Поражение императора

Матвей Иванович Платов

Крытая черным коляска остановилась у моста, ведущего к Петропавловской крепости. Первыми вышли два полицейских офицера, оба в черном.

- Пожалуйте.

Высокий тучный человек ступил на мостовую и поднял глаза на окутанный дымкой город. Санкт-Петербург будто плавал в каком-то отраженном от Невы свете. За гранитным парапетом несла свои темные воды река, омывая бастионы крепостного вала. Эту серую каменную массу оживляли только золоченые купола собора. На другом берегу реки возвышался строгий и величественный Зимний дворец. Набережные в этот утренний час еще были пустынны.

- Идемте!

Охранники в высоких, похожих на епископскую митру шапках прохаживались между сторожевыми будками. Они окинули безразличным взглядом тех троих, что прошли на площадь перед церковью Петра и Павла, усыпальницей императоров России.

Пройдя паперть, Платов задержал шаг, снял шапку, обнажив черную кучерявую голову, и трижды перекрестился. Затем ловким движением поправил синюю куртку, отделанную беличьим мехом, форму донского Атаманского полка, и зашагал дальше.

- Отменный денек! - весело проговорил он, переступая порог тюрьмы.

Поскольку он был заключен в тюрьму по личному приказу Павла I, не было нужды в формальностях, касающихся занесения его данных в тюремную книгу.

Одетый в домашний халат начальник тюрьмы прямо с квартирной лестницы, куда и послал ему приветствие рукой Платов, проследил за поступлением нового узника.

- Кто это? - поинтересовалась жена.

- Матвей Иванович Платов. Он только заикнулся о независимости Дона, как тут же был сослан Павлом в Кострому. Но, как видишь, не угомонился...

- Какой красавец и гордец...

- Помолчи, Марья Петровна, и не вздумай сплетничать. Мы живем в такое время, когда милости так яге быстры, как и немилости. Царь лишает свободы всех, кто нравился его матушке Екатерине, к тому же у него семь пятниц на неделе, сегодня сделает так, а назавтра этак. Вот и сегодняшний казак засажен в темницу. А завтра, кто знает, станет генералом, быть может. Так что, моя дорогая, попридержи язычок свой...

Платов с интересом воззрился на скользкие от влаги стены и попросил стражника:

- Покажи-ка мне камеру полковника Полуботко.

- Того, который не поддался Петру Великому и сказал, что лучше умрет, чем будет присутствовать при гибели Украины? Не могу, потому что это в другом крыле Каземата. Зато вот камера княжны Таракановой, которая уверяла, что она дочь царицы Елизаветы. А вон там принял смерть царевич Алексей, когда его пытал сам отец. Я-то его не знал, от других слышал. Поговаривали, что отец был весь в крови...

Платов растянулся на своем убогом ложе и отвернулся к грязной осклизлой стене. Донской казак по рождению и воспитанию, он был твердо убежден в непогрешимости своего монарха и даже мысли не держал об ослушании его приказов, пусть и несправедливых. Он заснул сном праведника.

Минуло три или четыре дня, и вот однажды узник привскочил от звука ключа, вставляемого в замок дверцы.

- Встань и приведи себя в порядок. Тебя вызывает сам царь!

Тон, каким были сказаны эти слова, не понравился Платову.

Аудиенция была краткой, но неожиданной для Платова. Павел отнесся чрезвычайно благожелательно к смутьяну. Дав ему поцеловать руку, он без всякого намека на прежние события взял своими нежными пальчиками коробочку.

- Суворов отметил тебя при взятии Измаила, не так ли?

- Да, сир, - ответил Платов, прищелкнув при этом каблуками, и вперил свой взгляд в голубые глаза государя.

- Мы, законные государи империи, жалуем тебя крестом Иоанна Святого Иерусалимского. Служи нам, Платов. Прощай.

На смуглом энергичном лице казака заиграла довольная улыбка человека, вновь обретшего жизнь.

"Платов далеко пойдет", - пронеслось в голове Павла.

Взлет Платова и в самом деле был очень быстрым.

Весной 1799 года этот славный кавалерист находился во главе полка под командованием генерала Суворова на другом конце Европы, в Италии, неподалеку от Бергамо. Французы были только что выбиты со своих позиций и оттеснены за реку. Русские понтонеры готовились наводить мосты под прикрытием своей артиллерии.

- Матвей, - обратился к Платову Суворов, - предоставь мне возможность посетить этот город...

Суворов хорошо знал своих людей. Он чувствовал нетерпение Платова. По звуку казачьего рожка сотни выстроились вдоль реки, а потом ринулись в воду и вышли из нее на другом берегу. Мокрые крупы коней сверкали под лучами солнца в предместьях города.

Первые лучи солнца скользили по куполам церкви святой Марии, несколько смуглых крестьян гнали осликов. Последние пехотинцы из дивизии Серрурье, в голубых куртках и с длинными ружьями на плече, покидали узкие, извилистые улочки города. Шли колонны повозок и артиллерии, вдоль них сновали туда-сюда ординарцы. Вдруг молодой барабанщик с черным чубом, выглядывавшим из-под козырька, остановил потрясенный взгляд на освещенной пойме реки. Огромная, едва различимая в облаке пыли масса людей двигалась к городу, сминая виноградники. Пастух, опершийся на свой посох, тоже с удивлением разглядывал бородатых людей в невиданной доселе одежде из грубой синей и красной ткани, в мохнатых шапках с суконным верхом. Их маленькие приземистые лошадки были словно придавлены седлами из валеной шерсти. Пики были направлены в сторону Бергамо.

