Любовь старца к народу; прием людей, обращавшихся к нему за советом и молитвою, и наставления, какие он им давал

Благочестивый старец Павел вел всех, приходящих к нему, ко спасению чрез свои наставления, учил их делать добрые дела, проводить время в труде и почитать праздники Господни и воскресные дни. Приходили к нему по преимуществу простые сельские люди, которым он строго запрещая работать по праздникам и объяснял людям великое значение праздников и так учил их почитать, что даже и воды не велел наливать в воскресный день, а "дождысь полночи, тоди иды и работай що угодно, то и Бог тоби поможит во всем".

Старца всегда посещало много народа из Черномории и из-за Дона и всей Азовской окружности, и все рассказывали очень много о его предсказаниях, милосердии и добрых его делах: как он всегда учил людей молиться Богу, ходить в храм Божий" чаще говеть, чтобы в домах у них всегда горели лампады пред образами неугасимо. Неимущим, да и состоятельным людям, дарил бутылками и бальзамками масло деревянное и велел светить лампады, говоря: "когда выйдет у вас масло, тогда еще приходите ко мне". Давал людям свечи и ладан, дарил иконы, написанные живописью на дереве, и, давая их (иконы), обыкновенно несколько раз их лобызал, показывая тем народу, как он благоговел пред святынею и как она должна быть дорога всем православным христианам. Учил он людей еще, чтоб никогда не отказывали нищим, говоря: "Ты, раб Божий, хоть маленький кусочек подай, памятуя, може, до тебе Сам Христос прийшов", и слова старческие были очень дороги в народе.

За 70 верст от города Ростова-на-Дону жил один благодетель старца Иван Жуков, который посещал старца Павла и был человек добрый, но только любил пить водку и причинял нередко своему семейству скорбь. Как ни старался старец уговаривать его и отвлечь его от этого порока - было тщетно: "Пусть у меня хоть все имение отберут и меня оставят нагого, а водки пить до смерти не оставлю", - так говорил Жуков. Когда он, бывало, приезжал к старцу Павлу, то последний насильно удерживал его у себя, отвлекая его от страсти, а когда Иван долго не являлся к старцу, то последний посылал за ним одного из своих посетителей, обыкновенно Никиту из села Еловайского. Этот человек был, можно сказать, послушником старца, человек смиренный, постник и молитвенник, целые ночи часто проводивший без сна в молитвенном подвиге и коленопреклонениях, несмотря на то, что правая нога у него гнила, и никто не знал этого до самой его смерти. Никита был человек семейный и имел жену Елену и трех сыновей. Посылает однажды старец этого Никиту к Ивану Жукову. По благословению старца Никита пошел пешком и, не доходя до Жукова, увидел в поле одного крестьянина, пашущего землю, поздоровался с ним, и тот пригласил его к себе отдохнуть в вырытую здесь же в поле землянку. Имя этого земледельца было - Антон Харитонович Мерошниченко, у него была жена Агриппина Ивановна и несколько душ детей. Приготовлена была трапеза, и Никиту стали угощать чем Бог послал, но оказалось, что Никита скоромного не ел, чем сильно удивил хуторян, ел же он только хлеб да воду. Еще больше поразил их Никита своим видом: лицо его было благообразное и приятное на вид, как бы отличное от других людей; одет он был в самую простую одежду - серую свитку, простую шапку и подпоясан ременным поясом, с палкою в руках. Они расспросили его, что он за человек, откуда и куда идет, и здесь Никита много им поведал о благочестивом старце Павле, который его послал, и своими рассказами о старце так расположил их в его пользу, что у Антона запылало сердце самому лично побывать у блаженного и видеть его. Но за неустройством своего хозяйства Антон Мерошниченко не мог сразу привести своего желания в исполнение. Прежде поселения своего в местности по реке Эльбузд, где он арендовал немного земли и построил землянку с небольшим хозяйством, Антон Харитонович жил в работниках у хозяина Ивана Петрик около 20 лет, пас у него скот и овец, там он и женился.

Когда Никита воротился от Жукова к старцу, то рассказал ему про Антона. Тогда старец сказал ему: "Так ось шо, Мыкыта, я тебя опять пошлю, иды та сылком его везы до мене, бо враг не буде его пускать сюды". "Когда пришел ко мне Никита во второй раз, - рассказывал Антон Харитонович, - то я с великим трудом собрался ехать, что-то меня очень тяготило. Запряг я своих лошадей в бричку, положил в подарок старцу муки и другого кой-чего и выехали мы из дому. По выезде такая досада меня взяла на этого Никиту и такая неохота ехать, что я чуть не вернулся с дороги, а Никиту хотел даже сбросить с фургона, но, слава Богу, я доехал до старца в Таганрог. Когда я вошел к старцу, он поздоровался со мной и говорит мне: "Здравствуй, Антон! Жив ты, здоров, а привиз мини гроший на обидню?" - А я и говорю ему: "Да, батюшка, привез немного, потому что мне и самому нужно". Тогда старец продолжал: "Не жалий, Антон, мени гроший давать, я за тебе буду нанимать обидни и помынать буду тебе и супругу и дитей и родителей твоих".

Прося у Антона денег, старец и сам не оставался в долгу пред ним и чего-чего только ни давал ему и притом в немалом количестве, указывая своими подарками на то, что по его молитвам Господь дарует ему великое богатство. Давал он ему просфор, которые подавал за него в храм, давал много хлеба, бубликов, маслин, чернослив, свечей, ладану и деревянного масла и при этом говорил: "Антон, смотры, шоб у тебя у доми никогда не выходылы свечи, ладан и деревянное масло, тоди у тебе усе й буде, Бог тоби все буде давать". Дарил старец ему иконы и другие святыни, - одним словом, по расположению своему к Антону старец всегда находил, что ему дать, и ненапрасно делал все эти подарки. Антон сам свидетельствовал, что по молитвам старца Павла Господь много посылал ему Своей милости. "Посею хлеб, - рассказывал он, - уродит так, как ни у кого, скот у меня как из воды шел, и все мое хозяйство невидимо расширялось день и ото дня. Никто не мог и подумать, чтобы я, живя в такой землянушке, собрал денег больше тысяч за малое время с тех пор, как я узнал старца Павла и вверил ему свою жизнь, тогда как все знали, что раньше у меня не было и четверти десятины собственной земли; когда же я стал ездить к старцу Павлу и прибегать к его св. молитвам, то год от году делался тысячником и превзошел всех богачей, там живущих. В скором времени приобрел я себе в собственность немало земли, построил себе великолепный дом, устроил собственный кирпичный завод, амбары для ссыпки хлеба, кухни для людей, мастерские кузнечные и колесные и мельницы, - все это было построено из жженого кирпича. Развел я сады, виноградники и пчельники; были у меня леса, речки и ставки, несколько скирд сена и соломы, волов рабочих больше 100 пар, стадо коров, овец больше 12000 штук и всякого скота, лошадей гурты, и все это собственное, и никому я не был должен, - вот как велики были за меня, грешника, молитвы праведного старца Павла, что из чабана я сделался экономистом.

Старец много поучал меня, как нужно жить на свете, чтобы Бога познать и получить блаженство вечное. Бывало, как приеду к нему, то старец оставлял меня жить у себя дня 3-4, а то и неделю, все время наставляя меня и словом, и примером своей праведной жизни; всю ночь заставляет Богу молиться и храм ежедневно посещать, и пост держать, и это бывало часто. Однажды на меня напала по действу врага такая тягота, и думы о домашних делах не давали мне покою, так что я даже хотел ночью тайком убежать от старца, и вот, ночью в ту комнату, где мы спали, вдруг входит, стуча палкою, старец и начинает гнать изо всех углов комнаты как бы некое живое существо; открыл дверь и прогнал его вон и опять затворил двери, после чего я спокойно заснул и, вставши поутру, почувствовал, как будто вся тягота душевная с меня спала, и мне спокойно стало жить у батюшки и не тянуло домой. Приписывая все случившееся со мной вражьему наваждению, я твердо верю, что благочестивый старец Павел получил от Господа благодать и силу на прогнание невидимых врагов".

Больше всего он поучал, чтобы не жалел я подавать милостыню и хорошо обходиться с людьми, которых у меня жило больше 100 человек". Наставления эти, как видно, запали в душу Антону Харитоновичу и подвигали его на милосердие: с людьми он обходился ласково, жалел их; бедных не гнушался и помогал им. Много добра делал он и для своей приходской церкви в селе Гуляй-Борисовке Донской обл., несколько тысяч пожертвовал на постройку нового храма, устроил больницу на свой счет и оказал много других жертв своему приходу, за что даже был награжден по представлению Св. Синода медалью "За усердие". Односельчане ценили такую благотворительную деятельность Антона Харитоновича. Когда он умер, то похоронили его с честию в ограде против алтаря нового храма. Антон Харитонович был человек верующий и богобоязненный: все свое богатство он приписывал молитвам и ходатайству за него праведного старца Павла, к которому он сильно привязался, любил его и часто посещал его.

