Память о "Красной правде"

Память о 'Красной правде'

 Бороться, чтобы жить,
 И жить, чтобы борьбою
 Свою же жизнь, 
 борьбу свою продлить!

Александр Вермишев

Со времен гражданской войны дома у нас берегли две книжки. Отец привез их еще из Царицына и, аккуратно обернутые газетой, они долго ждали в запертом на ключ ящике стола той поры, пока я одолею грамоту. Помню еще, что всегда третьего января к отцу приходили гости - его царицынские боевые товарищи (теперь-то их уже почти никого не осталось в живых), и тогда заветные книги извлекались из тайника, я даже мог их полистать. Третье января считалось праздником - это был день освобождения Царицына от белых, а с этим городом у всех бывших красногвардейцев в нашей станице были связаны не только воспоминания: он стал для них частичкой их биографии, по которой (я понял это много позже) сверялись, наверное, все поступки и все самые важные в жизни решения в те первые годы Советской власти.

Книги были старые, зачитанные, с побуревшими пятнами, и отец все никак не мог собраться отдать их в переплет. У той, что потолще, на обложке из лакированного картона изображены были французские солдаты в окопах под Верденом. Это был роман Барбюса "В огне", изданный в 1919 году в Петрограде. А другая - тонюсенькая брошюрка - совсем без обложки: "Красная правда. Сочинение А. Вермишева". Ее нужно читать, объяснял мне отец, "в лицах".

Отцу подарили эти книжки при демобилизации из 38-й Морозовско-Донецкой дивизии. Буденовка и эти книжки стали чем-то вроде наследства, которое предназначалось мне. Я знал уже к той поре, что книги пишут писатели, мне знакомо было имя Пушкина, а вслед за Пушкиным я узнал о Барбюсе и Вермишеве. При этом Вермишев был мне доступнее. Объяснялось это, наверное, тем, что среди друзей отца, навещавших нас третьего января, был человек, который знал Вермишева лично. И не просто знал, а доводился родственником писателю. Фамилия его была Савицкий. В Царицыне (тогда этот город уже был переименован в Сталинград) жил его дядя - тоже Савицкий, Петр Александрович, работал там на нефтесиндикате. А мать писателя Вермишева была родной сестрой Петру Александровичу.

Меня интересовал, конечно, не дядя, а сам Вермишев. Увы, отцов товарищ знал его больше по рассказам своего дяди и, по-моему, никогда не виделся с ним. Комиссару Вермишеву приходилось бывать и в нашей станице, но он, наверное, не очень-то жаловал своих родственников, хоть они тоже служили в Красной гвардии. Революция была для него выше всяких родственных чувств. Я хорошо понимал это: в станице у нас нередко бывало и так, что отец служил у белых, а его сыновья - у Ворошилова. И хотя Савицкие безоговорочно пошли за Советской властью, Вермишему с его комиссарскими заботами было просто недосуг разыскивать своих родственников, которых забросила лихая судьба в нашу станицу.

Впрочем, в ту далекую пору я и сам, слушая рассказы отца и его товарищей о Вермишеве, представлял автора "Красной правды" прежде всего как лихого буденновского комиссара, человека с. железной волей и твердым характером, для которого нет и не могло быть ничего личного, потому что он весь без остатка посвятил себя Революции и долгу перед рабочим классом.

 Беги от роскоши безумной и пустой! 
 Изведай черствый хлеб, омоченный слезою... 
 И в смертный бой за свободу, 
 за Отчизну иди,
 Забыв отца, сестру свою родную
 Иди! И не жалей 
 ты жизни молодой...

Это писал еще Вермишев-гимназист.

Наверное, отблески того сурового времени оставили след и в сердцах у нас, мальчишек первых лет Советской власти, страстно желавших быть похожими на своих отцов.

Так вошла в мою жизнь память о "Красной правде".

