Будни и праздники

Конец зимы и великий пост. Из будней будни. Церковными канонами предписывалось все семь недель поста строго воздерживаться в пище. Воздерживаться в веселии. Укрощать плоть и заботиться о душе.

Ростов, правда, в постах был не строг. Чередуя стихи и прозу, местный фельетонист писал: "Ростов молится, но "Ливерпуль" дает себя знать - для молитвы у ростовца как-то мало времени... Впрочем, пьянства и драк несколько меньше..."

От забот возвышенных ростовца, конечно, отвращали дела мирские. Одних - жажда наживы. Других - добыча дневного пропитания. Хотя именно этим последним, сирой божьей скотинке, адресовались церковные поучения: "Не служите мамоне неправедному!.."

Но пост все-таки был пост. Даже в Ростове. Тихо, скучновато, серо. Разве что кулачки по воскресеньям. Все надежды - на дни после великого поста.

В марте намечались признаки оживления. Становилось известно о подготовке к весне увеселений, о планах владельца "Палермо".

Чем дальше, тем больше чувствовалось приближение первого весеннего праздника - пасхи. На страстной - в последнюю неделю великого поста - приезжали бог весть где перезимовавшие труппы балаганных артистов. Все удлинялся и удлинялся рабочий день в типографиях - шло спешное изготовление визитных карточек и поздравлений.

Массы молящихся собирались на всенощные под вербное воскресенье. Толчея и давка во время раздачи священниками верб, звон выдавленных в иконах стекол, нередко - короткая сумятица вокруг упавших без чувств от духоты. А потом - гулянье по переполненной Большой Садовой, с хлестанием вербами встречных.

На седьмой неделе поста в церквах сплошь шли всенощные. Ребятишки с разноцветными фонариками, взрослые с пасхами и яйцами для освящения стекались к церковным папертям. В толпах молящихся вовсю действовали ловцы чужих часов и денег - "фотографы" и "маровихеры".

Пасхальным утром начиналось разговление. У каждого по-своему, по достатку. Но в принципе полагалось съесть и выпить столько, сколько в обычное время не пилось и не елось за целую неделю.

Этому - еде и питию - по преимуществу посвящался весь первый праздничный день. На улицах малолюдно, закрыты театры, трактиры. За городом, на Еыгоне, на ярмарочной площади торопливо доколачивались балаганы, карусели, будки.

Сюда веселье приходило на второй день. Степь между гордом и линией железной дороги усеивали толпы народа. Над ярмарочной площадью - слитный гул: визжат зурны, бьют барабаны, ревут трубы, надрывно плачут карусельные органы, орут с подмостков балаганов "рыжие", кричат, предлагая свой товар, квасники, пряничники. Стреляет "газовый" квас, скрипят карусели, ржут лошади. Где-то поют песни, в другом месте хлопают в ладоши, поощряя плясунов. Люди пьют водку и квас, лакомятся мороженым, поплевывают семечками и идут в "Народный акробатический театр", в "Итальянский механический театр", на качели и карусели.

Оживленно на Дону. Компаниями добираются до Заречной, где уже ждут лодочники. И вот вся ширь донского разлива чуть ли не до Батайска звенит гитарами, заливается гармониями, полнится песнями.

"Цвет общества" праздновал сдержаннее. С утра - обязательные визиты. У острословов они обозначались так: покушение на время ближнего и на его стол...

К вечеру - сбор в летнем помещении коммерческого клуба. Обед с выпивкой под громкое, бравурное:

 Гайда, тройка, снег пушистый,
 Ночь морозная кругом... 

И все плотнее ряды гуляющих по Большой Садовой. Там - котелки и лакированные штиблеты, там - картузы и смазные сапоги. Просто навеселе и совершенно пьяные. На перекрестках - усиленные полицейские патрули.

А неподалеку - другое. О нем предоставим слово тогдашнему газетному репортеру:

"Почти за городом, у ворот Александровского благотворительного общества, толпами стоят оборванцы.

Им идти некуда. И, кроме того, они хотят есть. За высокими воротами - бесплатная столовая... Впускают по очереди, группами. Утолив голод, мужчины и женщины тут же на земле, мокрой и холодной, растягиваются и отдыхают.

... Нет беззаботного веселья, бесконечного христосования...

В аптеку зашла молодая женщина и попросила на десять копеек карболовой кислоты.

- На что вам?

- Прижечь ранку...

Вышла из аптеки и у порога выпила... Прижгла ранку души..."

В праздничном пьяном угаре случалось всякое. И, как о большом достижении, сообщалось полицией по начальству:

"Три дня пасхальных праздников прошли спокойно. Ни крупных драк, ни тяжких поранений..."

Мелочь, так сказать, в счет не шла.