И вдруг по полю разнеслось:

- Ур-ра-а!

Развернутый к бою строй ощетинился поднятыми пиками.

- Ур-ра-а!

Казаки Платова ворвались в Бергамо. Несколько пушчонок выстрелило по ним, на том все и кончилось. Застигнутые врасплох у своих фургонов, сто пятьдесят французов побросали ружья и подняли руки. Платов рожком дал знать своим, что город очищен от противника. Преследовать его приказа не было.

Итальянцы притихли на своих подворьях, напуганные непривычным видом завоевателей.

- Похоже, что они людоеды, - обронил кто-то из горожан.

Пока итальянцы набирались смелости, чтобы показаться на улице, иностранцы собрались на торговой площади перед палаццо Веччио. Они были настроены мирно и казались даже веселыми. Как и все военные после боя, они приводили в порядок себя и коней, некоторые занялись фруктами, брошенными торговцами на площади.

Толпа, которая еще вчера аплодировала французам, быстро осмелела и при новых победителях. На следующий день их провожал эскорт местных мальчишек.

Преследуя Моро, Суворов вошел в Милан. 17 июня армии встретились на реке Треббиа.

- Матвей, хоть ты и учился в своей Черкасской академии, а вряд ли знаешь, что именно на этом месте некогда Ганнибал разгромил римские легионы...

На биваках Платов украдкой учился читать. Ему было невмоготу выслушивать от генерала постоянные упреки в безграмотности.

Три долгих дня на берегах почти пересохшей речушки под палящим солнцем шло ожесточенное сражение. В виноградниках и на дорогах слышались пронзительные крики атакующих казаков.

19 июня французы отступили, преследуемые полком донских казаков.

Пришла осень. Перейдя через глубокую Тессинскую долину, Суворов начал восхождение на Альпы. Со главе колонн, перегруженных артиллерией и снаряжением, шли небольшие отряды казаков-разведчиков, в каждом из которых было пе больше двадцати пяти человек. 21 сентября Суворов сбил генерала Лекурба с Сен-Готардского перевала и начал продвижение в сторону Цюриха, чтобы выйти на соединение с корпусом Корсакова, не зная, что корпус уже был разбит Массеной, который теперь угрожал окружением суворовской армии, истощенной боями и трудным переходом через Альпы, лишенной продовольствия и боеприпасов. Узнав о катастрофе, Суворов решил отступить. Ведомые казаками войска начали свой беспримерный переход через альпийские кряжи в самый разгар зимы. Мучимые голодом, дрожащие от пронизывающего холодного ветра, суворовцы совершили невозможное. В последнем броске они отбросили войска генерала Молитора и вышли к Рейну.

После такого оборота дел, виной чему была полная бездеятельность австрийских союзников, Павел I принял решение о выходе из союза. А в первых числах января 1801 года он известил об этом первого консула, отправив в Мальмезон специального курьера.

В том году у царя были другие виды на казаков.

На Дону в это время царило необычайное оживление. В черкасском окружном доме Платов ходил по пятам за атаманом Орловым и клянчил, словно мальчишка:

- Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ну скажите мне наконец...

- Пока не могу, Платов, я поклялся царю, что буду молчать, потерпи, вот тронемся в путь...

Платов изменил тактику:

- Атаман Петр Орлов, кавалер ордена Святого Георгия, я вам даю слово, что буду...

- Ну хорошо, дурья твоя башка, скажу... Мы идем добывать его величеству Индию, вот... Скоро будем, даст бог, магараджами на слонах...

- Ура! - вне себя от радости вскричал Платов. - Однако... Индия же принадлежит Англии, нашей союзнице, так ведь?

- Да вроде бы... - улыбнулся Орлов, теребя свои густые усы, - но наше дело драться, и все. Иди теперь, у тебя дел по горло...

Приготовления шли в спешном порядке. Уже в конце февраля двадцать три тысячи всадников в сопровождении большого количества оружия, пушек и длинного обоза фуражиров выступили по оренбургской дороге. Казаки двигались четырьмя колоннами во главе с офицерами, большинство из которых слабо верило в успех.

В Оренбурге их ожидал целый караван верблюдов, предназначенный для перевозки пушек и тяжелого снаряжения. За Оренбуржьем простирались бескрайние киргизские степи, которые предстояло преодолеть.

Указания относительно маршрута, составленные наспех в Санкт-Петербурге, представляли собой нечто фантастическое. Выданные Орлову карты совершенно не соответствовали действительности.

- Идти на Хиву и Бухару. Ахилея какая-то... Платов, посмотри сюда. Вот путь, которым мне советуют достичь Индии и спуститься в долину Ганга... Эти писарчуки из военной коллегии явно спятили.

Зимой по дорогам, занесенным снегом, колонны двигались практически вслепую. Ночевать приходилось в степи под леденящим ветром. Люди жались к лошадям, пытаясь укрыться от снежных шквалов.

К марту холода немного спали, но раскисшие от грязи дороги стали непроходимыми. Несмотря на все эти трудности, армия продвинулась к концу месяца на шестьсот восемьдесят пять верст. Казачье войско вышло к реке Иргизу. Именно в этом месте и нагнал атамана Орлова курьер с депешей: "Павел I скончался. Новый царь Александр повелевает незамедлительно возвратиться на Дон".

