Царская метка

Емельян Пугачев

В самый канун Успенья он прибыл на постоялый двор Талое. Хозяин корчмы Оболяев, прозванный неизвестно кем Ереминой Курицей, спросил его:

- Не тебя ли я видал туточки в прошлом годе?

- Может быть, - буркнул незнакомец и занялся тарелкой со щами. Он носил бороду, острижен был по-казацки "под горшок". Одежда на нем была крестьянская: кафтан с пояском из верблюжьей кожи, рубаха из грубой ткани, штаны, заправленные в белые шерстяные носки, глубокие чирики на ногах.

По всему было видно, что разговаривать он не очень-то расположен.

В начале 1773 года эта степная корчма повидала немало всякого рода отверженных, особенно староверов-раскольников, которые шли с Дона и Волги, чтобы навестить монаха Тихона, укрывшегося на одном из речных островов. Яик принимал всех. Приходили сюда и участники прошлогоднего восстания, за которыми охотились царские стражники.

Путник вытер бороду рукавом, громко рыгнул и подмигнул Ереминой Курице:

- Что новенького?

Любивший поболтать трактирщик выставил перед незнакомцем штоф с вином и принялся подробно рассказывать о событиях, которые вот уже больше года сотрясали эти края.

- На Яике дела неважнецкие. Казачья верхушка взяла на откуп у государственной казны рыбные промыслы и право на взимание налогов на водку, соль и соленую рыбу. Все это стоило недешево, считай, по десять тысяч в году, но Петербург должен был дать денег уполномоченным для раздачи их казакам. Однако который уж год происходит одно и то же - атаман Бородин каждый раз отвечает: "Я ничего не получал". Не получал, и все тут, хоть тресни! Андрей Бородин - мужик сильный, и все же дело кончилось тем, что круг послал сорок казаков в военную коллегию, дескать, узнайте, что да как.

- Ну и удумали же! Небось битыми возвернулись.

- Ты еще говоришь! Не только кнута получили за жалобу на Бородина, но и привели на хвосте драгунов генерала Потапова. А ты же знаешь, у нас в войске таких вещей недолюбливают. Потапов остановился в низовьях Волги у Астрахани и заставил Бородина отдать булаву. Казаки избрали атаманом Тамбовцева. Поскольку дела шли ни шатко ни валко, Петербург заменил Потапова генералом Череповым. Это злая собака, а не генерал, заставил драгунов стрелять в казаков... Но дела не улучшались, и он запросил у оренбургского губернатора подмогу из двух тысяч человек. А зима-то была вон какая лютая, их по дороге померзло больше трех сотен.

- Дела-а! - рассмеялся согретый вином незнакомец.

- Да погодь ты, это еще не все. Ты же знаешь, когда нас силой хотят взять, мы сопротивляемся... Петербург затребовал пять сотен казаков на посты в Кизляр и на Терек. Добровольно, сам понимаешь, никто не пожелал, тогда атаман сам стал назначать. Народ ни в какую. Ну, военная коллегия и подпустила нам вони, затребовала триста тридцать четыре человека, ровно столько, сколько померзло зимой, для участия в боевых действиях против турок в составе легиона. А ты знаешь, что это такое? Регулярная армия, вот что это! Казаки говорят, отсекут нам бороды, как пить дать. И порешили на кругу направить делегатов к самой немке...

Незнакомец нахмурился.

- Ну, если желаешь, к императрице Катерине.

- Желаю.

- Она и говорит: я, мол, вам прощаю на сей раз вашу дерзость, никакого легиона не будет...

- Катерина верна себе... - задумчиво проговорил незнакомец.

Оболяев потерял нить разговора.

- Скажи, однако, как кличут тебя?

- Можешь меня звать Емельяном Пугачевым. Сам я с Дона... Давай продолжай.

Пугачев шлепнул проходившую мимо девку по мягкому месту:

- А ну, красавица, принеси-ка винца!

- И опять же это не все, - вновь начал Еремина Курица. - Казаки, которые пять лет не видали денег, украденных Бородиным, продолжали бузить. К тому же их раздражали царские драгуны. Кончилось тем, что они наотрез отказались преследовать непокорных калмыков, а на них глядя и некоторые солдаты начали уклоняться от службы. Другая часть казаков подала Катерине челобитную, подписанную кровью...

- О, она любит кровь, моя разлюбезная Катерина, - прошептал Пугачев.

- Они писали о том, что прислужники атамана вытаскивают их по ночам из хат вместе с женами, детьми и нещадно избивают.

- Избиения она тоже любит...

Емельян уже начал пьянеть. Он похлопывал себя по бедрам и беззвучно смеялся.

- Направили еще одну делегацию во главе с сотником Кирпичиковым. Ну и устроили им приемчик! Твоя Катерина повелела военной коллегии отослать на самые отдаленные посты две тысячи казаков, которые отказались притеснять калмыков, а Кирпичикова вместе с его делегацией из сорока трех человек приказала отстегать плетьми, сбрить им бороды и направить на турецкий фронт...

