День пятый

День пятый

1

Утром двенадцатого февраля в Ленгородке, на Профсоюзной улице, появились два немецких танка. Грохоча гусеницами, они медлено проходили мимо притаившихся молчаливых домов. Стволы танковых орудий угрожающе поворачивались от одного окна к другому.

На середине улицы танки замедлили ход. С лязгом открылся люк передней машины, и оттуда показалась голова офицера. Немец поднес к глазам бинокль, внимательно оглядел улицу. Потом коротко сказал: - Вайтер!^*

^*(Вайтер - дальше (нем.).)

Машины прибавили ход. В это время на дорогу выбежала большая рыжая собака. Завидев танки, она недружелюбно покосилась на них, заворчала, залаяла.

Над первой машиной снова появился офицер. Он повернулся в сторону собаки, навел на нее парабеллум и выстрелил. Собака свалилась на землю, вытянулась, затихла. Немец улыбнулся, скрылся в машине.

Танки подошли к дому "Гигант", развернулись у самого края балки, отделяющей в этом месте Ленгородок от Верхне-Гниловской.

Офицер вылез из танка, отошел. В стеклах бинокля промелькнули красноватые глинистые скаты балки, прижавшиеся друг к другу маленькие глинобитные домики. Офицер что-то скомандовал, и танкисты направили стволы орудий на Верхне-Гниловскую.

- Файер!^* - резко крикнул эсэсовец.

^*(Файер - огонь (нем.).)

Оглушительно ахнули пушки. В то же мгновение на

противоположной стороне обрыва поднялись клубы дыма. Пробитые снарядами, обрушились стены домов. В воздух взлетели куски дерева, обломки детской кроватки. Ветер донес пронзительный женский крик.

Танкисты чуть повернули стволы орудий вправо.

- Файер!

Снова ударили орудия, и, охваченные пламенем, задымились еще два дома

Офицер поднял бинокль.

- Файер!

У одной из горящих хат появилась женщина с ребенком на руках. Она пошатнулась, упала. Поднялась, растерянно озирается. Эсэсовец заметил ее.

- Файер!

На том месте, где стояла женщина, поднялся столб земли.

Еще несколько минут фашисты методично расстреливали дома жителей станицы Верхне-Гниловской, через которую четыре дня назад мадояновцы прорвались к вокзалу.

Взглянув на часы, немец спрятал бинокль, достал плитку шоколада и, отламывая маленькие дольки, не спеша принялся жевать.

- Зер гут^*, - сказал эсэсовец танкистам и неторопливо направился к машине.

^*(Зер гут - очень хорошо (нем.).)

Танки загудели и повернули назад, к Профсоюзной улице.

Верхне-Гниловская пылала в огне.

2

Шел пятый день осады.

Созданные по приказу Мадояна мелкие штурмовые группы просачивались в немецкий тыл и, внезапно нападая на гитлеровцев, захватывали у них автоматы и патроны.

Смельчаки из группы офицера Инкаева после нескольких уличных боев, переходивших в рукопашные схватки, неизменно возвращались в батальон, нагруженные боеприпасами, снятыми с убитых фашистов.

Сержант Максим Кравченко с группой солдат захватили у немцев два пулемета. Пробираясь в свое подразделение, бойцы наткнулись на вражеский танк, но не дрогнули: забросали машину гранатами и, отстреливаясь, отошли к вокзалу. Проходя мимо пакгаузов, Кравченко увидел недалеко от себя трех ползущих людей. Сержант повернул автомат, остановился. Насторожились бойцы.

Неизвестные приближались. Ползли они неумело: то высоко поднимались, придерживая в руках какие-то свертки, то замирали, прижимаясь к земле. Медленные, неуклюжие движения их убедительно говорили о том, что все трое не военные. Люди подползали все ближе и ближе. Кравченко заметил, что они в гражданской одежде. Всмотревшись, в одном из них Стрельцов узнал знакомого.

- Да это ж Юрка Тарасов!

- Какой Юрка? - не понял Кравченко.

- Тутошний малец,-горячо заговорил Стрельцов.- Он уже был у нас, хлеб приносил. Храбрый парнишка! Просился у бати остаться в батальоне.

Вот все трое достигли укрытия, встали на ноги.

- Здорово, партизан! - приветливо встретил Юру Стрельцов.

- Здравствуйте, товарищ боец - живо ответил мальчик и крепко пожал протянутую ему руку.

- Гляди, какое тут у Юрки богатое знакомство,- подмигнул старик.

Юрка пропустил его вперед.

- Это машинист, дедушка Хижняк, - сказал он.

- Мы к вам с провизией,- Хижняк кивнул на узлы.- Вот собрали люди, кто что мог, и поручили нам доставить. Так что, примите по воле народной...

Пальто старого машиниста было в грязи. Он часто и тяжело дышал. Сержант подумал, что, должно быть, у него больное сердце. "Артериосклероз", - вспомнил он замысловатое слово, которым еще до войны врачи называли болезнь его отца...

- Тревожите себя, папаша, - покачал головой Кравченко,- а здоровье ваше, видно, слабовато...

- Без вас слаб, сынок, право, слаб, а вот пришли вы - и снова сила появилась.

- А все же вам рискованно было пробираться сюда, папаша, - говорил Кравченко. - Мальцы донесли бы хлеб. И не так опасно им.

- Ты уж не отчитывай меня, паренек, - в словах Хижняка слышалась просьба. - Глядишь и пригожусь вам на что. Я тут каждый камешек знаю...

Сержант пожал руку Хижняку, подошел к ребятам и только теперь заметил в руках Юры Тарасова немецкий автомат.

- Эге, - сказал Кравченко, - партизан-то при полном вооружении! Откуда это у тебя, Юра?

- С убитого немца снял, товарищ сержант, - стараясь, чтобы слова его звучали как рапорт, ответил мальчик.

- Действовать-то автоматом умеешь? - спросил Стрельцов.

- А как же!-с гордостью сказал Хижняк. - Он только что своему автомату крещение дал. Пробирались мы через сожженный дом. Слышим: мотоцикл гудит, фашист куда-то торопится. И тут Юрка как ахнет из автомата по фрицу! Тот в одну сторону полетел, мотоцикл - в другую. Да хорошо, близко не было других немцев. Мы - к убитому. И вот эти документы у него из сумки достали...

Машинист протянул сержанту пачку бумаг.

- Ну что ж, прошу к комбату, - пригласил Кравченко.

И все направились к диспетчерской.

3

Как ни бились фашисты, смять батальон им не удалось ни танками, ни артиллерийским огнем. Тогда немецкое командование бросило против мадояновцев самолеты.

Не встречая сопротивления, фашистские летчики бомбили батальон с небольшой высоты. Бойцы укрылись в развалинах. Когда самолеты ушли, фашисты снова бросили автоматчиков. Снова началась ожесточенная схватка, и снова опрокинутые гитлеровцы отошли.

Наступило затишье.

- Ну, голубчики, вам пора домой, - сказал Мадоян ребятам, которые все это время находились в штабе.- День сегодня у нас будет горячий. Нельзя вам оставаться в батальоне.

