Простая история

Простая история

После Москвы я более всего люблю Таганрог...

Чехов А.П.

Эту историю поведал мне таганрожец Николай Самойлович Овчаров. Признаюсь, поначалу я принял ее за досужий вымысел краеведа, который просто захотел приобщить свою неприметную фамилию к родословной Чехова. Оказалось, не так.

А история и впрямь любопытна. Может быть, ученые-чеховеды и не найдут в ней для себя ничего полезного, но я не могу не поделиться ею с читателем.

С Овчаровым я познакомился лет двадцать назад. Помню, говорили мы о старом Таганроге и незаслуженно забытых именах, о том, что мало еще у нас ревнителей родного края, особенно среди молодежи. Человек неравнодушный, увлеченный романтикой былого, непреходящего, Николай Самойлович мог бы, наверное, оказаться для многих живым кладезем легенд и преданий.

- О чеховском крестнике вы слышали? - спросил однажды он меня.

- Крестнике? Это как же понимать?

- А в самом буквальном смысле. С церковным обрядом и прочими атрибутами...

- Нет, не слышал.

- Ну, так я вам расскажу. Только не подумайте, что речь о религии пойдет. Нет, храмами никогда я не интересовался. Когда сорок лет назад порог школы переступил, то сразу стал и октябренком, и членом СВБ - Союза воинствующих безбожников. А в десятую годовщину Октября меня уже в пионеры приняли. Зато родители мои были набожными и, конечно, без ведома моего окрестили меня в младенчестве. Крестной матерью тетка Евдокия была - супруга дяди моего, Андрея Ивановича. Вот она-то к Чехову прямое отношение имела: сама в девичестве Чеховой звалась. Впрочем, послушайте уж все как есть, по порядку...

И вот что он мне поведал. Я передаю рассказ Овчарова так, как успел запомнить.

Отцу моему дядя Андрей доводился младшим братом. Сколько помню я его, был он всю жизнь кузнецом. Круглый год с утра до ночи стучал молотком по наковальне в своей крохотной, насквозь прокопченной кузнице. Мальчишкой я очень любил наблюдать за тем, как он, ловко орудуя молотком, выделывал из куска раскаленного добела железа всякие мудреные штучки. Отменный был мастер. Придя в кузницу, я тоже не сидел без дела, помогал дяде раздувать горн, дергая за рычаг мехов.

По тем временам дядя Андрей считался в селе образованным и начитанным человеком. Каждый день почтальон заносил в его кузницу газету, а иногда и журнал. Я и сейчас еще помню не только названия этих газет, но и о чем в них печаталось. В "Советском пахаре" обязательно из номера в номер публиковалась какая-нибудь повесть. Одна из них, как мне запомнилось, называлась "Человек, который проснулся". Рассказывалось в ней о человеке, впавшем в летаргический сон еще в годы нэпа и проснувшемся спустя несколько десятков лет. А в журнале "Путь хлебороба" печатались длиннющие раешники.

Приду я, бывало, в кузницу, а дядя набьет трубку табаком, подмигнет мне и скажет: "А ну, Колька, возьми вон там журнал, почитай про бабушку Акулину..."

И, усевшись на деревянном чурбаке, я принимался читать о необыкновенных приключениях сварливой бабки Акулины. Каждый раешник неизменно начинался так: "Сказ про бабушку Акулю, что под нос совала дули и, уму наперекор, затевала жаркий спор..." Были еще раешники про деда Ерему, мужа бабки Акули, потом им на смену пришел внук Афонюшка.

Даже для обоих своих сыновей, которые еще и в школу не ходили, дядя выписывал газету "Ленинские внучата". В ней тоже были свои раешники с вездесущим Симочкой-летчиком, который мотался на крохотном аэропланчике туда-сюда по всему Северному Кавказу и, как мне тогда казалось, знал буквально все, чем жили в то время дети.

Я по-хорошему завидовал и дяде Андрею, и его сыновьям. Какие они были счастливые, сколько у них газет и журналов! А в нашу хату, битком набитую босоногими ребятишками, почтальон почти никогда не заглядывал. Мой отец не выписывал газет. И не потому, что не любил читать. Нет, просто каждый пятак был в нашей семье на самом строгом учете и истратить его на газету было бы непозволительной роскошью.

