Пропавшие грамоты

Пропавшие грамоты

 Ты взойди, взойди, красно солнышко,
 Над урочищем добра молодца,
 Что Степана свет Тимофеича,
 По прозванью Стеньки Разина...

Старинная казачья песня

С чего начиналась на Дону литература?

Не с походных ли песен Бояна в Игоревом войске, не со сказов и бывальщин ли о храбрых и удалых станичниках, что пуще жизни своей любили матушку-волю? Из уст в уста, от отца к сыну, от дедов к внукам переходили эти былинные сказы, не записанные на бумагу, не собранные в книги-фолианты из старого пергамента, и будто снежный ком обрастали с годами все новыми и новыми заветными словами - в зависимости от того, сколь богат был даром фантазии тот, кто слушал певца или рассказчика и запоминал их повести, а потом начинал и сам их пересказывать. Так несказанно богат и неисчерпаем донской фольклор, что и поныне еще собиратели его не перестают удивляться неповторимым жемчужинам, что иной раз попадают им в руки...

То и дело находят на Нижнем Дону надписи на обломках древних сосудов, на камнях, выполненные знаками, очень похожими на буквы... кириллицы и глаголицы. Это - тоже одна из загадок, над которой ученые ломают голову. Но речь пойдет совсем об ином кладе. Он никак не дается в руки, сколь ни пытаются его отыскать. Клад этот непростой, п тот, кто сумел бы найти его, подарил бы науке бесценное достояние.

Я говорю о "прелестных" (воровских) письмах Стеньки Разина, автором-сочинителем которых был поп-расстрига из Верхне-Чирской станицы Никанор Иванов.

Нам мало известно о личности этого человека: официальная историография в ту пору не интересовалась простолюдинами. Одно лишь несомненно: Никанор Иванов был незаурядным для своего времени писателем, и вкус к слову у него имелся, и стилистом хорошим его можно считать. Судить об этом можно, по крайней мере, хотя бы по тем - увы! - немногочисленным "прелестным" письмам, что дошли к нам с той бурной и грозной поры на Дону.

...Гуляют над донским займищем горячие ветры. Далеко-далеко синеют повитые дымкой леса над рекой, и едва видна дорога, убегающая через луговину. То и дело петляет она между ериками, огибает рощицы и теряется где-то вдали. Здесь, у станицы Раздорской, некогда могучего стольного казачьего городка, встречается Дон со старшим своим сыном - Северским Донцом.

На Дону есть две станицы Раздорские - одна ниже устья Донца, а другая - на Медведице. Названы обе они Раздорскими неспроста. С раздоров и распрей между голытьбой и зажиточными станичниками начиналось на Дону кастовое, классовое расслоение казачества. Никогда донское казачество не было однородным, как пытались это представить многие буржуазные историографы.

Старожилы расскажут вам об этом так.

В давнюю старину хотели домовитые казаки вольных людей под свое начало взять. Думали, соберут голь перекатную, дадут ей пики да шашки - станут на разбой посылать, а добро награбленное в сундуки свои прятать. Только вышло-то по-другому. Увел Ермак Тимофеевич всю голытьбу от домовитых казаков вверх по Дону, а оттуда и в Сибирь подался, земли неведомые завоевывать.

С той поры будто бы и поделились казаки на низовых и верховых. В низовом Раздорском городке домовитые станичники осели, хоромин себе понастроили, пленные турки да пришлые хохлы на них работали. А голытьба ушла на Медведицу, охотой да рыбальством кормилась.

Но это всего лишь предание.

Я искал в справочниках, когда возник низовой Раздорский городок. Упоминался он впервые в летописях в 1571 году. Но еще за три десятка лет до этого ногайский мирза Кельмагмет жаловался Ивану Грозному, что понастроили казаки несколько городков на его земле, и Грозный ответил ему: "Казаки, азовцы, крымцы и иные, - баловни казаки, а и наших украин казаки, с ними смешавшись, ходят, и те люди - как вам тати, так и нам тати и разбойники". Дипломатом он, Иван Грозный, был неплохим - хан ничего возразить ему не мог...