- Товарищ комбат,- начал было Юра, но, встретившись глазами с комбатом, опустил голову.

- Ты не обижайся, сынок, - погладил Мадоян Юру по голове. - Не надо. Ты большой мальчик, все понимаешь. Зачем вам оставаться здесь? Принесли хлеб - это подвиг. Настоящий боевой подвиг, Юра. Может быть, еще принесете. И это очень важно.

Мадоян гладил Юру по голове и вспоминал сына: "Далеко он, Сережа-джан". Сын его в родном Ереване, рядом с матерью. А эти ребята в городе, где идут бои, в огне...

- И потом вот что, - снова обратился он к мальчикам.- Отцы ваши на фронте? На фронте. Вас оставили они как мужчин - защитников дома своего. Оказали вам доверие. Надо оправдать его. В армию пойдете, когда станете взрослыми.

- А Павел Корчагин? - не унимался Юра.- Он белогвардейцев бил и немцев. А лет ему было столько, сколько мне.

- Хитрый ты парень, Юрка, - улыбнулся комбат.- Но, знаешь, Корчагин тебе не поможет. Время было другое. Мне было четырнадцать, когда я воевал в Красной Армии. Республика только на ноги становилась. Теперь наша страна другая: выросла, сильнее стала. Для тебя и твоих товарищей есть много добрых дел и в тылу.

Юрка не сдавался. Уж очень не хотелось ему уходить из батальона. Да и Гришатка не торопился. Именно он и успел в эту минуту шепнуть товарищу:

- Ты про Витю Черевичкина скажи...

В самом деле, как он забыл?! Сейчас он докажет комбату.

- Хорошо. А про Витю Черевичкина что скажете?- И Юра посмотрел на Мадояна так, словно спор уже решился в его пользу.

- А кто такой Витя Черевичкин? - недоуменно спросил комбат.

- Как, вы не знаете?! Ты слышишь, Гришка, комбат не знает Черевичкина! - И Юра торопливо рассказал:- Когда в сорок первом фашисты заняли наш город, они семь дней тогда были, Витька Черевичкин помогал Красной Армии. Он голубей любил, разводил их, у него много было. Так он выпускал батайских голубей с записками на лапках. Каждая записка - донесение. Голуби летели домой, в Батайск, и наши узнавали, где расположены немцы. Понимаете?

Мальчик замолчал и, опустив голову, тихо добавил:

- Фашисты расстреляли Витю. Потом песня о нем появилась... У нас на улице все ребята знают ее.

И он запел вполголоса:

 Жил в Ростове Витя Черевичкин,
 В школе он отлично успевал.
 И в свободный час он, как обычно,
 Голубей любимых выпускал... 

Печальный Юркин рассказ заставил задуматься комбата. Вспомнились далекие годы. Вспомнился Малыш, мальчик-фронтовик из армянского Лорийского^* полка 11-й армии, вспомнилась вся прожитая жизнь...

^*(Лори - один из самых живописных районов Армении.)

4

... Его детство прошло у подножия Арарата.

В летние дни, перед сумерками, когда на древние армянские земли падает свет заходящего солнца, глазам человека открывается величественная картина: в глубине неба, выше облаков, озаренные лучами, сверкают вечным снегом неприступные вершины двуглавого Арарата. В тихие предвечерние часы яснее видны очертания этой горы. И есть в ее первозданной красоте торжественное утверждение бессмертия Армении, жизненности ее народа, древняя и славная история которого берет свое начало в далеких веках.

Арарат возвышается на стыке государственных границ нашей Родины и Турции. И если на советской стороне, на берегу Аракса, где развевается красное знамя, народ обрел счастье и справедливость, то там, за Араратом, трудящиеся живут в нужде и бесправии.

В турецкой Армении, в селении Керс, в доме крестьянина Карпа Мадояна в 1906 году родился сын Гукас.

Село окружали богатые, пышные луга, яблоневые и персиковые сады, виноградные плантации. Весной, когда маленький Гукас любовался бело-розовыми и сиреневыми лепестками цветущих деревьев, весь мир казался мальчику огромным садом, до конца которого не дойти.

Отец и мать брали с собой Гукаса на полевые работы, и мальчик рано познал тяжесть крестьянского труда. Иногда отец сажал сына на свои широкие плечи и легко проносил его по горным тропинкам. Чтобы не упасть, Гукас крепко обхватывал руками загорелую шею отца, весело смеялся, и ему казалось, что он летит над землей. Под ногами проплывали низкорослые зеленые кустарники, а высоко над головой колыхалось безоблачное летнее небо.

Отец опускал Гукаса на землю.

- Это твой заработок, - шутя говорил он. - Вырастешь - понесешь отца!

- Тебя не подымешь, папа. Ты тяжелый - отвечая Гукас, и радовался тому, что отца крестьяне считают самым сильным человеком в селении и называют "керским богатырем".

С детских лет Гукасу запомнился дедушка Мадо. Вечерами, когда на плоские глиняные крыши лился бледный лунный свет, Мадо усаживал вокруг себя внучат, затягивался длинным чубуком и, вздыхая, начинал рассказывать. Как любил его слушать Гукас! Дедушка рассказывал о седой древности, о нашествии врагов на Армению, о борьбе против захватчиков, о легендарном Давиде Сасунском...

И еще запомнил Гукас: когда бы старый Мадо ни говорил о великой стране, называемой Россией, морщинистое лицо его светлело, а слова всегда звучали как-то особенно тепло и сердечно. Русских дедушка называл братьями, освободителями.

Гукасу шел двенадцатый год, когда Армения подверглась новым тяжелым испытаниям. Пришло лютое горе и в селение Керс. Тучей налетели с гор конные аскеры^*. Пьяные, вооруженные ножами и кинжалами, врывались они в армянские дома и безжалостно убивали всех, кто попадался под руку. Тщетно пытались люди спастись в сараях или садах: озверелые аскеры разрушали дома, не оставляя камня на камне, поджигали постройки и бросали стариков, женщин, детей в пламя. У крестьян оставалась последняя надежда - искать спасения в церквах. Но погромщики обливали керосином древние стены храмов, уничтожали огнем и церкви. В те черные дни потерял Гукас мать, дедушку Мадо, двух младших братьев.

^*(Аскер - солдат (турецк.).)

Армянское население уходило в Россию. По горным тропам шли бесконечные вереницы беженцев . Шли и в зимнюю стужу, ступая голыми ногами по обжигающему снегу, шли в ненастные осенние дни, коченея от непрестанных дождей и леденящего ветра. Шли днем и ночью, и тернистый путь их был отмечен кровью, трупами тысяч несчастных. Многие так и оставались непогребенными.

В этом общем человеческом потоке направлялись к Александрополю^* Гукас, его отец, маленький брат Ашот и сестричка Аревгат.

^*(Александрополь - теперь г. Ленинакан.)

В Александрополе остановились в доме незнакомой старушки Мариам. Теплым словом, материнской заботой облегчила ласковая женщина горькую участь беженцев. Она умыла ребятишек, накормила их, уложила спать.

В доме, кроме старой хозяйки, был ее сын, солдат Арсен, недавно вернувшийся с русско-германского фронта. Он раздобыл сладости и, когда дети проснулись, угостил их. Потом усадил ребят на колени и объявил им, что будет катать их на лошади. Солдат понравился детям.

