День шестой

День шестой

1

К рассвету бойцы закрепились в сталелитейном цехе, организовали круговую оборону.

- Беречь каждый патрон!-строго приказал комбат. Панов разместил раненых на глухой стороне цеха, окруженной капитальными стенами. В углу умирал Макрушенко. Возле него сидела Ольга Михайловна Славина.

- Петя, Петя!-звала она временами.

Макрушенко открывал глаза, но сказать ничего не мог. Куда-то мимо сестры был обращен его угасавший, затуманенный взгляд.

Послышались выстрелы. Сначала одинокие, они учащались с каждой минутой, приближались. Это подошли к цеху немцы, но их остановил огонь наших бойцов, и они снова скрылись за стенами соседних зданий.

Сейчас советских бойцов отделяло от фашистов лишь несколько десятков метров. Противники отчетливо слышали друг друга.

- Рус, сдавайс! Капут! - кричали гитлеровцы.

- Я тебе сдамся, черт этакий!-отвечал узбек Рахманов.

- До чего ж вин глупый, фриц!-удивлялся Данильченко.- Сам дуба дае, а нам каже "капут"...

- Как ты сказал - "дуба дае"? - не понял украинца Мадоян. - Это как понять?

- А так, шо фриц упаковывается в ящик, товарищ комбат...

Бойцы засмеялись.

К Мадояну подошли Шунденко и Кравченко.

- На вылазку просится, - сказал капитан, кивая в сторону сержанта Кравченко. - За боеприпасами.

- А кто еще с вами? -

- Румянцев, Охрименко и Оганесян.

- Разрешаю. Только действуйте осторожно, - предупредил комбат.

Вылазка и на этот раз была удачной, если не считать, что был ранен в ногу Охрименко.

В полдень немцы предъявили Мадояну ультиматум: если через два часа батальон не сложит оружия, он будет полностью уничтожен.

Батальон... То, что осталось от него теперь, можно было называть батальоном лишь условно. Одни сложили свои головы еще на подступах к Ростову, другие пали при штурме высокого правого берега Дона, в боях на улицах и привокзальной площади.

Но чем меньше оставалось бойцов, тем ожесточеннее сражался батальон. И удивляться тут нечему: кровь павших вливалась в сердца живых, согревала их, несла им новую силу, умножала ненависть к врагу. Вот почему фашист, столкнувшись с таким богатырем, нередко одного принимал за двух.

2

Остап Данильченко сидел в потайном месте, за толстой стеной. Широкое окно было заложено кирпичами, но в нем оставался небольшой просвет. Через этот просвет Остап внимательно следил за подходами к цеху.

- Юрка! Ей-богу, це Юрка! - вдруг закричал Остап. - Штоб мине усю жизнь гарно жилось, Юрка!

Несколько бойцов кинулось к окну. Этот Данильченко всегда чудит. Где он увидел Юрку? И как Юрка может пройти сюда, когда цех со всех сторон плотно окружен врагами?

Но Остап не унимался:

- Бачите, як вин ползет! Ишь ты, пластун какой! Ось люди кажут "бисов сын", так це вин и есть!

- Мелешь все.. - незлобиво отчитал Остапа Румянцев.- Нашел когда шутить...

В это время затрещали немецкие автоматы. Перед самым окном промелькнула фигура парнишки.

- Ну, шо, Румянцев, тебе такие шуточки нравятся?- лукаво посмотрел на солдата Данильченко.

Остапу никто не ответил. Всех озадачило другое. Паренька, который пробирался к цеху, фашисты уже не видели, а огонь с их стороны усиливался. Значит, они обстреливали еще кого-то.

- Откройте ворота! - к бойцам подбежал Огапкин. - Там два этих паренька. Откройте ворота!

Трудно понять, чего больше во взгляде замполита- одобрения или осуждения.

"Та-та-та-та", - надрывались фашистские автоматы.

- Стреляй, стреляй, фриц. Хлопцев проморгал. Это, брат, тебе Ростов. Тут ухо востро надо держать, а ты его свернул, будто к теще на галушки пришел. Проморгал, фриц, проморгал, ничего не поделаешь, а зараз стреляй. Один черт, шо в кирпичи, шо кошке под хвост, - такой тирадой разразился торжествующий Остап.

