Глава семнадцатая. В ОГНЕ "ВЕЛИКОЙ ВОЙНЫ". 1914-1917 гг.

М. А. Шолохов

В июле 1914 года началась война России с 
Германией и Австро-Венгрией. Весть об 
этом пришла на Дон во время уборочной, 
когда казаки были в поле...

Тихий Дон (отрывок)

Пересекая летник, Петро* глянул влево. Далеко по серой спине шляха от хутора быстро двигался меняющий очертания пыльный комок. ...Сквозь пыль просвечивала фигура верхового. Минут через пять стало видно отчетливей. ...Теперь уже ясно виден был верховой. Он шел броским наметом, левой рукой придерживая фуражку, в правой вился запыленный красный флажок.

*(Брат Григория Мелехова.)

Он проскакал мимо съехавшего со шляха Петра так близко, что слышен был гулкий хрип коня, вдыхавшего в легкие раскаленный воздух, крикнул, оскалив квадратный серо-каменный рот:

- Сполох!*

*(Сполох - тревога.)

...Не осознав еще окончательно подступившего несчастья, Петро тупо оглядел трепещущую в пыли пену, степь, сползающую с хутора волнистым скатом. Со всех концов по желтым скошенным кулигам хлеба скакали к хутору казаки.

...На площади серая густела толпа. В рядах - лошади, казачья справа, мундиры с разными номерами погонов. На голову выше армейцев-казаков ...похаживали в голубых фуражках атаманцы.

Кабак закрыт. Военный пристав хмур и озабочен. У плетней по улицам - празднично одетые бабы. Одно слово в разноликой толпе: "мобилизация".

Через четыре дня красные составы увозили казаков с полками и батареями к русско-австрийской границе.

Война...

В приклетях у кормушек - конский сап и смачный запах навоза. В вагонах - те же разговоры, песни, чаще всего:

Всколыхнулся, взволновался 
Православный тихий Дон. 
И послушно отозвался 
На призыв монарха он.

На станциях - любопытствующе-благоговейные взгляды, щупающие казачий лампас на шароварах; лица, еще не смывшие рабочего густого загара.

Война!

В. А. Гиляровский

Казаки (отрывок)

И батюшка Дон всколыхнулся, 
Щетиною пики стоят, 
Ермак Тимофеич проснулся - 
Старинные песни гудят.

М. А. Шолохов

Первым Георгиевским кавалером среди 
рядового состава русской армии периода 
Великой войны был донской казак Кузьма 
Крючков, с тремя товарищами разгромивший
отряд немцев из 27 человек и лично положив 11 врагов.

Тихий Дон (отрывок)

Крючков, увидев за спиной Иванкова немцев, поскакал первый. Правофланговые немцы шли Иванкову наперерез. Настигали его с диковинной быстротой. Он хлестал коня плетью, оглядывался. Кривые судороги сводили ему посеревшее лицо, выдавливали из орбит глаза. Впереди, припав к луке, скакал Астахов. За Крючковым и Щегольковым вихрилась бурая пыль.

"Вот! Вот! Догонит!" - стыла мысль, и Иванков не думал об обороне; сжимая в комок свое большое полное тело, головой касался холки коня.

Его нагнал рослый рыжеватый немец. Пикой пырнул его в спину. Острие, пронизав ременный пояс, наискось на полвершка вошло в тело.

- Братцы, вертайтесь! - обезумев, крикнул Иванков и выдернул из ножен шашку. Он отвел второй удар, направленный ему в бок, и, привстав, рубнул по спине скакавшего с левой стороны немца. Его окружили. Рослый немецкий конь грудью ударился о бок его коня, чуть не сшиб его с ног, и близко, в упор, увидел Иванков страшную муть чужого лица.