Поначалу Раздорский городок располагался на песчаном острове посреди Дона, а уже потом перебрался на крутое правобережье - место надежное на случай паводка - и стал казакам стольным городом. С тех пор и доныне спускаются крутыми террасами с высокого живописного холма прямо к Дону и Сухому Донцу узенькие улочки и переулки древней станицы.

Мне показывали за околицей место, прозванное Ермаковой рощей. Когда-то росли здесь вековые дубы, сейчас - балки да заилевшие озера, а место все ж зовут рощей, в честь Ермака. Рядом - лиман, прозванный Петровским: когда-то русский флот на пути к Азову имел здесь стоянку.

А в урочище у Сухого Донца - Стенькин камень. Огромный валун с горючими родниками.

Камень этот тоже непростой. Я слышал легенду, что, когда Разин похоронил любимого своего есаула Наумова, заплакал он, и слезы пробили бугор, а у подножья этого камня явились три родничка чистой и свежей воды. Цветы вокруг камня росли зимние. Сорвал Стенька один цветок и не столько на лепестки глядел, сколько через него, в землю, и думал только про то, как простых людей счастливыми сделать, чтоб земля кровью человеческой, слезами сирот, жен и матерей не поливалась...

И еще с камня этого Степан Разин будто бы речь перед своим войском держал и слово народу дал - из неволи его вызволить.

В Новочеркасске, в музее истории донского казачества, можно увидеть памятник Разину, изваянный его земляком, большим художником Евгением Вучетичем: мятежный атаман думает беспокойную думу, сидя на огромном камне.

Стенькин камень - так и сейчас зовут этот валун на берегу - помнит, наверное, еще те времена, когда казаки не ходили под царем, не плутали на распутье в суровую годину, а были сами себе хозяевами на вольном Дону. Вот от той поры и дошло к нам предание о разинском кладе...

С детства помню я древний Браткин курган, что высится километрах в двадцати от города Морозовска, там, где студеные ключи изливаются в степную речушку Кумшак^*, Наречен так курган - это тоже рассказывают старожилы - в честь того же есаула Степана Наумова. Разин почитал его дороже родного брата Фролки. И что удивительно, есаул Наумов даже лицом и статью на Стеньку смахивал. Разин так и наказывал ему: "Прилучится за меня быть тебе - надевай кафтан, как мой, черной, шапку бархатную и саблю держи, как я, да голоса не давай народу знать: твой голос не схож с моим. В бой ходи, как я..." Под Симбирском Наумов спас Разину жизнь, вот и платил ему атаман добром за добро.

^*(Кумшак впадает в Дон выше устья Северского Донца.)

Из Панынина-городка пришел Наумов со своим отрядом в верховья Кумшака и сложил здесь голову в неравной схватке с домовитыми казаками. Похоронили его разинцы в чистом поле посреди трех дорог, насыпали большой курган и нарекли Браткиным.

Рассказывают также, будто в кургане зарыт разинский клад: письма и бумаги ценные, золотые вещи и другие сокровища. Лет сто или двести назад копали курган охочие до кладов люди, только нашли что-нибудь, нет ли - никому неведомо. Ведь тайников у Разина было много: и на утесе, что возле Саратова, и на острове Буяне, около Багаевской станицы. Ни под пытками, ни перед царским судом не открыл атаман, куда спрятал он заветные кувшины.

Доподлинно известно другое - золотым кладом оказались здешние земли для казачьей бедноты, облюбовавшей больше полувека назад верховья Кумшака для первой на Дону коммуны. Давно уже распахана целина в этих краях, год от году крепнет многоотраслевое хозяйство колхоза-миллионера имени Ленина, а легенда о разинском кладе до сих пор живет...

Услышал я про сокровища, зарытые в Браткином кургане, еще в первое военное лето, когда вместе с другими старшеклассниками приехал сюда из Морозовска, чтобы помочь колхозу убрать невиданный урожай. Людей не хватало, и всюду - у лобогреек, на токах, в кузне - работали мы и наши хуторские сверстники, тоже ждавшие повесток из военкомата. Тогда-то и поведал нам колхозный сторож Тарасыч про заветные места. А. много лет спустя, почти позабыв о Браткином кургане, я случайно наткнулся на новые сведения о кладе Стеньки Разина. Именно Стеньки, а не Степана. В старину прозвища "Стенька", "Фролка" считались у казаков почетными, их надо было заслужить. Даже в песне говорилось: "На том струге атаман сидит, что по имени Степан Тимофеевич, по прозванию Стенька Разин сын..." А в присказках не раз подчеркивалось, что "Стенька Разин был один, а Степанов много".