Много чудного и непостижимого для себя он рассказывал про блаженного старца. В одно время ехал он к нему зимою со своим работником. Дорога была санная хорошая. Положил он в сани в подарок старцу муки, масла, пшена и поехал. Вначале он ехал благополучно, но когда стали переезжать реку Дон, то где-то на льду врезался между полозьями большой камень, и было им большое препятствие к продолжению пути. Как они с работником ни старались выворотить камень из санных полозьев, все усилия употребили, но ничего не могли поделать. Бедные лошади так поистомились, что едва волокли ноги, а камень все торчал в полозьях. Вот подъехали они уже к Таганрогу, наконец, въехали и во двор старца, а камень был на месте. "Когда я обыкновенно приезжал к старцу, - говорил Антон, - то он не даст мне, бывало, и лошадей распрячь и приаккуратить себя, а всегда кричал: "Нехай Антон иде в хату". Так было и в этот раз: работник начал распрягать лошадей, а я направился в келию к старцу и не успел сказать ему о своих злоключениях, как старец перебил меня и говорит: "Та там его уже нема". Когда послушники старца вышли к возу, и работник рассказал им о препятствиях и хотел показать им этот камень, то сколько ни искали его и между полозьями, и по всему двору - камня найти не могли, потому, что не естественный то был камень, по словам старца, а враг человеческий сделал им это препятствие в виде камня в пути, и по молитвам старца исчез.

А в другое время, - рассказывал Антон Харитонович, - когда он ехал к старцу Павлу и вез ему свою милостыню, по действу того же ненавистника добра врага Божия случилось ему также в пути препятствие: как будто какая невидимая сила удерживала его лошадей, которые, пройдя немного пути, вдруг внезапно становились и сколько их ни били, они не шли вперед, а или становились на дыбы, или поворачивали назад, и долго мы промучились с ними, пока не призвали на помощь старца Павла; лошади тогда свободно пошли вперед, и мы благополучно доехали к старцу.

В одно время приехал Антон Харитонович к старцу Павлу; провидя, что с ним случится несчастье из-за денег, старец стал просить у Антона: "Дай мини, Антон, дви тысячи рублив", но Антон пожалел дать их старцу, сколько он ни просил его; тогда старец Павел и говорит ему: "Ну, Антон, гляды як поидыш до дому, шоб тебе случайно там кизяки не прибылы". И вот что случилось с ним: приехал Антон домой, и, когда обходил свое хозяйство, чтобы осмотреть, как рабочие без него сделали, и когда зашел за две большие скирды кизеков, здесь-то и схватили его три злодея и, угрожая ему смертию, потребовали у него выкупа 2000 рублей. Испугавшись разбойников, Антон тут же отдал им имевшиеся с ним деньги 2000 рублей, но злодеи, которых он знал в лицо, не удовлетворились этим и, чтобы он их не выдал, хотели его убить, но он со слезами умолял их пощадить его, говоря: "Оставьте душу мою на покаяние, а детям - отца на пропитание", и поклялся, что до смерти своей никому не скажет про них. Тогда злодеи отпустили его, а Антон выполнил свое слово свято и до самой смерти своей не выдал злодеев. Так исполнились слова прозорливого старца: "Гляди, Антон, штоб тебе случайно кизяки не убили"; - пожалевши деньги для старца, Антон отдал их разбойникам.

Рассказывал еще Антон Харитонович, как он один раз хотел утаить от старца Павла часть денег. "Задумал я ехать однажды к старцу и приготовил ему в милостыню 500 рублей, но враг искусил меня мыслью: зачем старцу так много денег? И я отложил 200 руб., привез ему только 300 руб. Вхожу к любимому старцу и здороваюсь с ним, а старец, провидя своими прозорливыми очами, что я сделал, и говорит мне: "Антон! Як ты мини положив, а я взяв молоткы и начав тоби кувать, а як ты отложив, так я и молотки положив". Так праведный старец считал свои молитвы за Антона как бы молотками, которыми он ковал Антону золото (т. е. богатство). Многим маловерующим может показаться странным, зачем старец Павел просил так много у Антона денег: многих это могло и соблазнить, но те, кто знал благочестивого старца и его праведную жизнь, ничего не видели здесь преступного, ибо знали они, что жертвовавшие старцу Павлу деньги в большом количестве, никогда бы не сделали сами на них столько добра, сколько делал его во спасение их душ благодатный старец Павел. Так и Антон Харитонович, любя и почитая старца, вручал ему свои сокровища, зная, что старец употребит их с пользою для его души, и старец действительно благотворил на них: покупал деревянное масло, свечи и ладан целыми пудами и посылал их в бедные церкви или раздавал приходящим людям.

Много рассказывал Антон Харитонович о прозорливости старца: "Бывало, приду к нему из дому, а старец и начнет мне рассказывать о моих проступках, что я сделал дома. Жила у него одна молодая девушка послушница Улиания. Вот старец смотрит на нее и начинает в подробностях высказывать все ее поступки, говоря: "Ось бачишь, Антон, яка це у мене Ульяна, вона то и то робить", и старец начнет перечислять все то, что я сделал нехорошего дома, а Ульяна слушает и все молчит, только, бывало, и скажет: "Простите меня, батюшка, Христа ради", я же от стыда не знаю, что и делать. В другой раз, когда я приехал к старцу, он посадил меня рядом с собой, на скамейке и разговаривал со мной; в это время вошла в келию его послушница Мария Величкова, исполнявшая у старца послушание кухарки; когда она вошла, я и помыслил в сердце: вот какая девка здоровая да удалая, если бы мне такая работница; а старец меня толк под бок, и все мои помыслы тотчас же исчезли; я удивился старческой прозорливости и тому, как Господь открывает ему все мысли человеческие". Еще рассказывал Антон Харитонович, что когда он разбогател, то ему очень хотелось купить земли в собственность, старец же никак ему не советовал: "Так живы, Антон, еще на аренде, а ось скоро-скоро воля выйде, тоди шо захочешь, то й будеш робыть"; а я и думаю: какая же еще воля будет, крестьяне уже получили волю от царя-батюшки, что же еще за воля? Но я после догадался, какую волю разумел старец: он провидел свою близкую смерть, потому и говорил, что когда он умрет, тогда и будет мне воля, так как я без совета старца не предпринимал никогда ни одного важного дела.

Но все-таки я не мог успокоиться, чтобы не думать о покупке земли; тогда старец, видя мое нетерпение, поблагословил мне купить немного земли. Я от него отправился домой, а затем к барыне покупать землю. И что ж случилось? К моему сожалению, я никак не мог сойтись с ней в цене; тогда я опять приехал к старцу Павлу и с прискорбием говорю ему: "Батюшка, помолитесь за меня - никак не куплю землю". Старец успокоил меня и сказал: "Не журись, Антон, пьятака прибавышь та и землю купышь". - "Да, я, батюшка, и больше давал, дане сошелся", - сказал Антон и от старца поехал обратно к барыне и удачно купил у нее землю: по слову старца прибавил на каждый рубль по пяти копеек, и земля осталась за мной; я же в который раз удивился батюшкиным словам и его предсказанию. Когда же умер старец и мне вышла воля, по его словам, тогда я купил себе еще 1000 десятин, так что собственной земли имел 1200 десятин, а также и арендовал еще тысячами десятин. Незадолго до своей смерти старец однажды сказал мне: "Антон, я тоби дом поставлю, а ты двери навись". Слова эти означали вот что: за ту милостыню, которую я давал старцу, старец обещал поставить мне дом в будущей блаженной жизни, как ап. Фома царю; а чтобы я двери навесил, означает: чтобы я до конца своей жизни не переставал посещать его келий и продолжать дело благотворения чрез его послушниц, оставшихся жить в его келий. И Антон честно исполнил это послушание: двадцать четыре года после смерти старца ездил он в его келию до самой своей кончины и, когда умирал, то завещал и своим детям - сыновьям и дочерям - не забывать келий праведного старца Павла и живущих в ней, что они и до сих пор делают: вот уже 31 год посещают его могилу и келию.

Жена Антона Харитоновича в первое время не была расположена к старцу Павлу и часто гнала его, но, когда приехала к нему и увидела его благочестивое лицо и святую жизнь, то переменила свой взгляд на него и убедилась, что он действительно великий старец Божий, и сама доныне не перестает посещать его келию и молиться у его гробницы.