Первый подскакал Астахов. Его оттерли в сторону. Он отмахивался шашкой, вьюном вертелся в седле оскаленный, изменившийся в лице, как мертвец. Иванкова концом палаша полоснули по шее. С левой стороны над ним вырос драгун, и блекло в глазах метнулся на взлете разящий палаш, Иванков подставил шашку; сталь о сталь брызнула визгом. Сзади пикой поддели ему погонный ремень, настойчиво срывали его с плеча. За вскинутой головой коня маячило потное, разгоряченное лицо веснушчатого немолодого немца. Дрожа отвисшей челюстью, немец бестолково ширял палашом, норовя попасть Иванкову в грудь. Палаш не доставал, и немец, кинув его, рвал из пристроченного к седлу желтого чехла карабин, не спуская с Иванкова часто мигающих, напуганных коричневых глаз. Он не успел вытащить карабин, через лошадь его достал пикой Крючков, и немец, разрывая на груди темно-синий мундир, запрокидываясь назад, испуганно-удивленно ахнул:

- Майн готт!

В стороне человек восемь драгун окружили

Крючкова. Его хотели взять живьем, но он, подняв на дыбы коня, вихляясь всем телом, отбивался шашкой до тех пор, пока ее не выбили. Выхватив у ближнего немца пику, он развернул ее, как на ученье.

Отхлынувшие немцы щепили ее палашами. Возле небольшого клина суглинистой невеселой пахоты грудились, перекипали, колыхаясь в схватке, как под ветром. Озверев от страха, казаки и немцы кололи и рубили по чем попало: по спинам, по рукам, по лошадям и оружию... Обеспамятевшие от смертного ужаса лошади налетали и бестолково сшибались. Овладев собой, Иванков несколько раз пытался поразить наседавшего на него длиннолицего белесого драгуна в голову, но шашка падала на стальные боковые пластинки каски, соскальзывала.

Астахов прорвал кольцо и выскочил, истекая кровью. За ним погнался немецкий офицер. Почти в упор убил его Астахов выстрелом, сорвав с плеча винтовку. Это и послужило переломным моментом в схватке. Немцы, все израненные нелепыми ударами,- потеряв офицера, рассыпались, отошли. Их не преследовали. По ним не стреляли вслед. Казаки поскакали напрямки к местечку Пеликалие, к сотне; немцы, подняв упавшего с седла раненного товарища, уходили к границе.

Одно из стихотворений того периода, 
посвященное К. Ф. Крючкову

Исполать тебе, Кузьма Фирсович! 
Потрудился ты ратным подвигом, 
Не забудут никто твоей удали, 
И расскажут о ней внукам-правнукам... 
Пусть и стар и млад все утешатся,
Что для Русской Земли жив еще богатырь, 
Да и будет жить он из рода в род!

Михаил Соколов

Грозное лето (отрывок)

Уланы освободили путь автомобилю, а те, что спешились, сели на лошадей, но в это время из того же леса, откуда появились уланы, вырвались и казаки и, воинственно размахивая шашками и что-то крича, устремились к автомобилю.

- Казак! - панически крикнул кто-то бабьим голосом.

- В лес! В лес приказываю, баварские свиньи! - крикнул лейтенант и сделал вид, что хочет встать с автомобиля, но шофер вцепился ему в загривок и не пускал, а механик налег на дверцу снаружи и заслонил выход, и лейтенант не мог ничего сделать, а лишь кричал пуще прежнего на своих улан:

- Трусы! Жалкие трусы! Вам бы только сосиски жрать да пиво лакать, а не воевать! В лес, я сказал, гром и молния!

И уланы бросились наутек, так что лишь толстые крупы лошадей замелькали и залоснились, как смазанные жиром, и намеревались скрыться, однако казаки преградили им путь.

И началась рубка.

Орлов* видел, как передний - а это был Андрей Листов - с ходу свалил самого крупного улана, потом сбил шишкастую каску с другого вместе с головой, потом крутнулся на своем огнистом коне и рубанул третьего и тут едва не поплатился головой, так как сзади на него налетел рыжий верзила, что препирался с лейтенантом, да благо всадник в форме польского легионера выбил у него саблю и высоко поднял свою для удара.