С наступлением удушающей летней жары Ростов состоятельный начинал собираться на "теплые воды" - в Кисловодск, Пятигорск, в Крым и Славянск, реже на Кавказское побережье Черного моря - туда в первые годы нового века еще не было железной дороги, да и пугали слухи о лихорадке в Сочи и Адлере.

У железнодорожного вокзала собирались целые кавалькады колясок. Уезжали промышленные и торговые тузы, гласные городской думы, присяжные поверенные.

Но уезжали сотни. Тысячи оставались в городе. А справочники тех лет утверждали категорически:

"О местах для гуляний. Их в Ростове немного: городской сад, сад на Новом поселении и два увеселительных садика с кафешантанным жанром. Местом для загородных гуляний служит весьма охотно посещаемый сад при Крестовоздвиженском армянском монастыре, носящий название "армянского"...

Нелегкое было дело для ростовца "с запросами" выбрать место для отдыха.

Городской сад? "Ох, уж этот городской сад! - Следовал сокрушенный вздох. Не сад, а кунштюк какой-то. Да и мал к тому же. Коммерческий клуб себе кус для летнего помещения отхватил, детская площадка устроена. Только и остается две-три аллейки да фонтан с Купидоном. А тут еще загородка Жудика, ротонда^*!.."

^*(Вообще - круглое здание, перекрытое куполом. В ростовском городском саду ротонда была построена у нынешнего выхода на Пушкинскую улицу.)

"Загородка", как именовали летний ресторан Прохора Жудика, действительно имела недобрую славу "разбойного места". Обычно ее облюбовывали хулиганствующие "саврасы". Пристроившийся было рядом владелец увеселительного силомера вскоре запросился перевести его куда-нибудь подальше, а владелец тира Герзиев требовал уменьшить арендную плату почти вдвое - из-за хулиганов-де, посещающих соседствующий ресторан Жудика, публика боится заходить в тир и получается не торговля, а один убыток.

О ротонде тех лет тоже говорили и писали далеко не лестно: кабак, вертеп, скандальное место. Требовали от городской думы устроить в ротонде что-нибудь более приличное. Но дума не торопилась. Только много позже ротонда стала, наконец, в какой-то мере служить культурно-просветительным целям...

Но уж если таков был городской сад, то чего можно было ожидать от окраинного Новопоселенского? Чахлые, пыльные деревья и кусты, несколько аллей, которые вечером часто и не освещались. В 1903 году артистическое общество устроило здесь, правда, народный театр, но он ожидавшегося успеха не имел.

Кафешантанного жанра садики были довольно-таки фривольного типа. Посетившие их рассказывали:

- Трактир с пением и танцами... Кричащие туалеты девиц из "Палермо". Отдельные кабинеты и уютные беседки. Этакие манящие взоры, полуслова, полунамеки, разухабистые жесты, назойливые зазывания... В общем, шато-кабак...

Открывалось на лето и еще одно увеселительное заведение, рассчитанное на всякого рода служивую мелюзгу, - "Малый фонтан" сигнахского^* мещанина Семена Саакова на берегу Дона, в Гниловской. Здесь было непрезентабельно, с расчетом на невзыскательный вкус - маленький садик, аллейки, беседки, скамейки, буфет. Румынский оркестр, наигрывавший все, что заказывали посетители: от гопака до модного "ша-кона".

^*(Сигнах - уездный город Тифлисской губернии.)

"Армянский" сад был хорош до поры до времени. Пока его тишину не нарушили "золотая молодежь" и велосипедисты. И тогда посыпались жалобы:

- Спасенья нет. Ростовский интернациональный саврас уж не довольствуется отведенными ему притонами вроде "Палермо" и загородки в городском саду. Везут своих оголтелых дам в монастырский сад! Срамотища!..

- А велосипедисты? Носятся по аллеям, гикают, задевают публику, даже столы опрокидывают...

- Да, последний тихий уголок испоганили...

На недолгое время облюбован был для загородных семейных мещанских прогулок Зеленый остров. Некая предприимчивая особа принимала здесь даже заказы на самовар для чаепития. Но и тут появились вездесущие "саврасы" со своими дамами сердца. Напуганный буйным соседством, мещанин оставлял заказанный самовар и спешил обратно в город, на ходу высказывая наболевшую просьбу:

- Городового сюда, городового!..

Был еще, правда, для прогулок на лодках Дон, были "Дубки" - десяток деревьев на левом берегу, около станции Заречная. Но случалось, что возвращавшуюся в лодке компанию окружали несколько других лодок и от прогуливающихся недвусмысленно требовали:

- А ну, давай деньги! Да побыстрей, нето...

Воскресными вечерами в городском саду устраивались "народные гулянья". Сад расцвечивался гирляндами, фонариками, стаканчиками. Играли военные оркестры. На эстрадах выступали солдаты расквартированного в городе батальона Феодосиевского пехотного полка. Они были песенники и плясуны, фокусники и гимнасты. Бурей восторгов встречали зрители исполнение ими "Камаринской", "Метелицы", сцен из военной жизни.