Много и других воспоминаний передавал о старце Павле Антон Харитонович: какой он был хороший наставник, как он учил всех приходящих к нему жить по-христиански, всегда помнить Бога, возжигать пред иконами свечи и лампады и творить добрые дела.

Не проходило, кажется, ни одного дня, чтобы у старца не было посетителей: приходили к старцу не только местные жители и окрестные, но приезжали к нему даже живущие верст за 100-150. А то и более. Так, из села Ребрикова, отстоящего от г. Таганрога за десять верст, пришел к нему однажды за советом один поселянин, именем Михаил, который часто посещал старца Павла и даже проживал у него иногда по нескольку дней, а у старца Павла был такой обычай: если кто к нему приезжал или приходил, то никто не назначал себе время отъезда до тех пор, пока старец не скажет. Вот этот Михаил живет у старца день, живет другой, а батюшка молчит и ничего ему не говорит, когда будет отправлять его домой; наступил уже и вечер, когда Михаил и не думал уже об уходе, как старец Павел вдруг начал снаряжать его в дорогу и тревожным голосом начал торопить его: "Скорей, скорей, Мыхайло, убирайся до дому та выходь поскорий за город". Сам наложил ему полный чувал франзоль, бубликов, маслин, лимонов, ладану и проводил его поскорей за ворота. Михаил, несмотря на поздний вечер, послушал старца, поскорей вышел за город и дошел уже до Черепахиной балки, как вдруг догоняет его человек парою лошадей, подъезжает к нему и говорит: "Садись, брат, подвезу", и они быстро помчались по дороге, так что через 6 часов были уже в соседнем селе Белоглинке, отстоящем от Таганрога в верстах около 100. Немало удивился тогда Михаил тому, зачем старец так торопил его, поблагодарил прозорливого старца и прославил Бога, открывающего неведомое Своим верным рабам.

Этому самому Михаилу старец Павел говорил: "Мыхайло, ты цего миста моего николы не забувай до самой своей смерти, хоть я и умру, а мое мисто не останется пустым" и прибавил: "Мой куст никогда не будет пуст". И слово старческое сбылось воистину: та келия, где он жил, хотя и не была его собственной, а квартира, но после его смерти, по его предречению сделалась как бы его собственной. Одна благочестивая жена, баронесса Елизавета Константиновна Таубе, купила эту келию и передала ее в собственность послушницам старца Павла, оставшимся после его смерти, чтобы они жили на месте его подвигов, молились, как и он, постоянно Богу, подражая его праведной жизни, и поминали его, и вот уже 31 год прошел, а келия старца не забывается, а напротив, год от году прославляется. Живут теперь в подворье старца Павла несколько девушек под управлением старшей из них, жившей еще при старце Павле его послушницы старицы Марии Андреевны Величковой. Поселянин Михаил свято исполнил старческие слова и до сего дня посещает его келию и гроб. Рассказывает он, что старец Павел много говорил ему мудрого, да в то время понятия у него не было понимать, к чему он все это говорит. Бывало, скажет ему старец: "Михайло, просы, чого тоби надо", а он думает, что старец говорит ему за что-нибудь материальное, да и скажет ему: "Не надо мне ничого, батюшка", старец же покачает головой и скажет ему: "Ну, Михайло, Бог даст, прийде время, ты сам уже поймешь". Этими словами старец напоминал мне, о чем надо просить, именно: как сподобиться благодать Божию получить и стать ближе к Господу: теперь я все понял, да нет на свете дорогого учителя старца Павла. Еще старец говорил Михаилу: "Як я умру, то богато буде дыва и буде мой праздник у Велыкий пост, и буде богато-богато мух, буде повна хата и повный двор, и будуть сыдить воны по домах и по деревьях и по заборах и по крестах". Все это старец говорил приточно за свою кончину и погребение - Господь открыл Своему угоднику его и кончину и сколько народа будет сопровождать его в будущую жизнь, называя людей в этой притче мухами, и все эти слова его сбылись в точности: когда он умер в Великий пост 10 марта 1879 года, такое было великое стечение народа, которого старожилы Таганрога и не запомнят, и похороны старца - простого человека - были необычайны.

Один монах, именем Феодор, жил в монастыре Северной страны, и вот на него напало искушение: он тяготился монастырскою жизнью и, оставив свой монастырь, пришел на юг России, чтобы поступить куда-нибудь в другой монастырь. Услышав про старца Павла, он пришел к нему, чтобы получить совет касательно своей жизни. Послушницы доложили о нем, что пришел какой-то монах и желает видеть. Старец велел впустить его в комнату, где он обыкновенно принимал людей, а здесь уже раньше его пришло несколько старух, с которыми любопытный монах затеял разговор касательно лет, причем одна сказала, что ей столько-то, другая - а ей вот столько, а третья, повидимому, глуховатая, громким голосом крикнула: "А мне семьдесят лет". Прихожая, в которой находились старухи, была смежная комната с старцевой келией, потому старец и слышал их разговор; выходит он к посетителям и нарвался на этого монаха: "А лыхо твоему батькови, монах, забрався до мене годы бабам считать, ну давай же с тобой договоримся: як ты бабам насчитал 70 год, так и я тоби насчитаю 70 палок (т. е. твои годы посчитаю). Ну, так як, Федор, согласыся на мий договор?" И стыдно, и неловко стало монаху от этих слов, ему и не хотелось бы быть битым, а с другой стороны, он верил, что небесцельно старец сказал ему эти горькие для него слова и, подумав про себя, что если соглашусь - хорошо и полезно мне будет, а не соглашусь, то плохо в жизни будет, сказал старцу: "Ну, батюшка, по вашему благословению, бейте!" Старец Павел ввел монаха в свою келию и одного из своих послушников заставил считать удары, а сам с такою силою стал бить палкою, что нетерпеливый монах так кричал, что все бывшие в соседней комнате плакали, старец же без смущения наносил ему удары до тех пор, пока послушник не насчитал 70, и при последнем ударе сказал: "Ну, Федор, добре, добре ты зробыв, шо согласывся на мий договор, теперь ты будешь монахом, та щей иеромонахом будешь". И что же? Слово старца впоследствии сбылось: Феодор остепенился, сделался хорошим монахом и получил за примерную жизнь сан иеромонаха.

Пришел к старцу Павлу в другой раз мирской человек и просил у него благословение идти в монастырь. Старец ответил ему: "Прежде лизь на мою пичку, та посыди там, тоди й буде выдно", и держал его на своей русской топившейся печке 12 суток и только раз в сутки давал ему есть, и когда тот выдержал это испытание, старец сказал ему: "Ну теперь иды в монастырь и будешь там жыть до смерти". Слово старца сбылось: просивший совета пошел на Афонскую гору, поступил в монастырь и жил там до смерти.

В одно время пришел к старцу Павлу один Христа ради юродивый по имени Яков. А нужно заметить, что старец очень не любил тех, которые много о себе думали, по пословице: высоко летали, низко падали. Придут, бывало, к нему странники в рубищах, босые и без шапки, старец выйдет к ним с палкою, очень сердитый, и начнет своим строгим громким голосом обличать их лицемерие; голос его при этом дрожал, и он, стуча палкою о землю, говорил: "Обуйся, та одинься, та шапку надинь, Богу можно угодыть и без цего юродства, потому что юродство мудрое дело и подвиг этот редко кто исполнит истинно". И этот Яков, что пришел к старцу, изображал из себя юродивого, он был еще молодой, движения имел быстрые, - что называется, и на ногах не постоит, - и начал он всем послушникам и бывшим у старца говорить, кто какой жизни был и какие имел недостатки; за себя же говорил, что его о. Иона, Киевский игумен, прогнал из своего монастыря якобы за то, что он начал красть у него золото (золотом Яков называл здесь благодать Божию), т. е. будто о. Иона прогнал его из зависти. Когда юродивого впустили к старцу Павлу, то старец и говорит ему: "Яков, ось шо ты зробы: тряпок намочы, та в сумку наложы, та на плечы положы, та потише ходы, а то шо получив от Бога, то скоро потеряешь". Слова старца сбылись: когда Яков пришел к нему в другой раз, через год, то он много переменился к худшему.

У старца Павла, когда, бывало, люди просят благословение куда-либо переезжать для улучшения своей жизни, то старец, давая им наставления, бывало, возьмет свою палку в руки и, постукивая ею о пол, скажет: "Як о тут, так и там, як о тут, так и там", указывая мудро этими словами, что жизнь наша зависит не от внешних условий, а от самого человека, так что с каким характером кто родится и что кому Господь назначил, то хоть за 100 верст пусть он поедет, таким же и останется, как и был, и определенного Богом не изменят никакие перемены обстоятельств жизни. Многие из слушавших совета старца и испытавшие его на себе, после вспоминали слова его и говорили, что правду батюшка говорил.