Наверное, не без влияния Савицкого, у меня и моих сверстников-мальчишек сложилось представление об Александре Вермишеве как о человеке-легенде. И все-таки земное, всем нам привычное, в нем брало верх. Объяснялось это, по-видимому, тем, что отцы наши, воевавшие под Царицыном, близко знали Ворошилова, Пархоменко, Руднева, Щаденко, вспоминали, как бывал у них в окопах Сталин. Ворошилову они не однажды писали о своих станичных заботах, обращаясь к нему, как мне думалось, чуточку фамильярно: "Здравствуй, Клим!" А Вермишев, при всей своей отчаянной храбрости, был все-таки просто комиссаром батальона, "ходил в подчинении" у тех людей, чьи сыновья учились со мной в одном классе.

Нам было с кого делать свою жизнь, было кому подражать и у кого учиться.

Савицкий рассказывал нам, каким общительным человеком, жизнелюбом был Вермишев, как он понимал и любил музыку, книги, живопись, как лихо исполнял танец Шамиля (детство его прошло на Кавказе), знал на память многие поэмы Пушкина и Лермонтова, сам писал стихи. Гимназистом-восьмиклассником он стал большевиком и подпольщиком, распространял листовки. Окончив гимназию, поступил в Петербургский университет, но проучился там лишь два года: профессорский дисциплинарный суд исключил его оттуда за "антиправительственное поведение". И Вермишев становится "вечным студентом" - одним из тех, кто сдавал экзамены в перерывах между арестами. Его высылают из столицы, а он снова возвращается в Петербург и переходит на нелегальное положение. Потом - политическая тюрьма "Кресты" - "дом родной", как с горькой иронией называл ее Вермишев. Диплом юриста он получил не в Петербурге, а в провинциальном Юрьевском (Тартуском) университете, уже после того, как провел несколько месяцев в казематах Шлиссельбургской крепости.

В "Крестах" Вермишев отбывал срок за участие в революции 1905 года. Даже в самые тяжкие для него дни, находясь в одиночной камере с низким сводчатым потолком, он не терял выдержки и самообладания. Тем, кто навещал его, он говорил так: "Прошу вас не приходить на свидания, так как у вас они отнимают попусту время, а эти три минуты лишь нервы издергивают..."

В тюрьме Вермишев изучает французский и греческий языки, пишет стихи, песни, рассказ "В пересыльной", переправляет через друзей свои рукописи на волю и публикует в журнале "Новое время". А после освобождения, в 1908 году, он пишет пьесу "За правдой". Это были драматические картины событий у Зимнего дворца, происшедших девятого января 1905 года. В пору жестоких репрессий и реакции Вермишеву удалось напечатать свою пьесу и даже распространить по петербургским магазинам.

Пьеса "За правдой" рассказывала о трагедии, пережитой народом. Ее автор, как свидетельствовал указ Судебной палаты, "...вложил в уста некоторых действующих лиц суждения и призывы... возбуждающие к бунтовщическим деяниям..." Крамольная пьеса была изъята из обращения, а Вермишев снова арестован.

Пьесу о девятом января царские власти изъяли из обращения, но она надолго пережила их. И не на театральных подмостках обрела она свою жизнь, а на массовых народных представлениях. Я помню, как в январе 1930 года, в двадцать пятую годовщину "Кровавого воскресенья", на станичной площади у нас был организован небывалый спектакль с участием многих и многих сотен людей: ставили пьесу Вермишева о расстреле рабочей демонстрации у Зимнего дворца...

Отбывая заключение в "Крестах", Вермишев добился разрешения пользоваться альбомом, который заполнил рисунками, а кое-где засушенными травами и листьями, собранными во время кратких прогулок в тюремном дворе. На одном из рисунков с изгибающейся огромной чудовищной змеей с человечьей головой красноречивая подпись: "Гидра капитализма". Тогда же была им задумана грандиозная пьеса "Праздник Сатаны" о победе труда над капиталом, завершенная автором только в 1918 году. На титульном листе рукописи читаем: "Посвящается пролетариям всех стран и их верному вождю В. И. Ленину".

Есть подвиги-мгновения. Они бывают яркими. Они сразу впечатляют. Есть подвиги, которые продолжаются годами, а то и десятилетиями, - тогда сама жизнь становится подвигом. Такую жизнь прожил и Александр Вермишев. Это о нем и его соратниках писал Владимир Ильич: "...Самые близкие люди, как жена и мать, самые близкие товарищи годами не знают, что сталось с ним: мается ли он где на каторге, погиб ли в какой тюрьме или умер геройской смертью в схватке с врагом".