Так был положен конец этой безумной затее. Казаки возвратились домой по весне. Приход на Доя всегда праздник, а на сей раз ему суждено было продлиться четыре года Платов был назначен войсковые атаманом, но находился он главным образом при дворе и был в курсе всех намерений государя. Александр I, которого прозвали Коронованным Гамлетом, был сентиментальным мечтателем, напичканным либеральными идеями, пришедшими из Франции. Он был более озабочен науками и литературой, чем войной. И только в 1804 году по настоянию своей военной коллегии после скандала с проливами он возобновил союз с австрийцами. Снова началась война.

В этот раз Платов повел за собой тринадцать полков. Его гвардейцы в красных мундирах и синих панталонах охраняли царскую персону под Аустерлицем 2 сентября 1805 года, Под Фридландом атаманская гвардия спасла от уничтожения генеральный штаб русских войск.

Фредерик Гийом III наградил Платова двумя высшими орденами Пруссии - Красного и Черного Орла.

Его престиж возрос настолько, что во время Тильзитских переговоров Наполеон обратился к Александру:

- Представьте мне Платова, прошу вас.

Император Франции видел выстроившихся за спиной царя Кутузова, Багратиона, Милорадовича, по свой твердый шаг направил к самому крепкому из них. Два человека смеряли друг друга взглядом.

- Мы приглашаем вас в Париж, генерал.

- Благодарю, ваше высочество, - ответил Платов по-французски.

Атаману довелось пройти по всей Европе от Польши до Турции. Но вот грянул 1812-й... В сумерки 23 июня первые французские дозоры пересекли Неман. За их спиной стоял авангард самой мощной из всех армий, с какими России доводилось сталкиваться за всю свою историю. Плотные колонны стрелков, сомкнутые эскадроны драгун и уланов форсировали реку.

Видно было, как колышутся прибрежные камыши, откуда всадники, привстав на стременах, наблюдали за противником и вели подсчет его силам. Один за другим они исчезали в ночи.

Под натиском трех французских армий русские отступали, и люди Платова прикрывали отход войск, постоянно атакуя противника. От Витебска до Могилева, где Даву навязал Багратиону кровопролитное сражение, под рухнувшими стенами Смоленска, где прокладывал себе путь завоеватель, степные осы нещадно жалили его фланги. Мрачная дорога на Москву утопала в дыму пожарищ.

На Москве-реке под местечком Бородино русские редуты были взяты французами с большим трудом и многочисленными потерями. Путь на первопрестольную был свободен, Наполеон вошел в бывшую столицу царей 14 сентября 1812 года.

В это время в Тарутинском лагере творилось что-то доселе невиданное в России.

Небольшое село было трудно узнать. Солдаты и мобилизованные крестьяне целыми днями рыли землю. Из земли и бревен сооружались мощные артиллерийские редуты. Насколько хватал глаз были видны каре войск и кавалерии, окутанной паром, валившим из ноздрей лошадей и всадников. Казалось, на ровном голом месте неожиданно вырос лес пик и знамен. Из старой избушки, над которой трепетал флажок главнокомандующего, вышел постаревший Кутузов. Он не поверил себе, увидев атамана.

- Платов, душка, вот тебя-то мне и недоставало! А где твои?..

- Мои все здесь, ваше высочество.

- А ну-ка посмотрим. Коляску!

Атаман сел на коня и последовал за экипажем фельдмаршала. Двадцать полков - три поколения донских казаков - предстали перед фельдмаршалом. Подтянутые, серьезные, словно слитые с седлом. Были тут и бородачи в старинных кафтанах, и совсем юные в папахах набекрень. Странная смесь оружия, возрастов и одежд.

- Все прибыли, ваше высочество, от пятнадцати до шестидесяти лет.

- Что ты пообещал им?

- Ничего.

Коляска продолжала объезжать строй, Кутузов не сводил взгляда с казаков.

- Платов, скажи им что-нибудь, я не смогу.

Громкий, величественный голос загремел над строем:

- Казаки! Руку моей дочери и пятьдесят тысяч приданого тому, кто захватит Наполеона. Живым или мертвым...

- Ура-а! Ура-а! Ура-а-а!

Кутузов был взволнован.

- Хорошо сказал, Платов, судьбу дочери связал с судьбой России. А вот у меня нет незамужней дочери. - Затем уже серьезно добавил: - Французы неподалеку, и ты должен проучить их. Мужественный народ твои донцы. Ты только глянь, кони чуть больше козы, сбруя зачастую из плетеной веревки, на концах пик гвозди, а какие неустрашимые и неуловимые воины. Честь им и хвала!

Ответом на вторжение французов было всенародное возмущение. Пожар в Москве, приписываемый французам, вряд ли был делом их рук. Ради победы не пожалели русские люди даже своего священного города. Солдатня, собранная со всей Европы, довершила остальное.

Крестьяне, вооруженные топорами и вилами, объединялись в партизанские отряды. Русская православная церковь предала Наполеона анафеме. Такого еще никогда не бывало на Руси. Опасность спаяла нацию воедино.

Парадоксом этой кампании было то, что ее наивысшим завершением стало сплочение против французского императора немецких княжеств, итальянския королевств, скандинавов и, наконец, всей России и ее мятежных сыновей - казаков.