Но - странное дело! - документы, в которых упоминался разинский клад, указывали не только на Браткин курган, а и на многие другие тайники.

Известно, например, что в 1914 году в Царицыне близ церкви Троицы провалилась на четыре метра в глубину целая гора. На дне провала оказались гробы и скелеты. Как потом выяснили, это был провал над тайником Разина, который шел от церкви до самой Волги, куда приплывали расписные челны казачьей вольницы с добычей. А в трудах спелеолога И. Я. Стеллецкого описан такой факт. Один отставной русский офицер в 1904 году нашел в старых бумагах покойной бабушки подлинную "кладовую запись" Степана Разина. Он начал раскопки в указанном месте, открыл целую систему подземных галерей, подпертых мощными дубовыми распорками. Предстояли дальнейшие поиски, но точку на них поставила русско-японская война.

В 1910 году в Петербурге объявился новый претендент на разинский клад - шестидесятидвухлетний есаул из Области войска Донского. Он явился в столицу и представил куда следует чрезвычайной убедительности документы. В "сферах" они произвели целую сенсацию, а сообщение о некоем кургане Стеньки Разина облетело все русские газеты. Может, это как раз и был Браткин курган?

Наконец, уже в наше время старый казак Очупенков из Аксайской станицы указывал археологам приметы разинского кургана. Разин будто бы припрятал в нем сокровища для простого люда. А чтоб богатеи не прибрали их к рукам, зарыл золото а жемчуга в потаенных местах:

 А то было на Дону-реке,
 Что на Прорве на урочище.
 Богатырь ли то, удал козак
 Хоронил в земле узорочье...
 То узорочье арменьское,
 То узорочье бухарское -
 Грабежом-разбоем взятое,
 Кровью черною замарано,
 В костяной ларец положено.
 А и был тот костяной ларец
 Схожий со Царь-городом:
 Башни, терема и церкви
 Под косой вербой досель лежат...

Так был ли клад?

Отец Разина - Тимофей Разя - происходил из коренных казаков. А дядька - Никифор (Никита) Черток - одно время служил в Белгородском полку, потом бурлачил на Дону. Когда началось восстание, он тоже принял в нем участие, за что был сослан потом в Каргополь. Еще и сейчас там живут его праправнуки.

Мать Степана была турчанкой (Тимофей Разя привез ее в Черкасский городок после штурма Азова). Недаром была у Степана в юности кличка - Тума. Когда Степан родился, крестили его по православному обычаю, а названой матерью стала Матрена Говоруха (такое прозвище дали ей за речистость). Матрена тоже потом участвовала в восстании вместе с сыном Яськом и зятем Иваном Москалем. Всех их казнили в Царевоборисове.

Украинский летописец Самуил Величко писал, что Стенька "был росту высокого и уроди красной, в силе и мужестве прензобилен". Совсем еще молодым довелось ему "побывать в дипломатах": его трижды посылали в Москву с поручениями от Войска Донского. Побывал он также на Соловецких островах.

К тому времени он уже женился на Алене - черкасской казачке. Старики говорили про нее, что "она с характером": станичники Алену побаивались. Как обернулась судьба Алены после казни мужа - это, к сожалению, неизвестно. Вроде бы казакам удалось ее укрыть от царских опричников в надежном месте.

В Раздорской станице о Разине старожилы расскажут вам правду и неправду, только наберитесь терпения слушать. Вот, скажем, какова судьба Тимофея - сына Стеньки? Степан Злобин в романе о Разине привел Тимофея на эшафот. А ведь в действительности было не так. Тимофей был еще мальчонкой, когда его отец уходил "за зипунами". При Разине казакам ни сеять, ни пахать не позволялось: начнут казаки в земле рыться - все геройство свое растеряют. А вот сыну Тимофею Разин приказал заложить сад и ухаживать за ним - пришлось подчиниться отцовской воле. Одна из груш этого сада до нашей поры сохранилась в Константиновске - шинами железными окована, на подворье Макаровых, по улице Карташева, я сам видел ее. Хозяин этой усадьбы рассказывал еще мне и про хутор Кастырку - его тоже вроде бы Тимофей Разин основал: нарубил с друзьями бревен в лесу, плотов наделал, приплыл к острову и хутор новый заложил, чтоб за отца казненного "кастырить" - в отместку...