И обязательно на гуляньях - лотереи. Лотереи просто, лотереи-аллегри^*. Выигрыши заманчивые - до коровы и швейной машинки. Желающих выиграть было много, особенно девушек. Это ж заветная мечта - заиметь швейную машину; даже лучше, чем корова, - всю семью прокормишь. И вытаскивали девушки из потаенных мест припрятанные от матерей деньги, покупали билеты, разворачивали их дрожащими руками. Сколько переживаний, а порою и слез: "Ничего!.. Три раза покупала - и все ничего... А уж так хотелось машинку выиграть!.."

^*(Лотереи, в которых розыгрыш производился немедленно после покупки билета.)

В июле-августе открывался сезон бегов и скачек на ипподроме. Начинался ажиотаж у касс тотализатора. Кого только тут не было: мечтающие о выигрыше мелкие чиновники, истинные ценители лошадей, "саврасы", покупающие билеты себе и дамам из "Палермо", "жучки", ничего не покупающие, но дающие советы за часть выигрыша. Через них любители скачек знакомились со служащими на ипподроме, надеясь выведать у тех "рыбье слово" нынешних состязаний. И нередко жаловались после этого:

- Пригласил в ресторацию двух жокеев и конюшенного мальчика. Сожрали по два обеда, дули коньяк, портер, а потом говорят: "Мистер, мы знаем только один способ выиграть на скачках". - "Какой?" - "Не играть совсем"...

Но это был, вероятно, самый разумный совет: жульничества на бегах и скачках бывало предостаточно. Ставили в большинстве, скажем, на известных фаворитов - на Эль-Таркаша, жеребца Туганова и нойона Лазарева, на Аргуса братьев Жеребковых, а к финишу первым приходил никому не ведомый Леопард. Жульничество! Фаворитов придерживали! И сразу - толпа у решетки, отделявшей трибуны от площадки, где сидели члены ростово-нахичеванского общества поощрения рысистого конезаводства.

- Неправильно! Обман!..

- Ставки верните!..

Но дело обычно кончалось ничем. Членская беседка единодушно отвергала претензии. Наиболее настойчивым предлагалось:

- Можете искать ставки судебным порядком-с. Адью, милостивый государь...

Осенью открывался театральный сезон.

Собственно, театр в Ростове был один - асмоловский. Трехэтажное здание с башенками по фасаду, с лепкой в мавританском стиле, с далеко выступающим полукруглым навесом на столбах у подъезда. Театр был невелик, но уютен, с хорошей планировкой.

Всего лишь несколько лет просуществовал в девяностых годах ткачевский театр, располагавшийся в доме доктора медицины Ткачева. Распоряжением областной администрации он был закрыт из-за неприспособленности и ветхости здания.

Деревянный "цирк-театр" Машонкиной чаще всего именовался полупрезрительно: театр-хлев...

Он не отапливался и даже не имел печей. По всему зданию гуляли сквозняки. Во время дождей к этому добавлялась капель с потолков. Артисты, которым доводилось выступать здесь зимой, жаловались, что получили в театре ревматизм.

Видя, что ее предприятию угрожает участь "ткачевского" театра, Машонкина в 1905 году принялась за сооружение каменного здания. К концу следующего года оно было возведено.

Репертуар театров был довольно разномастным. Наибольшей выдержанностью отличался ведущий, асмоловский - здесь все-таки редко опускались до низкопробных пьес. В театре в конце девяностых годов несколько сезонов работал известный режиссер Н. Н. Синельников. Затем он ушел, но традиции остались. В театре с успехом шли лучшие русские и иностранные пьесы, неплохая обычно подбиралась труппа.

В машонкинском театре все зависело от предложений гастролеров. Чаще всего ими были, говоря языком афиш того времени, малороссийские труппы. Спектакли в этом случае шли украинские. Иногда с успехом, иногда без него, с частыми скандалами по поводу задержки жалованья артистам. Доходило до полицеймейстера; тот своей властью арестовывал театральную кассу и изымал четверть сбора - она и шла в оплату задолженности актерам.

Здесь ничего не стоило после хорошей реалистической постановки предоставить подмостки для чего-нибудь сомнительного, например, для "Фрины" баронессы Радошевской, где красавица - греческая гетера раздевалась, по выражению видавших виды актеров, до пределов полицейского протокола...

Огромный, невиданный успех имели в городе выступления Федора Ивановича Шаляпина, заехавшего сюда с композитором А. Н. Корещенко в 1903 году. Могучий шаляпинский бас покорил слушателей, особенно при исполнении "Песни о блохе", "У приказных ворот", "Воротился домой мельник".