Кроме того... она направила на Яик новых драгунов с этим чертовым генералом фон Траубенбергом во главе. А немец этот притащил с собой пушки. Запахло порохом. А 13 января все и началось. Казаки раскопали указ времен Петра Великого, где говорилось: на Яике не должно быть ни солдат, ни генералов. Они помолились в церкви святого Петра, а потом направились с иконами в руках к генеральской канцелярии, выкрикивая: "Траубенберг, вон отсюда!"

Уже издали они увидели, что улица перегорожена пушками, а возле них стоят солдаты с зажженными фитилями. Но казаки с женами и детьми продолжали свой путь с единственным оружием в руках - иконами.

"Разойдись!" - крикнул им капитан Дурново, а те в ответ: "Мы не хотим ничего плохого и идем со святыми ликами..." Позади пушек стоял сам Траубенберг. Подпустив толпу шагов на двадцать, он выхватил из ножен саблю и скомандовал: "Пли!" После первого и единственного залпа более сотни человек остались лежать на земле.

Оболяев выпил одним махом стакан вина и продолжал рассказ:

- Солдаты были потрясены содеянным. Казаки воспользовались их растерянностью, набросились на пушки, круша и переворачивая их. Солдаты дорого заплатили, скажу тебе, за свой поступок. Цельный день офицеры и драгуны не знали, куда податься, их вылавливали по всему городу, избивали, рубили шашками. Женщины старались переплюнуть мужчин, они, что называется, выдирали глаза несчастным, швыряли их голыми в канавы, где мороз довершал расправу. Канцелярию спалили вместе с архивами. Фон Траубенберг попытался было спрятаться, но его схватили и растерзали на куски, всем хотелось разом добраться до него.

На следующий день начал заседать крут. Трудно было отыскать золотую середину. Чтобы выказать свои благие намерения, капитана Дурново казаки освободили и отправили в Россию. Затем подбили бабки. Бородин был приговорен к большому штрафу. Казакам выплатили жалованье. Выпустили арестованных киргизов и калмыков. Помещичьи крепостные подались в казаки. Пять месяцев был Яик свободным. Здорово ж было, однако...

- Знаю, - проговорил отрезвевший немного Пугачев. - Поэтому я и прибыл сюда, да, видать, поздновато!

- После Троицы?

- Да.

- А в начале-то июня и прибыл генерал Фрейман с тремя тысячами солдат, с пушками и привел с собой тысячу двести этих мерзавцев оренбургских казаков. А наших насчитывалось едва ли пара тысяч. Генерал учел, что основная масса подалась на рыбные промыслы. Но казаки все же двинулись против царских войск и запалили степь, поначалу даже окружили войско генерала, поверили было в победу, по хуторам понесся церковный звон. Но на заре следующего дня увидели, что Фрейман форсировал реку и утро- жал городу пушками. К тому же он получил подкрепления от нашего злейшего врага киргизского хана Hуp-Али. Круг принял решение эвакуировать жителей Яика. Пока арьергард вел бой, около тридцати тысяч человек на десяти тысячах подвод покинули город.

Царские служаки вошли в город и создали военную комендатуру во главе с полковником Симоновым, а Бородин напросился к нему в заместители. Во время всего восстания он, сука, прятался, а теперь решил отомстить. Шестнадцать знатных казаков были наказаны плетьми, потом им поставили клейма каленым железом, вырвали ноздри и отправили казаков на каторжные работы. Уйму людей отполосовали кнутами и отправили на турецкий фронт. Вдобавок обложили двадцатитысячным штрафом. Вот так-то поступила с нами царица, - закончил Еремина Курица. - Где теперь искать справедливость?

- У царя, - сказал Пугачев.

Емельян поднялся и пошел спать, оставив хозяина в большой растерянности. Ответ Пугачева показался Оболяеву странным, потому что он не сомневался в том, что Екатерина избавилась от Петра III, задушив его руками своих придворных друзей в Петергофе в июле 1762 года.

На другой день Пугачев поднялся ни свет ни заря и уселся на крыльцо харчевни с короткой трубкой в зубах. Все утро он не сводил глаз с дороги, думая о чем-то своем. Ожидание продолжалось целую неделю. Еремина Курица никак не решался спросить у гостя, чего он ждет, хотя любопытство распирало его.

"Невысокий, но крепкий, - мысленно отметил Еремина Курица, - да и молод, "вряд ли за тридцать перевалило. Чего ему нужно?"

Корчмарь был удивлен еще больше, когда прискакали два всадника и почтительно обратились к Пугачеву. Он узнал в них довольно уважаемых казаков Караваева и Шигаева, которые были в бегах со времен восстания. Но, к большому огорчению, Оболяев не мог ничего расслышать из их разговора.