Тимофей был родным сыном, а еще у Разина был и пасынок Афонька - лицо тоже небезынтересное. В древних актах есть показания донских казаков, ездивших от Войска Донского в Москву за ежегодным жалованьем, и там говорится о набеге на Дон татарских войск из Азова. Выслали тогда казаки против них небольшой отряд, а татары весь его пленили. Попал в плен и "Стеньки Разина пасынок Афонька". Вскоре его выкупили из плена. Было это уже спустя двенадцать лет после разгрома разинской вольницы. По-видимому, Афонька имел какой-то вес у казачьей верхушки - его бы не стали выкупать просто так. А может, он причастен был к отцовскому кладу? И не закапывал ли заветные кувшины вместе с отцом?

И, наконец, о братьях Степана. У него было два брата: младший Фрол и старший Ивашка. О Фроле я скажу подробнее ниже. А Ивашка служил в войске князя Долгорукого, но не захотел подчиняться его воле и увел свой отряд на Дон, примкнул к восставшим. Когда восстание захлебнулось в крови, князь Долгорукий повесил Ивашку.

Когда увозили Стеньку в Москву, на казнь, то, по повелению того же Долгорукого, мятежного атамана перековали в новые кандалы. А старые повесили в Черкасском соборе для устрашения казаков. Домовитые казаки везли в подарок царю "три аргамака серых да три ковра на золоте", - хотели заслужить высочайшую милость. Везли по окольным шляхам, боялись, что в дороге сторонники Разина попытаются освободить своего мятежного атамана. Семьдесят шесть дюжих казаков охраняли колесницу с узником, а навстречу им спешили из Москвы сто стрельцов. В двух километрах от Москвы Разина ждал приготовленный опричниками помост на колесах. С атамана сорвали кафтан, обрядили в лохмотьях, поставили под виселицу, заковали в цепи...

В народе потом долго ходила молва, что Стеньке удалось бежать и что он непременно явится людям в нужный час, только под другим обличием. Так было и на Дону, и на других казачьих реках - Яике, Хопре, Кубани, Тереке.

Одно из этих преданий записал плывший по Волге из неволи Тарас Шевченко. Стенька Разин, избежав вроде бы казни, укрылся в Жигулевских горах. Лоцман даже божился, что матросы приставали к острову, где прятался мятежный атаман, ходили к нему в ущелье и разговаривали с ним. "Весь он волосами оброс, словно зверь какой, а говорит по-человечьи. Начал было рассказывать он матросам что-то про судьбу свою, а тут полдень настал, из пещеры змий выполз, за сердце сосать его взялся. Стенька застонал страшно, а матросы разбежались, куда кто мог. Его за то змий за сердце вроде бы сосет, что проклят Стенька во всех соборах: убил ведь он архиерея астраханского Иосифа..."

Змий, который "Стеньку за сердце сосет", - это уже дань фантазии. А Разиным мог назваться один из беглых каторжников - им всегда давали приют Жигулевские горы. Что же касается клада в этих местах, то он вполне мог быть упрятан в одном из тайников.

Разинское восстание было жестоко подавлено, и все-таки это не погасило в народе надежды на избавление от нужды и рабства. В междуречье верхнего Дона и Цны уже в наше время писатель Всеволод Иванов записал другую легенду о Разине.

В местах этих жили когда-то бояре Моршанские - фавориты Аракчеева. Среди лютейших крепостников они считались наилютейшими. Когда моршанский мужик бежал на Дон и просился в казаки, его непременно опрашивали сочувственно: "Откуда ты, перезаморенный такой?" - "А из Моршанова". - "Слыхали. Из адов ад". Тогда мужик говорил многозначительно: "Ад-то ад, да середь того аду есть пруд. Мы его, для отвода барских глаз, назвали Нечисто Место. А место - чи-и-истое! Когда Разина-то казнили, конь его вырвался, побежал - из нашего пруда воду пил. Хозяин-то не дошел до пруда, так конь намек дал - дойдете-де! И пугачевский конь пил тоже... - Помолчав, мужик добавлял еще многозначительнее: - Ничего. Мы, парень, своего счастья добьемся..."