На грани осени и зимы обычно приезжали в город устроители выставок различных редкостей и чудес. Афиши зазывали:

 Чудо! Живая татуированная! Чудо!
 Самое большое чудо в мире!
 В музее Шульце-Беньковского.
 Большие представления
 показываются ежедневно, с 11 часов утра до 10 часов вечера.
 ЖИВАЯ ТАТУИРОВАННАЯ АМЕРИКАНСКАЯ КРАСАВИЦА.
 Вход 22 копейки. 

Выставок и музеев собиралось иногда до десятка. Устроители их враждовали друг с другом, интриговали, конкурировали. Один предлагал посмотреть девицу Лагранж, пляшущую на канате. Другой приглашал поглазеть на женщину-паука. У третьего были выставлены "умирающие зуавы". У четвертого "всемирно известный маг и волшебник" Бен Али-бей глотал горящую паклю и проделывал разные фокусы.

Посещались эти выставки не часто и не многими. Не удовольствие, а жалость испытывали зрители в грязноватых, плохо освещенных помещениях, глядя на больную женщину-паука, недавнюю судомойку, или на Бен Али-бея, достающего из грязного мешка десяток яиц и сопровождающего свои манипуляции старыми сальными прибаутками. Вот уж у кого действительно было в перспективе путешествие из Ростова по шпалам!

Цирк Машонкиной

Но вот все ближе и ближе рождество. Появлялись, как говорили, первые его ласточки - приехавшие на зимние вакации студенты. Уставлялся елками бульвар Московской улицы. Окна магазинов на Большой Садовой ломились от выставленных елочных украшений и предметов дамского праздничного туалета.

Праздник, по преимуществу детский, рождество открывало полосу зимних развлечений для всех возрастов. Елка, встреча Нового года, мясоед со свадьбами и венчаниями и наконец масленица.

В клубах - балы. Бал ситцевый. Бал муслиновый. Бал костюмированный. Декольтированные дамы в платьях со шлейфами, кавалеры в сюртуках и фраках. Маски и полумаски - "Наяда", "Декаданс", "Толстой и Горький", "Полубаран-полукозел", "Русская печать". Призы за лучшие костюмы. Музыка и танцы. Бальная почта с амурными посланиями.

И, конечно, благотворительные сборы, вспоминая которые, брюзжал купчина:

- Сижу я, знаешь, в последней комнате, в карточной. Вдруг влетает дама-патронесса, этакое, понимаешь, муслино-газовое создание, цоп меня своими пальчиками за жабры - и в грабиловку. К киоску ихнему, значит. Я, вишь ты, выходит, не могу пить лимонад иначе как по пять рублей стакан. И еще стакан шампанского обязан опрокинуть за лиловую бумажку... Да если я пить захочу, мне лимонад этот тут же за пятиалтынный притащат из буфета. Нет, оказывается, нельзя: бери в киоске, у дам...

Впрочем, несмотря на присутствие дам-благотворительниц, представители "высшего" ростовского света порой упивались до положения риз. А затем, разумеется, следовали и скандалы.

Вот как, например, был описан финал одного из балов в коммерческом клубе в марте 1903 года.

"Шесть часов утра. Основательно пьяная компания заканчивает ужин. Подходит эконом клуба и требует разойтись по домам. В ответ следуют ругань и пощечина. Эконом отвечает тем же. Вся компания ополчается против него. Эконом бросает в лицо одному из гостей вазу. Из "ночного дежурства врачей", располагающегося против клуба, вызывается медицинская помощь. В конце концов кое-кого унесли, других увели. В общем, небольшая свалка с "хиромантией" (читай - с рукоприкладством. С. Ш.) и "физиогномикой"...

Апогея зимние празднества достигали на масленицу. В купеческих особняках и мещанских домиках не просто пили и ели - состязались в истреблении водки и блинов.

И истребляли, если была возможность, в размерах астрономических. Стоит привести картинку, запечатленную корреспондентом одной из местных газет:

"- Ты, Тит Титыч, утрамбовался? - спрашивает один купец другого.

- Ничего, Петр Петрович, заложил фундамент...

- А в какой препорции?

- Да третью дюжину блинов глотаю...

- Ну, брат, это, значит, мелко плаваешь. Я на пятом десятке стою...

- Ну так смараем счет, давай сызнова, наперегонки.

И начинают друг друга догонять...

- А один так держал пари, что сотню одолеет, и на семьдесят первом засохся... Не вывез голубчик, подвига не совершил!.. Жил, орудовал, обделывал, проделывал, потомство наплодил и на блине свою буйную голову сложил..."

Хмельно, угарно, с колокольцами под разукрашенными лентами дугами праздничных запряжек пролетала масленица.

А на смену приходил "капустный кислый дух" великого поста.