А по цеху уже шли возбужденные, с озорными и виноватыми глазами Юрка Тарасов и Гришатка Хижняк, внук погибшего машиниста. Со всех сторон ребят обступили солдаты. Им по душе подвиг мальчишек. Но вот как к ребятам отнесутся командиры, в особенности тот, чернявый, с усами - он у них самый главный...

- Все в порядке? Не ранены? - Огапкин внимательно оглядел ребят.

- Мы ничего... - успокоил Юра. - Ничего. Даже не поцарапало... - он обернулся к товарищу

- Ты как, Гришатка, живой? Руки, ноги, все проверил? Никуда не попало?

- Значит, не ранены, - с облегчением вздохнул замполит, и лицо его стало чуть строже. - А теперь, черти полосатые, скажите, как вы пробирались сюда? Ведь кругом немцы. Как обошли их?

- Юрка такие ходы знает, они ни одному фрицу не снились... - расхвастался Гришатка. - Под забором- тайный ход, оттуда - в паровозную канаву.,.

Только теперь бойцы заметили, что одежда ребят в грязи.

- Кто вас звал сюда в такое время? Что, за вами ординарца посылали? - отчитывал ребят замполит.- Да вас бы фашисты, как цыплят, передушили... Небось, дома матери в слезах.

Ребята молчали.

- Я спрашиваю, кто вас звал сюда? Снова молчание. Ох, какой длинной была для мальчишек каждая секунда... "Ну что сказать ему, чтобы он не сердился? - мучительно думал Юрка. - Что сказать? Он спрашивает, кто нас позвал сюда... Он, конечно, сам. хорошо знает, зачем мы пришли, а вот спрашивает... Что же сказать? Что?.."

- Зачем пришли? - поднял Юрка горящие глаза на Огапкина. - А вы зачем сюда пришли? - выпалил он, и тот, кто услышал эти слова, уже не мог упрекать ребят.

Все молчали. Ответ Тарасова обезоружил и Андрея.. "В самом деле, - подумал он, - мы смотрим на них, как на детей, мол, им по четырнадцать, а они с недоумением слушают нас и не могут понять, почему им, юным, пытаются отказать в самом благородном праве человека- в праве защищать родную землю".

3

Когда Мадоян узнал, что Юрка Тарасов и Гришатка снова в батальоне, он не на шутку рассердился:

- Ремня им надо, крепкого ремня по одному месту. Что это такое?! Если каждый мальчишка бросит свой дом, что получится?!

- Неплохое ополчение, - негромко заметил начальник штаба.

- Ополчение?! Из подростков?!

- Да, из подростков. Нужная, кстати, была бы нам подмога...

- Слушай, Алеша, ты что говоришь! - вспылил комбат.- Вот эти разбойники убежали из дома. Там теперь, знаешь, как волнуются?! Мало горя у наших женщин? Мало слез пролили наши матери и сестры? Ты что говоришь, Алеша! Ты шутишь, конечно?

- Немного шучу, комбат. Но только немного.

Мадоян и Огапкин увидели, как посерьезнели, стали строже глаза немногословного начштаба.

- Ополчения из подростков создавать незачем,- сказал Малинин. - Но когда в такую суровую годину мальчик, или, как ты говоришь, подросток, берется за оружие, чтобы помогать старшим громить врага, я не- могу его остановить.

- А если еще учесть, что этот подросток становится юношей... - вставил Андрей.

Мадоян промолчал. Контратака начштаба и замполита несколько охладила его. Видимо, друг Гукас, ты не совсем прав, когда так резко выступаешь против нового визита Юрки. А мальчишка хороший, смелый, и, признайся, Гукас, нравится тебе...

Комбат раздумывал, и Огапкин решил, что время говорить ему.