*(Казачий офицер, герой романа "Грозное лето".)

Верзила успел поднять руки и тем избежал смерти.

Остальные уланы дали ходу, намереваясь укрыться в лесу, но за ними погнались казаки, однако деревья мешали атаке, и она прекратилась так же вдруг, как и началась, и о ней напоминали лишь оставшиеся на дороге тяжелораненые и сраженные.

Несколько человек сдались.

Лейтенант отдал Орлову оружие и уныло сказал:

- Возьмите, капитан. Теперь я - ваш пленный... Я знал, что казаки недалеко отсюда.

Орлов спрятал револьвер в кобуру и спросил:

- И поэтому тянули? Вы - кадровый офицер или мобилизованный гражданский? Кадровые ведут себя иначе.

- Отец у меня кадровый. Генерал в отставке. А я - черт знает кто я. Хотел быть инженером, но родитель заставил служить. Вот и служу, как идиот,- на отличном русском языке ответил лейтенант и заключил совсем печально: - И кажется, дослужился: ваши казаки пристрелят меня, как собаку. Если, конечно, вы не скажете им, что я вел себя с вами, как офицер с офицером.

- Почему вы приказали шоферу ехать вперед, зная, что там - казаки?

- Не хотел, чтобы с вами расправились так, как с поляками, я хотел рискнуть: высадить вас и удрать на вашем автомобиле. Так что скажите казакам, прошу вас...

- Хорошо, скажу,- пообещал Орлов.

Н. Н. Туроверов

1914 год

Казаков казачки проводили, 
Казаки простились с Тихим Доном. 
Разве мы - их дети - позабыли, 
Как гудел набат тревожным звоном? 
Казаки скакали, тесно стремя 
Прижимая к стремени соседа. 
Разве не казалась в это время 
Неизбежной близкая победа? 
О, незабываемое лето! 
Разве не тюрьмой была станица 
Для меня и бедных малолеток, 
Опоздавших вовремя родиться?

П. Н. Краснов

В Великую войну казаки были прославлены и оценены и любимы всеми родами войск.

Раннее утро. Густой туман низко приник к полям, затянул овраги, в полроста деревьев покрыл леса. Темными островами стоят они над белым морем тумана.

Медленно и нерешительно подаются вперед пехотные патрульные цепи. Идут ощупью. Война только что началась и необстреляна пехота, на половину состоящая из запасных. Солдаты бредут, еле передвигая ноги, останавливаются, прислушиваются, тяжело молчат. Никто и не закурит... Впереди неизвестность. И где он, сколько его, и что надо делать?

Чуть повеяло утренним ветром. Заколыхались, заходили волны тумана, сзади брызнули солнечные лучи. Вдали, на сжатой ниве, между золотистых копен, показались одиночные всадники.

Пехота замялась. Жутко идти в лесную глушь.

- Вы не могли бы помочь своими казаками?..

В балочке - звонкая команда сотенного командира.

- Сотня, готовься к пешему строю!.. К пешему строю - слезай!

Как на ученье - в мирное время.

Очень жидкая казачья цепь. Будто на охоте - облава. Идут быстро, согнувшись, на перевес несут винтовки,- легко так. Ближе и ближе к лесу, презирая свист и чмоканье пуль, разрывы шрапнелей, не оглядываясь на тех, кто упал, сраженный пулею. Вошли в гущу, исчезли в ней, как лани, без шороха и шума, скользят между кустами.

Встала и смело пошла за ними навстречу смерти пехота. Зашумела густыми цепями по лесу.

Казаки впереди!

Лето 1916 года. Бои на Стоходе. Его берег, крутой и высокий, стеной спадает к воде Стоход течет в несколько рукавов среди зеленых болотистых лугов, между перелесков и островов кустарника. Пехотная бригада подошла вплотную к лугам, и нет силы поднять дальше цепи. Страшит болото, где нельзя окопаться, страшат водные пространства рукавов Стохода. От командира пехотной бригады телефон к начальнику Казачьей дивизии: "Не поможете ли своими казачками поднять наши цепи? Наша атака захлебнулась".