Вечером, дымя самокруткой, Арсен сказал отцу Гукаса:

- У тебя, Карп, рубаха совсем изорвалась. Возьми мою. Не возьмешь - обидишь. - Арсен помолчал и, выпуская терпкий махорочный дым, как бы припоминая что-то приятное, добавил:-Товарищи мои, русские солдаты, научили меня ценить дружбу.

Слова Арсена были новыми, непривычными для Гукаса, и мальчик с интересом прислушивался к солдату.

- Я тебе рубашку даю, ты брать не хочешь, - говорил Арсен, - а у нас на фронте были такие люди, называли себя большевиками, так они говорили солдатам, что Ленин и его партия отдают народу всю землю, все фабрики. Ты о Ленине слышал?

Отец отрицательно покачал головой. А у Арсена еще ярче заблестели глаза

- Ленин! Как тебе сказать о нем, Карп? - Арсен задумался, поднятая рука застыла, но вот он решительно опустил ее. - Всю жизнь Ленин борется за счастье тех, кто добывает себе хлеб честным трудом. И кто бы ты ни был - русский, грузин, армянин, - если ты честно трудишься, ты - настоящий человек, ты - равноправный человек. Вот что говорит Ленин.

- А где живет он, Ленин? - не выдержал Гукас.

- Где живет? - Арсен обернулся к мальчику и после раздумья ответил: В народе живет Ленин.

... Прошел месяц. К Александрополю подходили турецкие войска. Жители поспешно покидали город. На крыше переполненного поезда добрался Карп с детьми до Тифлиса.

Беженцы жили в бараках. От тесноты и грязи началась страшная эпидемия тифа. В несколько дней болезнь скрутила и унесла в могилу отца Гукаса, маленькую сестричку Аревгат и брата Ашота.

Остался Гукас круглым сиротой в чужом городе, среди незнакомых ему людей. И снова беда: болезнь подкралась и к нему. Днями мальчик лежал в беспамятстве. Ярким румянцем горели воспаленные щеки.

После нескольких тревожных недель Гукасу стало лучше. Он уже подумывал, куда идти ему после лечения. Одна из служительниц больницы пожалела мальчика и взяла в свой дом. Екатерина Андреевна, так звали приютившую Гукаса женщину, не имела своих детей и теперь сильно привязалась к осиротевшему мальчику. Она научила Гукаса русской азбуке, заботилась о нем.

Люди привыкли по утрам видеть высокого худенького подростка с тяжелыми ведрами воды. Он медленно шел по улице, предлагая жителям:

- Кому надо воды, хорошей ключевой воды?

Однажды Гукаса остановил прохожий.

- А ну, малыш, - сказал он, - угости водой.

Голос показался Гукасу знакомым. Да это же дядя

Арсен!

- Ну, как вы устроились? - расспрашивал Арсен.- Где отец?

Гукас опустил голову.

- Я остался один, дядя Арсен, - сказал он.

Арсен молча выслушал мальчика. Скуластое лицо солдата стало суровее, строже.

А вечером он пришел к Екатерине Андреевне. Они все уселись за стол. Охваченный паром, кипел самовар. Гукас слушал, как беседовала хозяйка с Арсеном. Она говорила о трудном времени, расспрашивала солдата о том, то слышно из Петрограда.

То было время, когда в России победила Великая Октябрьская социалистическая революция. Русский народ в ожесточенных боях гражданской войны отстаивал свои священные завоевания. А в Закавказье еще торжествовали реакционеры, враги народа. В Армении власть захватили дашнаки, в Грузии - меньшевики. Большевистские организации Закавказья вели революционную работу среди рабочих, крестьян и солдат.

- Русский народ, Ленин помогут и нам построить светлую жизнь... - уверял Арсен.

Гукас часто встречался с Арсеном.

- Ну, малыш, - сказал однажды солдат, - воду носить- это неплохо, однако есть для тебя и другая работа.

Арсен долго и серьезно объяснял Гукасу, что нужно делать, а потом передал ему несколько пачек аккуратно сложенных листов бумаги. Это были большевистские прокламации. Мальчик незаметно роздал их в госпитале, где работала Екатерина Андреевна, а оставшиеся сбросил вечером с балкона в темный зал кинематографа.

Не одно задание подпольной организации уже выполнил Гукас. Нанявшись батраком, Гукас тайком распространял среди односельчан листовки, в которых большевики рассказывали народу правду о предательском дашнакском правительстве.

В мае 1920 года рабочие и крестьяне Армении под руководством Коммунистической партии сделали первую решительную попытку свергнуть дашнаков. В городах и селах завязались жаркие бои. Четырнадцатилетний Гукас с винтовкой в руках бесстрашно сражался в рядах восставших.

Майское восстание не увенчалось успехом. Но через несколько месяцев, в памятный ноябрь, на помощь трудящимся Армении пришла Красная Армия. И теперь восставший армянский народ освободился от черного ига дашнаков. Над Ереваном, над советской Арменией победно взвилось красное знамя.

Во главе 11-й армии, принесшей свободу родной стране Гукаса, стояли товарищи Орджоникидзе, Киров и Микоян. Был в армии отдельный армянский Лорийский полк. Гукас добровольно вступил в этот полк. Здесь он встретился с Арсеном. Бывший солдат теперь командовал ротой.

Вскоре полк выступил в поход. Красная Армия шла к Тифлису, чтобы помочь грузинскому народу избавиться от меньшевиков.

Под Тифлисом в жарком бою вражеская пуля ранила командира взвода Сурена Маркаряна. Бойцы дрогнули. Этим воспользовались враги. Они потеснили взвод. Уже приближаются к неподвижно лежавшему Маркаряну. Несколько шагов отделяют их от него. И вдруг молодой голос позвал:

- Товарищи, выручим командира!

Навстречу вражеским солдатам с винтовкой наперевес бежал красноармеец. Его худое, хрупкое тело едва вырисовывалось в военной одежде.

- Малыш! - пронеслось по рядам.

Вместе с бойцами он осторожно перенес Маркаряна в безопасное место. А когда окончился бой, командир полка вызвал Гукаса и перед строем бойцов сказал:

- Красноармеец Мадоян! Вы проявили себя в бою как бесстрашный воин, как истинный герой. Не щадя своей жизни, вы спасли командира. Ставлю ваш доблестный поступок в пример всем бойцам. Объявляю вам благодарность и назначаю отделенным командиром.

... Когда Гукасу шел шестнадцатый год, он подал в партийную организацию полка заявление о приеме его кандидатом в ряды большевистской партии.

Начинались годы мирной жизни. Красная Армия совершенствовала свое боевое мастерство. Учился и Гукас. Он успешно окончил дивизионную школу, в которой старательно изучал военные и общеобразовательные дисциплины.

В конце 1924 года Мадоян вступил в партию. Это было в 1-м армянском стрелковом полку. В красноармейском клубе собрались коммунисты. Почти все они знали Гукаса несколько лет. Многие из них рука об руку шли с ним в недавних боях против дашнаков и меньшевиков. Товарищи говорили о нем как о человеке, достойном быть членом великой партии Ленина.