Ходило к старцу много людей из села Голодаевки и из села Еловайского. В одно время пришли к нему из села Голодаевки поселянин Федор Лукашев и из с. Еловайского Никита (фамилия неизвестна). У обоих жены их были строптивыми, мало расположенные к старцу и не слушавшие его наставлений. Как старец ни уговаривал, особенно Федорову жену, чтобы она исправилась, но ничего на нее не действовало, и вот, когда Федор и Никита пришли к старцу, старец опять свел разговор на их жен и сделал им такого рода притчу: на прощание он дал Федору сумку, всю побитую на маленькие дырочки, так, что она не могла служить уже ни в какое дело, а Никите дал сумку с двумя или тремя большими дырами, которую, если починить, то она могла бы еще служить в дело. Эта притча сбылась: жена Федора так и не исправилась до самой своей смерти и причинила своему мужу много огорчений, дошла даже до того, что подавала на мужа в окружной суд. А Никитина жена Елена раскаялась и стала вести хорошую жизнь под влиянием наставлений старца Павла, прежде же она поносила блаженного старца и роптала на своего мужа за то, что они ездили к нему. Под конец жизни старца Елена часто бывала у него и, вспоминая его, рассказывала: "Бывало, как я приду к батюшке, а он меня и спросит: "Чего ты, Олено, до мене прийшла?", а я скажу: "Батюшка, чтобы вы дали мне свечечек да масличка", при этих словах старец улыбнется, бывало, покачает головой да и скажет: "Та того ты до мене тилько й прийшла?", и начнет, наставлять меня, чтобы я просила у него совета, как на свете прожить хорошо да и в будущей жизни сподобиться блаженства вечного".

Приходило к старцу немало людей из деревни Барандакиной; в одно время пришла к нему оттуда одна женщина с мужем, Мария Моисеевна Абрамова, у которой был сын, и учился он в гимназии в Таганроге. Идя к старцу, она намеревалась дать ему один рубль, а затем утаила его и не дала. Проведав старца, они отправились к сыну и дали ему на гостинцы тот рубль, который обещали старцу. Мальчику понадобилось что-то купить, и вот, когда он пошел в лавку и стал давать тот рубль, то его торговец не принял, так как счел его за фальшивый, и сколько он ни ходил по лавкам, его нигде не принимали и даже ругали мальчика за этот рубль. Огорченный мальчик со слезами стал выговаривать матери за фальшивый рубль, чрез который она его оконфузила, хотя на самом деле, как после оказалось, рубль был настоящий. Тогда-то Абрамова вспомнила и сознала свой грех против старца, пошла к нему, призналась ему в своей утайке и попросила у него прощение. Старец великодушно простил ее, а рубль тот сейчас же пошел в обращение. Так Господь промышляет о Своих избранниках и строго наказывает за обман и неуважение к ним.

В последние годы своей жизни старец Павел страдал каменною болезнью, которую с великим терпением и безропотно переносил, говоря, что Бог прибавил ему 15 лет жизни за то, что людей у себя принимал. Но он не всех, принимал одинаково: к кому выйдет в прихожую, а кого пустит и в свою келию, кого же только под двери своей хаты, а к этой двери была привязана веревка, которую он, находясь в своей келий, сидя или лежа, привязывал к своей руке. Без благословения старца никто не входил в его келию, и когда, бывало, кто из своих осмеливался открыть дверь, то вместе с дверью тянулась и рука старца, тогда старец кричал: "Кто там?" Пришла к нему одна женщина, по имени Евдокия Потапова, спросить совета у старца о том, отдавать ли ей свою дочь замуж, так как ее сватает один богатый и хороший на вид человек. Будучи хорошо знакомой чрез мужа со старцем Павлом, эта Евдокия подошла к двери его келий и хотела войти в нее и лично увидеть батюшку, но он ее не допустил к себе, а только через дверь поздоровался и громким голосом спросил: "Чого ты, Авдотья, пришла до мене?" Она сказала: "Да вот, батюшка, на мою дочь находится жених очень хороший", а старец Павел и говорит ей: "Вы цего жениха оставьте, а дочку свою повезить у Кыив та помолицця Богу, время протянецця, а Бог ий другого жениха пошлет". Она же, вместо того, чтобы послушать совета старца, ответила ему: "Нет, батюшка, такого жениха и днем с огнем не найдешь". Услышав такой неразумный ответ ее, старец нисколько не обиделся и еще сказал послушницам: "Дивчата, напойте Авдотью чаем". Поняв это угощение за одобрение своих слов, она напилась чаю, но совета старческого все-таки не послушала и засватала свою дочь за этого самого жениха, о котором говорила старцу, повидимому, богатого приказчика. Вот, в день бракосочетания их старец Павел послал всех своих послушниц в собор посмотреть на свадьбу: "Идить та хорошо дывицца, як бондарь буде свою дочку винчать". Бракосочетание их было действительно торжественное, при хоре певчих и полном освещении храма. Когда послушницы воротились из церкви, то старец и спрашивает их: "Ну як Олена винчалась" (этой невесты было имя Елена)? Они начали рассказывать старцу, что было так торжественно, что невозможно всего и передать, а он им в ответ и сказал: "Ну, дивчата, подывытесь, як Олена буде жить", что в скором времени и сбылось. Ее муж (жених) проворовался и его хозяин купец Кожухов выгнал из магазина, с женой же своей новобрачной он с первых же дней жил неладно, а затем бросил ее совсем и ушел от нее в другой город, где вскоре и умер.

Елена же пришла к своим родителям и прожила у них вдовой 15 лет, затем опять вышла за другого, но и этот оказался плохим мужем, и жизнь ее не улучшилась: так исполнились слова прозорливого старца: "Ну, подывытесь, дивчата, як Олена буде жить". Отец этой Елены Михаил Потапов был человек российский и жил в Таганроге, занимаясь бондарным ремеслом, держал мастерскую и был человек достаточный. Он очень уважал старца Павла и верил его словам, жена же его Евдокия часто восставала на старца, а мужа бранила за его любовь и хождение к старцу, хотя изредка, в важных случаях, как описанный выше, и она заходила к старцу; ходили также к старцу и дети их, а один из сыновей их даже проживал в келий старца. Старец каждый день обыкновенно посылал к этой Евдокии Потаповой, чтобы она давала ему булку, а она по скупости своей роптала на старца и не давала; тогда старец, обращаясь к послушницам, говорил: "Та вы уже Авдотьи не трогайте, а идить до Фроськи", - это была их дочь, девочка лет 12 , и вот когда, бывало, придет эта Фроська к старцу Павлу, то он, обращаясь к ней, начнет представлять ей, как играют на музыке, и при этом делает рука об руку и приговаривает: "А ты, Фроська, пляши и перекидайся, да ты ще будешь, будешь у мене играть на музыки и на дудки". Живущие в келий старца, бывало, посмеются над ним, не понимая, что означает эта шутка, но после все объяснилось и не прошло даром.

Когда эта Фроська выросла, то родители отдали ее замуж и притом неудачно. Муж ее оказался страшный гуляка и неспокойного характера, так что часто бил ее, почему она и убежала от него к родителям и к нему больше не являлась. Он же, потеряв надежду на ее возвращение, с отчаяния застрелился. Ефросиния, же, овдовев, поступила на сцену и, по обычаю артисток, пела, танцевала, на музыке и на дудке играла и провела на сцене всю свою жизнь; так исполнились на ней слова старца и его шутка.

Одна Таганрогская старожилка рассказывала, что пришел как-то к старцу Павлу один таганрогский рыбак и просил его благословения идти в св. горы. Старец и говорит ему: "Та Бог благословыть тобы итты, а тилько смотры, шоб було случаем тебе коньским обидьем не убыло". Рыбак ушел от старца в недоумении. И что же случилось? В скором времени он, по обычаю своего занятия, сидел на берегу под обрывом, перебирал свои сети, а на верху обрыва, на самой круче, человек подмазывал дроги, и вдруг с его рук неожиданно сорвалось колесо и мгновенно покатилось под откос и так сильно ударило этого рыбака в спину, что он тут же вскоре и умер; так сбылись слова старца: "Та Бог благословыт, та тилько смотри, шоб бува случайно тебе коньским обидьем не убыло (колесо старец назвал здесь конским обидьем)".