...Две сотни развернулись широкою лавою, целый полк прикрыли. Впереди на нарядном сером коне командир сотни, еще дальше впереди на гнедом коне командир дивизиона. Как на смотру - чисто равнение. Легко по луговой мокрой траве, спорою рысью идут кони, не колышатся в седлах казаки. Прошумели по кустам и перелескам, прошли сквозь пехотные цепи. Им навстречу немецкие батареи открыли ураганный огонь, застрочили кровавую строчку пулеметы, котлом кипит огонь винтовок - чистый ад с Любашевского берега . Казаки перешли на намет, скачут через протоки Стохода, алмазными брызгами сверкает вода из-под конских копыт. Все скорее и скорее мчится казачья лава - двести человек на тысячи немцев. Реют алые башлыки... По брюхо в воде бредут кони через главное русло.

Стих огонь немцев, в их рядах замешательство, слишком непонятно-дерзновенна казачья атака.

Наша пехота встала и с громовым "ура" бросилась за казаками в воду. Стоходский плац-д-арм был занят...

Казаки проложили дорогу пехоте.

Осень 1916 года. У селения Тоболы, на Стоходе, Австро-Германская пехота сбила нашу 4-ю Финляндскую стрелковую дивизию. С таким трудом завоеванный Червищенский плац-д-арм занимается немцами.

Из штаба III армии приказ казакам выручить пехоту.

Пять немецких аэропланов низко реют над казачьей дивизией, наметом скачущей длинными колоннами к жидкому, казаками построенному мосту. Стучат с аэропланов пулеметы, часто рвутся бросаемые с них бомбы. Аэропланы так низко, что отчетливо видны лица летчиков. Падают убитые лошади, везде лежат убитые и раненые казаки. Казаки карьером проскакивают по ходуном ходящему под ними мосту, проходят через прорезы в проволоках наших укреплений и вот они: - перед изумленной германской пехотой разворачивается широкая на четыре версты, захватившая весь плац-д-арм, казачья лава.

Сотни пленных... Взятые с боя пулеметы. Очищенное от врага поле сражения... Восстановленное положение. Казаки выручили свою пехоту. Финляндцы вернулись в свои окопы.

Когда армия шла вперед - казаки были впереди армий, когда отступали - казаки широкой завесой прикрывали их отход - как во времена наполеоновских войн, как в Семилетнюю войну против Фридриха, как в турецкие и польские войны с Суворовым. Ни броневые машины, ни самолеты, ни скорострельные пушки и полевые мортиры и гаубицы не изменили их дерзновенно-смелой казачьей тактики.

Летом 1915-го года наши армии отступали. Не было снарядов, не хватало патронов. Большие потери были в пехотных полках. Упадал воинский дух.

Ночь с двадцать второго на двадцать третье июля. По большому Влодавскому шляху пылают села и посады. Пожарное зарево кровавым блеском покрывает широкую полосу полей. Сверху светит полная луна. Все кажется неестественно страшным и призрачным в красном свете пожара и в мутном лунном мареве. Наша пехота отходит. Штаб XIV армейского корпуса и все его обозы еще находятся в посаде Савин. Необходимо остановить наступление немцев.

Две сотни терцев 1-го Волгского полка и с ним шесть сотен кубанцев... вылетают в сумрак ночи, озаренный пожарами и луной, проходят сквозь цепи отступающей нашей пехоты и с диким гиком кидаются на немцев. Результат этой атаки был поразительно сильный. На пять суток было остановлено наступление немцев, морально потрясенных ночной дерзкой атакой казаков.

Казаки остались на завоеванном поле и простояли одни эти пять суток, дав возможность нашей пехоте пополниться, устроиться и укрепиться на новых позициях.