Нет, не остался Вермишев безвестным, потому что всегда был окружен людьми, товарищами по борьбе. Пламенный оратор-пропагандист, находчивый конспиратор-подпольщик, организатор массовых митингов и стачек, сражавшийся на баррикадах в 1905 году, он был участником уличных боев в Питере в феврале 1917 года. В последующие бурные месяцы он выполнял поручения Смольного, встречался с В. И. Лениным, а в историческую ночь

Октября вел отряд рабочих и солдат на штурм Зимнего, ворвавшись туда со стороны Эрмитажа... И все это запечатлелось в его творчестве - в стихах, драмах, очерках, агитплакатах. Он был автором первой советской "Присяги красноармейца" и популярнейшей в годы гражданской войны пьесы "Красная правда", с которой я начинал свой рассказ. Но это была не единственная пьеса, которую написал в те годы Вермишев. Были еще "Банкроты", "Гонцы", "Лихацкая любовь". А еще три его пьесы -"В окопах", "Декрет" и "Юная Россия" - доныне не удалось разыскать, известно лишь, что они существовали.

Литературное наследие Вермишева еще ждет своих исследователей. Кроме "Красной правды", изданной еще в годы гражданской войны довольно небольшим (по нынешним представлениям) тиражом, его пьесы неизвестны широкому читателю и зрителю. Давно пора, наверное, и переиздать их, подумать о том, чтобы увидели они свет рампы.

Вермишев создавал свои драматургические творения не в тиши уютных кабинетов, а в самой гуще тех событий, что потрясали мир, он писал в коротких перерывах между сражениями, тревожными ночами, когда забывались в беспокойном сне на привалах его однополчане. Он писал, а наутро его ждали новый бой и еще одна атака, которая могла оказаться в его жизни последней, и, поднимая в атаку эскадрон, конечно, не думал комиссар о том, какая уготована судьба исписанным мелкой скорописью листкам, что наспех сунул он в свою полевую сумку перед самым рассветом. И катилась горячая красноармейская лавина с криком: "Даешь!", сметая на своем пути всю ту нечисть, что мешала переустраивать старый мир.

Он рассказывал в "Красной правде" о том, что довелось самому видеть и пережить. События в пьесе были словно перенесены на сцену из яростной, насыщенной борьбой и опасностями жизни. Потому-то, может, и слишком прямолинейны, резки были реплики героев и столь четко обрисованы их характеры, и чересчур прямолинейна была агитационная направленность самой пьесы; но именно все это и захватывало зрителей, которые только вышли из жаркого боя. На сцене было все: жадность и хитрость кулаков, тайком помогающих белым, мужество и неподкупность большевика Андрея, увлекающего за собой крестьянскую молодежь, и душевная чистота, обаяние простой девушки Гани, всем сердцем полюбившей Андрея, и решимость их соединить свою жизнь вопреки всем предрассудкам, чтобы строить светлое царство коммунизма. В центре пьесы - сложный и глубокий образ бывалого солдата, честного и искреннего человека, Ипата - отца Гани. Не сразу смог он разобраться, на чьей стороне правда, чуть не выдал свою дочь за проныру, сына трактирщика Поликарпова, да вовремя опомнился.

Действие происходит, согласно авторской ремарке, "на одной окраине России", в деревне, смежной с местностью, которая захвачена белыми. Царский генерал, белогвардейский полковник и их подручные, проникшие в деревню, видят в старом солдате и георгиевском кавалере Ипате свою опору. Однако, наглядевшись на бесчинства, зверства и цинизм "защитников царского трона", Ипат прозревает, присоединяется к Андрею, помогает им установить в прифронтовой деревне железный революционный порядок, обучает молодых красноармейцев военному делу. Побеждает красная Правда.

В финале пьесы к зрителям обращается прозревший Ипат. Он убежденно говорит о том, куда должен идти и в каком стане сражаться русский человек.