Преследуемая Кутузовым, Великая Армия теряла своих солдат под ударами регулярных войск и партизан. Внесли свою лепту и суровые русские морозы. Голод и холод валил людей. На Березине армия Наполеона распалась полностью.

Главной тактикой казаков были беспрерывные атаки - стремительные, не прекращавшиеся ни днем ни ночью, сильно изматывающие противника. Появление на голой заснеженной равнине быстрых подвижных отрядов с пушками на санях сеяло в рядах врага панику.

Сомнительного достоинства честь выпала на долю неаполитанского короля Мюрата. Пленные украинские казаки пожаловали ему звание гетмана. По словам переводчика, он стал для них новым Мазепой. Неаполитанскому королю, принявшему слова хитрецов за чистую монету, пришлось позаимствовать у своих приближенных несколько часов, чтобы одарить ими льстецов.

24 октября под Малоярославцем Платов впервые столкнулся с колонной французов. После ожесточенной схватки Даву удалось отбиться, а его солдатам, побросавшим оружие, ничего не оставалось, как сдаться в плен донским казакам. Казаки раздевали пленных догола и оставляли вамерзать на двадцатипятиградусном морозе на равнине, припорошенной первым снегом. Суровая война диктовала свой законы. Пленные исчислялись тысячами...

Отступавший Ней вынужден был бросить свои фуры с имуществом где-то под Вязьмой. На пятки ему все время наступали, как называл он их, "банды казаков". 13 ноября после длительных арьергардных боев он с трудом добрался до Смоленска, где итальянская армия была атакована своими же кавалеристами. Ошибки тоже диктовала война.

Платов обогнал маршала с остатками войск в Витебске и преградил ему дорогу на небольшой речушке Вон, которая превратилась в широкую реку. Тысячи ног буквально расплющили лед. Шесть тысяч солдат нашли здесь гибель. Погибли и награбленные в Москве ценности.

А несколькими днями раньше под Витебском казаки захватили имущество вице-короля Италии Мюрата и разогнали древками пик раздетую донага прислугу.

Платов беспрестанно атаковал своими сотнями арьергард п фланги французов, двигавшихся двумя колоннами. В бою атаман ничем не выделялся среди своих казаков. Он лично руководил некоторыми операциями. Были у него и тайные опасения, о которых мало кто звал. Oн сильно беспокоился о молодом подпоручике по фамилии Платов. То был сын атамана.

У молодого казака был прекрасный украинский скакун белой масти - подарок отца и его единственная, пожалуй, привилегия. Скакун и послужил причиной гибели молодого Платова в одной из кавалерийских стычек неподалеку от Вереи, когда его сотня натолкнулась на корпус князя Понятовского.

Русские и поляки, подогретые давней взаимной ненавистью, дрались с беспримерной ожесточенностью. Лучшие воины, уцелевшие во многих боях, гибли в этой схватке, не имевшей никакого стратегического значения.

Подпоручику Платову едва сравнялось шестнадцать. Он носился как сумасшедший, размахивая шашкой. Отец видел, как он повел казаков на уланов.

- Дмитрий! - громко закричал атаман.

Но тот несся один на своем скакуне по крутому склону. Атаман пришпорил своего коня, но... было поздно... Он только увидел, как польский улан пронзил мощным ударом пики молодое тело Дмитрия...

Сын привстал на стременах и тут же рухнул с коня на землю.

- Постой! Посто-ой! - кричал Платов.

Он обращался к Вольскому улану, но зов его терялся в шуме и скрежете боя. Взбешенный атаман взмахнул саблей и располосовал улана от плеча до пояса. Кожаные доспехи улана клацнули под ударом, спадая с уже лишенного жизни тела. Напуганный конь галопом унес труп улана.

Платов вернулся к сыну, лежавшему на земле в окружении казаков. На молодом лице убитого застыла улыбка. Атаман прижал к себе безжизненное тело сына и, запрокинув голову, поднял свое лицо к небу, будто корил всевышнего за содеянное.

Один за другим подъезжали казаки, еще не остывшие после боя. Пики в траурном почтении склонялись к земле...

Всю ночь проплакал боевой атаман в своей палатке. Утром около него собрались казачьи командиры.

- Что вам нужно от меня?

- Матвей Иванович, надо отдать последние почести. Мы положили его на медвежью шкуру и организовали караул. Пойдем помолимся вместе с нами... Господи, матери-то что сказать?

Атаман молча последовал за ними. Он шел словно пьяный. Церемония похорон прошла для него будто в тумане. И только когда выстроившиеся посотенно казаки отсалютовали павшему в бою воину, Платов наконец очнулся и пришел в себя.

- Парадным маршем, поэскадронно! - скомандовал он, стоя у могилы сына.

Натянув поводья, прошли донские казаки, опустив пики вниз.

Французская армия разваливалась. Заледенелые трупы, иные даже в стоячем положении, пугали своим видом проезжавших коней. В Вильне казаки захватили даже экипаж Наполеона вместе с армейской казной и московскими трофеями. Тогда-то барон де Mapбот сказал:

- Не хватает Платову взять в плен самого императора!

Ней, который вел шестьдесят тысяч уцелевших солдат, мобилизованных по всей Европе, тоже избежал возмездия атамана.

Комментарий Наполеона был кратким:

- Это Полтава. Участь Карла XII - наша участь.