Иногда в доме дяди Андрея мне приходилось видеть сухощавую благообразную старушку. Приезжала она к нам в Марьевку откуда-то из-под Ростова, гостила неделю-другую, потом возвращалась домой. Звали ее Натальей Чеховой и говорили, что тетке Евдокии доводится она родной матерью.

В двадцать девятом году дядя Андрей переехал из Марьевки в Донбасс, устроился там на заводе кузнецом и забрал с собой семью. А я к тому времени успел закончить сельскую четырехлетку и, собрав котомку, подался в село Носово, где открылась первая в Таганрогском округе школа крестьянской молодежи - ШКМ. Проучился два года - не понравилось: я хотел узнать что-то новое, а учителя, работавшие там, и сами-то не очень были образованы. Перебрался в Таганрог, мечтая определиться в какую-нибудь ФЗС или ФЗД (так называли тогда фабрично-заводские семилетки и девятилетки). Ничего не вышло: знаний, полученных в сельской школе, не хватало. С трудом поступил в школу ФЗУ. Потом три года работал на заводе. А все-таки не оставлял мысли о дальнейшей учебе. Но работать и одновременно учиться так и не довелось. Весь курс средней школы пришлось одолевать самоучкой. И ничего, одолел! В тридцать шестом поехал в Ростов, сдал там экстерном экзамен за полный курс рабфака и тут же, имея за плечами лишь восемнадцать лет, укатил в Ленинград.

Было у меня в ту пору заветное желание: стать учителем русского языка и литературы. И я стал им. Окончил в Ленинграде специальные курсы, слушатели которых, занимаясь в день по десять-двенадцать часов подряд, умудрялись "проходить" за год полную программу двухгодичного учительского института. Наверное, одним из самых упорных и самых прилежных слушателей был я...

А в тридцать седьмом году уехал я из родных мест в глухое таежное Прионежье, начал работать там учителем русского языка и литературы. Помню, когда доводилось мне рассказывать ребятам о жизни и творчестве Антона Павловича Чехова, я не без скрытой гордости обязательно добавлял:

- Ребята, а я ведь тоже из Таганрога, Антон Павлович - мой земляк. И я не раз бывал в том маленьком домике, где будущий писатель родился и где прошли первые годы его жизни. Я сотни раз проходил мимо здания той самой школы, где он когда-то учился в гимназии. Бывал и на галерке Таганрогского театра. Может быть, даже сидел на той самой скамейке, где сиживал в юности заядлый театрал гимназист Антоша Чехонте...

Такие отступления, как правило, вызывали в классе бурное оживление. Все кончалось тем, что ребята наперебой начинали просить меня: "Николай Самойлович, расскажите, пожалуйста, каким он был, Чехов... В учебнике об этом совсем-совсем мало написано..."

Долго упрашивать меня не приходилось, и я с упоением принимался рассказывать притихшим подросткам все, что было мне хорошо известно и чего не было в школьной программе. Рассказывал ребятам о далеком приморском городе Таганроге, давшем миру такого великого писателя, и о том, какую поистине трогательную заботу проявлял Чехов до конца дней своих о родном городе, создавая в нем библиотеки и музеи, украшая величественными памятниками. Говорил и о том, с какой искренней любовью берегут таганрожцы все, что хоть в какой-то мере связано с памятью о Чехове.

Вот тогда-то, в прионежской деревушке, мне, по какой-то ассоциации, и пришла впервые в голову мысль: "А нет ли какой-то логической взаимосвязи в том удивительном стечении обстоятельств, что моя крестная мать тетя Дуня, темная, забитая, полуграмотная крестьянка, и один из величайших писателей России - однофамильцы? "

Живя в Таганроге, я как-то не придавал особого значения подобному совпадению. Мало ли бывает на свете однофамильцев? А вот теперь, вдали от родных мест, задумался над таким странным совпадением.

Первым же порывом было сейчас же написать письмо дяде Андрею Ивановичу. Я знал, что он живет в Амвросиевне, работает кузнецом на цементном заводе. И вдруг оказалось, что адреса-то дяди у меня нет: не знал я ни названия улицы, на которой он живет, ни номера дома. Ладно, решил я, поеду летом в отпуск в Таганрог, по пути загляну к дяде и там, на месте, об всем хорошенько расспрошу...