Пьесу "Красная правда" Вермишев послал на отзыв Владимиру Ильичу. Письмо его Ленину от 6 апреля 1919 года помогает нам понять и обстановку, и мотивы, которыми руководствовался Вермишев, создавая свою пьесу. Вот строки из его письма:

"Дорогой вождь и товарищ

Владимир Ильич.

Очень прошу уделить время и просмотреть прилагаемый труд. В дни, когда наши коммунальные театры сидят без пьес по злободневным вопросам по той причине, что "присяжные" земли русской, очевидно, все еще продолжают дуться на Октябрьскую революцию, будучи оскорблены в лучших своих чувствах "свободных" жрецов литературы, или не решаются скомпрометировать свои высокие имена, выжидая окончательного исхода всемирной борьбы классов... нам, рядовым партийно-советским работникам, неизвестным и малоопытным в литературе, очевидно, приходится и в этой области нашего строительства проявить свои силы и энергию. Подумать только, чем только не должен быть теперь коммунист, чтобы можно было успеть справиться с грудами задач, поставленных перед пролетариатом историей, в попытках утолить голод, существующий в достаточном количестве во многих областях бытия нашего".

Секретарь Совнаркома Л. Фотиева сообщила по поручению В. И. Ленина Вермишеву:

"Пьеса "Красная правда" была послана на консультацию литераторам-редакторам. Они признали: как агитационное орудие пьеса должна действовать сильно, особенно там, где переживали гражданскую войну: для столичных балованных сцен не очень подходит, но в гущу народную - хорошо".

Так оно и вышло.

"Красная правда" начала путешествовать по фронтам. В некоторых театрах спектакль назвали "Красные и белые", стараясь подчеркнуть непримиримую борьбу, столкновение противоположных социальных лагерей, остроту конфликта. Осенью 1919 года "Красная правда" была поставлена в одном из залов Смольного Петроградским рабочим театром. Ставилась она и в Москве, в красноармейском театре при Спасских казармах, во многих агиттеатрах, разъезжавших по фронтам, в Саратове, Екатеринославе, Пензе, и сценой не раз были платформы бронепоездов, а играли актеры самих себя, и оружие у них было настоящее.

Но самому Вермишеву так и не пришлось увидеть "Красную правду" на сцене.

В первых числах января 1920 года, вскоре после освобождения Ростова-на-Дону от белогвардейских банд, сотни красноармейцев в пропахших порохом шинелях тоже пришли в бывший асмоловский театр на премьеру "Красной правды". Раздвинулся алый бархатный занавес, и на авансцену вышел член Реввоенсовета Первой Конной. Он прочитал в притихшем зале некролог из "Еженедельника "Правды" № 13 за 1919 год, написанный членом зарубежного Донбюро РКП (б) Саркисом Лукашиным, другом Вермишева:

"31 августа при защите г. Ельца от набегов мамонтовских башибузуков пал т. Александр Вермишев, политический комиссар Н-ского запасного батальона...

Захватив тов. Вермишева живым, избив тут же до потери сознания нагайками, бандиты привязали его к седлу и поволокли в город, к Мамонтову, в присутствии которого они, подвергнув тов. Вермишева нечеловеческим мучениям, казнили. Отрезали пальцы, нос, уши. Потом повесили за ноги на заборе и после трехчасовой пытки изрубили на части.

На все вопросы, задаваемые бандитами, тов. Вермишев ничего не отвечал. И когда увидел, что ему приходит конец, громко закричал: "Да здравствует Красная Армия и ее завоевания! Да здравствует тов. Ленин! Будьте прокляты, палачи!"

Так пал один из великих борцов за рабочее дело, пал как герой. Но дело, за которое пал Саша Вермишев, есть дело миллионов борцов - оно будет доведено до конца".

Он умер так же честно, как и жил.

...А потом начался спектакль. Борис Михайлович Перлин, старый ростовский краевед-театрал, рассказывал мне, как бушевал зрительный зал. Актер, исполнявший роль белого генерала, искусно загримировался под Деникина, и красноармейцы каждый раз встречали его появление на сцене негодующими возгласами, угрожали поднятыми вверх револьверами. Перепугавшись, актер попросил в антракте сообщить, что он не белогвардеец и уж, конечно, не настоящий Деникин. Когда в финале он снял парик, бороду и Деникина не стало, в зале началось ликование.