Эхом прозвучали слова Платова:

- Он, равно как и швед, делал ошибки одну пуще другой.

Казачьи разъезды обнаружили мосты, тайком возводимые французскими понтонерами. На холмах, поросших реденьким леском, атаман сосредоточил свою артиллерию, поднятую на сани. Целыми днями он наблюдал за перегруппировкой французских войск, уже слабо поддававшихся какой-либо организации. Весь этот беспорядок усугубляли еще пятьдесят тысяч русских беженцев.

На подступах к переправам остатки Великой Армии вели ожесточенные бои с регулярными войсками русских. Весь горизонт пылал отсветом этих боев.

Самого императора прикрывали огнем итальянские стрелки полковника Дельфанти.

Переправа началась в относительном порядке. Первой начала ее дивизия Леграна, приветствуя криками своего повелителя: "Да здравствует император!" Корсиканец снизошел даже до того, что сам помогал солдатам подталкивать орудия.

- Моя звезда заходит, - горько шутил он.

На другом берегу маршал Швартценберг, которому надлежало прикрывать переправу, отбивался от наседавших казаков.

Платов решил расчленить французские колонны. Бой длился два дня. К этому времени подтянулась вся русская армия. Ночью 28 ноября один мост рухнул под тяжестью людской массы и артиллерии. Колонна уцелевших французов, подминая под себя все живое и мертвое, ринулась к другому, узкому деревянному мостику. Некоторым счастливцам удалось добраться до него. Тут-то на них и обрушился огонь необычайной силы. Образовалось бесформенное нагромождение из рухнувших перил, павших лошадей и всадников. А толпа все продолжала напирать на эту баррикаду. Даже с наступлением темноты казачья артиллерия продолжала вести огонь на поражение. Русские прорвались к переправе буквально на плечах дивизии Виктора, которой удалось форсировать реку. Генерал Эбле приказал поджечь последний мост.

Все, кто уцелел в этом кошмаре, еще долго слышали отдалявшуюся канонаду. Затем вдруг наступила тишина. Основные силы армии, оставшиеся па том берегу, оказались в отчаянном положении. Некоторые бросались в ледяную воду и тут же погибали. А большая часть людей уселись на снег в ожидании победителей, которые спускались с холмов с победно поднятыми пиками.

- Офицеры - направо! - скомандовал Платов. - Солдаты и денщики - налево!

Толпа оборванцев заполнила всю прибрежную равнину, в ней было не менее двадцати тысяч "завоевателей".

Разрушившим Москву предстояло ее отстраивать. Колонна несчастных двинулась на восток.

А преследование французов продолжалось. Отряды казаков ежедневно пополняли свой комплект пленных. Они отдавали их в руки крестьянам, чьи избы были сожжены французами во время отступления. Месть крестьян находила свое выражение в страшных унижениях пленных солдат.

Отступавшие нашли Вильну нетронутой. Изобилие продовольствия и полное бездействие убивали во французах последние остатки боеспособности. Мертвецки пьяные солдаты бродили по улицам этого небольшого города, не подчиняясь никому, даже офицерам. Разлагалась и Старая Гвардия императора. Сам он вошел в город инкогнито в сопровождении небольшого отряда, собранного из остатков трех кавалерийских неаполитанских полков.

11 декабря тревожный крик разнесся по Вильне:

- Казаки!

Мюрат тут же оставил город, чтобы закрепиться на дороге, ведущей на Ковно.

Платов вошел в город к концу дня. То, что он увидел, произвело на него отвратительное впечатление. Толпа торговцев-евреев, орудуя дубинками, гнала перед собой попавших им в руки французов.

- Ваша светлость, они нам не заплатили...

Платов коротко бросил своим сопровождающим:

- Повесить!

- Есть, ваше превосходительство!

- Да не французов, а евреев, чтобы знали, как вмешиваться в дела христиан!..

Под Ковно вся равнина была усеяна трупами. Уцелевшие двадцать тысяч французов сдавались казакам прямо на дороге, и казаки даже не разоружали их.

13 декабря 1812 года жалкие остатки Великой Армии переправились через Неман, который она победоносно форсировала шесть месяцев назад. От четырехсот тысяч осталось двадцать.

В то время как Наполеон загонял лошадей, спеша попасть в Париж, остатки его армии разбрелись по дорогам Пруссии.

- Освободите союзников, оставьте только французов! - приказал Платов.

Когда по прибытии в Кенигсберг Мюрат проинспектировал свою неаполитанскую армию, он насчитал в ней всего тысячу восемьсот солдат. В начале великого похода их было сорок тысяч.

Королю Пруссии Платов сказал:

- Мы преподали Наполеону хороший урок.

Теперь место атамана было в царской свите при генеральном штабе. "Атаман-вихрь", граф Матвей Иванович Платов сопровождал государя повсюду, с гордостью поглядывая на казачью гвардию императора в красных венгерках. По всему было видно, что он был готов вновь облачиться в свою синюю форму. Так привычнее.

Во время польской и немецкой кампаний у него появился не один повод возглавить свой атаманский полк. Всего же в его подчинении было сто тысяч донских казаков.

Увенчанный славой, с бриллиантовым эгретом на папахе, подаренным царем, Платов ни на час не упускал из виду свое войско. После форсирования Рейна между Базелем и Кобленцем 20 декабря 1812 года его ежедневно информировали обо всех событиях.