Так было везде на всем двухтысячеверстном фронте европейского театра военных действий и в Закавказье.

Н. Н. Туроверов

Покидал я родную станицу, 
На войну уходя, наконец, 
На шипы подковал кобылицу 
У моста наш станичный кузнец.

По-иному звенели подковы, 
И казачки глядели мне вслед. 
И станица казалася новой 
Атаманцу семнадцати лет.

Казаки, расставаясь, не плачут, 
Не встречают разлуку в слезах.
Что же слезы внезапные значат 
На веселых отцовских глазах?

Почему материнские руки 
Так дрожат, холодея, как лед? 
Иль меня уже смерть на поруки 
Забрала и назад не вернет?

Ах, отцовские горькие думы, 
В полумертвом спокойствии мать! 
Я в свои переметные сумы 
Положил карандаш и тетрадь.

Это ты - еще детская муза - 
Уезжала со мною в поход, 
И, не чувствуя лишнего груза, 
Кобылица рванулась в намет.

П. Н. Краснов

Конная атака (отрывок)

Саблин пошел к дивизиону. Все было по-старому, но все ему казалось не таким, как было раньше. Небо, солнце и дали казались маленькими, мутными, чужими и плоскими, как декорации. Отчетливо рисовался вереск и трава под ногами. Каждый камешек, каждая песчинка были ясно видны. Саблин не чувствовал под собою ног. Они были как на пружинах. Гула пушек и ружейной трескотни он не слыхал. Ему казалось, все тихо. Рот был сухой, и Саблин подумал, что он не сможет сказать ни слова. Он шел, прямой и стройный, и лицо его было белое, как снег, а глаза смотрели широко и были пустые. Он ни о ком и ни о чем не думал. Подойдя к оврагу и уже спускаясь в него, он крикнул:

- Дивизион, по коням!

Он крикнул своим полным голосом, так, как командовал всегда, а ему показалось, что это кто-то другой скомандовал глухо и неясно. Эскадроны всколыхнулись и замерли.

- Эскадрон, по коням,- звонко крикнул Ротбек.

- По коням!--скомандовал граф Бланкснбург.

Все уже знали, в чем дело. И все стали белыми, как полотно, и у всех мысли исчезли, но тело исполняло все то, что привыкло и должно было исполнять.

Заикин бегом подбежал к Саблину, и за ним рысью, играя и стараясь ухватить губами за винтовку, бежала Леда.

Саблин согнул левое колено, и Заикин ловко и легко посадил его в седло. Правая нога сама носком отыскала стремя. Саблин, не вынимая шашки, поднял стек над головой.- Дивизион, садись,- скомандовал он, и голос его совершенно окреп. Лошадь, на которой он сидел, придала ему силу.

- Первый эскадрон! - крикнул граф Бланкенбург.

- Второй эскадрон! - звонко крикнул Рот-бек.

- Сад-д-дись! - скомандовали оба одновременно.

Команда следовала за командой. Зазвенели пики, звякнули стремена, когда эскадроны выравнивались.

- Шашки к бою! Пики на бедро, слушай! - командовал Саблин.

Сверкнули на солнце шашки, и пики нагнулись к левым ушам лошадей.

- Эшелоны повзводно, в одну шеренгу, разомкнутыми рядами, на шесть шагов,- командовал Саблин, и Бланкенбург и Ротбек повторяли его команду.

- На батарею!

- На батарею! - повторили Бланкенбург и Ротбек.

- Первые взводы рысью!

- Марш! - раздалась команда, и первые взводы раздвинулись в овраге и быстро стали выходить из него. Справа шел сопровождаемый трубачом Бланкенбург, слева - в таком же порядке Ротбек.

Саблин пустил рвавшуюся вперед Леду и выскочил перед обоими взводами. За ним, с трудом сдерживая нервную Диану, скакал правее трубача Коля, но Саблин не видал его.

