). Не случайно Ригельман вслед за первой легендой помещает вторую - о помощи казаков Ивану Г розному во время взятия Казани, тем самым характеризуя донских казаков-первопоселенцев и как умелых воинов.)

Потом, когда, де, Донцы сведали, что Московский Царь Иван Васильевич ведет уже семь лет с Татарами войну и желал от них взять Казань, то, в рассуждение держимой с ним одной веры Греческого исповедания, вознамерились во взятии оного города помочь Его Величеству. Сего для помянутый Атаман послал от себя некоторую часть Козаков своих к устью реки Дона и велел там, настрелявши довольное число птиц баб, коих там находилось весьма множественно, привезть великое количество перьев их. Сими перьями убрал он поверх одежды, с головы и до ног, войско свое, и так пышно, что каждый человек представлялся превеличайшим страшилищем. Он вооружил их всех военною сбруею, как-то: копьями, ружьями, саблями, луками и стрелами и прочим, кто что имел, и повел их под Казань на помощь Царю, Ивану Васильевичу. Приведя ж, приноровя в самую ночь, стал, не доходя города, неподалеку стана Царского, расклал в обозе своем огни, по осеннему и морозному времени, для обогрения Козаков своих, а более для того, чтоб увидело их войско Московское. Сии, видевши чудовищ таких, коих огнь найпаче еще увеличивал и умножал число их, тотчас доложили об оном Царю. Коль скоро ж Царь и сам увидел, то немедленно послал к ним спросить Боярина своего, что за люди, откуда и зачем пришли или куда идут. Боярин, исполняя повеление, шел к ним, и что ближе подходил, тем страшнее они казались ему, и так наконец их убоялся, что принужден был, не только расспрося, ниже доходя до них, со страхом возвратиться назад. Царь, разгневавшись, тотчас ему ж идти велел, и с тем точно, чтобы неотменно дойти к ним изведать и расспросить их. Сия посылка Боярину весьма важна была: он, идучи к ним, что ближе подходил, тем страшнее чудовищи они представлялись, и хотя достиг уже до них так, что можно было с ними говорить, но, видя страшилищ сих, был как полумертв и едва в силах был спросить, что "Люди ль они или привидение?". Они громогласно вскричали ему, что "люди они, да и Русские вольные, пришедшие с Дону Царю Московскому помогать взять Казань и за Дом Пресвятой Богородицы^* все свои головы положить". Боярин обрадовался, видя и слыша, что люди, поспешнее возвратился назад, нежели до них мог дойти. Он донес об оном Царю, который тотчас во утрие ж послал к ним за то великие дары, но чудовищи те того не приняли, а одарили сами богатыми кожами звериными. Притом просили, чтоб Царь повелел им взять Казань, что и позволено. Донцы, не упуская времени, на другой же день, подняв святые иконы и навеся на пики свои от баб- птиц крылья, пошли к городу Казани, каковой строй их в походе представлялся великим лесом, покрытым снегом, и, приблизившись к Казанке речке, тотчас начали под оной рыть подкоп до города, который вскоре и окончили. Они вкатили во оный несколько бочек пороху и назначили время к зажжению оного. Между тем принесли Богу свои теплые молитвы и, стоя на коленях, просили Божьего знамения, на что и воспоследовал из облак глас, глаголющий всем вслух: "Победите и покойные будете". Возрадовавшись сему и обнадежась на такую благодать, приказали подкоп зажечь, коим превеликую часть города взорвало, и тем от дыму и земли солнце невидимо стало, чрез что от страха и ужаса во все стороны метались жители в городе. В то же самое время, как воспоследовал от подрыву треск, Донцы бросились на город, коих жители сочли не людьми, но некоими престрашными чудовищами, устрашась их смертельно, были полумертвы; они рубили и кололи их везде без пощады. Тогда, де, уже и Царь вошел в город, очистил от Татар оный и ввел войска свои Московские, поставил везде караулы и определил в Казани наместника и воеводу; по окончании же всего того Царь пришедших воинов оных дарил казною и другими полученными добычами, но Донцы ничего того не взяли, а просили, чтоб только пожалованы были рекою Доном до тех мест, как им надобно, что им и не отказал. Он им реку оную пожаловал и грамотою утвердить изволил, с тем что кто буде дерзнет сих Донских Козаков с мест их сбивать, тот да будет проклят во веки веков; с оной же грамоты во все станицы войска Донского даны, Для сведения Козацкого, списки, которые читаются при собрании их в день Покрова Пресвятой Богородицы после обедни^**.

^* (Отношение к вере, православию у донских казаков было весьма сложным (см. ниже). При этом несомненно, что наиболее почитаемым персонажем христианства на Дону была Богородица, о чем наглядно свидетельствуют не только многочисленные "богородичные" церкви и храмы на Дону, но и тексты донских заговоров, в которых Богородица упоминается гораздо чаще, чем Иисус Христос и другие святые. Это тем более удивительно, что речь идет о военном сословии, сведущем и в морском деле, которому уместно было бы более чтить, скажем, Георгия Победоносца или святого Николая, известных покровителей воинов и мореходов, в то время как Богородица у восточных славян была связана с земледелием. Видимо, традиционная культура первопоселенцев оказалась сильнее последующих напластований. )

^** (Легенда об участии казаков во взятии Казани документально не подтверждается, во всяком случае, историки относятся скептически к этому эпизоду жизни донских казаков. Однако здесь стоит обратить внимание на два момента. Для Ригельмана несомненно, что во второй половине XVI века казаки уже представляли собой организованную и грозную силу, владевшую Доном вплоть до устья. С другой стороны, автор в этой легенде дает характеристику донским казакам, отмечая их сметливость, хитрость, деловитость, храбрость, решительность, но одновременно и богобоязненность и жестокость к врагам, причем эти качества присущи донским казакам как бы изначально.)