В один из этих дней личный адъютант Платова доложил ему:

- Ваше превосходительство, паши полки разбросаны по союзническим корпусам, которые используют их в качестве разведчиков. Наиболее крупные части приданы силезской армии Блюхера и богемской принца Швартценберга. Французская армия выставила шестьдесят пять тысяч человек против трехсот тысяч наших. Она, естественно, отступает, а наш план состоит в ее преследовании вплоть до Парижа.

- Париж... - улыбнулся атаман. - Я же туда приглашен!.. Наполеон поразбросал свои войска по всей Европе, в Италии, в Голландии, в Испании... а они ему так нужны здесь...

- Но он мобилизует все силы, ваше превосходительство. Французские беженцы-роялисты рассказывают, что Наполеон задавил французов непомерными налогами. Двери, окна, соль - все обложено налогом. Инженеры строят на пригородных холмах сильные укрепления, к работам привлечены даже безбородые юнцы, их называют "Мари-Луиз" по имени регентши-императрицы, которая лично подписала декрет о мобилизации.

Призрак мертвого юноши, тоже безбородого, прошел перед затуманившимся взором атамана.

"Теперь настал их черед. Как аукнулось, так и откликается..." - подумал Платов.

- Издать специально для Франции приказ, ваше превосходительство?

- Пошел вон, чудик, - рассмеялся Платов.

В последний раз блеснул своим несравненным искусством военного гения Наполеон; Его французская кампания, по мнению многих стратегов, была проведена блестяще и по праву считается наилучшей из всех. Со своими неполными армейскими корпусами, едва насчитывавшими пятнадцать тысяч человек, он сдерживал превосходящие силы противника. Так было под Сен-Дизьером, Бриенном, у стен Ротьера и Монмирая...

На протяжении трех месяцев Наполеон не давал маневра головным колоннам союзнических войск. Его импровизации не имели границ.

- А он дерется, как настоящий казак, - сказал однажды Платов.

В Бриенне, в провинции Шампань, одному из казаков едва не удалось заполучить руку дочери атамана. Это произошло в Мазьерских лесах 29 января 1814 года, когда Наполеон в сопровождении генерала Дежана и полковника Гурго догонял свой штаб. Он был очень задумчив в тот день, ведь именно на этом самом месте он, тогда еще совсем юнец с дурным корсиканским акцентом, забавлялся военной игрой. Бывший королевский кадет из Бриеннской военной - школы ударился в воспоминания и едва ли слышал рассказ Гурго о том, как он потерял Бриенн.

Темная ночь накрыла лесную лужайку. Французы не заметили, как среди деревьев мелькнули тени.

- Ур-ра-а! - раздался клич.

Дежан выхватил шпагу и ударил наугад.

- Казаки!

Капитан Корбино, расположившийся неподалеку со своими солдатами, вскочил на ноги и с обнаженной саблей ринулся в лес, где мелькала светлая накидка императора. Гурго выхватил пистолет и выстрелил наугад. Массивное тело рухнуло к ногам Наполеона. То был казак с обнаженной саблей. Стычка продолжалась в густых зарослях. Слышны были только звон оружия и прерывистое дыхание сражавшихся.

На лужайке осталось распростертое тело человека, едва не повернувшего ход истории. Никто не знал его имени.

Казаков всегда относили к разряду самых опасных завоевателей. О них ходило немало легенд, зачастую соответствовавших истине.

Платов выслушивал доклады.

- В Нож-сюр-Сене, помните, это то место, где царь бросил свою гвардию на колонну "Мари-Луиз", имелись случаи грабежа и насилия. Некий господин Туссен, цирюльник, жалуется, что у него реквизировали все инструменты и ему двое суток нечем было работать.

- О, мои казачки прихорашиваются. Заплатите этому Туссену.

- В Монмирае казаки побросали всех именитых граждан голыми в ледяную воду...

- В Монтерро и Вильнев-ле-Борд грабежи и насилия...

Платов, выйдя из себя, начал изливать свой гнев на адъютантов и писарей. Те бросились врассыпную. Однако один из них остался.

- Ваше превосходительство, а вот посмотрите, какими видят нас французы, я тут прихватил газету "Монитор". Послушайте! "Очевидец рассказывает: "И вот мы увидели северных медведей с козлиными бородами, в шубах мехом навыворот, с пистолетами на поясе и с длиннющими пиками в руках, а грязные они, будто свиньи, вывалявшиеся в грязи. Глаза дикие, того и гляди, ограбят или изнасилуют..."

- Какое сходство, - с иронией произнес атаман.

- И вот еще что... "Наполеон приказал провести по парижским бульварам колонны пленных". И далее опять следуют устрашающие описания казаков.

- Ничего, парижанам осталось ждать совсем немного. Воочию сами убедятся, - с сарказмом проговорил Платов.

Казаки удивляли местных жителей, у которых они были на постое, своей выносливостью и пренебрежением к лишениям. Они спокойно могли спать па снегу, будто в постели. Им ничего не стоило остаться на морозе без нательных рубах, пока из них над костром вытравливали блох, вечных спутниц людей в долгих изнуряющих походах на войне.

Такими их и увидели солдаты богемской и силезской армий, с которыми русские соединились 20 марта при Сомпюи.