Старец Павел имел щедродательную десницу, которая и до смерти его не оскудевала: всю жизнь свою он полагал на то, чтобы Богу служить молитвою и милость творить всякому человеку. Не забывал он своею милостью и заключенных в тюрьме и часто посылал им пищу: печеный хлеб, борщ, суп и другое из съедомого; все это послушницы носили, бывало, на коромысле в больших горшках в тюрьму. Тюрьма помещалась в то время на рыбном базаре в Таганроге. Один Николаевский солдат Кузьма (фамилия неизвестна), который в то время состоял в тюрьме надзирателем, рассказывал, сколько милости творил старец заключенным. Ни один острожник не оставался без его заботы. Каждую неделю старец присылал арестантам печеный хлеб - пудами и пуда 2-3 мяса, в особенности, когда какой острожник заболевал или умирал, - тогда забота старца еще более усиливалась, и он обыкновенно приказывал этому надзирателю: "Кузьма, хто заболеет, смотры, прыходь до мене небезприминно".

Так Кузьма и делал, и старец давал ему тогда денег на одежду и гроб для умершего и все, что требовалось на необходимое, и, благодаря заботам старца, ни один арестант при его жизни не был похоронен кое-как, по-казенному, а по христианскому обряду в новых хороших одеждах. Нужно заметить, что в то далекое от нас время и сидевшие в тюрьмах преступники не были окончательно развращены, а имели в душах страх Божий и при наступлении своей смерти часто обращались к старцу Павлу, любовь которого к ним чуяли сердцем, чтобы он помолился за их грехи пред Богом, и при этом делали список своих грехов на бумаге и посылали через надзирателя Кузьму старцу. Любвеобильный старец своим участием и любовью успокаивал их загрубелые сердца, шелицемерно вознося свои воздыхания к Всемилостивому Владыке о грехах их и наставляя их, как сподобиться христианской кончины чрез напутствование себя Св. Тайнами Тела и Крови Христовых, и при этом указывал им время: кому сейчас велит приобщиться, а кому и отлагал это время, конечно, не без причины, которая ведома была одному лишь старцу. Предвидя же отшествие заключенного брата из сего мира, старец, бывало, говорит Кузьме: "Прийды, Кузьма, до мене", и при этом дает на смерть рубаху, чулки, башмаки, покрывало, разрешительную молитву, венчик, свечей, ладану и масла, - все это Кузьма или сам брал в мешок, или какая-нибудь послушница старца относила острожникам, для которых старец Павел был тем светильником, чрез который свет Христов светит в душах этих забытых миром и отверженных от общества преступников.

Таганрогский мещанин Стефан Федорович Иващенко близко знал любимого им старца Павла и нередко приходил к нему. Он рассказывал: "Пришел я однажды с женою к старцу Павлу Павловичу, о предсказаниях которого много слышал и застал его сидящего и державшего в руках много просфор, я поздоровался с ним, а он посадил меня около себя, а жену мою возле меня и спрашивает: "Чого ты прийшов до мене, Степан?" Я ответил: "Пришел я к вам, отче Павло Павлович, чтобы вы дали мне какой-нибудь совет, что делать. У меня все дети умирают, только и знаю я крестить да хоронить", а старец и ответил: "А, ты хочешь детей, а раньше де ты быв? Ты помнишь раньше свой грех? За то тебе Бог и наказав за твою вину и не дае тоби чад радувацця. Я тоби дав бы совет, та ты чоловик бедный, не можешь цего сделать, - молысь Богу, и я буду молыцця, шоб тоби Бог дав чад, а мини четырех Соловецких угодников", и дал мне старец тогда молитву на сохранение дома от всех бед и велел завести ее в рамку под стекло и хранить ее до смерти. По молитве старца Господь явил мне милость и дал мне четырех детей, которые и сейчас живы, но я, не дождавшись, когда будут у меня еще дети, взял себе на воспитание чужого сына и, когда ему исполнилось 20 лет, хотел его женить и, так как никогда никакого важного дела не начинал без благословения старца, предварительно решил испросить его совета. Все делаемое по его совету и словам исполнялось, и я верю, что он был великой жизни старец.

Пред самым браковенчанием посылаю я своего приемыша к батюшке попросить у него для свадьбы денег, а то, думаю, у меня нехватит. Старец, посмотрев ему в глаза, сказал: "Напрасно отец затрудняется просить у меня денег для свадьбы, у него и своих хвате для твоий свадьбы, у тебе свадьба буде без музыки, мать у голови заиграить, як будуть провожать на гору, а там..." Дальше старец продолжал: "Напрасно, Семен, ты задумав женыцця, потому що ую осинь велыкый буде набор солдат", а Семен отвечает: "Батюшка, я не пойду в солдаты - я один у отца". - "А ты думаешь, одыньцив и не беруть? И одыньцив беруть". Семен принес тогда в подарок старцу севрюгу. Принимая ее, старец на прощанье сказал ему: "Ну, Семен, больше не будешь носить до мене ничего", и слово его сбылось: через неделю Семен заболел и умер, и мать провожала его на гору и играла у головы (т. е. голосила), когда его несли на кладбище. Дальше рассказывал этот Иващенко: "Шел я после смерти сына в город к заутрени (жил я от города в 8 верстах) и всю дорогу плакал; отстоял я раннюю обедню и позднюю и пришел навестить старца Павла, как он всегда велел мне приходить к нему обедать. Он и спрашивает: "Чого ты плачешь, Степан?" - "Нет, батюшка, я не плачу", - ответил я. - "Не плачешь, тилько речка протекла за тобой, як у город ишов", - и дальше продолжал: "И я б так хотив, женыть сына та взять невистку, а невистка б робыла, а я сыдив та бородку б поглажував. Нет, робы сам". Я и говорю старцу: "Батюшка, дайте мне совет, что мне делать?", а он сказал: "Не издь у море по воскресеньям, а то утопнышь". Я в то время занимался рыбною ловлею и ездил с товарищами рыбалить, нередко и в праздники, но я делал это против своей воли и сколько ни пытался уговаривать товарищей в праздники не рыбалить, они и слушать меня не хотели, хотя прибыли от такой работы мы мало получали, даже наоборот - убыток; иногда, бывало, всю неделю проездим и ничего не поймаем. Когда же мы исполнили совет старца, то Господь невидимо нам посылал, и мы, бывало, выедем в понедельник позже всех, а приедем раньше всех и заловим рыбы больше, чем другие. После смерти сына старец все давал мне свечи и посылал в кладбищенскую церковь к обедне, и это продолжалось четыре года. После этого и спрашивает у меня старец: "Степан, сколько тоби лет? 60 есть?" - "Нет батюшка". - Та я и так бачу, шо нема, а я знаю такого чоловика, долго вин жыв на свити и трудно було ему доживать до смерти, була у него жинка и четверо дитей, жена померла, остався вин з малыми дитьми, а ты чуешь, Степан?" - "Чую, батюшка!" Я догадался, что старец говорит это за меня, а у меня еще и детей нет, все это сказано раньше. С мыслями о своем тяжелом грехе в молодости, о котором намекал мне старец раньше, я очень долго мучился и решил сам с собою дома идти к старцу Павлу и открыть ему свой грех, но он не допустил меня это делать и раньше сам объяснил его" мне. Выхожу я как-то на базар купить кой-чего, смотрю - идет старец Павел, по обыкновению окруженный толпой; я остановился около торговки, как вдруг старец распахивает толпу, приближается ко мне и, став ко мне задом начинает говорить мои мысли: "Пиду до Павла Павловича, открою ему свой грех, который сильно меня мучает... Да разве Павло Павлович священник? Вот церковь, там священники, которым дана власть вязать и решить грехи - иди и исповедуй свой грех", и тогда старец повернулся ко мне и поздоровался со мной. После смерти приемного сына, по молитве старца, у меня родилось четверо детей, и жена моя в скором времени скончалась; остался я с малыми детьми, как старец раньше предсказал мне, и я долго боролся с мыслями и не знаю, что мне делать - жениться или нет? Я долго колебался и, бывало, как приду к старцу, он и скажет мне: "На шо ты их несешь сюды, ты оставь дома вси мысли". - "Не могу, батюшка, не могу побороть их!" - "Молысь Богу, молысь Царыце Небесной, и я помолюсь за тебе". Много раз приходилось мне быть у старца Павла, и я, хотя и думал о женитьбе, но, когда приходил к нему, как-то забывал открывать ему свои думы, но, пришедши домой, опять вспоминал их. Наконец, в одно время старец дал мне вспомнить то, о чем я забывал у него спросить. Однажды после долгой беседы стал я уходить, а батюшка и говорит послушнице Хионии: "Хвиена, дай мини шапку и палку, я пиду провожать Степана". Я и думаю: за что я удостоился такой чести, что старец пойдет меня провожать? Раньше он никогда этого не делал. Вот вышли мы, а он остановил меня словами: "Куда ты спишышь, поговорим". Я остановлюсь, а он мне ничего, затем сказал: "Степан, иды вперед, ты гость, а я хозяин". Только я стану идти, а он опять остановит, и так продолжалось до трех раз, и, когда в третий раз старец остановил меня, тогда я вспомнил, что хотел сказать: "Ах, батюшка, говорю я старцу, дайте мне совет, что делать, трудно мне с детьми, и я не могу с собой справиться". Тогда старец взял меня за руку, возвел глаза на небо и сказал: "Степан! Благослови душе моя Господа и вся внутренняя моя имя святое Его, - и, перекрестив меня, прибавил: "Иды, Степан, с Богом, я молюсь за тебе".