Но в Таганрог я попал не скоро. В тридцать девятом меня призвали в армию. А потом, когда я отслужил, готовился к демобилизации, вдруг началась война.

Встретился я с дядей уже в пятьдесят пятом году, когда снова переехал на постоянное жительство в родные места (а первые десять послевоенных лет я жил и работал в Западной Белоруссии). Ну, как это водится, выпили мы в честь встречи по чарке, начали вспоминать. Поговорить было о чем, мы ведь не виделись больше четверти века. Ненароком вспомнил я и о том, что волновало меня еще в довоенные годы, - о родословной моей тетушки Евдокии.

- Скажите, Андрей Иванович, не имеет ли она какого-нибудь отношения к Чеховым? - робко, чтобы не показаться смешным, начал я. - К тем Чеховым, из которых вышел Антон Павлович?

Андрей Иванович нисколько не смутился и утвердительно кивнул головой:

- Конечно, имеет. Разве ты не знал?

По правде сказать, у меня даже дух захватило. Ожидал я чего угодно, только не этого открытия.

А дядя, увидев, какое ошеломляющее впечатление произвел на меня его ответ, улыбнулся:

- Ты и впрямь не знал? Ну, так слушай...

Потом, на мгновение задумавшись, взглянул на меня пристально и не то вопросительно, не то утвердительно сказал:

- Ты ведь до войны был учителем литературы... Стало быть, знаешь хорошо всю родословную писателя Чехова. Не так ли?

Да, родословную Чеховых я знал хорошо. Знал, что дед писателя Егор Михайлович Чехов был крепостным помещика Черткова в Острогожском уезде Воронежской губернии. Лет за двадцать до отмены крепостного права Егор Михайлович выкупил из неволи себя и всю семью за восемьсот рублей серебром, пригнал в Ростов косяк лошадей-битюгов на продажу и, удачно сбыв их, разбогател, приписал себя к мещанскому сословию, а в начале 50-х годов купил в Таганроге дом. Старший его сын Михаил стал искусным мастером-переплетчиком, держал в Калуге собственную мастерскую. А младший, Митрофан, вел в Таганроге бакалейное дело. Знали его и купцы, и мещане, и бедные люди - он щедро одаривал бродяг, нищих и арестантов и в конце концов основал благотворительное общество. Имел свою лавку и средний сын - Павел Егорович, отец писателя...

- Так, так! - поддакивал Андрей Иванович, слушая мой рассказ. - Вот с младшего, Митрофана, и нужно начинать.

- Неужели?.. - воскликнул я, отказываясь верить. - Неужели ваша здравствующая супруга тетя Евдокия доводится Митрофану внучкой?

- Не совсем так... А впрочем, здесь можно ответить двояко: и да, и нет.

- Это как же?

- А вот так. Случилось это еще в те времена, когда меня и на свете не было, а теперь мне уже седьмой десяток пошел. Служил в Таганроге молодой солдатик. И случилась у него беда: имел отца и мать, сестер и братьев, дом у них в Киеве, хоть маленький, да свой был, а тут вдруг ничего не осталось: ни родных, ни близких, ни домашнего очага. Солдат-то иудеем был, а в Киеве погром случился, и дом сожгли, и всех родных поубивали.. Затосковал солдат - и никакого утешения в своем горе не находил. Чем бы это кончилось, как говорится, один бог ведает, если б не узнал обо всем родной дядя Антона Павловича Чехова - Митрофан Егорович. А был он, рассказывают, большой души человек. Пошел Митрофан в казарму, разыскал того самого солдатика. Ну, ясное дело, на первый случай приласкал беднягу, утешил его, а потом выразил готовность стать ему приемным отцом. Солдат согласился. А надо сказать, что Митрофан Егорович был к тому же еще человеком очень набожным, являлся старостой таганрогской Архангело-Михайловской церкви. Он-то и уговорил солдата поменять иудейскую веру на православную. Так вот и состоялся в Михайловской церкви обряд одновременного усыновления и крещения осиротевшего солдата.