Наполеон предпринимал бесплодные попытки избежать боя при Арси-сюр-Об, но, окруженный казачьей лавой, едва выбрался из этой заварухи со шпагой в руке. В тот же день под его конем разорвалось ядро.

При Витри-ле-Франсуа 21 марта царь лично повел свою гвардию в атаку на французскую колонну. Платов скакал рядом с ним. с шашкой наголо.

После десятидневных арьергардных боев от Фер-Шампенуаза до Ферте маршалы Гоше Мармонт и Мортье, которые шли па соединение с императором, вынуждены были отступить через Провен на Париж. Генерал Венсант приказал взорвать мосты через Марну. Повсюду казаки продолжали наступать на пятки отступавшим французам. 26 марта их отборные части сконцентрировались в Шарантоне, неподалеку от Парижа.

Когда 28 марта в столице стало известно, что генералы Компан и Ледру отступили на Бонди, правительством овладел ужас. Отпали всякие иллюзии - через сутки противник будет на пороге столицы. Регентский совет решил, что императрица с малолетним королем Рима должна покинуть Париж тайком, чтобы не давать населению повод для паники.

И тем не менее паника охватила парижан к вечеру 29 марта, когда на правом берегу Сены со стороны Сен-Дени показались первые казачьи разъезды.

Город не был укреплен, и о длительном сопротивлении не могло быть и речи. К тому же уже пять дней, как не было никаких вестей от Наполеона, который, по слухам, был в Сен-Дизье.

И все же французская армия решила испытать последний шанс, прежде чем сдать столицу противнику. А тем временем роялисты начищали белые кокарды и в который раз перечитывали будущий манифест короля Людовика XVIII. Талейран и Кларк плели интриги, военный министр выжидал.

Утром 30 марта послышался грохот канонады. Первыми начали наступление русские дивизии генерала Раевского. У маршалов Рагюза и Тревиза было всего тринадцать тысяч солдат. А в это время двадцать тысяч простых парижан, в большинстве своем бывшие солдаты, требовали у ворот мэрии, чтобы им дала оружие. Но их попросту прогнали оттуда.

К десяти часам после ожесточенной схватки Пантэн и Роменвиль попали в руки русских. Главное же действие развернулось к полудню. "Шарантонский мост защищали ветераны и ученики Альфортской школы, их было не более трехсот человек. В Венсене пушки обслуживали студенты-политехники. Лишенный каких-либо резервов Мармонт отступал сначала от Бут-Шомона к Бельвилю, а затем - к Менильмонтану. Мортье, которому недоставало боеприпасов к пушкам, оставил Плен-Сен-Дени и отступил к Вилетте.

Король Жозеф, который наблюдал за ходом битвы с Монмартра, сел в коляску и в сопровождении приближенных подался в сторону Луары. Перед тем как отбыть, он послал маршалам Тревизу и Рагюзу разрешение на капитуляцию.

Союзники продолжали повсеместно продвигаться вперед. Мармонт был осажден в Бельвиле. Раненный в лицо, маршал сражался со шпагой в руке, как простой гренадер.

Монсей оборонял заставу Клиши, имея под рукой инвалидов и двадцать две тысячи солдат против семидесяти тысяч солдат противника. У защитников осталось всего четыре пушки на Бут-Шомоне и шесть - на Бут-Монмартре. Граф Равиго ругался на чем свет стоит:

- А в Шан-де-Марс стоят без пользы двести пушек!

К вечеру союзники потеряли убитыми и ранеными восемнадцать тысяч, но на смену им пришли свежие силы. Вконец измотавшийся Мармонт нащупал в кармане приказ о капитуляции короля Жозефа. Он вошел в контакт с парламентером Швартценберга и подписал капитуляцию, по условиям которой ему с его корпусом разрешалось беспрепятственно покинуть Париж. Вместе с ним капитуляцию подписал Мортье.

В то время как войска обоих маршалов, измотанные непрерывными боями, брели через Нейи, а запыхавшийся связной-кавалерист тщетно искал короля Жозефа, чтобы сообщить ему о прибытии Наполеона с солидным подкреплением, до казаков донеслась весть о капитуляции Парижа. Они вошли в город вслед за дивизией Шарпантье и начали растекаться по парижским улицам и бульварам, где на них с испугом и любопытством взирали горожане и жители пригородов, столпившиеся возле лавочек торговцев. Казаки каким-то естественным образом смешались с французскими патрулями и даже помогали регулировать движение, размахивая своими плетками.

Проснувшиеся утром 31 марта 1814 года парижане - мужчины, женщины и дети - на протяжении нескольких часов наблюдали, как проходят войска союзников. В головной колонне шли русские. Солнечные блики играли на штыках, еще вчера несших на себе смерть. По приказу императора Александра на левой руке каждого воина была белая повязка, а в петлицы воткнуты зеленые веточки - знак миролюбия и дружбы.

Этот авангард прошел через Сен-Мартенское предместье. Вот вдали начал вырисовываться лес казачьих пик. Казаки рядами по пятнадцать шли во главе царского кортежа. По правую руку от монарха скакал Швартценберг, который представлял императора Австрии. Король Пруссии ехал по левую руку. Едва царь и Бурбоны достигли Бульваров, как их начали громко приветствовать толпы горожан с белыми кокардами па головных уборах. У Гранж-Бательера потоки людей слились воедино. Союзники молча принимали приветствия. Красивый, статный Александр, улыбаясь, махал рукой. Наклонившись к австрийскому фельдмаршалу, он проговорил:

- Какое непостоянство, вчера они так же аплодировали корсиканцу...