Деревня у того пруда звалась Живуча Душа. Название тоже было со смыслом...

Исполинская личность Разина уже четвертое столетие будоражит людские умы. Разин был талантливым полководцем, выигравшим много больших и малых сражений, прекрасно владел саблей, пистолетом и другим оружием. И в то же время оставался простым и доступным. Голландец Огрейс так писал о нем: "Всегда молчалив, строг к подчиненным, он умел привязать их к себе и заставить бесповоротно ему подчиниться. Одевался точно так же, как и прочие казаки, и узнать его можно было только по уважению, какое показывали ему мятежники".

Никогда Разин не был лубочным героем, каким пытались иногда изображать его. Истины ради нужно заметить, что стороны разинского характера, которые нам импонируют, сочетались с отчаянной грубостью, вспыльчивостью, жестокостью, властностью. Он был сыном своего века, и незачем лепить его на "благопристойный" манер (а ведь иные литераторы до сих пор делают такие попытки).

В Раздорской станице я терпеливо искал старожилов, что-нибудь слышавших о разинском кладе. Толки были самые противоречивые, и говорили мне не столько о бумагах разинских, сколько о потаенном золоте, жемчугах и самоцветах. Пришлось потом еще раз порыться в старинных хрониках, листать летописи. И вот что удалось узнать.

Во время осады Симбирского кремля (в октябре 1670 года) Разин был ранен саблей. Казаки перенесли батьку, как называли они Разина, который "в память не пришел", на струг и отправили вниз по Волге, а затем на Дон. Всю зиму Разин пролежал в своем курене в Кагальницком городке.

Восстание еще продолжало бушевать во многих областях страны, но над мятежным атаманом уже сгущались тучи. Каратели казнили названую мать Разина - Матрену Говоруху. По церквам читали "анафему" Разину и его сподвижникам. В апреле 1671 года атаман Корнила Яковлев велел обложить Кагальницкий городок сухим камышом и дровами и поджечь. Степану пришлось сдаться Яковлеву на милость. Закованного в кандалы Разина привезли в Черкасск и "отдали беречь за крепкую стражу". Вскоре был доставлен в Черкасск и Фрол, пойманный верховыми казаками.

В народе много говорили о несметных сокровищах, якобы собранных Разиным в своем курене. Но кроме трех пар часов да искусно вырезанной из кости модели Царьграда там ничего не нашли. Про эту модель-игрушку упоминалось потом во многих казачьих песнях.

Уже в наши дни в "Славянских записках", изданных в Оксфордском университете, английский историк С. А. Коновалов опубликовал новые сообщения о подробностях казни Разина. Речь идет о неизвестной на русском языке диссертации Иоганна Юстуса Марция, написанной в 1674 году. Марций жил в России и был очевидцем крестьянской войны. И вот как описывает он последние минуты Разина: "Ему сначала отрубили руки, а затем ноги. Он с такой стойкостью перенес эти удары, что не проронил ни стона, не выказал какого-либо знака боли на лице. Он был так непреклонен, что не только не пожелал смирить свою гордыню, но не побоялся и более тяжких мучений. Лишенный рук и ног, он увидел своего закованного в цепи брата, приведенного на место казни. И он выкрикнул, сохранив выражение на лице и голос, как у обычного человека: "Молчи, собака..."

В архивах сохранилось и другое любопытное свидетельство. Брат Разина Фрол, сломленный пытками, перед казнью выкрикнул будто бы "государево слово". Так поступали в то время доносчики, извещавшие, что им ведома государственная тайна, открыть которую можно лишь царю. Исполнение казни было приостановлено, и Фрол выдал властям тайну повстанцев: рассказал, что перед походом на Царицын Разин собрал "прелестные" (воровские) письма и ценности и, "...поклав в кувшин денежной и засмоля, закопал в земле на острове по реке Дону, на урочище, на прорве под вербою, а та-де верба крива поссредки, а около ея густые вербы, а того-де острова вкруг версты две или три".