На германской батарее не сразу заметили появление атакующей кавалерии. Там были увлечены стрельбой по окопам, откуда убегала русская пехота. Готовился решительный удар, и германская пехота собиралась вставать, чтобы броситься в пустеющие окопы.

Саблин успел спуститься в широкую лощину и подняться на холм не замеченным неприятелем. Перед ним было громадное сжатое поле, и в полуверсте была ясно видна батарея и рота прикрытия.

Батарея стреляла пол-оборотом влево, и Саблину были видны желтые вспышки ее огней. Теперь она быстро стала поворачиваться на него. Видно было, как бегали и суетились подле орудий люди.

- Полевым галопом! - скомандовал Саблин, но люди уже сами скакали, не дожидаясь команды.

Тяжело ухнули пушки, и где-то сзади разорвались снаряды. Саблин видел, как неслась под ногами его лошади ему навстречу земля, и подумал, что хорошо, что борозды идут в направлении атаки, так легче скакать. Сам он упорно смотрел на батарею. Она росла на его глазах. Стали видны отдельные люди в серых касках, бегавшие к ящикам и носившие блестящие патроны, стал виден офицер, стоявший во весь рост за серединой батареи, и пушки незнакомого чужого, вида, снизу поднимавшие свои дула.

Какой-то неприятный свист несся навстречу, но свистал то ли ветер в ушах, то ли пули. Саблин не думал. Левее его обгонял Ротбек с поднятой над головой шашкой, будто собирающийся кого-то рубить. Саблин, как прямо перед ним вспыхнуло пламя, и белое облако поднялось подле Ротбека, и лошадь Ротбека упала, а когда Саблин проскакивал мимо, он увидел, что Ротбек лежит ничком на земле и низ его тела залит кровью.

"Пику оторвало ногу",- подумал он, и это не произвело на него никакого впечатления.

Батарея была видна вся. Люди суетились и не владели собою. Рота прикрытия бежала врассыпную.

Мимо Саблина, развевая хвост, вылетела красивая караковая лошадь под солдатским седлом, и Саблин узнал в ней Диану. Но он не успел подумать о том, что могло означать появление Дианы без седока, как все для него изменилось. Страшный удар хватил его по груди. Ему показалось, что его лошадь споткнулась, и он упал с нее. Разгоряченное лицо холодила черная пахучая земля и неприятно лезла в рот. Саблин приподнял голову. Мимо него мчались на тяжелых лошадях солдаты и хрипло кричали "ура". Шеренга проносилась за шеренгой, и топот конских ног гулко отзывался в ушах Саблина. Он ничего не понимал. "Я ранен или убит",- подумал он и увидал над собою синее бездонное небо. Мириады мелких, прозрачных пузырьков поплыли перед глазами, ослепили его, он закрыл глаза и потерял сознание.

Граф Бланкенбург первым влетел на батарею и ударом шашки свалил стрелявшего в него из револьвера солдата. Его эскадрон и эскадрон Ротбека под начальством штаб-ротмистра Мар-кушина, заменившего убитого Ротбека, облепили орудия и творили расправу.

Правее их, потрясая воздух, гремело "ура". Пехота, выскочив из окопа, бежала за отступавшими германцами. В полуверсте влево, сколько хватал глаз, поле было покрыто скачущими на вороных лошадях всадниками: подоспевшая к бою 2-я дивизия бросилась преследовать отступающего неприятеля.

Победа была полная. И этой победой Российская Армия была обязана безумно смелой атаке дивизиона Саблина!

А. В. Софронов

Казачья слава

Она поднималась - казачья слава - 
На лезвиях синих свистящих клинков, 
На старых курганах, на дымчатых травах, 
На древних былинах ушедших веков.

Она с Ермаком за Урал уходила, 
Шатры поднимала в дремучей тайге,
В Сибири дружины к победе водила 
И меч закаляла в казачьей руке...

Она победила в Азовском сиденье, 
Под флагом Петра побеждала она, 
Ей силу давала в суровых сраженьях 
Родимого Дона крутая волна.