Чуть позже заявилась целая орава незнакомых казаков. Всю ночь они пили водку с Пугачевым и горланили песни. Утром еще не протрезвевший гость бросил казакам:

- До скорого, друзья мои!

Они подбросили кверху свои черкесские папахи:

- Ура тебе, Петр!..

Еремина Курица подсел к Пугачеву:

- Вот этот заячий тулуп, он тебе только мешается в багаже...

- Не тронь! Это мне молодой офицерик подарил зимой, когда я околевал от холода. Это память о нем, понял?

- А дружки твои за водку-то не заплатили, а всю ночь, считай, пировали.

- Мои старые дружки не знают, что такое отдавать, они привыкли брать. Но позже все это воздастся тебе сторицей.

Однажды Емельян решил попариться в баньке. Вот тут-то Оболяев и сделал одно открытие. Он взялся самолично истопить баню, приготовить ковш, шайку. Делал он это отчасти из любопытства, а отчасти из-за того, что Пугачев слишком уж вольно обращался с девками-прислужницами. У раздетого казака была сильная мускулатура, тело было плотным, смуглым и все исполосовано шрамами. Но Оболяев, который наливал воду в чан, особенное внимание обратил на пятна с синеватым отливом под сосками. Пугачев перехватил его взгляд:

- Заметил мои царские отметины?

Пугачев, хотя и был в эту минуту наг, принял торжественную позу:

- Я не донской казак... Я ваш царь Петр Федорович...

Царь в его корчме, бог ты мой! У Ереминой Курицы по телу пробежала дрожь, сразу же зачесался язык. Часом позже все в округе знали эту большую тайну. Казак Зарубин, не поверив, обратился к Шигаеву, только что возвратившемуся от Пугачева:

- Ты знаешь, что болтает Ерема? Будто бы царь...

- Слушай меня внимательно. Я сейчас скажу тебе одну вещь, о которой нельзя говорить не токмо абы кому, но даже отцу родному и жене. Он не казак. Он будет нам заместо царя. Понял?

Сторонники Пугачева действовали активно, и вскоре новость пошла гулять по всему краю.

"Царь среди нас, он уже двенадцать лет в бегах, а сейчас только что выбрался из казанской тюрьмы. Он побывал всюду, в том числе и на Дону. А уж настрадался, бедный... Не приведи господь! Но это друг всего народа и каланов тоже. Он поднимет Яик и поведет казаков на Петербург, чтобы вытолкать оттуда немку и повидать своего сына Павла".

Командующий оккупационным корпусом Бюлов, услышав эту новость, пожал плечами и воскликнул:

- Пятый объявился! С четырьмя царями после смерти Петра III мы уже имели честь познакомиться: Богомолов, Кремнев, Асланбеков и...

- Евдоминов, ваше превосходительство, - подсказал покрасневший от своей смелости лейтенантик.

- Верно. Нам до сегодняшнего дня только казака недоставало.

- Кстати, Пугачева-то мы знаем, - вступил в разговор корпусной медик. - Он проходил медосмотр на Дубянском посту, вот, пожалуйста: "Здоров, подозрений на дурную болезнь нет, приметы - шатен, усы и борода черные, на левом виске и на груди следы золотухи, возраст сорок лет, одежда и обувь обычные, при себе ничего нот..."

- Позвольте, господа, напомнить, - сказал генерал, - что наш почивший царь был высоким блондином с голубыми глазами. Предыдущие самозванцы были более похожи... Арестуйте этого Пугачева!

Кавалеристы полковника Симонова нашли степную корчму пустой. Предупрежденный своими друзьями, Емельян укрылся сначала на отдаленном хуторе, а потом у монахов на Иргизе. К нему начали стягиваться прошлогодние повстанцы. Одна из групп пришла к нему на речку Усинку.

- Отец наш, мы принесли с собой четыре повстанческих знамени.

Пугачев пощупал ткань:

- Если их разрезать пополам, то будет восемь.

Богатый казак Яков Почиталин подарил Пугачеву достойные царя одежды: зеленый кафтан с позолоченными галунами, шелковый пояс, велюровую шапку. Он же выступил с предложением:

- А не написать ли вам хану Hуp-Али, чтобы он прислал сотню своих нукеров?

- Верно! - поддержал Пугачев. - А кто напишет письмо?

Молодой Балтай предложил свои услуги и тут же был назначен секретарем.

Прибыл Зарубин и сказал, что неподалеку, на одном из хуторов, расположилась группа казаков. Пугачев тут только спохватился, что у него нет никакого обращения к людям.

- Я думаю, - вступил в разговор Почиталин, - нужно издать манифест.

- И то дело! - быстро согласился Пугачев. - Дуй пиши все, что думаешь, так-то оно будет что надо.