- Да здравствуют казаки!

Это группа молодых девушек, воспользовавшись короткой остановкой победителей, приветствовала их криками и очаровательными улыбками. Нашлись среди них и такие, которые, не боясь, подошли и заговорили с донцами, которые не понимали по-французски ни слова и отпускали веселые шутки на своем родном языке, с хохотом запрокидывая головы.?

На улице Руаяль эмигранты приветствовали кортеж:

- Да здравствует император! Да здравствует король! Да здравствуют казаки!

Платов, внимательно разглядывавший площадь, успевшую поносить имена и Людовика XIV, и Революции, толкнул локтем соседа:

- Это у них Красная площадь, здесь секут повинные головы...

Царь повернул налево, здесь, он, считай, у себя. Через некоторое время принц Беневан покажет ему с балкона Сент-Флорентийского отеля весь Париж.

В то время как офицеры приступом брали салоны в Сен-Жерменском предместье, где их приветствовали на прекрасном французском языке, к которому они привыкли у себя в Петербурге, казаки разбили биваки прямо на Елисейских полях. Немало казаков было и в Булонском лесу, где повсюду виднелись огни костров, слышались протяжные песни соскучившихся по родному дому донских казаков.

На другой день целые толпы парижан вместе со своими семьями пришли к казакам позубоскалить, отпробовать их ароматного дымящегося кулеша, сваренного в больших котлах, подивиться их умению много пить не пьянея, поближе рассмотреть их костюмы.

Возникла даже мода "а-ля казак". Модницы стали делать себе прически наподобие казачьих папах. Мгновенно привилось словечко "быстро", которым казаки торопили торговцев, наливавших им вина. Девицы Пале-Руаяля быстро переняли грубоватые манеры казаков, что приводило в дрожь их спутников.

В парке Тюильри по утрам можно было наблюдать, как казаки упражнялись с саблями, и парижане воспринимали это как своеобразный спектакль. Бывшие императорские служаки были не в числе последних, кто любовался ловкой джигитовкой своих недавних противников.

Казаки покинули Париж в конце весны, оставив свои последние рубли в руках торговцев. Платова в это время чествовал как героя Лондон. Высокую фигуру атамана можно было видеть при дворе регента Георга," который возил его на Аскоттские скачки, где молодежь умудрялась отрезать себе на память пряди хвоста платовского скакуна. Платов стал пользоваться огромной популярностью в Объединенном Королевстве уже с 1812 года, когда одна из английских газет опубликовала рассказ о его подвигах.

Недостаточно образованный атаман был даже удостоен почетного звания доктора Оксфордского университета. Ему довелось присутствовать при спуске па воду военного корабля "Граф Платов".

Ото дней Наполеона прервали эти блаженные для Платова дни. В битве при Ватерлоо отважный атаман сражался под неусыпной опекой" своего ангела-хранителя - донского казака Землянушина, затем возвратился в Париж. I Когда весной 1816 года атаман вернулся наконец на Дон, он остановился на высоком холме неподалеку от Новочеркасска, ставшего казачьей столицей вместо старинного Черкасска, которому беспрестанно угрожали обильные весенние паводки. Перед ним расстилался город, радуя глаз куполами церквей. Атаман преклонил колена и коснулся лбом земли. Долго молился, словно благодаря родную до боли землю, которая дала людям силы отразить нашествие сильного врага.

"Слава Богу, - думалось атаману, - косточки мои будут покоиться в милой сердцу земле, дарованной мне предками моими".

Затем он достал с груди ладанку с горсткой родной земли, какую уносит с собой в поход каждый казак, и с улыбкой высыпал землю на начинавшую пробиваться к солнцу молодую весеннюю траву. Умер атаман спустя два года. Донские казаки передавали из уст в(уста его последние слова:

"Мы рождены не для прогулок по паркам и не для сидения на мягких диванных подушках. Нашей священной миссией всегда были сражения за родную землю в бескрайних степях, в лесах и болотах, под палящим солнцем и под проливным дождем. Нашим приютом чаще всего были горящие костры и наспех построенные шалаши... Таков наш удел, таковым ему оставаться и вовеки..."

Войско Донское было одиннадцатой жемчужиной на царской короне. Но ни один царь никогда не забывал, что именно казаки были и сотрясателями тронов, добытчиками столь желанной воли. На протяжении последовавшего за Отечественной войной века цари стремились превратить казаков в имперских жандармов.

В 1827 году титул Главного атамана всего российского казачества перешел к царевичу, и с той поры на военных парадах он красовался в синей венгерке полковника Атаманского казачьего полка.

Казаки не были крепостными, не платили налогов, имея в своем владении обширные личные и общественные земли, от размеров которых зависела значимость той или иной казачьей станицы. Казачье войско было воинским формированием, способным стать под ружье, а вернее - сесть на коня в любой нужный России момент. На службу они являлись в полном снаряжении, со своими неразлучными друзьями - скакунами, которых ценили превыше всего. Потому русское правительство терпимо относилось к их вольностям, а порой и откровенной непокорности. За усердие в службе казаки могли быть возведены в ранг дворянства и имели право наследования офицерского чина, если предок дослуживался до звания полковника.

"Ваше благородие" - таково было обращение к казаку-офицеру.