Внимательно слушал Мадоян товарищей. Сердцем чувствовал он значительность совершавшегося. Передним лежала большая светлая дорога. Не каждому выпадала честь идти по ней. Это была дорога честных, сильных, смелых, волевых людей, для которых борьба за счастье народа являлась самой жизнью.

Одним из тех, кто выступал на том памятном собрании, был Арсен. Он говорил:

- Перед нами - молодой человек, у которого растут настоящие мужские усы. А я его помню мальчиком. Мы тогда называли его малышом. Теперь нет малыша, есть храбрый, опаленный боями, рассудительный командир. Немного лет у него позади, но прожитые годы были суровыми. Жизнь подвергала Гукаса тяжелым испытаниям, и он выдержал их стойко. Ходатайствую о переводе товарища Мадояна из кандидатов в члены партии.

И Гукас стал коммунистом.

Шли годы. Мадоян женился. Терпеливо и заботливо воспитывал детей - дочь Евгению и сына Сергея.

- Счастливые вы! - говорил он им. - В светлое время живете.

И отец рассказывал детям, какой дорогой ценой было куплено это счастье. Он учил детей не только любить жизнь, но и защищать ее.

С каждым днем расцветала обновленная Армения. Советская власть, великий русский народ помогли армянам превратить свою страну в свободную и богатую республику. Сбывались вековые чаяния армянского народа. Из древних руин поднялась столица Армении - Ереван. Он стал одним из красивейших центров Советского Союза.

... Когда на нашу землю вторглись фашистские орды, сыны Армении вместе со всеми народами Советской страны поднялись на Великую Отечественную войну.

Ушел на фронт и Гукас Мадоян.

5

- Ну, дорогие ребятки, - вздохнул комбат, - давайте прощаться. А за подвиг твой наше командование непременно наградит тебя, Юра. Непременно! Орленок ты, герой наш!

Попрощался с ребятами и Хижняк. Ему Мадоян разрешил остаться в батальоне. Старый железнодорожник мог дать полезный совет.

Воспользовавшись затишьем, красноармеец Рахманов пошел проводить Юру и Гришу.

Затишье было недолгим. Вскоре над батальоном послышался рокот моторов.

Бойцы подняли головы. Подгоняемые ветром, над городом шли большие серые тучи. В разрывах между ними были видны "мессершмитты". Они медленно разворачивались и заходили на бомбежку.

Гулко прогремели взрывы. Высоко взметнулась земля. Заполыхали пожары.

Возле пакгаузов лежал уголь. Он загорелся. Огромные языки огня, казалось, окружили батальон. Снег почернел, стал таять. Где-то совсем близко один за другим раздались оглушительные взрывы: огонь добрался до оставленных немцами военных складов.

Ветер перебрасывал пламя на новые места. Пожар разрастался. В воздухе носились хлопья пепла. Зловеще шипели деревянные постройки. Дышать становилось тяжело.

Положение батальона ухудшилось. Теперь на красноармейцев не только лезли немецкие танки, падали мины и снаряды -со всех сторон на них наступал огонь. Он забирал у бойцов все новые и новые отрезки земли. Теснее сходились друг к другу роты. Участок обороны резко сокращался. А враг усиливал обстрел.

Немцы, воспользовавшись пожаром, снова и снова атаковали Привокзальную площадь, но каждый раз они натыкались на стальную стену обороны. И все-таки оставаться на старых позициях стало невозможно. Не теряя времени, надо было принимать новое решение. И тогда на помощь комбату пришел Хижняк.

- Тут за железнодорожным полотном, - сказал он, - сразу за белым забором, начинаются цеха паровозоремонтного завода. Немцев там немного. Цеха большие, стены толстые, капитальные. Машин побитых до черта. Укрыться можно. А пройти туда нетрудно, прямо через забор. Есть и другой путь - через Выездные -ворота. Я знаю дорогу.

- Папаша! Родной! Здорово придумал! - обрадовался Мадоян. - С такими помощниками не пропадешь.

Через несколько минут комбат собрал в диспетчерской офицеров.

- Товарищи! Есть один путь для продолжения борьбы,- сказал он. - Надо пробить кольцо немцев, прорваться на паровозоремонтный завод, перенести туда раненых, закрепиться и продолжать сопротивление. На пути к заводу полыхает пламя. Но мы пройдем через огонь!

6

Первыми пошли разведчики.

- Це батя ловко придумав, - одобрительно говорил своему соседу Данильченко.

Они стояли в засыпанной талым снегом луже и старательно топтались в ней. Чтобы при переходе через горящий уголь пламя не охватило людей, Мадоян приказал им намочить обувь.

С автоматами и пулеметами в руках переправлялись солдаты. Пышущий жаром, раскаленный воздух горячил лица, душил углекислый газ. Обессиленные бойцы покачивались из стороны в сторону, падали, поднимались и снова, напрягая все силы, продолжали свой нелегкий путь.

К заводу шли двумя группами. В одной из них был Шунденко.

К Выездным воротам бойцов повел Хижняк.

Немцы не ожидали от русских такой дерзкой вылазки и не смогли оказать серьезного сопротивления.

Непредвиденное препятствие встало перед бойцами у Выездных ворот. Подход к ним был заминирован. Опытный в этих делах Данильченко вместе с другими бойцами немедленно принялся обезвреживать мины. Вскоре дорога была открыта, и бойцы устремились в колесный цех. Там царил хаос разрушения: горы металлического лома, разбитые, опрокинутые станки.

- Что натворили, проклятые, - качал головой Хижняк.- А какой богатый завод был!

Впереди затрещал автомат: где-то недалеко скрывался немецкий автоматчик.

- Ложись! - крикнул сержант Кравченко.

Бойцы залегли. Только старый машинист как-то странно покачнулся и начал медленно валиться на бок. К нему подполз Данильченко, оттянул за опрокинутую машину.

- Сволочь фашистская, - ругался Данильченко, - я тебя все равно поймаю!

Он взял кусок проволоки, надел на нее шапку и стал медленно приподнимать ее над машиной.

"Та-та-та-та!" - ударил немец, и в ту же секунду Рахманов бросил в него гранату.

Снова поднялась шапка Данильченко. Вражеский автомат молчал.

Кравченко подбежал к Хижняку.

- Родные мои, - тихо проговорил машинист, - вот и помираю. Прощайте, сынки...

Кравченко увидел, как по дряблой заросшей щеке старика покатилась слеза.

- Мы понесем вас, папаша,- сказал сержант.

- Не надо, сынок... Я тут... Ты не гляди на слезы мои, - с трудом говорил Александр Степанович. - Я, сынок, хорошо умираю... - Он силился улыбнуться.- Как солдат... И не мечтал о смерти такой... Думал, как старый пес, от бессилия помру. А вот, гляди, в бою... на твоих руках, сержант...

Хижняк открыл глаза, повел рукой вправо.

- Туда идите, в тендерный цех... Потом в кузнечный и дальше, в сталелитейный... Там хорошо держаться... мартены там... Веди, сынок, солдат... Да о Гришатке моем не забудьте...