После того как Фрол дал свои показания, на Дон были посланы "для сыску воровских писем" царский стольник Григорий Косогов и дьяк Андрей Богданов. Они ехали вместе с возвращавшимся из Москвы в Черкасск крестным отцом Стеньки - атаманом Войска Донского Корнилой Яковлевым Ходневым - тем самым, что выдал царю своего крестника. Вся эта свита направлялась к урочищу Прорва (названному так по прорвавшемуся из прежнего донского русла протоку).

Но найти заветный остров с кривой вербой оказалось не так-то просто: слишком много их в районе Раздорской, Константиновской и Николаевской станиц. В записной книге московского стола Разрядного приказа под номером семнадцатым появилась после этой поездки запись о том, что царские гонцы "тех писем искали накрепко с выборными донскими казаками и под многими вербами копали и щупали, но не сыскали". Фрола еще пытали, но он так и не помог властям. Целых пять лет водил за нос царских стольников, показания давал бестолковые, и кто знает, может, намеренно не открывал доподлинного места: хотел пожить дольше.

Раздорский старожил Георгий Михайлович Хрустев высказал мне предположения насчет разинского клада, в которых трудно не перепутать быль с небылью (сведения, как говорится, не из первых рук). Фрол Разин был, по его разумению, не таким уж трусом, хотя и не таким орлом, как Стенька. Минутный, быть может, страх и обуял Фрола, когда увидел он окровавленного брата-богатыря. Тут, знаете, хоть кто дрогнет. Но слова "Молчи, собака!" сделали свое дело. А последующие пять лет жизни Фрола нам мало известны. Лишь одно ясно: все его показания были бестолковыми, сумбурными, конкретного места, где зарыт клад, он не показывал. Знал, что клад будут искать, будут называть и приметы, а еще знал, что сообщники Разина наверняка успеют клад перепрятать. Ну, а место для клада, скорее всего, выбрано было в стороне от городков и станов. На Дону много прорв, урочищ, островов, а кривых верб еще больше. Фрол мог тут говорить, что только вздумается, - все равно поверят. А верба кривая... Может, Фрол и не вербу имел в виду, а речку Кривую? Есть такая возле Николаевской станицы. За ней - остров, озера и озера... Есть и прорва там своя. Могло ведь статься, что Фрол, измученный пытками, говорил медленно, слово за слово, с передышками, с обдумыванием. Мог он, забывшись, чуть было и не назвать речку Кривую, но вспопашился и перевел название реки на кривизну вербы. Тем более, что на Дону почти все вербы кривые, а речка Кривая, возможно, только одна...

Тот же Георгий Михайлович в подтверждение своего домысла сообщил мне, что у прорвы на речке Кривой издавна были кельи набожных старцев, вырытые под обрывом землянки. Еще лет тридцать назад встречал он там одного "анахорета", говорил с ним, и тот заявил, что кроме него еще два старика тоже "обитают в кельюшках".

А не могло случиться, что Разин посадил на Кривой "охранителей" своего клада под видом богомольцев, почти "святых", так сказать? Проходило время, захлебнулось в крови крестьянское восстание, охранители клада перемерли или покинули свой опасный пост. Обычай же, уже чисто религиозно-фанатического характера, мог остаться: в кельях объявились новые квартиранты, даже не подозревавшие, к чему они приставлены.

Конечно, логические рассуждения еще не факты, но они как-то напрашиваются сами собой...

Не открыл тайны и автор воровских писем - поп из Верхне-Чирской станицы Никанор Иванов. Так и умер он, не сломленный пытками.

О разинском кладе в народе ходило немало легенд. И места назывались разные. В конце прошлого века побывавшему на Дону писателю и журналисту В. Гиляровскому рассказывали, что под Новочеркасском, в Персиановке, жил старый учитель из казаков, Иван Иванович, который знал будто бы, где захоронен клад. От царских сыщиков место таили: ведь в старину "вольные казаки под царем не ходили". А приметы указывали ложные, чтоб рыли и ничего не нашли. Сыновьям и внукам тоже наказывали тайну беречь.