Когда все обсудили текст, молодой секретарь представил манифест на подпись "царю". Тот скрестил руки на груди и призадумался.

- Нет, мне нельзя подписывать, иначе моя подпись станет всем известна, и ее без труда подделают. Подпишись за меня...

Потом он углубился в чтение манифеста, хмурил брови и молча шевелил губами, не отрывая глаз от текста, который лежал перед ним перевернутый вверх ногами...

Наутро восемьдесят казаков предстали перед Пугачевым. Он вынес икону, и казаки, стоя на коленях, дали торжественную клятву:

- Мы клянемся служить тебе до последней капли крови. А если явцкому войску суждено будет погибнуть, то мы пе оставим тебя, пока ты будешь жив...

"Государь" тоже преклонил колена, а секретарь зачитал прокламацию от имени самодержца всея Руси императора Петра Федоровича:

"Друзья мои, я знаю, что вы никогда не покроете позором казачью славу и свою преданность царям, которым служили верой и правдой ваши деды и прадеды, которым будут служить ваши дети. Казаки, калмыки, татары! Я вознагражу вас, я прощу всех, кто в чем-либо провинился передо мной, вашим государем. Я дарю вам Яик, весь от истоков до устья со всеми лугами, я дам вам хлеба, свинца и пороха. Я, император Петр Федорович, одаряю вас всем этим сегодня, 17 сентября 1773 года".

Секретарь окончил чтение, Лжепетр III трижды осенил себя православным крестом.

На другой день небольшое войско направилось в сторону Яика. По пути они взяли в плен унтер-офицера, высланного Симоновым для наблюдения за передвижением казаков. Выяснилось, что унтер-офицер умеет писать, это и спасло его от петли.

При переходе через речушку Чаган в пяти верстах от Яика Пугачев увидел сотен пять казаков с пушками. Тут он решил испытать силу своего слова. Поднявшись на стременах и поигрывая нагайкой, а другую руку уперев в бедро, он выступил перед казаками:

- Послушайте, вы... Ваши предки служили моим, послужите же и вы мне! За вами остаются бороды и православный крест, у вас будет жалованье, хлеба и воды вдосталь.

Ветер относил голос новоиспеченного "царя", и до слушателей, расположившихся на спуске к Яику, долетали только окончания слов.

- У вас будет в достатке льгот...

По одному, по двое казаки не спеша стали садиться на коней и спускаться к мосту, будто не по своей воле, а притягиваемые магнитом - Пугачевым. Весь бугор заполнился казаками, и сотник поднялся па его вершину и приказал пушкарям впрягать лошадей.

Когда тихий вечер опустился на землю, к Пугачеву присоединилось солидное пополнение. Но этого было еще очень мало для покорения Яика. Утром 19 сентября, когда первый луч солнца рассек туман, Пугачев собрал совет, который избрал Андрея Овчинникова главным атаманом, назначил командиров полков, сотников и знаменосцев. "Царь" продиктовал указ киргизам Абдулкаирова, пообещав им хлеб, воду, пастбища, соль и порох, если они примкнут к пугачевцам, выделив не менее двухсот человек.

За три дня колонна продвинулась на восемьдесят семь верст вверх по реке. Небольшие гарнизоны казачьих постов примкнули к пугачевцам, пополнив их артиллерию еще тремя пушками. 20-го были взяты без большого сопротивления еще три поста. Серьезным бой был за крепость Илецк.

Местечко, окруженное валом из круглых бревен, удерживалось тремя сотнями казаков. Их атаман, вздумавший было организовать сопротивление, был повешен, вместо него круг избрал другого. Двенадцать пушек, имевшихся в гарнизоне, так ни разу и не выстрелили. Под звон церковного колокола "Петр III" вошел в городишко, принял из рук горожан хлеб-соль и обратился к ним с речью:

- Я отниму у бояр города и села, а жителям возмещу деньгами их убытки...

Эта первая победа праздновалась три дня. Пугачев не отставал в выпивке от других.

Чтобы как-то сдержать мало управляемых башкир-степняков, для которых бунт был делом обычным, по решению военной коллегии вдоль Яика была создана цепь небольших казачьих постов. Им надлежало присматривать за вольнолюбивыми башкирами и принимать экстренные меры в случае их нападения на крестьян, расселившихся вокруг фабрик и рудников.

Эти-то укрепления и брал сейчас одно за другим Пугачев.

В Рассыпной, которую защищали пятьдесят казаков и одна рота солдат, комендант приказал открыть огонь по пугачевцам, "Царь" тут же повесил его, а заодно и заместителя его вместе с попом. Подкрепление, двигавшееся по направлению к Нижне-Озерной, было буквально смято, а командир повешен. Гарнизон крепости заявил, что он сдается на милость победителей, которых, однако, встретили закрытые ворота.

- Вышибайте! - приказал Пугачев и первым вошел в крепость.