- Гукас, ты немного поостынь, - начал замполит.- Ребята приходили к нам не из глупого любопытства, не на прогулку. Ты это сам знаешь. Да и какая прогулка, когда каждый раз они шли через линию огня, через линию смерти. И озорство тут есть, не буду спорить. Но это скорее романтика и, согласись, романтика жизни, роллантика борьбы. Зачем они пробирались к нам? Приносили хлеб, сухари, лепешки. А Юрка, ты и это знаешь, убил фашистского мотоциклиста, принес его документы. Вот тебе и четырнадцать лет! А теперь что сделали? Вместе с Гришаткой, Хижняком, - Огапкин понизил голос,- Юрка притащил два немецких автомата, две сумки с патронами и медикаментами и немного сухарей. Суха-ри, говорит, для раненых. А Лида почему пришла в батальон? Они все помогают нам, помогают родной армии. И мы видели, как каждый приход ростовчан подбадривал наших солдат, поднимал их силы. Да что я в самом деле просветительством занялся?! Кому объясняю. Ты все это лучше меня знаешь. Не ты ли, голубчик, рассказывал им о Малыше из Лорийского армянского полка?! А Малышу, извини, было четырнадцать- пятнадцать лет. Вот так, Гукас. Да и что теперь, собственно, делать с ними? Назад отослать? Нет. Назад они теперь не пройдут.

Доводы замполита были вескими, но Мадоян еще сопротивлялся.

- Кто их вызывал? - возмущенно говорил он.

- Я им этот вопрос задавал. Ты знаешь, что Юрка ответил?! "А вы зачем сюда пришли?" Вот и поди поговори с ними.

- Как, как он сказал? - Гукас сдвинул черные брови.- Какой разбойник, какой разбойник... - шумно удивлялся Мадоян. - Да за один такой ответ ему надо сержанта присвоить!

- Ну, вот видишь. А ты только что хотел им ремня крепкого всыпать, - сдерживая улыбку, заметил Малинин.

Между тем замполит направился в ту часть сталелитейного цеха, где он оставил Юрку и Гришатку. За толстыми стенами слышались выстрелы. То ли немцев кто-то тревожил, то ли фашисты, отвлекая внимание бойцов, готовились к штурму цеха.

- Пойдемте к комбату, - позвал ребят Огапкин.

Юрка и Гришатка переглянулись. Замполит заметил слезы на покрасневших глазах Гришатки. "Наверно, узнал о смерти деда", - подумал Андрей, и сердце его больно сжалось. "...О Гришатке моем не забудьте",- вспомнились ему последние слова старого машиниста.

4

- Ну, здравствуйте, ребята! Здравствуй, Юрка! - дружески протянул руку комбат. - Не будем ссориться. Что теперь поделаешь?! Назад дороги пока нет. Из цеха выйдете с батальоном. Придется посидеть, - улыбнулся комбат.

- У нас автоматы есть. Мы сидеть не собираемся. Мы стрелять будем по фрицам... - буркнул Юра.

- Смотри, какой воинственный... Впрочем, с тобой шутки опасны... Спасибо, ребята, за то, что делаете для батальона. Только знайте, сегодня очень тяжело. Фашисты окружили нас со всех сторон. А как в городе? Что там? Что видели?

- Товарищ комбат! - казалось, Юрка только и ожидал этого вопроса. - Товарищ комбат! Фашисты бегут. Они уходят из Ростова. Видно, наши крепко нажали. Да партизаны еще дают им прикурить. Дороги забиты машинами, солдат много... Люди говорят, на Таганрог они драпают... Так что вы не бойтесь. Все будет в порядке.

Последние слова рассмешили офицеров.

- Значит, не бояться, Юра? Хорошо, дорогой, не будем бояться. Не будем, замполит? - повернулся Мадоян к Андрею.

- Не бу-у-дем, - улыбнулся Огапкин.

А Гришатка не проронил ни слова. Мадоян притянул его к себе.

- Держись крепко. Держись, как дед твой. Он умер, как герой, как настоящий солдат. Дедушку твоего, дорогой Гриша, мы никогда не забудем. - Мадоян ласково провел рукой по русым волосам паренька. Плечи Гришатки вздрагивали, но он поднял голову и решительно сказал:

- Я с фашистов за дедушку сполна получу.

Очень обрадовалась мальчишкам Лида Дмитриева.

- Вот какой у нас народ в Ростове, - с гордостью говорила она Огапкину.