С того времени отошли от меня все помыслы, и стал я весело и спокойно жить и легко с детьми управляться. Еще расскажу, как по молитве праведного старца я во сне увидел свое будущее путешествие по морю, о котором и передать страшно; только со времени этого сна я просил всегда старца Павла, чтобы он умолил Господа избавить меня от такой страсти. Однажды летом до Петрова дня приснилось мне, что крыги (большие куски поломанного льда) должны задушить меня в море, но явилась ко мне Царица Небесная и вытащила меня на берег. Когда я пришел после этого сна, старец и спрашивает меня: "Степан, а шо ты бачив во сни пид такый-то день?" - "Видел батюшка!" - "А то-то шо видел, а каяться не хочешь?" Сон этот оказался вещим. Один раз, помню, под день Меланьи, накануне Нового Года, была сильная штурма в море, лодка наша была затерта льдом и погибла, и, мы, находясь среди льда на крыгах, не ожидая ниоткуда спасения, совсем уже приготовились к смерти и были в отчаянии. Тогда я обратился с горячею молитвою к Богу и Матери Божией и призывал батюшку старца Павла, чтобы он помолился за нас. И что же? Каким-то чудом нас выкинуло крыгой на берег, и мы, находясь еще недавно в такой страсти, были спасены. Когда же приехали домой, то забыли даже и Бога поблагодарить, но батюшка Павел Павлович напомнил мне прошлое время. Как-то я собрался в город, в церковь, подхожу, а старец Павел стоит уже около церкви и ожидает меня. Когда я подошел к нему и еще не поздоровался, а он и говорит мне: "А шо напомныла (т. е. Царица Небесная)? Ну так иды в греческую церковь и отслужи молебен, шо тебе спасла Царица Небесная".

Однажды, когда мы со старцем были на базаре, он, указывая на собор (собор в Таганроге стоит на базарной площади), неожиданно спросил меня: "Шо, Степан, эта церква - собор?" - "Не знаю, батюшка, по-моему собор", - ответил я, удивившись его вопросу. Тогда старец прикровенно начал говорить мне: "Нет, Степан, собор... Киевской Лавры, в который со временем придут цари и князи и поклонятся ему". Что разумел старец в этих словах, для меня осталось тайною, и я подумал только: значит тебе, батюшка, все видно".

К старцу Павлу ходил еще один Таганрогский кузнец Федор Абрамович Куликов, жил он за городом возле кладбища и очень часто посещал старца Павла. Днем, бывало, кует, а ночью часов в десять приходит к старцу, который все заставлял его читать посетителям и живущим у него послушницам книгу, называемую "Пролог". После чтения все становились на молитву, и только немного времени уделяли сну, так как старец Павел, обыкновенно проводивший ночи в молитве и бдении ради Господа, никому не давал спать и, когда был уже престарелым старцем и не мог класть поклонов, то творил молитву, или стоя, опершись на свою палочку, или сидя на своей скамейке, которая служила ему вместе и ложем. Своим старческим голосом он вслух припевал припевы: "Пресвятая Богородице, спаси нас! Святые Архангелы и Ангелы, молите Бога о нас!" А также вспоминал и многих св. угодников, особенно Северной страны, к которым он в молодости много раз странствовал на поклонение, ко всем им обращался с горячею любовию и усердием, чтобы они своими святыми молитвами молились за нас, грешных.

Передавал этот Федор Абрамович Куликов: "Старец всегда строго приказывал мне, чтобы я приходил к нему на ночь и, когда приходил, то обязательно должен был творить молитву Иисусову около дверей келий, что я всегда исполнял. И вот однажды старец Павел, желая испытать мое смирение, по своей старческой мудрости придумал вот что: пришел я к нему в один день очень поздно и, по обычаю, около дверей его келий громким голосом сотворил Иисусову молитву, а старец вместо обычного "Аминь" из келий отвечает мне, да еще протяжным голосом: "Су-кин сы-ын". Смутившись таким ответом, я еще раз повторил молитву Иисусову и опять услышал от старца тот же ответ, и сколько я ни стоял под окном келий, он, испытуя меня, не пустил к себе, и я принужден был обратно идти домой, скорбя о том, что старец не пустил меня к себе и так меня назвал. Наутро приходит ко мне послушница старца Хиония и говорит: "Батюшка прислал меня к вам узнать, чего вы не пришли к нему ночевать", на что я ответил, что приходил, но батюшка все знает, также знает, за что он не пустил меня, потому что я и достоин был того. Когда в следующий раз я пришел к старцу, то он похвалил меня за терпение и смирение.

Еще рассказывал Федор Абрамович уже после смерти старца Павла, лет через двадцать пять, каким даром прозорливости был наделен старец и как он провидел, "сколько я буду жить на свете. Еще при жизни старца Павла, когда я был в молодых летах, была в Таганроге сильная холера: людей несли и везли на кладбище, что называется, как снопы с поля, и хоронили в одной могиле по несколько человек. Так как моя кузня находилась по дороге к кладбищу, то каждый день я видел это печальное зрелище, но сердце мое было как бы окаменелое и я нисколько не думал о смерти; но вот, когда умерла близко знакомая мне женщина, то сердце мое содрогнулось, и я подумал в себе: "Неужели ты, Федор, застраховал себя от смерти, что так беспечно относишься к смерти даже своих близких и не думаешь о том, что Господь может и тебя поразить столь же неожиданною и наглою смертью?" И при этих мыслях я взволновался и опечалился, и едва дождался вечера, чтобы пойти к старцу Павлу и спросить его о своей участи, останусь ли я жив или умру? Прихожу я к старцу и, по обычаю, сотворил молитву Иисусову, меня впустили в ту комнату, где старец принимал людей; сижу я и ожидаю, пока старец позовет меня в свою келию. Старец в это время беседовал с пришедшими к нему людьми. И вот я слышу, как он, обращаясь к ним громким голосом и протяжно, как бы твердя что-то, начинает произносить: "Мини надо говорить с Федором Абрамовичем о чем-то много-много после Пасхи". А нужно заметить, что холера была тогда в сентябре месяце, пред праздником Покрова Пресвятой Богородицы. Я, когда услышал эти слова старца, очень обрадовался, что буду еще жить и после Пасхи, успокоился и не стал спрашивать блаженного старца о своей смерти. И слово старческое сбылось на мне, воистину, как он сказал: "Много-много еще надо говорить после Пасхи о чем-то"; в этих словах, я думаю, старец предсказывал мне много лет жизни, что и исполнилось. Много Пасох пришлось мне еще встречать и проводить". После смерти старца жил Федор Абрамович еще больше тридцати лет и скончался в 1909 году.

Из села Николаевки ходила к старцу Павлу одна женщина, по имени Мария Лысогорская, дочь которой Улиания жила послушницей у старца. У Марии был один сын, и она была вдова, и вот, когда сын ее пришел в совершенный возраст, она пришла за советом к старцу: женить ей сына или нет? "Батюшка, благословите мне сына Ивана женить", а старец ответил ей: "Бабо, потиряв монах каблук, не зажурився, и найшов - не возрадувався". Такое благословение дал ей старец, и она, не разумея его слов, женила Ивана. Иван был человек хороший и при здоровье: только бы жить да радоваться, но жизнь его была невеселая.

Жена ему попалась нездоровая, с первых же дней замужества заболела и рожала больных детей, которых у нее было больше десяти душ, и все они умерли, кроме последнего, с которым она проживает вот уже 30 лет, сама же она под конец жизни своей сделалась калекой и ходила с костылем в руках. В супружеской жизни с нею Иван также не был счастлив, в одно время она даже бросала его и, таким образом, слова старца: "Потиряв монах каблук, не зажурився, и найшов не возрадувався" - сбылись... Если бы Иван знал, что жизнь его будет нерадостная, то не зажурился бы, если бы и не женился, а женившись - он, по словам старца, не получил в жизни никакой радости.