- Поосторожнее бы, сир, а то, чего доброго, могут и из пушек пальнуть.

- Царям негоже бояться пушек.

На валу комендант крепости Карлов бегал от одного пушкаря к другому, но тщетно. Кончилось тем, что он сам схватил фитиль и едва не был поднят на пики.

Пугачев восседал подле виселицы и выслушивал верноподданнические речи жителей, когда к нему привели Карлова, всего в крови, с выбитым глазом.

- Повесить! - не взглянув на него, приказал "царь".

Крепость Татищевская о тысячью защитников и тринадцатью пушками была одним из самых сильных укреплений, тем более что генерал Бюлов с тремя сотнями оренбургских казаков и с шестьюдесятью калмыками из Ставрополья подался туда.

- Дело, братцы, принимает серьезный оборот, - проговорил Пугачев, саблей рисуя на песке план крепости. - Этот генералишка разбил наш разъезд и захватил в плен сотника Подурова...

Мятежные атаманы внимательно слушали своего государя, который явно знал толк в военном деле. Следуя его тактике, они уже не раз добивались успеха.

- Сначала откройте огонь по стогам сена, что возле крепостных валов. Сами близко не подходите, а пошлите башкиров с зажженными стрелами...

Пока защитники тушили пожар в одном конце, нападавшие вошли в крепость с другого края. Их пушки стреляли редко, однако метко. Пугачев, как бывалый солдат, спокойно расхаживал по пылавшим улицам. Прогулку свою он закончил между рядов стоявших на коленях защитников крепости. Тут показалась толпа казаков, которая тащила упиравшегося человека. Это был генерал Бюлов

- Узнаешь меня, каналья?

Голова генерала была снесена одним резким махом сабли. Такому удару нельзя было не позавидовать, и среди казаков разнесся одобрительный гул.

Сигнал к разгульной ночи был подан.

Пугачев пил, сидя в кресле, покрытом дорогими мехами. Перед ним стоял комендант крепости.

- Это ты, Елагин, тут за старшого был? А жирный, черт! Что нам делать из этого жира? Свечи? Нет, мы его используем с большей пользой. Подуров, они изранили всего тебя. Так вот, выпотроши его живьем и смажь себе раны, а завтра, друг мой...

Офицеров тут же вздернули на виселицу. Вдруг Пугачев отшвырнул свой кубок:

- А вот этого не надо!.. А ну-ка пойди сюда, ягненочек, присядь-ка со мной рядом... Помнишь, ты еще тулуп мне дал, а? Дай-ка я тебя обниму...

Замерший от страха молоденький офицер почувствовал на своих губах пьяный поцелуй. На его лице появилось бледное подобие улыбки, хотя самого его тошнило от вонючей бороды, тыкавшейся ему в лицо. Пугачева же обуяла нежность, и он продолжал тискать старого своего знакомца.

- П-подожди, Андрюшка... Ты видишь, что я царь? Во... А кто эта женщина? Жена толстяка Елагина? Ей тоже голову долой... А ты, голубка, подойди ко мне, не бойся Петра. Это жена капитана, что я повесил намедни? Вот видишь, Андрюша, я все предвидел... Она красивая и теперь вдовая...

Дружный хохот казаков заставлял молодого офицера сжиматься от страха. Все смешалось перед его глазами: горящие факелы, раскрасневшиеся, потные, искаженные смехом лица, болтающиеся на виселицах товарищи. Он слышал хрипы коменданта и его жены, которых кинули башкирам. Вырвавшись из сжавших его объятий Пугачева, он невольно потянулся к сабле "царя".

- Потише, ягненочек мой...

Гримаса исказила лицо Пугачева, железная рука сжала кулачок офицера. Минута показалась ему вечностью.

- Скажи спасибо, что я люблю тебя.

И вновь раздался многоголосый хохот.

Пугачев поволок в свой шатер отбивавшуюся жену капитана, а па плечо Андрея опустилась холодная сталь сабли.

- Следуй за мной, - произнес казак. - Царь определил меня к тебе в няньки.

Со взятием Татищевской Пугачев подошел к концу охранительного пояса и достиг перекрестка дорог. Пойти к Волге па Самару, а оттуда на Москву? Нет, рано, ведь под рукой только тридцать пушек да несколько тысяч разношерстного войска. Двинуть на восток? Оренбург в пятидесяти верстах. С захватом этого города мятеж может разрастись, докатиться до Сибири. Татары уже наверняка получили его манифест...

Вот уже несколько дней Пугачев развлекался в Сакмарской крепостце в ожидании ответа от Райнсдорфа, которому он приказал "сдать город". Походя он казнил нескольких курьеров Екатерины и одного сановника, заявившего, что он самолично видел в Санкт-Петербурге царя Петра III.