Машинист умолк. Кравченко стал на колени, поцеловал старика в лоб.

- Остап, побудешь здесь, - сказал он Данильченко.

Поставив солдата с ручным пулеметом у разбитого окна, сержант с бойцами направился к тендерному цеху.

Тем временем бойцы, оставшиеся на площади и в подвалах вокзала, продолжали бороться с огнем. Путь их от старых позиций к заводу надо было охранять. Шунденко выставил на флангах автоматчиков.

Солдаты переносили раненых. Переброской санпункта на новое место руководил Огапкин. Вот Потапыч, как малого ребенка, заботливо держит на руках Ковальчука. Александр часто и тяжело дышит. Обжигающий воздух охватывает их.

- Потерпи, сынок, - успокаивает Потапыч. - Потерпи! Тут всего два шага!.. Крепись, солдат.

Всю ночь длилось единоборство с огнем. Прикрывая переход батальона на новые позиции, Мадоян и Малинин с бойцами из роты Шилова отбивали атаки немцев.

Стойкость и мужество победили. Солдаты прошли через огонь.

7

Двести пять дней Ростов находился под черной оккупацией фашистов. Но ни в один из этих дней захватчики не чувствовали себя хозяевами города. В домах, на улицах и в переулках, на окраинах и в самом центре города днем и ночью фашистов поджидала граната или пуля народных мстителей.

В один из осенних дней 1942 года группа смельчаков подъехала в автомашине к зданию комендатуры и открыла сильный пулеметный огонь. Так же стремительно, как и появились, партизаны исчезли за поворотом ближайшей улицы...

Повсюду шныряли полицаи и каратели. Фашистские головорезы выводили из домов ни в чем не повинных людей, объявляли их партизанами и расстреливали. Их убивали в тюрьмах, в квартирах. Гитлеровцы замучили свыше двадцати тысяч жителей, но город не упал на колени, город не покорился.

В дни оккупации в Ростове сражались народные мстители - несколько отрядов: "Мститель", "Трамвайщик", партизаны Железнодорожного района. Народные мстители пускали на воздух склады с горючим и боеприпасами, рвали телефонную связь, распространяли патриотические листовки, уничтожали фашистов, захватывали у врага автомашины, пулеметы, автоматы.

"Товарищи! - обращались к землякам партизаны из группы "Мститель". - Через несколько дней в Ростов войдет наша родная Красная Армия. Гитлеровцы, видя неизбежность краха, разрушают на пути отступления все, что можно, и сопротивляются лишь для того, чтобы отойти от нашей армии, которая преследует их по пятам уже в течение двух месяцев. Своими кровавыми делами фашисты расписываются на своем смертном приговоре.

Братья и сестры! Можно ли забыть горящие здания, построенные нашими руками? Можно ли оставить неотомщенным разрушенный родной город? Нет, ни забыть, ни простить этого нельзя!

Месть, товарищи, месть до конца! Месть до тех пор, пока не останется на земле нашей ни одного фашистского бандита! Час победы близок! Смерть немецким оккупантам! За Родину!

Счастлив тот, чье сердце бьется за Родину!"

Самым большим был партизанский отряд, которым руководил коммунист Михаил Михайлович Трифонов. Партизаны знали его под фамилией Югова. Рассказывали, что в канун войны Трифонов попал в автомобильную катастрофу, много месяцев пролежал в больнице, а перед тем как вступить фашистам в Ростов, он, уже окрепший, остался в тылу врага. Это был волевой человек, умелый организатор, хорошо знавший военное дело.

Когда отряд Югова еще только создавался, из лагеря для советских военнопленных, расположенного на Северном поселке, партизаны тайком вынесли тяжелораненого человека. Это был полковой комиссар Николай Александрович Хомутов.

В бою после ранения он потерял сознание. Тогда и захватили его фашисты. Документов при Хомутове не было, и он назвал себя рядовым Морозовым. Уже в Ростове, в лагере военнопленных, фашисты уговаривали Николая Александровича перейти на службу в германскую армию. Неведомо каким образом, но гитлеровцы, видимо, догадывались, что Морозов - не рядовой боец, и настойчиво рекомендовали ему вступить в РОА, так называемую русскую освободительную армию генерала- предателя Власова.

Насколько у фашистов был повышен интерес к Морозову, видно хотя бы из того, что после первых неудачных попыток склонить его к измене, предпринятых гестаповскими офицерами, к Хомутову пришел на переговоры "сам" генерал Шевальери - командир ударной танковой дивизии. Разговор он начал любезно, справился о самочувствии Морозова, предложил закурить, а потом радужными красками расписал райские условия, в которых окажется Морозов, если он пойдет служить "всесокрушающему" гитлеровскому оружию.

Николай Александрович держался с достоинством и на все посулы генерала отвечал коротким "нет". Шевальери разгневался и от пряника перешел к кнуту, стал угрожать. А когда и это не помогло, взбешенно ударил кулаком по столу:

- Хватит! На раздумье два дня, - сквозь зубы процедил генерал. - Не придете к нам - направим к противотанковому рву!

Но направить Хомутова на расстрел к противотанковому рву фашистам не удалось. В течение этих двух "ультимативных" дней люди Югова, связавшись с подпольщиками в самом лагере, под видом мертвого вынесли Николая Александровича на место свалки трупов. Коммунист Хомутов был спасен. Вскоре его назначили комиссаром партизанского отряда.

- В лагере для военнопленных томятся бойцы, готовые на смертельную борьбу с фашистами, - рассказывал Хомутов командиру отряда. - Надо вырвать этих людей из лап гестаповцев...

Югов внимательно слушал комиссара. Тот называл имена и фамилии пленных.

- Это такая сила для нашего отряда, такое пополнение!- горячо говорил Хомутов. - Мы должны, непременно должны выручить их!

И юговцы выручили товарищей...

Один лагерь был расположен на Ростсельмаше, другой- на территории бывшего Ростовского артиллерийского училища. Официально немцы называли его лазаретом, хотя о том, как здесь "лечили", наглядно свидетельствовали тысячи трупов замученных советских людей. Их обнаружили в противотанковом рву возле училища уже после освобождения Ростова.

Много славных дел совершили юговцы. Они принимали по радио сообщения Советского информбюро. Партизанский штаб размножал их на пишущих машинках и распространял среди жителей. Так ростовчане узнавали правду о положении на фронтах. Голос борющейся Родины поднимал их силы, укреплял веру в победу.

Партизаны первые принесли горожанам весть о победе на Волге.

"Родные ростовчане! Друзья наши! Героические войска Рабоче-Крестьянской Красной Армии разгромили немецких оккупантов на Волге, на Дону, на Кавказе и ведут успешное наступление по всему фронту, в частности, на ростовском направлении... Уже слышен победный гул сражений нашей доблестной Красной Армии. Ростовчане! Смелее на врага! Победа близка!" - призывали они своих земляков.

Юговцы нападали на фашистов, уничтожали захватчиков, вооружались их оружием.

За две недели до вступления батальона Мадояна в Ростов, в январе 1943 года, они проникли в расположение десятой автоколонны 605-го немецкого штаба, сняли часовых, ворвались в караульное помещение, где спали сорок гитлеровцев, уничтожили их, захватили винтовки с патронами и скрылись.