Ходило к старцу немало людей из села Барандакина, из которого пришли к старцу однажды две золовки: одной было имя Мавра, а другой Параскева. Эти две женщины часто посещали старца, и вот примечательно, что последнюю старец Павел всегда встречал с покрытой головой и лицом: накроет, бывало, себе голову платком или простыней и тогда выходит к ней, и она, сколько лет ни ходила, а лица старцева никогда не видела. И старец Павел даже предупреждал своих послушниц: "А лыхо вашому батькови, закрывайте двери, потому шо у людей есть разные глаза".

Получив от Бога дар прозорливости, старец в своих наставлениях давал людям много полезных советов и указаний, слушая которые люди получали себе пользу и, наоборот, неисполнение которых приносило вред и даже несчастье пренебрегавшим советами старца. Так, один Таганрогский купец и почетный гражданин Иван Герасимович Патычкин, знавший старца Павла, пришел однажды к нему со своим сыном Василием испросить совета касательно торговли. По благословению старца их впустили в его келию. Патычкин, обращаясь к старцу, и говорит ему: "Павел Павлович, благословите с сыном магазин открыть, по бакалейной части", а старец так ответил ему: "Угу, рано ще! надо подождать". Неудовлетворенный ответом старца, Патычкин сказал: "Батюшка, что же нам ждать еще, сын мой хочет заняться делом", но старец ничего ему больше не сказал, и они, не послушав его слов, открыли в скором времени магазин, и в первое время так бойко торговали, что выручали в день по 1000 и больше рублей, что, конечно, дало им надежду на хороший оборот дела, но скоро обстоятельства изменились, и дело приняло оборот к худшему. По своей неопытности в торговле и неумению вести дело они скоро проторговались и через 8 месяцев дошли уже до того, что у них не было ни денег, ни товару. Так исполнились в их жизни слова старца Павла, что: "ще рано начинать", - нужно было сначала поучиться, как торговать, а тогда бы и за дело приниматься. И не с одним Патычкиным это случилось: многие, кто спрашивали совета старца и не исполняли его, теряли много своего имущества; слушающие же его наставления никогда не сшибались в своих предприятиях.

В городе Таганроге жили два брата почетные граждане Михаил и Иван Петровичи Пенчуковы и имели они свой бакалейный магазин, где старец Павел покупал постоянно: деревянное масло пудами, ладан, маслины и прочие продукты для своей келий и раздачи посетителям. Оба они были холостые, и жили при них три сестры, старые девушки. Наживши капитал, они начали строить себе большой роскошный двухэтажный дом из кирпича. В одно время один из братьев пришел к старцу Павлу побеседовать с ним; вот старец и говорит ему: "Иван Петрович! На шо ты дом строишь? Ты бы его лучше по кирпичинке переносыв у море", а тот рассмеялся и недоумевал, что это старец ему говорит несуразное? И что же случилось впоследствии? Дом этот братья окончили, но, к великому сожалению, ни одному, ни другому из них жить в нем не пришлось; оба они вскоре умерли неженатые; остались престарелые сестры, которые жили в старом доме и также вскоре умерли; дом же новый, роскошно-устроенный при жизни их, так и остался необитаем, а после смерти их достался Бог весть кому; так что на нем сбылись слова прозорливого старца, что лучше бы его было по кирпичнике разобрать и переносить в море.

В то время, когда братья еще торговали, жил у них их родной племянник, по имени Трифон Кузьмин, приказчиком и очень хорошо нажился у своих дядей, так. что незадолго до смерти старца открыл свой бакалейный магазин. Приходит он тогда к старцу и через послушниц его говорит: "Скажите Павлу Павловичу: пусть он теперь у меня забирает масло и все, что нужно". О нем доложили старцу, и тот сказал в ответ: "Что з его толку мало буде, а я до смерти буду у его дядька брать", и пошел Трифон от старца с отказом. Магазин он открыл на старом базаре и начал торговать, но при этом стал широко жить: купил себе хороший кирпичный дом со всеми удобствами и стал задавать пир за пиром и вечер за вечером; любил пить дорогие напитки и вообще вел жизнь веселую, так что не прошло и 10 лет, как он проторговался. Дом и лавка его пошли с торгов за долги, и он, вышедши из роскошного дома, стал ходить по квартирам и жил в большой нужде, лишившись своего имущества, и таким образом слово старческое: "Что з его толку мало буде" в точности сбылось.

В одно время один барышник, приехавший в Таганрог, впал в великое несчастье. Скупив по хуторам коровье масло, сыр и прочие продукты в большом количестве, он привез их в Таганрог на продажу и остановился на постоялом дворе, а сам на некоторое время отлучился, не поручив никому присмотреть за своим товаром, надеясь, что он и так будет цел, но надежда его обманула. Злые люди, воспользовавшись его отсутствием, забрали весь его товар, так что он, возвратившись и увидя свое несчастье, впал в великую скорбь, не зная, что делать и к кому обратиться за помощью и указанием, где найти украденное. Случайно услышал он про старца Павла и что он узнает все и пошел к нему поведать свое горе, но, к сожалению, он шел к нему не как к старцу Божию, а как к ворожею и гадальщику. Пришедши в келию старца, он со слезами стал просить послушниц пустить его к старцу, говоря: "Доложите, пожалуйста, до этога старичка, пусть он мне поворожит". Старец велел его впустить в келию и, когда он вошел, то с великим горем и слезами стал просить старца такими словами: "Дедушка, скажите, кто у меня украл товар"? Старец же Павел, утешая его, так говорил: "Не плачь, чоловиче добрый, ты же у людей крав"?, а барышник отвечает: "Крал", а старец: "Вот и у тебя украли. А ты когда-нибудь помынав своих родителей?" Он ответил: "Нет, батюшка, никогда не поминал". - "Ну вот, надо помянуть", и много еще говорил ему в назидание старец и привел его в такое состояние, что тот перестал жалеть об украденном и пошел от старца утешенный. Нелишне заметить здесь, между прочим, что старец Павел, не любивший, когда его называли дедушкой, в этот раз нисколько не обиделся на барышника, назвавшего его "дедушкой". Умея понимать людей и видеть их душевное состояние, старец мудро обращался с ними, и в этом случае, видя простоту души барышника, он не только не обиделся на? него, но не сделал ему за это даже никакого замечания. Из этого рассказа мы видим, как мудро и осторожно старец обращался с людьми; как он понимал их душевное состояние и старался повлиять на них в лучшую сторону; даже людей, нравственно испорченных, он не отгонял от себя, жалел их и нередко обращал их на путь истины, при этом подолгу беседовал с ними, стараясь внушить им чувство веры в Бога, сознание долга, пред Богом и людьми и стремление к лучшей праведной жизни. Расположивши грешника к раскаянию, нередко доведя его до слез, старец заставлял его в своей келий молиться, причем сам также обращался к Богу с усердною и пламенною молитвою о заблудшем брате. И сильна, и дерзновенна была эта молитва, когда силу ее чувствовали и испытывали на себе обращавшиеся к: старцу, он же никому никогда не отказывал в своей молитве, твердо помня заповедь Божию о любви к ближнему и на деле стараясь исполнить ее, наставляя ближних словом и примером своей праведной жизни и молясь за всех православных христиан.

Интересен рассказ одного посетителя старца по имени Николай, как он однажды был у него. Николай был человек верующий и нравственно не испорченный. Ехал он на рыбные промыслы в Таганрог на пароходе. Когда пароход подходил к Елизаветовской станице на Дону, то показалась церковь, головы пассажиров моментально обнажились, и народ стал креститься. Когда все понадевали уже свои головные уборы, один он все еще продолжал креститься и кланяться удаляющемуся храму, - "Разве Богу надо, чтобы ты рукой кресты на себя клал? - заметил ему сидевший на своем сундучке пожилой и сумрачный пассажир. - Крест надо на сердце иметь". Николай как-то сконфузился и опешил: он никак не думал, что кто-нибудь на него обращает внимание. "А разве тут что-нибудь дурное?" - спросил он робко. - "Да не дурное, а не к чему", - продолжал угрюмо сосед. "Как я во время молитвы начинаю думать о другом да перекрещусь, так моя душа снова на молитву становится", - защищался Николай. - "А это от того, что тем молитвам тебя попы учили, а ты и мелешь их как мельница". - "Да ты чаво-то пристал к пареньку? - вмешалась тут одна женщина-пассажирка, - он молился Богу, тебя не трогает, стало быть, его душа требует и молитвы и креста, а ты, видно, молокан, попов не признаешь, ну и кат тебя дери..." - "А вы-то думаете, что попы вас на веревочке в рай втянут, сам должен добиваться". - "Спасибо вам, тетенька, что заступились, - обратился Николай к женщине, - но только не надо обижать доброго человека, он может меня правде научить. Я вот работаю на рыбных тонях, хорошо дело знаю, хорошо зарабатываю, но мне истинной правды Божией хочется. Зовут меня Николаем, я и к своему Николаю Угоднику обращаюсь, чтобы он мне путь указал".