4 октября Пугачев пошел на штурм Оренбурга. В то время это была сильная, хорошо защищенная крепость. Валы города достигали четырех метров в высоту, а окружавшие его рвы имели глубину до двенадцати метров. Формы крепость была овальной, с четырьмя воротами. Защитников насчитывалось около трех тысяч, из них тысяча - регулярного войска. Райнсдорф особенно рассчитывал на свою артиллерию, состоявшую из семидесяти пушек и сотни отменных пушкарей. То утро, когда на подмогу крепости прибыли двести сорок пехотинцев и четыреста двадцать казаков, которых привел небезызвестный Бородин, стало для него настоящим праздником.

В момент начала первого штурма Райнсдорф был занят расклеиванием воззвания к оренбуржцам, призывавшего жителей города к сопротивлению. В воззвании говорилось, что новоявленный Петр III есть не кто иной, как беглый каторжник, меченный каленым железом.

Мощный залп артиллерии отбросил нападавших. Взбодренные защитники крепости совершили вылазку и едва не угодили в окружение пугачевских кавалеристов. Пугачев в свою очередь попытался ворваться в крепость следом за зажженными возами с сеном. Однако эта попытка потерпела неудачу.

Пугачев понял, что осада будет затяжной. 5 ноября он приказал укреплять Берду, которую решил сделать местом дислокации своего штаба и центром вольного государства. С приходом первых холодов он уже мог видеть с вала огни Оренбурга, находившегося всего в пяти верстах от Берды.

Отряды башкир, татар и киргизов пополнили его войско. Теперь в нем насчитывалось до двадцати тысяч человек. В его распоряжении было сто пушек, отлитых специально для него на оружейных заводах. Стараясь держать фортуну за хвост, Пугачев не переставал отправлять послания генералу Райнсдорфу, в которых писал:

"Губернатору Оренбурга, сыну дьявола и внуку сатаны! Знай же, сволочь (хотя ты, скотина, и знаешь), что все твои усилия напрасны. Мы знаем, что ты расставил на валу волчьи капканы, по это тебя не спасет. Быть тебе, суке, повешенным. Мы найдем для этого веревку покрепче!"

Зимой Пугачев организовал в Берде военную коллегию, в которой не существовало письменных приказов. А один, написанный самим "царем", представлял собой такую абракадабру, что у писаря Почиталина глаза на лоб полезли от удивления.

- Это по-немецки написано, балда! - рявкнул на него Пугачев.

Необузданное воображение возносило его все выше и выше. Он повелел соорудить себе в церкви трон, наградил дворянскими титулами своих приближенных и не отправлялся никуда без свиты из пятидесяти человек. Создав таким образом соответствующий своему положению двор, он решил обзавестись царицей.

Устинья была дочерью казака Петра Кузнецова. Это была совсем еще юная казачка, с черными волосами и радостной улыбкой на лице. Однажды февральским днем 1774 года к ее отцу пришли казаки - Михаил Толкачев, друг отца, с женой и Почиталин. Увидев их, девушка, как и принято в таких случаях, спряталась.

- Не прячься, не прячься, все равно отыщем тебя со стражником, - рассмеялись ей вслед.

Кузнецов вошел к ней с каким-то бородатым казаком:

- Я приветствую тебя, царица моя!

И, обняв ее, подарил тридцать червонцев. Устинья - в слезы. Отец начал ругать ее, а потом засмеялся:

- Готовься к свадьбе, дурочка!

Вечером ей принесли сарафан, рубашку из сатина и невестин убор. Приказали все это надеть.

- Мамочка, - взмолилась Устинья, - я такая несчастная, этот старый козел загубит мою молодость...

Пугачев, торопившийся вернуться в Берду, подстегивал всех. Бедная невеста ничего не видела из-за слез.

- Я тебе дам в прислуги двух казачек, они будут тебе заместо придворных.

- Но ты же старик!

- Пустяки, вот сбрею бороду и сразу помолодею.

- Да и грешно иметь сразу двух жен.

- Та, другая, мне не жена, а враг самый настоящий. Она лишила меня тропа. Мне вот только сыночка Павлушу жалко... Эх, взять бы мне Оренбург, вся Россия будет у моих ног...

Натешившись вдоволь, он сказал Устинье:

- Только в дела мои носа не совать! Ясно?

Молодожены вернулись в Берду, где начались празднества. А в Оренбурге уже свирепствовал голод, осажденные доедали последних лошадей. Все крестьяне из близлежащей округи стекались к Пугачеву, для которых он был Петром III. Яицкие казаки, которых не набралось и тысячи, ворчали: "Не наша это война..."

Екатерина Великая проявляла нетерпение у себя в Петербурге. Хотя в переписке с Вольтером она называла Пугачева маркизом, на самом же деле считала этот крестьянский бунт слишком затянувшимся.

- Как идут дела у Бибикова?

- Он все еще под Казанью, ваше величество.