Клад все-таки был! Неспроста же упоминался он едва не во всех преданиях и бывальщинах о Разине. Неизвестно другое: где он был зарыт. Все дело в том, что науке до сих пор неизвестно достоверное место разинского городка. Ростовский ученый А. А. Тимошенко после многолетних раскопок считал, например, что городок этот располагался на острове Жилом, в устье Кагальника. Сам остров Жилой невелик - не больше двух километров в длину, зарос он сплошь густым лесом и попробуй найди остатки кривой вербы!

Другие, тоже веские доводы позволяют утверждать, что зарыт клад не на острове, а на правобережье Дона. Между хуторами Ведерниковым и Кастыркой есть курган, который никогда не затоплялся в половодье. Старожилы называют его "Городок". Когда-то на кургане жили люди, а потом они переселились на взгорье, где теперь хутор Куликовка. Еще совсем недавно Кули-ковка называлась иначе: Упраздно-Кагальницким хутором. Стало быть, Кагальницкий городок был штурмом "упразднен" и сожжен, а жители его перебрались на новое место.

Не ключ ли это к разгадке?

Жил в этих местах, в станице Богоявленской, старый учитель и страстный краевед Виссарион Ильич Аникеев. Долгие годы собирал он исторические сведения о родном крае и разузнал, что станица Богоявленская возникла в результате объединения двух казачьих городков - Троилинского и Кагальницкого. Прежде оба эти городка располагались возле самого Дона и часто подвергались наводнениями. Жители Троилинского городка на новое место переселились сразу, а жители Кагальницкого - разделились: одна часть ушла в Богоявленскую, а другие поселились на том кургане, что высится между Ведерниковым и Кастыркой. Лишь позднее перебрались они в Куликовку.

А мог ли, собственно говоря, разинский городок располагаться здесь? По-видимому, да. Возле Раздорской станицы много пересохших ериков. В прежние времена все они были полноводными и могли вместе с Доном, Донцом и Кагальником составлять неодолимую водную преграду, столь необходимую повстанцам для защиты от возможного нападения со стороны царских войск и домовитых казаков.

На левом же берегу Дона здесь есть хутор Задоно-Кагальницкий. Его название тоже, видимо, связано с Кагальницким городком. Часть казаков могла уйти на левобережье. Для оставшихся па правом берегу хутор стал задонским. Отсюда и название.

Виссарион Ильич Аникеев умер накануне Великой Отечественной войны. Все его записи бесследно исчезли во время фашистской оккупации. Сын его - теперь уже пожилой человек - рассказал мне, что в бумагах отца имелись точные указания местонахождения разинского тайника. Вели эти приметы опять-таки к курганам между хуторами Ведерниковым и Кастыркой. Кстати, еще в 80-х годах прошлого столетия здесь начинались археологические раскопки, но вскоре они были приостановлены. В 1913 году вблизи кургана был выпахан железный панцирь. Он долго висел потом на почетном месте в здании станичного правления. Хуторские ребятишки (в том числе и сын Виссариона Аникеева) даже примеряли его. В двадцатых годах панцирь передали в музей.

Никто из ученых, историков, археологов, краеведов, с которыми приходилось мне беседовать, не сомневается в реальном существовании разинского клада. Все они верят, что рано или поздно клад этот будет найден. Где именно - то ли в Браткином кургане, то ли в устье Кагальника, то ли на острове "посреди Дону" - это уже вопрос времени. Во всяком случае, на Дону есть очень много ревнителей родного края, готовых принять участие в поисках. Да и не только на Дону.

Ведь нашли же недавно в тайниках Астраханского кремля "столбцы" - склеенные и свернутые в трубку листы с показаниями разинцев, вырванными у них во время жестоких пыток на допросе. "Пыточные речи" эти помогли историкам узнать новые имена активных участников восстания: Андрюшки Романова, Стаски Костентинова, Власко Федорова и других. Найден и поименный список астраханских стрельцов, посадских людей, непосредственно связанных с Разиным. Упоминается в этом реестре, например, Мишка Ус. Не родственник ли он сподвижнику Разина Василию Усу?

Не стоит доказывать, какой огромный вклад в науку был бы сделан, если бы заветный кувшин с "пропавшими грамотами" оказался, наконец, в музее.