Через несколько дней партизаны взорвали гаубицу на 17-й линии Пролетарского района, уничтожили ее прислугу.

В те дни, когда батальон Мадояна прорвался к вокзалу и героически его удерживал, партизаны Югова стали еще активнее: отряд готовился к решительному выступлению. Радостное возбуждение царило в штабе, находившемся в доме № 11 по улице Водопьянова. То и дело слышался условный стук, приходили связные. Донесения были радующими: немцам плохо. Их главные силы обращены против вокзала, где развевается красное знамя.

Михаил Михайлович Югов диктовал приказ, датированный девятым февраля:

"Дорогие товарищи! Рабоче-Крестьянская Красная Армия ведет бои за Ростов. Все, кому дорога русская земля, встаньте на ее защиту. Друзья! Долгожданный час расплаты настал. Вперед, на врага!"

И отряд, разросшийся и окрепший, вступил в открытую борьбу.

Наступление велось с трех сторон: северная группа шла из поселка Сельмаш, центральная - из поселка имени Маяковского, южная продвигалась берегом Дона,

Сильный бой разыгрался на станции Нахичевань-Донская. Здесь партизаны отбили у врага паровозы, эшелоны с грузом. После ожесточенной схватки станция была взята.

Не забыли и лагерь военнопленных. Партизаны внезапным ударом окружили блок, где засели фашистские охранники.

Яростный автоматный огонь встретил партизан. Но они все ближе подползали к дому, откуда отстреливалась охрана. Истекая кровью, свалился набок бородач с красным бантом на ушанке. Не вовремя приподнялся и упал высокий, тонкоплечий юноша. Но до блока совсем близко. Партизаны уже достают его гранатами. И вдруг в окне окруженного дома появился шест с обрывком белого полотна. Что это? Фашисты капитулировали?

Партизаны направились было к блоку, но неожиданно из подвала застрочил пулемет. Снова залегли. И тогда совершил подвиг самый юный партизан - четырнадцатилетний Анатолий Подушко. Прижавшись к земле, он пополз к амбразуре и, достигнув ее, гранатой прикончил эсэсовца.

Измученные фашистскими палачами, военнопленные были освобождены.

За смелость Толя был награжден медалью "Партизану Великой Отечественной войны" 2-й степени.

В памяти ростовских партизан и другой любопытный случай, связанный с Толей Подушко. Об этой его затее ветераны ростовского сопротивления не могут вспомнить без улыбки...

Однажды в самом центре оккупированного фашистами города, на главной магистрали Ростова-улице Фридриха Энгельса, появился невероятный плакат. Черным по белому русскими буквами было написано: "Долой фашистских захватчиков! Да здравствует непобедимая Красная Армия!" Под словами подпись на немецком языке: "Обер-бургомистр Ростова-на-Дону Тиккерпу".

Немецкие солдаты, чуть не козыряя, проходили мимо подписи обер-бургомистра, а жители города, не веря глазам своим, перечитывали смелые призывные слова плаката,

Авторами плаката были Толя Подушко и его сверстник, юный партизан Савва Лотошников. Забегая вперед, не могу не сообщить читателям о том, что Савва давно окончил суворовское училище и теперь - офицер Советской Армии. А коммунист Толя Подушко - токарь седьмого разряда завода Ростсельмаш.

И на разъезде Западный не обошлось без партизан Югова. Там были позиции немецкого минометного батальона. Своим огнем этот батальон наносил урон советским войскам. Югов сам повел отряд против фашистских минометчиков. Шесть часов длился жаркий бой. И партизаны победили. Десятки немецких солдат и офицеров были уничтожены.

Связной юговского партизанского отряда Людмиле Плаксиной удалось установить связь с офицерами немецких автомастерских, словаками Яном Гайдашиком, Рихардом Каней и Иосифом Такачом. Ян Гайдашик и его товарищи, которым осточертела кровавая война, по заданию Югова выводили из строя автомашины, добывали важные сведения о положении на Донском фронте.

После войны Ян Гайдашик и Людмила Плаксина поженились. Сейчас они живут в городе Микулаш. Людмила окончила Пражский университет, работает врачом.

Немало партизан пало смертью героев. Это - Маслова, Блинков, Овчаров, Громенко, Красин, Литвиненко, Ковалев, Сизов, Щербаков, Алла Ширази...

Алла Ширази, семнадцатилетняя девушка с улицы Обороны... Память о ней навсегда сохранят юговцы. Это она заминировала железнодорожное полотно и пустила под откос вражеский эшелон с танками; это она участвовала в нападении на фашистский штаб, освобождала из плена советских людей, разбрасывала листовки на оккупированной земле...

Добрый след о себе оставила и ростовская партизанка, работница Ростсельмаша Лидия Петровна Акимова. Те, кто помнят ее, рассказывают о смелости и благородстве этой бесстрашной русской женщины. Она была связной в отряде Югова, выполняла опасные поручения, распространяла среди жителей листовки с сообщениями Совинформбюро...

8

После освобождения Ростова Михаил Югов с группой партизан перешел линию фронта, чтобы продолжать борьбу в тылу фашистской армии. В этой группе была и Лидия Петровна.

... Самолет летел над Донбассом, занятым гитлеровцами. Строгими, немного прищуренными глазами вглядывались ростовские партизаны в едва различимые очертания истерзанного захватчиками донецкого рабочего края.

В этот предрассветный майский час вспомнилась Михаилу Михайловичу Югову шахтерская песня. До войны он частенько слышал ее, да и сам напевал:

 ... Через рощи синие
 И поля зеленые
 Вышел в степь донецкую
 Парень молодой... 

Парень молодой... Где он теперь? На каком фронте? И сколько раз он падал, сраженный вражеской пулей, на обагренную кровью, горькую землю и снова вставал, и снова шел в жестокий бой, и не было такой силы, которая могла бы остановить его...

Как случилась ошибка, никто не знает, но, очевидно, по вине штурмана самолет отклонился от заданного курса и партизаны-разведчики высадились не там, где следовало.

Приземлившись в трех километрах от села Павловки, Марьинского района, ныне Донецкой области, парашютисты укрылись в небольшой лесопосадке. За первой ошибкой последовала вторая: кто-то из тринадцати оставил возле дороги парашют...

Когда эсэсовцы услышали гул советского самолета, они немедленно расставили патруль на выходах из села. Вскоре патруль остановил трех женщин. Это были, как называли их в ту тяжелую пору, меняльщицы, большей частью горожанки, менявшие одежду на продукты питания. Эсэсовцы и полицаи заставили женщин развязать мешки. В них они обнаружили куски парашютного шелка. Выхватив пистолеты, стали угрожать женщинам немедленным расстрелом, если те сейчас же не покажут, где нашли парашют. Меняльщицы привели эсэсовцев к полезащитной полосе. Следом тотчас же примчались мотоциклисты и сотни эсэсовцев, с минометами, пушками, окружили лесопосадку. Партизанам предъявили ультиматум - немедленно сложить оружие, в противном случае все они будут уничтожены. Тринадцать героев на ультиматум фашистов ответили огнем.