- Так пусть же наступает, а то мы стали посмешищем для всей Европы!

Едва сошел снег, царские войска начали наступление. Полковник Гринев наголову разбил ставропольских калмыков, а генерал Мансуров захватил артиллерийский арсенал Пугачева в Самаре. Ветер начинал менять направление.

Пугачев оставил часть войск для осады Оренбурга, а с остальными направился к Татищевской. Его войско насчитывало девять тысяч человек, собранных бог знает откуда. Среди них были казаки яицкие, елецкие и оренбургские, две тысячи пехотинцев, тысяча восемьсот крестьян и двухтысячная орда башкир, татар, калмыков, киргизов, вся вольница, вплоть до беглых с каторги, с отметинами на лице. Они возвращались в родные места, где всего полгода назад дали волю своему гневу. Вернувшись, быстро приводили местечки в состояние обороны. Пугачев лично руководил размещением артиллерии на позициях. Он подобрал пушкарей из армейских дезертиров и вместе с ними тщательно просчитал расстояние до обнаруженных целей. Затем отдал приказ, чтобы ни одна душа не приближалась к артиллерийским позициям.

- Побольше дыма и грохота перед моим сигналом!

Генерал Мансуров приник к подзорной трубе:

- "Маркиз" принимает нас за новобранцев.

Уловка Пугачева была уж слишком неуклюжей.

Царские войска сконцентрировали свою артиллерию на холмах и начали вести заградительный огонь по всей крепости. Под звуки барабанов вытянувшаяся в линейку артиллерия неумолимо двигалась вперед.

Овчинников, один из мятежных атаманов, повернулся к Пугачеву, который прислушивался к звуку барабанов, раздававшемуся все ближе и ближе.

- Спасайся, царь, на сегодня мы проиграли, уж больно их много.

B сопровождении Почиталина и трех казаков "царь" пустился вскачь, ловко джигитуя и увиливая от залпов.

"Он, точно, с Дона", - успел подумать Почиталин.

Благодаря своим резвым коням беглецы к ночи были в Берде. Канонада продвигалась к Татищевской крепости. К утру она стихла. Не ложившийся спать Пугачев осушил кувшин с вином.

Перед атаманами, собравшимися на военный совет, стоял один вопрос - что делать дальше? Генерал Голицын напирает с севера, Мансуров - с другой стороны, зажимая их в тиски. Пора снимать осаду с Оренбурга, но куда податься?

- На Ник! Его-то мы хорошо знаем, - сказал кто- то из казаков.

Пугачев загадочно подмигнул.

- Двинем-ка лучше к Золотой мечети... - предложил он.

Он имел в виду старинный казачий миф о сказочной стране с молочными реками и кисельными берегами. По представлениям староверов, она находилась где-то на берегах Кубани.

Шигаев и Чумаков переглянулись и покачали головами. Мол, никакой это не царь, как был казаком, так им и остался.

Отступавшие покидали Берду. Когда самозванец отошел к реке Сакмаре, у него оставалось две тысячи преданных ему казаков и десять пушек. Войска Голицына тем временем уже занимали прибрежные высоты.

- В атаку, братцы! - крикнул Пугачев, обнажая шашку.

Да, казак это был настоящий! Пригнувшись к луке седла, он пустил коня в галоп. За ним лавой ринулись его сотни, изготовив пики к бою. Громко© "ура" разнеслось по округе. Но страшный заградительный огонь валил наземь всадников и коней. Животные падали с раздирающим душу ржанием. Лжецарь окинул взглядом устланную трупами землю и повернул коня...

По весне воды Яика выносили на берег трупы. Женщины находили их в камышах и подолгу разглядывали в надежде узнать кого-либо из своих. Шигаев, Почиталин, Горшков, Подуров, Хлопуша как сквозь эемлю провалились. Емельяна Пугачева тоже никто нигде не видел. Он объявился в начале мая в башкирской степи с тремя сотнями казаков, уцелевших от разгрома. Пугачев не сложил оружия. Он отдал приказ о мобилизации крестьян, работавших на заводах. Чтобы потрафить башкирам, он разрушил заводы и повесил их управляющих. Его войско постоянно продолжало пополняться. Избирая замысловатый маршрут движения, Пугачев сбивал со следа царские подразделения, брошенные на преследование. Лжецарь решил повысить свои акции, и двое людей сразу признали в нем Петра III.

Первым был купец Долгополов, поставщик фуража лошадям великого князя Петра, когда его резиденция была еще в Ораниенбауме. Затем, когда казаки осадили город Орск, старый унтер-офицер императорской гвардии подтвердил под строгим взглядом бунтаря:

- Ты, конечно, подызменился крепко, но я узнал тебя...

Защитники Орска сложили оружие, и Пугачев пошел на Казань во главе двадцатитысячного войска. Горожане сопротивлялись слабо, большинство их попало в руки повстанцев. И только небольшая кучка засела в крепости.