- Не знаю, как звали того солдата прежде, - добавил Андрей Иванович, - но после усыновления стал он зваться Александром Митрофановичем Чеховым.

- Ну, а потом? - спросил я, сгорая от любопытства. - Что потом было?

- А потом солдат дослуживал положенный ему срок и все это время на правах приемного сына и крестника часто бывал у Митрофана Егоровича дома, особенно в дни церковных праздников. Могло статься, что в эти же дни к дяде Митрофану заходил и Антоша, учившийся в Таганрогской гимназии... А когда солдату пришла пора уходить в отставку, Митрофан Егорович начал уговаривать крестника, чтобы тот занялся торговлей. Но солдат наотрез отказался - он хорошо помнил, какая горькая участь постигла однажды его родного отца, тоже когда-то промышлявшего мелкой торговлей в Киеве. И решил Александр Чехов уехать в деревню, сделаться хлебопашцем.

Вместе с Александром Чеховым служил в Таганроге его близкий и преданный друг. Был он родом из села Ефремовки, что на речке Мокрый Еланчик, в сорока километрах от Таганрога. Когда пришла им обоим пора уходить в отставку, уговорил тот Александра уехать с ним в Ефремовну. Там Чехова приютила крестьянская семья, носившая прозвище Матченки. Александр взял себе в жены девушку из этой семьи. Вскоре в семье бывшего солдата родились один за другим двое сыновей - Василий и Максим Чеховы.

Но недолго длилось счастье Александра. Во время рождения третьего ребенка умерла жена. Младенец тоже не выжил. Остался Александр Чехов вдовцом с двумя малышами.

В то же самое время неподалеку от Ефремовки, в деревушке Греково-Тимофеевке, горевала с двумя малолетними ребятишками молодая вдова Наталья Архипенко. Дети ее - дочь Евдокия и сын Трофим - были примерно того же возраста, что и сыновья Александра Чехова. Решили вдовец и вдова соединить свои судьбы. А несколько лет спустя к четверым сводным детям Чеховых прибавился еще один - Игнат Александрович...

Много лет спустя, когда и мне пришла пора выйти после царской службы в отставку, женился я на Евдокии Чеховой. Той самой Евдокии, что когда-то была сестрой Василия и Максима Чеховых и падчерицей Александра Митрофановича... Ну, теперь тебе понятно, почему твоя тетя в девичестве звалась Чеховой?..

- Очень даже понятно! - восторженно воскликнул я. - Да вы, дядя, превосходный рассказчик! И память у вас, несмотря на такой возраст, изумительная.

- На этот счет пока не жалуемся, - с достоинством ответил мне явно польщенный собеседник.

- А какова дальнейшая судьба всех этих Чеховых? - спросил я.

- Никого из них, кроме моей жены Евдокии и ее брата Игната Александровича, уже нет в живых...

Андрей Иванович поведал мне, что все сыновья Александра Митрофановича Чехова были исключительными умельцами, мастерами на все руки. Они были и механиками, и отличными каменщиками, и столярами, и плотниками. Своей земли у Чеховых не было, кочевали они с места на место. В летнюю страдную пору нанимались к помещикам и кулакам машинистами паровых молотилок, а когда уборка заканчивалась - становились строителями. Возводили на хуторах и в станицах дома, украшали их затейливыми деревянными "кружевами". Незадолго до Октябрьской революции Максим Чехов, скопив немного деньжат, пытался даже получить техническое образование и уже в зрелом возрасте учился в каком-то учебном заведении. А Игнат сблизился с большевиками, активно участвовал в революции. В гражданскую войну воевал в отряде Сиверса, потом служил под началом Щаденко.

Одно время, в январе - феврале 1919 года, Игнату пришлось скрываться от преследования белогвардейцев у своей сводной сестры Евдокии в Греково-Тимофеевке. Здесь-то он и попал однажды в руки деникинских контрреволюционеров, которые подвергли его экзекуции, до полусмерти исполосовали шомполами. Старожилы Греково-Тимофеевки до сих пор помнят об этой экзекуции, устроенной публично...

- Вот и вся история, - заключил Николай Самойлович. - А уж есть ли у меня родство с Чеховым, сами судите.