В конце двадцатых годов, когда мы, станичные мальчишки, жадно расспрашивали Савицкого о том, как жил, сражался и умер комиссар Вермишев, творчеством самого Вермишева еще не интересовались литературоведы, и не было еще написано ни книг, ни монографий об этом легендарном человеке - все это появится много лет спустя. Я иногда думаю о том, что, займись наши литераторы всем этим раньше, может, и не пришлось бы разыскивать сегодня затерявшихся рукописей и писем Вермишева и давно уже, наверное, можно было бы выпустить собрание его сочинений (ох, как давно пора это сделать!)...

Я говорил уже, что Савицкий-младший, который жил в нашей станице, не так уж близко и знал Вермишева: все, о чем он рассказывал нам, он слышал от своего дяди. Помню, что нас, мальчишек, больше всего пленяли блистательные истории из фронтовой биографии комиссара. Однажды Вермишев отправился в занятый белыми Воронеж в качестве разведчика и едва не погиб. Он узнал в городе все, что было ему нужно, и пришел на квартиру к своему тестю, чтобы там заночевать. Не подозревал Вермишев, что его уже выследил предатель и донес белым, что в доме скрывается красный комиссар. Белоказаки окружили дом. Вермишев и Савицкий отважно отбивались, забросали их гранатами и, воспользовавшись замешательством, сумели уйти. Вермишеву пришлось вплавь перебираться через реку Воронеж в слободу, где стояла красноармейская часть. Сведения, которые доставил он командованию, были чрезвычайной важности, но за то, что он пошел без разрешения в разведку и без нужды рисковал, комиссару объявили выговор.

А сколько раз попадал Вермишев в опасные переплеты, когда доводилось быть ему военным комендантом на станциях Миллерово и Чертково и у нас, в станице Морозовской... Смерть будто по пятам преследовала его, а Вермишев, презирая опасность, рвался в самую сечу и забывал самого себя ради служения революции.

И еще - ради тех, кто должен был жить после него.

Ветераны гражданской войны, знавшие Вермишева, рассказывали мне, как он, военный комендант только что освобожденной от белых станицы Морозовской, собирал всех беспризорников и сирот, чтобы организовать из них первую на Дону детскую школу-коммуну. Как агитировал станичников послать вагоны с продовольствием для детских домов Москвы и Петрограда. Как заботился о том, чтобы семьи погибших красноармейцев получили помощь от Советской власти: он собственноручно писал письма вдовам и детям своих боевых товарищей, чтобы не утешить (он понимал, что здесь слова утешения не :нужны), нет - поддержать людей в постигшем их горе и помочь им обрести мужество стать в строй борцов.

Комиссар... Это слово после гражданской войны вошло в нашу речь как синоним слов "бесстрашный", "бескорыстный", "готовый на подвиг и смерть", "идущий впереди". На долю комиссаров тех дней выпало идти вперед, не оглядываясь, но зная, что за тобой бойцы. Идти туда, где, казалось бы, нет дороги и откуда уже не суждено вернуться назад, но быть уверенным в том, что за тобой непременно пойдут другие.

Именно таким ушел в бессмертие комиссар Вермишев. Эстафету от него суждено было принять моим сверстникам, родившимся в первые годы гражданской войны. И так случилось, что именно в тех местах, где Вермишев сражался за власть Советов в гражданскую, воевал, уже в Великую Отечественную, его сын, тоже Александр. Батайск, Ростов, Тихорецкая, Армавир, Ставрополь... В нагрудном кармане гимнастерки он носил вместе с комсомольским билетом стихи своего отца и читал их в окопах, на привале, в полевом медсанбате, когда был ранен... Это была "Присяга красноармейца":

 К оружью все! Весь мир горит в тревоге,
 Великий спор решит великий бой.
 Благословим все тернии дороги
 И охраним стяг красно-огневой...

http://www.thg.ru/technews/20141219_180513.html