- Город взят! - крикнул Пугачев, улыбаясь своей "царице" Устинье, которая следовала за ним.

К нему подвели толпу освобожденных пленников, которые благодарили его, когда вдруг послышался звонкий молодой голос:

- Мама, посмотри, это же наш папа!

За платье испуганной женщины держался одиннадцатилетний Трофим. Женщина эта была Софья Пугачева. Рядом с ней стояли и две девочки, Агриппина и Христина, во все глаза глядя па предводителя казаков, который уставился на них злым, недовольным взглядом. Молчание затягивалось. Какой-то монах выступил вперед:

- Емельян, ты помнишь меня? Я же твой друг, отшельник Филарет.

Но Пугачев отстранил его.

- Женщина, - сказал он, - ты ошибаешься. В своем горе ты спутала меня с моим другом Емельяном Пугачевым, который умер под плетьми... И ты, святой человек, тоже ошибаешься, не так ли?

- Да, - пробормотал монах.

Пугачев рассмеялся:

- Добре, я займусь вами в память о... нем.

Безобразно напившись, Пугачев приказал поджечь город. Он долго бродил со своей свитой среди пожарищ, словно и сам хотел исчезнуть в этом все пожирающем огне.

На следующий день полковник Михельсон атаковал повстанцев под Казанью и расчленил их войско на части. Пугачев углубился в лес, прихватив с собой свою настоящую семью.

Однако долгий путь его еще не был окончен. Он поднял восставших крепостных на Волге и стал захватывать местечки. Население встречало его с молитвами на коленях. На своем запутанном пути ему удалось собрать армию крестьян и непокорных казаков.

- Это какая-то многоголовая гидра, - говорили генералы в Петербурге. - Одну ему отрубают, но тут же вырастает другая.

Город Саранск сдался Пугачеву без боя.

Когда эта весть дошла до Екатерины, царица буквально задохнулась от гнева. Незамедлительным указом она назначила блистательного генерала графа Панина ответственным за уничтожение лжецаря. Дело принимало слишком серьезный оборот - судя по всему, мятежник направлялся к Дону. Доклады наблюдателей подтверждали это.

- Злодей поднимает на своем пути волжских казаков.

- Ему присягнули триста донских казаков. Он идет на Царицын!..

27 августа 1774 года полковник Михельсон настиг мятежников. На его левом фланге действовали донские казаки, их он и бросил на повозки повстанцев. Как ни взывал к своим бойцам Пугачев, все было тщетно. Началось паническое бегство. Бежал и он сам вместе со своей женой Софьей и детьми. Последний из его самых преданных казаков Овчинников остался среди двух тысяч погибших на поле боя.

С десятком уцелевших яицких казаков Емельян, минуя Эльтон, направлялся к Узени, в непуганые края бесчисленных проток. Вдруг один из казаков, Иван Творогов, набросился на Пугачева и приставил ему к горлу кинжал:

- Сдавайся, бандит, мы больше не хотим служить тебе!

- Ты на кого осмелился поднять руку?! - взъярился тот.

Но сделать он уже ничего не мог. Очарование царственного вождя поблекло. Казаки свалили его наземь и связали. На другой день Пугачеву удалось развязать путы и схватиться за пистолет. Но к нему кинулся с саблей в руке казак Федулов. И снова Пугачева связали и бросили к ногам плачущей жены.

- Вот видишь, Емеля, говорила я тебе - не покидай свой Тихий Дон.

- Дура! Имей уважение к царю!

Так, связанный и закованный, как Степан Разин, в металлическую клетку, Емельян Пугачев был доставлен в Москву 10 января 1775 года.

Теперь о нем знали всю правду. Он сам рассказал о себе на дознании:

- До семнадцати лет я рос, как и все молодые казачата Дона или Яика. Потом был приписан казаком к станице Зимовейской, родине Степана Разина, вместо ушедшего в отставку отца. На втором году службы я женился на дочери донского казака Дмитрия Недюжина. Через неделю меня призвали для участия в прусской кампании. Донским войском командовал полковник Илья Денисов, который взял меня к себе в денщики. Дивизией командовал генерал князь Захарий Чернышев. Однажды авангард казаков был атакован пруссаками и разбит. Я упустил одного из коней полковника, за что меня и высекли плетьми. На другой день мы узнали, что ее величество императрица Елизавета Петровна скончалась, на трон взошел Петр III. Затем нас отправили в Россию. Не успели мы еще перейти через Одер, как нас настигла Другая новость - на троне Екатерина Алексеевна. За четыре года, прожитых дома, у меня родился сын Трофим и две дочери...

По повелению императрицы Екатерины Емельян Пугачев был четвертован, а указом от 14 января 1775 года Яицкий казачий округ был упразднен. Казаков приписали к Уралу. С того дня они и стали уральскими казаками.