Я не сразу поверил Овчарову. Начал искать все, что писалось о родословной Чехова и Чеховых, расспрашивал чеховедов, а их на Дону, и в особенности в Таганроге, много.

В этом приморском городе не просто берегут память о великом земляке - из поколения в поколение передают мельчайшие подробности о жизни всех Чеховых, их семейном укладе, уважительно вспоминают об их предках. Как Чехова невозможно представить без Таганрога, так и Таганрог не может обойтись без Чехова.

Есть предание, что родословная семьи Чеховых восходит к знаменитому русскому умельцу Андрею Чехову (Ондрею Чехову) - тому, что отлил Царь-пушку. Так это или не так, но вполне определенно известно, что прапрадед великого писателя Емельян Евстратьевич Чехов и отец Емельяна - Евстратий - жили на рубеже XVII-XVIII веков в Ольховатке и были крепостными. Сын Емельяна Михаил в середине XVIII века тоже был крепостным у помещицы Евдокии Степановны Тевяшовой (внучатые наследники ее породнились позже с Рылеевым). Выйдя замуж за Дмитрия Васильевича Черткова, Тевяшова принесла ему в приданое свои острогожские владения, в том числе и Ольховатку.

Несколько лет назад, путешествуя по Придонью, я бывал в Ольховатке, слушал рассказы старожилов о семье Чеховых (конечно, из вторых или третьих уст передавали они мне то, что сами знали по воспоминаниям дедов). Жили Чеховы в мазанке, крытой соломой, с трубой, сплетенной из лозы и обмазанной глиной. Михаил Емельянович, вспоминают, ходил в длинной рубахе, степенной медленной походкой, с посохом. У него было пятеро сыновей: Иван, Егор, Артем, Семен и Василий. Когда дети подросли, Михаил Емельянович с разрешения помещика поставил себе новый дом.

Один из пяти сыновей Михаила Емельяновича - Егор - станет впоследствии дедом писателя. Он тоже поначалу был крепостным, но затем выкупил, как и рассказывал мне Овчаров, всю семью на волю и перебрался в Ростов-на-Дону.

У Егора было три сына - Михаил, Павел, Митрофан и дочь Александра. На выкуп дочери денег у Егора не хватило, но помещик проявил "милость" и отпустил ее из неволи бесплатно. Умер Егор Михайлович в 1879 году, в возрасте восьмидесяти лет.

Овчаров достаточно полно передает в своем рассказе родословную Чеховых. Но о колоритной фигуре Митрофана Егоровича, который усыновил сироту-солдата, стоит, наверное, сказать подробнее. Это был очень незаурядный человек. Одни считали его чудаком и оригиналом, даже юродивым, другие относились к нему с уважением, а Антон Павлович, его племянник, - с нежной любовью. Годы жизни Митрофана Егоровича - 1830-1894. После выкупа на волю отец отдал его в Ростове в "мальчики" к купцу Байдаланову, потом Митрофан выбился в приказчики, а в 50-х годах перебрался в Таганрог и сам открыл бакалейное дело. В Таганроге Митрофан Егорович был и гласным, и торговым депутатом, и попечителем начальных школ, и старостой церкви, и корреспондентом Афонского монастыря в Греции, и создателем Таганрогского благотворительного общества, имевшего целью помогать бедным. Город обязан ему, между прочим, своими каменными мостовыми, сделанными из лавы Везувия, доставленной в Таганрог итальянскими кораблями в качестве балласта. Жил он на улице, которая сейчас носит имя Розы Люксембург, в доме № 75, приобретенном для него отцом Егором Михайловичем. Этот дом всегда был доступен для бедняков: в день именин хозяина ворота раскрывались настежь, посреди двора устанавливались столы с пирогами и яствами для всех...

Человек богомольный, Митрофан Егорович устраивал у себя на дому целые молебствия. И в то же время он любил театр, книги, пробовал писать сам. В семье хранили как реликвию его переплетенные письма о путешествии по России, их с упоением перечитывал Антон Павлович Чехов, восторгаясь дядиным слогом, образностью мысли. В 1887 году Антон Павлович целый месяц даже прожил в доме дяди Митрофана Егоровича.