Условия начавшегося боя оказались для партизан очень тяжелыми. Пробить кольцо вражеского окружения было невозможно, но, если бы Югову и его товарищам и удалось это сделать, они не ушли бы далеко. Кругом простиралась совершенно открытая степь.

Весь день длилась кровопролитная схватка. Патриоты предпочли смерть фашистскому плену.

Погиб в неравном бою в донецкой степи бесстрашный партизанский командир Михаил Михайлович Трифонов (Югов). Смертью храбрых пали партизаны из Ростова, пришедшие в донецкую степь вызволять родных братьев, помогать им в борьбе против лютых ворогов. Их имена никогда не умрут в благодарной памяти народа.

Никита Сергеевич Хрущев на шестой сессии Верховного Совета Украины 1 марта 1944 года так говорил о ростовских партизанах:

"... Немцы приказали сравнять с землей могилу партизан, но на второй день могила была украшена цветами. Не обращая внимания на запрет, могилу украшали систематически, пока немцы не поставили охрану.

Мы гордимся борьбой наших славных партизан и партизанок".

9

Да, наш народ гордится борьбой славных советских партизан и партизанок. И как не преклонить голову перед невиданным мужеством, беззаветной верностью Родине?!

... Время уносит нас все дальше от грозных событий Великой Отечественной войны, но и сквозь толщу прошедших лет пробиваются новые подробности, новые рассказы о подвигах безымянных героев.

В те дни, когда наступательные бои шли уже в степях Дона и наши войска приближались к Ростову, взлетел на воздух железнодорожный мост через донскую пойму на перегоне Батайск - Ростов.

Мост был взорван партизаном, имя которого до сих пор остается неизвестным...

Как рвалось его сердце навстречу родной Красной Армии, как хотело оно облегчить тяжелый ратный путь тех, кто в огне нес свободу братьям! Как это сердце любило людей, если во имя них сознательно шло на смерть! И насколько это самопожертвование ради утверждения жизни на земле выше и благороднее пресловутой библейской заповеди: "Люби ближнего, как самого себя". Нет, не как самого себя, значительно больше любил родных советских людей партизан, взорвавший мост.

... Ранний январский вечер уже начинал окутывать землю огромной серой шалью. Похолодало. Часовой зябко подрагивал плечами. Снег все звонче хрустел под его коваными сапогами. Он замедлял шаги, все глубже вбирая голову. Видно, тоскливо и пусто было на душе солдата. Может быть, думал: "Какого дьявола ходить мне здесь, за тридевять земель от родного дома, по этой холодной и ненавидящей нас земле? Хорошо бы теперь на каком-нибудь чудо-ковре перелететь в Германию, согреться в теплом доме, обнять милую Эльзу... Как она там, ждет меня или забыла уже свою клятву на груди другого?.."

Размечтался солдат "третьего райха" - часовой одного из немецких контрольно-пропускных постов возле станции Батайск. "Да,- грустно думал он,- до любимой Германии далеко, а до русских партизан совсем близко. В любую минуту из любого переулка тебя могут любезно огреть гранатой. Ну и времечко... Армия отступает... На Волге какую баню устроили фельдмаршалу Паулюсу. Того и гляди русские нагрянут сюда, на этот... как его... Батайск. Тогда и не выберешься..."

Что и говорить, невеселые мысли. Но что это? Кажется, кто-то приближается к посту. Солдат остановился, направил автомат в сторону подходившего, пригляделся.

Русский, конечно. Молодой. Одет плохо. Старое, потрепанное черное пальто. Выцветшая кепчонка с коротким сломанным козырьком. Сапоги сбитые, прохудившиеся. Не один километр, должно, прошагал этот парень. Стоит ухмыляется. В одной руке дешевый самодельный чемодан, на плече мешок.

- Куда шель? Говори! Кто есть ты? Стрелять буду!

- Я в Ростов, домой иду... Ходил в село, понимаешь, в деревню... Вещи менял на продукты, - и опять ухмыляется. - Смотри вот, сало несу. Хорошо? Любишь сало?

Протягивает немцу кусок сала.

- Мне на станцию. Хочу на поезд, в Ростов, - парень показывает в сторону вокзала. - Понимаешь, домой, нахаузен...

- Иди. Бистро, бистро!..

Парень благодарно, глуповато улыбается и, взявшись за чемодан с мешком, торопливо проходит через пост.

Вот он уже на станции. Возле обгорелого, разрушенного здания несколько угрюмых людей. Старики, женщины, дети - все с мешками, узлами...

На рельсах работают военнопленные. Они исправляют пути, поврежденные бомбежкой. Пленные измождены, в грязной, рваной одежде...

Какая-то женщина попыталась незаметно перебросить сгорбленному человеку кусок черствого, приплюснутого хлеба. Едва несчастный сделал шаг и жадно потянулся к хлебу, как стоявший рядом коренастый круглолицый ефрейтор сильным ударом ноги сбил его. Пленный упал, с трудом поднялся. Новый удар снова бросил его на землю.

- Русише швайн!-визгливо кричал ефрейтор и деловито бил коваными сапогами неподвижно лежащего человека, бил в лицо, в живот...

Парень с чемоданом видел эту расправу, и пальцы его сами сжались в кулаки. О, если бы теперь увидел его лицо тот часовой, он бы не поднял перед ним шлагбаум. Глаза полны гнева, губы плотно сжаты, кажется, вот-вот парень сорвется с места и накинется на ефрейтора. Но что-то большее, чем этот душевный порыв, удерживает его, и лишь лихорадочно вздрагивающие скулы и сузившиеся от ярости глаза выдают его волнение.

Ефрейтор закончил свою работу, достал платок, вытер вспотевший лоб, повернулся к стоявшим на платформе русским.

- Бандиты! - взвизгнул он. - Век! Чтоб ни один собака не биль здес! Шнель!

Люди молча разошлись. Ушел в сторону и парень с чемоданом...

Через несколько минут к станции с грохотом подошел поезд - немецкий воинский эшелон. Парень с чемоданом не спеша направился к человеку в высокой форменной фуражке. Должно быть, главный кондуктор.

- Цурюк! Назад!-пронзительно заорал немец.

Но парень словно не слышал. Он поднялся на подножку и протянул немцу... кусок сала.

Глаза кондуктора расплылись в улыбке.

- Сала! Украинска сала! Карашо!

Немец был явно доволен. Но тут же он словно опомнился, сразу насупился.

- Что здес? Здес что? - сердито ткнул он пальцем в чемодан.

И снова глуповатая ухмылка на лице парня.

- Выпьем. Шнапс и курка, - и он многозначительно подмигивает кондуктору.

Немец добреет, но все же требует:

- Надо открывайт! Давай, давай!

Русский запросто открывает чемодан. Кондуктор на седьмом небе: этот парень не врет. В самом деле - в чемодане курка и бутылка русской водки.

- Зер гут! - кондуктор открывает дверь в вагон, дескать, заходи.

- Спасибо, я тут немножко постою, покурю... А ты возьми, на, выпей, закуси, - и он протягивает довольному немцу курицу и бутылку водки.

Кондуктор ушел.