- Да что вы?! - отшутился замполит. - Первый раз вижу таких ростовчан. - И уже на ходу добавил:-Лидочка, милая, вы забываете, что Андрей Огапкин - сам ростовчанин.

В самом деле, она забыла об этом...

- Покажите мне наших ребят, - попросил Лиду Александр Ковальчук.

Ребята подошли. Лида шепнула им, что этот солдат спас жизнь командиру батальона. Юра и Гриша смотрели на Ковальчука глазами, полными восхищения и даже... зависти. "Вот если бы я спас в бою жизнь командиру, и меня бы ранило. Все пацаны бы с нашей улицы ахнули!" - подумал Юрка. Ему захотелось что-то приятное сказать бойцу.

- А вы знаете, фашисты бегут. Эти, что окружают цех, тоже скоро драпанут, честное пионерское, - горячо заговорил Юра. - Вот если мне не верите, пусть Гришатка скажет...

- Бегут. Аж пятки салом смазали, - не замедлил подтвердить Гриша, повторяя слова, которые он еще утром услышал от старушки-соседки.

- Видал, а еще ультиматум нам поднесли. Да скорые какие, два часа - и ни минуты больше, - сердито говорил Ковальчук. - Некогда, торопятся, шакалы.

- Так я же говорю, они очень спешат, - хитровато прищурился Юрка. - Мы одного фрица возле нашего дома встретили. Он штаны на ходу застегивал, а ботинки в зубах держал.

- Два часа... Ультиматум...- злился Ковальчук. - Два часа. Не на таких напоролись. Наш батальон ультиматумом не возьмешь! Кишка тонка, господин фашист.

5

Макрушенко умер на руках Мадояна.

- Снимем, товарищи, шапки, - сказал комбат.

Безмолвно стояли солдаты.

- Макрушенко вместе с Наджафовым пришел сюда, к Дону, от самой Волги, - продолжал Мадоян. - Мы видели их неравный поединок с немецкими танками. Победителями вышли Наджафов и Макрушенко. Их стойкость была сильнее брони. Их любовь к Родине была сильнее смерти. Они не умерли, ибо герои, отдающие жизнь за счастье родного народа, не умирают! Они честно и доконца выполнили свою солдатскую клятву - до последнего дыхания защищать Отечество!

Мадоян умолк. Наступила тишина. Но вот ее нарушил голос Огапкина:

- Вы помните, товарищи, Мамед Наджафов часто сравнивал фашистов с шакалами. Он ненавидел их всей яростью своего сердца. Он говорил: "Фашисты хотят уничтожить Россию, значит, хотят задушить мой родной Таджикистан!". На полях России он защищал и свой народ, свой далекий таджикский кишлак. И украинец Макрушенко освобождал не только русские города и села, но и захваченную врагом Украину. А разве русские люди Савельев, Павлов, Родионов отстаивали от врага только Россию? Нет! Умирая на камнях Ростова, они спасали от фашистского рабства и Грузию, и Армению, и твою родину, Рахманов, - Узбекистан.

Боец, к которому обратился старший лейтенант, не сводил глаз с Огапкина. Было видно, как захватили Рахманова его простые слова.

- Да, разговор с фашистами у нас суровый, - негромко заговорил Мадоян. - У моего народа, у армян, давние счеты с немецкими империалистами. Еще в первую мировую войну германский император Вильгельм II помогал турецкому султану вырезать армянское население. И грудных детей, и стариков убивали они и бросали в Черное море. Захватчики нанесли армянскому народу тяжелые раны. Они выжжены в душе Армении каленым железом. Мой народ ненавидит своего врага- фашистских захватчиков - и любит своего великого и верного друга - русский народ. Счастье моей Армении неотделимо от счастья России.

Он помолчал, потом заговорил снова. Голос его изменился. Слова звучали громче, строже:

- Фашисты объявили нашему батальону ультиматум. Трусливые и подлые гиены имеют дерзость угрожать нам. Но мы пришли сюда не для того, чтобы сдаваться в плен. Мы потеряли в этом городе товарищей. Шестой день мы без сна и отдыха, в огне. Но ни один из вас не сказал мне, что устал. Спасибо вам, товарищи...

Левой рукой комбат достал часы.