Этот разговор внимательно слушал лежавший на палубе казак. Ему, как видно, хотелось вмешаться в разговор. Наконец он решился: "Послушай, Николай, забасил старый казак, - коли ты ищешь Бога, так не должен обращаться к тем, кто его потерял, а к тем, кто Его сохранил; ведь молокан был прежде православный, да потерял веру и бродит, отыскивая другую. Что же ты у бродяги про дорогу спрашиваешь?" Был ли человек -с отрицательным образом мыслей - молокан или нет, неизвестно, - но он запротестовал против такой характеристики. Однако казак повелительным жестом руки его остановил и, обращаясь к Николаю, сказал: "Ты куда, сынок, направляешься?" - "В Таганрог, на рыбные промыслы Хорвата". - "Ну так вот тебе мой совет: поищи в Таганроге возле рыбного базара благочестивого старца Павла Павловича, там тебе покажут, где он живет, да и побеседуй с ним; правда, тот крепок и силен в вере отцов и дедов наших, ведь не со вчерашнего дня наша православная вера стоит, чтобы менять ее, как зипун какой, поумней нас, чай, люди были и веровали. А этих, сынок, не слушай!" - Старый казак презрительно махнул рукой, повернулся на другой бок и замолчал.

Пароход входил в море уже сумерком, вечер был чудный, тихий, но несколько свежий; на небе начали зажигаться звезды; палубная публика, тепло укутавшись, спала; пароход, взбивая пену колесами, перерезывал море, направляясь к Таганрогу. Николай, облокотившись о борт парохода, глядел то на небо, то на море, в котором отражался небесный купол с его звездами, его тайнами, а вдали где-то мерцали огоньки Таганрога. "Что там мне скажет благочестивый старец? Уж я его отыщу, ведь недаром же о нем говорят по всей округе". Взор Николая выражал религиозный восторг. "Боже! Боже! - шептал он, - и все это море, и все это небо, и ясные звездочки, - все оно у Тебя по мановению руки Твоей!"

Пароход пришел в Таганрог ночью, а наутро по звону колокола Николай направился в близстоящую около гавани церковь Св. Троицы. Служил почтенный старик-священник; очень Николаю понравилась его служба, он усердно молился; из церкви он направился на старый базар, напился чаю в трактире "Эллада", оставил там свои вещи и пошел искать благочестивого старца Павла Павловича. Поиски были недолги, - скромное жилище Павла Павловича скоро указали Николаю, и в сильном смущении и волнении он низко поклонился старцу. Лицо этого последнего было строго, глаза выражали ум и проникновение в сердце человека, но в то же время какая-то притягательная сила от него исходила и располагала в его пользу.

"Что тебе, добрый человек, от меня нужно?" - спросил он Николая, показывая ему рукою на стул. - "Слышал о вас, Павел Павлович, что людей колеблющихся укрепляете, вот я и пришел к Вам". - "А давно ты в Таганроге?" - "Да вот только с парохода, зашел в церковь, что над морем, помолился да оставил вещи в гостинице и пришел к вам, простите ради Христа, что побеспокоил". - "Ну, что за беспокойство, я рад с тобой" побеседовать. Но если и помогу, то, поверь, не своими слабыми силами. Ну, что же ты видел в церкви, кто и как там служил?" - "Почтенный старик-священник дивно служил, незаметно, как обедня прошла". - "Ну, вот слышишь звон, это в другой церкви звонят, пойди помолись, а потом захвати свои вещи и приходи ко мне, поживи у меня денька два, мы друг друга лучше поймем".

Николай поблагодарил Павла Павловича и пошел в указанную церковь; часа через полтора он возвратился со своими пожитками; день был будничный, и у Павла Павловича было немного народа. "Ну, садись, Николай, да расскажи, что ты видел. Понравилась ли тебе служба этого храма?" - Николай мялся, пытался было что-то говорить и не решался. - "Да ты выкладывай душу свою правдиво, все что умышленно не докажешь, это значит солжешь". - "Видел я вещи невиданные, и что все это значит, я не понимаю. Обедня шла, как подобает в православном храме, чинно и благоговейно, да и как быть иначе, когда служили ее не люди, а ангелы небесные, - а священнослужители были привязаны веревками и тут же были, но бездействовали".

Павел Павлович слушал молодого человека со вниманием, лицо его радостно светилось, а глаза ласково смотрели на рассказчика. "Но что удивительно, - продолжал Николай, - это то, что никто тому не удивлялся, точно этого не замечали". Старец взял за руку Николая и с выражением ласки в лице сказал: "У тебя доброе сердце и искренняя вера в Бога, а потому ты смотришь не только глазами, что у всех глазами зовется, но и внутренним духовным оком видишь, чего другие не видят и не разумеют. От Христа и до века веков будет держаться Православие и обедня православная будет совершаться, но найдутся ли всегда и везде пастыри, достойные для этого великого, хотя и каждодневного дела? Горе наше в том, что не всегда и не везде; но Бог поругаем не бывает, и недостойный пастырь не должен совершать Евхаристию; поэтому в таких случаях ангелы небесные служат литургию, а пастыри бездействуют, но, дабы не унижать пастырский сан, Господу угодно сделать так, что не все миряне видят тайну сию, а только те, для духовного ока которых вследствие веры их открыто непостижимое для обыкновенных чувств человека. В церкви Св. Михаила (Св. Троицы), что над морем, ты видел почтенного пастыря о. Василия Бандакова, проповеди которого веру и страх Божий вселяют в сердце человека. О-о! Если бы читали люди образованные его проповеди, так много нашли бы они там для себя поучительного. Но - увы! - это не для нас, - говорят они, - это для простого народа, - отвергают то, чего не знают и знать не хотят. Этот праведный пастырь приступает к литургии с благоговением, и Господь допускает его. То, что ты рассказал мне, показывает, что душа твоя светла и чиста, не замарай же ее дурными делами и сомнением, а когда оно станет подкрадываться к тебе, - молись! Молись крепко и настойчиво. Скверное чувство станет тебе подсказывать, что эта молитва не искренняя, что полна сомнений, а ты все-таки молись; сделаешь что дурное, не падай духом и молись, чтобы больше не делать; еще сделаешь - опять молись, ведь кто же тебе в этом помочь может? Какой человек? Никто, как Бог, и ты Ему молись, молись и всегда молись. У него и правда вечная и сила несокрушимая!

Полюбил я тебя очень, - продолжал старец, положив свою левую руку на плечо молодого человека, - так бы и не расстался, но ты иди и занимайся своим честным трудом, никогда и ни с кем не вступай в споры о религии, для этого есть учителя веры, а вы не делайте себя учителями", говорится в Евангелии".

Молодой человек припал к груди старца и плакал. Павел Павлович нежно поцеловал Николая в лоб, благословил его отцовским благословением и сказал: "Иди, будь добрым ревнителем Православия! От Апостолов и доныне Церковь сия стоит и, несмотря на слабости и пастырей и паствы, она свята и, кроме как в ней, нигде нет истины". (Журнал "Призыв", 1910, № 9).

Так проводил свою жизнь досточтимый старец Павел, и жизнь эта была светильником для многих его современников, которые, видя его святую жизнь, почитали его, признавая в нем поистине старца Божия. Конечно, в семье не без урода, и среди живших в то время в Таганроге были люди, отрицательно относившиеся к старцу, смеявшиеся над ним и клеветавшие на него, но таковых, слава Богу, было меньшинство - это были люди маловерующие и нравственно-порочные, - таковые не уважали старца, но блаженный старец ни к кому не питал вражды, стараясь ко всем являть свое расположение и любовь. Он только в одном обижался, - когда его называли раскольником или сектантом. Он тогда с гневом и раздраженным сердцем, бывало, говорил: "Шоб воны вси покололысь, хто каже, шо я раскольник". Так предан был св. старец православной Церкви и вере Христовой, изменить которой считал тяжким преступлением, а посему и обидою для себя считал, когда кто называл его именем "раскольника". Исполняя с усердием заповеди Божий и наставления св. Церкви, пребывая в общении с нею чрез молитвы и св. таинства, старец Павел восходил от силы в силу в христианском совершенстве, и Господь Бог, любящий праведников, за его великие подвиги одарил его даром прозорливости, который, видимо, стал заметен для окружающих