Грохочет поезд, стучат колеса. Стук их сливается с ударами сердца. Право, уже трудно отличить, где удары сердца и где удары колес. Грохочет, набирает скорость, мчится поезд...

Парень торопливо открывает чемодан. Вытаскивает рубашку, брюки. Под ними фанерная перекладина. Он поднимает ее. На втором, настоящем дне чемодана,- квадраты динамита.

Дорога каждая секунда. Каждое движение должно быть точным. И надо торопиться. Скоро мост. Одним ударом он нанесет им два поражения: уничтожит эшелон и взорвет мост. Поезда, которые отступающая германская армия спешно перебрасывает с Кавказа на север, и в том числе эшелоны с танками и другим военным снаряжением, застрянут в Батайске...

Парень достает спички. В это мгновение открывается дверь, и в тамбур входит осоловевший кондуктор. Он весело напевает:

 Вольга, Вольга,
 Мутер Вольга... 

Кондуктору хочется угостить этого русского. Он так любезен с немцами, а еще говорят, что кругом партизаны. Только и слышно: "Партизаны, партизаны!.." Но, майн гот, что он делает?! Немец выхватывает пистолет. Точным ударом в подбородок парень сбивает кондуктора с ног...

Черт дери, как назло, ломаются спички. Наконец-то огнепроводный шнур горит. А поезд стремительно врывается на мост.

Оправившись от удара, кондуктор целится в парня, тот успевает броском отвести его руку в сторону. Короткая борьба - и пистолет уже в руках русского.

Скорее, скорее гори, шнур!..

Солдаты ломятся в дверь: они услышали выстрел. Парень снова стреляет... В дверях переполох, крики. Все больше солдат. Вот они сейчас схватят паренька... Но поздно. Оглушительный взрыв, ослепительное пламя- и все летит в бездну... И мост, и немецкий эшелон.

Труп партизана немцы нашли на льду донской поймы. Следователь тайной фашистской полиции докладывал начальству: "По некоторым, найденным в кармане русского обрывкам документов, можно предположить, что советский разведчик работал на железнодорожной станции Нахичевань-Донская. С другой стороны, эти данные опровергаются, так как под штатским платьем на нем были форменные военные брюки солдата Советской Армии и, скорее всего, убитый - русский парашютист..."

Так писали о неизвестном партизане враги. Мы же скажем, что убитый, скорее всего, был героем, русским богатырем, человеком, любившим людей больше собственной жизни... Хочется верить, что придет время, и мы узнаем его имя, имя того, кто, подобно горьковскому Данко, отдал свое сердце людям.

Когда мадояновцы овладели Батайском, они захватили на станции эшелон с танками. Фашисты не смогли его вывезти. Это был трофей безвестного героя.

10

Так самоотверженно боролись против гитлеровских захватчиков партизаны. И не только в Ростове. Бессмертными стали имена патриотов Азова, Красного Сулина, Новочеркасска, Шахт, Таганрога...

Бережно хранят таганрожцы все, что осталось от героев. Вот записка комсомолки Раисы Капли. Она написала родным из тюрьмы:

"Получила все. Спасибо, дорогие папка, мамуська, дедушка и бабушка. Мне больше ничего не нужно. Я ж люблю вас. Я всегда с вами. Рая".

Рая еще в школе писала стихи. Передают, что она успела перед самым расстрелом прочитать товарищам:

 Друзья, не печальтесь, друзья, веселее! 
 Солнце свободы над Доном встает...
 Мы не погибнем, мы смерти сильнее,
 Правду никто никогда не убьет! 

Сохранилась записка и другого партизана, комсомольца Константина Афонова. Из гестапо он писал жене Валентине:

"Люблю тебя... Будь крепкой. Помни: если я умру, то умру революционером. Я буду тверд как камень. Воспитывай из сына русского патриота".

Один за другим умирали герои, но организация была жива. Перед вступлением советских войск в Таганрог подпольщики-комсомольцы разминировали депо и железнодорожную линию, сохранили электростанцию на металлургическом заводе...

Много было славных патриотов на Дону.

Жители хутора Красного, Багаевского района, старый колхозник Платон Прокофьевич Радюк и его супруга Марфа Корнеевна во времена фашистской оккупации устроили в своем доме подпольный госпиталь. Они спасли жизнь многим советским бойцам.

... В донской степи разгорелся ожесточенный бой за маленький хутор. Завязались острые рукопашные схватки.

В сумерках Платону Прокофьевичу явственно послышались чьи-то стоны. Он прислушался, подошел к двери. За ней кто-то был. Смутное предчувствие охватило колхозника - не наш ли солдат? Может, раненый? Радюк тихо приоткрыл дверь... Перед ним лежал красноармеец. Шинель его была в крови.

Платон Прокофьевич перенес солдата в хату, вместе с Марфой Корнеевной осторожно осмотрел его. Им помогали дочери - Софья и Татьяна. Когда раненого перевязали, он, напрягая оставшиеся силы, сказал:

- Помогите им... Они недалеко... Пропадут ребята... Замерзнут... или фашисты добьют...

Пренебрегая смертельной опасностью, Платон Прокофьевич и Марфа Корнеевна за ночь подобрали многих солдат.

- Добрые вы, русские люди... Спасибо, - говорили солдаты. - Только как это стольких принесли сюда? Зайдут немцы, вместе с нами и вас постреляют...

- Э-э, родимые, - улыбался колхозник. - Ночью фрицы по нашей земле не ходят. Страшновато. А там поглядим ишо... Утро вечера мудренее.

- Мы в обиду вас не дадим, детушки, - ласково причитала Марфа Корнеевна.- А об нас не тревожьтесь... У самих три хлопца на фронте, - и слезы текли по сухой морщинистой щеке.

Индивидуальных пакетов не хватило. Марфа Корнеевна принесла чистые простыни, порезала их на куски...

Наутро дошла до Радюков печальная весть: наши отошли от Красного. Началась тяжелая, мучительная пора и для хозяев и для раненых. В любую минуту могли нагрянуть фашисты. И тогда... К счастью, этого не случилось.

Через несколько дней советские воины обнимали Радюков. Фронтовая газета назвала Платона Прокофьевича и Марфу Корнеевну героями и подробно рассказала об их подвиге.

А чуть позже возле Красного опустился самолет. Хуторские мальчишки первыми узнали, зачем прилетели к ним два майора.

- Деду Платону орден привезли! - кричали они.

Мальчишки говорили правду. На глазах всего хутора

офицеры укрепили на груди Радюка орден Красной Звезды, а расплакавшейся от волнения Марфе Корнеевне вручили медаль "За боевые заслуги".

- Сыны мои, голубчики, - сквозь слезы улыбалась Корнеезна и по-матерински обнимала офицеров.

... И по сей день Платон Прокофьевич и Марфа Корнеевна живут на придонском хуторе Красном.

Нет, не покорялись врагам отважные сыны Дона!

И в тяжелые дни февраля, когда батальон Мадояна вел жестокие бои на вокзале Ростова, с разных концов города к нему пробивались братья и сестры, бесстрашные народные мстители. Они оттягивали на себя силы фашистских солдат, помогали своим освободителям.