- Ну вот, срок ультиматума истекает. Нам предстоит новый тяжелый бой. Поклянемся же перед светлой памятью павших героев, что не посрамим их чести, что будем держаться здесь до последнего удара сердца!- и, опустившись на колени перед телом Макрушенко, комбат первым произнес: - Клянусь!

- Клянусь!

- Клянусь!

- Клянусь! - повторили офицеры и солдаты батальона.

6

В три часа немцы открыли минометный огонь. Мины пронзительно выли, пробивали стеклянную крышу, падали в цех, разрываясь короткими, оглушительными ударами. Клубилась пыль, густо стлался дым.

- Готовятся к атаке, - заметил Кравченко.

- Пусть попробуют, - отозвался кто-то из солдат.

Взрывы стали чаще. То и дело бойцам приходилось припадать к высоким кирпичным стенам.

Обстрел прекратился внезапно. И сразу же из-за широкой стены с двух сторон высыпали гитлеровцы и устремились к сталелитейному цеху. Уже несколько шагов отделяло фашистов от цеха, когда Мадоян подал сигнал. Прогремел дружный залп. Как подкошенные попадали фашисты. Толстый офицер в фуражке с непомерно высокой тульей, размахивая пистолетом, подгонял уцелевших. Остап с силой нажал на спусковой крючок ручного пулемета, и эсэсовский офицер грохнулся на землю.

Из-за стены один за другим выбегали фашисты. По приказу Мадояна лейтенант Лупандин вышел с разведчиками навстречу наступавшим. Короткие, сильные удары штыков сбивали фашистов, и, выпуская из рук автоматы, они валились на землю.

Застучал пулемет. Это сержант Кравченко огнем преграждал дорогу немецкому подкреплению. Фашисты тоже открыли огонь. Но, надежно укрытый в развалинах, Кравченко был неуязвим.

Гитлеровцев отбросили. А бойцов у Мадояна стало еще меньше. Пали в рукопашной схватке красноармейцы Румянцев и Антонов.

Снова наступило затишье.

- Ну как, сестричка? - тихо спрашивал у Лиды Ковальчук.

- Отогнали.

Солдат тяжело вздохнул:

- Глупая штука быть раненым. Лежишь, как иждивенец, а товарищи дерутся за тебя...

Быстро сгущались зимние сумерки. Лида вглядывалась в бескровные лица солдат. "Без сна, без хлеба. Как они держатся? - спрашивала себя девушка. - Лепешек бы достать... Но теперь домой не пройти. Кругом немцы..."

- Лида,- снова послышался голос Ковальчука.- Вы не спите?

- Нет.

- Лидочка, сестричка, спойте что-нибудь...

-Придумали вы, Саша! Нашли время для песен...

- А что, самое подходящее. Пока затишье...

- Вот дотошный. Что спеть-то? - темнота скрыла ее улыбку.

- Про наш Ростов знаете? Хорошая песня.

- Нет, не слышала...

- Так я сам...

- Вам нельзя, Саша.

- Вы, Лидочка, чистый милиционер: нельзя да нельзя... Я тихо...

И полушепотом, часто переводя дыхание, он запел:

 Мы жили в этом городе,
 Любили в этом городе,
 Ходили в этом городе гулять... 

Песня понравилась, к ней прислушивались. А Ковальчук продолжал:

 ... Пришла война суровая
 Зажгла огни багровые,
 Хлебнули мы свинцового дождя.
 И покидая город наш,
 Любимый, светлый город наш,
 Мы в сердце уносили уходя:
 Эх! Ростов-город... 

Бойцы негромко поддержали:

 ... Ростов-Дон! 
 Синий звездный небосклон.
 Улица Садовая,
 Скамеечка кленовая,
 Ростов-город... 

Где-то в отдалении гулко ударили орудия. Песня оборвалась. Все насторожились.

- Ей-богу, наши пушки! Я по голосу узнаю, - прошептал Остап Данильченко.

На него шикнули: "Да помолчи ты!"

А пушки отчетливо, громко били то в одном, то в другом конце города.

- Наши!-теперь уже с уверенностью говорили бойцы.

- Наши!

Стрельба нарастала, усиливалась: в Ростов входили войска Южного фронта.