Кстати, именно от Митрофана Егоровича перенял любовь к театру и Антон Павлович. Гимназистом Чехов играл в любительском домашнем театре купца Дросси. В водевиле "Ямщики, или шалость гусарского офицера" он исполнял... роль старухи, жены старосты. "Нельзя себе представить того гомерического хохота, который раздавался в зале при появлении Антона Павловича, и нужно было отдать ему справедливость: играл он мастерски", - вспоминал Дросси. Загримировывался он с умением настоящего актера. Как-то переоделся нищим и подошел к дому Митрофана Егоровича. Дядя не узнал его и подал милостыню. Чехов гордился этой монетой, точно медалью, пожалованной за высокое искусство перевоплощения.

Являясь церковным старостой, Митрофан Егорович по доброте своей души охотно крестил многих незаконнорожденных младенцев и даже давал им свою фамилию. Об этом вспоминает Татьяна Владимировна Чехова - внучка Митрофана Егоровича, старшая дочь двоюродного брата Антона Павловича. Она и сейчас живет в Таганроге, в Донском переулке, 3. Ушла уже на пенсию, а до этого больше трех десятилетий работала на заводе технологом, переписывалась много лет с Марией Павловной Чеховой и Ольгой Леонардовной Книппер-Чеховой. Сын Татьяны Владимировны - Михаил Семенович Чехов - работает на заводе "Прибой", тоже в Таганроге, жена у него учительница.

Вообще-то в Таганроге фамилия Чеховы не редкость, но прямое родство с великим писателем есть лишь у этой семьи. Другие Чеховы, очень возможно, происходят от "крестников" Митрофана Егоровича, но доказать это не так-то просто. В школе, например, где преподает жена Михаила Семеновича, учится Татьяна Чехова - кто знает, какая у нее родословная?

В Москве, во Вспольном переулке, 10, в квартире № 59, жил родной племянник Антона Павловича, недавно ушедший из жизни, - Сергей Михайлович Чехов, известный художник и литератор, автор многих книг о семье Чеховых. Таганрогским музеям и школе № 2, носящей имя великого писателя, он подарил альбомы превосходных своих рисунков и акварелей по чеховским местам.

Я разыскал Сергея Михайловича года за два до его смерти. И, конечно же, прежде всего поинтересовался, насколько достоверной считает он историю, поведанную мне Овчаровым. И вот что узнал от Сергея Михайловича.

У Митрофана Егоровича было шестеро детей: Георгий (1870-1943), Олимпиада (1871-1872), Владимир (1874-1949), Иван (1876-1877), Александра (1877-1954) и Елена (1880-1922). Других детей не было.

- Мой покойный отец Михаил Павлович, - добавлял Сергей Михайлович, - рассказывал, что однажды Митрофан Егорович действительно крестил и усыновил безродного солдата и дал ему свою фамилию...

Значит, все встает на свои места.

На самой окраине Ростова, в бывшей станице Нижнегниловской, которая давно уже стала одним из районов города, я разыскал Игната Александровича Чехова - единственного из оставшихся в живых сыновей "крестника". Уже полвека живет он здесь в скромном домике на высоком донском крутоярье. После Октябрьской революции он работал в Таганрогском коммунхозе, а потом переехал в Ростов. Отец его, Александр Митрофанович, умер в 1921 году в возрасте шестидесяти трех лет.

Разговор наш принял совершенно неожиданный оборот.

- Никакой Митрофан Егорович мне не дед. Не признавал и не хочу признавать... Его сын Владимир, тот, что зубным врачом был в Таганроге, белогвардеец отпетый, я сам его арестовывал, когда красные в город пришли... Вы что же, прикажете мне к нему в племянники определяться? Нет, извольте!

Его, красногвардейца и старого коммуниста, наверное, можно было понять. В пору великого переустройства мира круто замешивались на Дону людские судьбы, и не все Чеховы выдержали испытания тех суровых лет, не все нашли в жизни верную дорогу. Человеку, который честно прожил большую жизнь, жизнь для людей, - а Игнат Александрович как раз такой человек, - вовсе ни к чему искать родственников среди "бывших".

Что же касается прямого родства с Антоном Павловичем Чеховым, то ведь, если здраво разобраться, его нет. Правда, дочь Игната Александровича, Нина, стала врачом, - и не потому ли, что она тоже - Чехова?