...Казачья слава! Вот кликнул Давыдов 
Тебя в партизаны - французов громить. 
Ты Русскую землю хранила не выдав, 
Ей голову долу не дали склонить.

...Казачья слава, ты вновь зашумела! 
И встали по первому зову страны 
За честь, за свободу, за правое дело 
Ковыльного Дона лихие сыны.

...Казачья слава зарницею алой 
Мелькает в далеком военном пути... 
Казачья слава, в атаках удалых 
До самого синего неба расти!

П. Н. Краснов

Венок на могилу неизвестного солдата императорской Российской армии (отрывок)

В Париже на площади Этуаль, где правильной звездою сходятся двенадцать широких, красивых улиц, стоит триумфальная арка. Под ее высоким сводом покоится в могиле "неизвестный солдат" французской армии.

Чье тело, после боевой грозы мирно упокоившееся в изрытой снарядами, залитой человеческой кровью, в пахнувшей порохом земле, торжественно выкопали и с почетом похоронили в центре города-великана? И лежит оно в шуме и грохоте, в центре подземных и надземных дорог, в тонком шелесте резиновых шин бесчисленных автомобилей, среди суеты праздной, веселой парижской жизни, немым напоминанием подвигов французской армии и жертв французского народа.

...Всякий раз, когда я проходил мимо нее ...мне вспоминались другие могилы, где лежали не неизвестные мне солдаты, а солдаты, хорошо мне знакомые, те, кто был мне дорог, кого я любил и кого видел, как он умирал.

И вижу я пустынное голое шоссе между Тлусте и Залещиками, и справа - помню точно - шоссе входит там в выемку, и край его приходится на высоте плеч человека, сидящего на лошади,- стоит низкий, почти равноплечный косой крест, сделанный из двух тонких дубовых жердей. На их скрещении кора снята и плоско застругана. Там химическим карандашом написано... Дожди и снега смыли почти все написанное, и видно только:

..."Казак 10-го Донского казачьего, генерала Луковкина полка... 4-й сотни... За Веру, Царя и Отечество живот свой положивший... марта

1915 года..."

Я знал его. Это мой казак... В первые бои под Залещиками он был убит у Жезавы. Потом были еще и еще бои под Залещиками. Я проезжал мимо этой могилы в мае 1915 года. Крест покосился и уже мало походил на крест …Надпись выцвела и стерлась. Для всех это была могила неизвестного солдата, мне же она была известна и издали приветствовала меня дорогими словами: "За Веру, Царя и Отечество".

Теперь... там, вероятно, и могилы не осталось... как не осталось там ни Веры, ни Царя, ни Отечества... Пустое место. Там Польская республика, и что ей за дело до бравого станичника, за Веру, Царя и Отечество живот свой положившего? Обвалился крест, упали жерди в придорожную канаву, и на оставшейся могиле бурно разросся бурьян. Синий, звездочками, василек, высокая, пучком, белая ромашка, да алые, на пухом поросших стеблях, маки цветут на шоссе. Три цветка - белый, синий и красный - проросли из тела этого неизвестного солдата. Полевой жаворонок прилетит иногда из небесной выси, камнем упадет на цепкие травы и коротко прощебечет недопетую песню. Быть может, он скажет прохожим:

"Как жил-был казак далеко на чужбине,

И помнил про Дон на чужой стороне..."

Еще и другие вспоминаются мне могилы...

За селом Вельская Воля, в Польше, между реками Стырью и Стоходом, южнее Пинска, севернее Луцка, на печаном бугре конносаперы под руководством есаула Зимина... построили ограду. Резанные из цветных - темных еловых и белых березовых сучьев - красивые ворота аркой ведут за ограду. Там, в стройном порядке, выравненные, в затылок и рядами, лежат солдаты Нижнеднепровского полка, донские, кубанские и терские казаки 2-й казачьей Сводной дивизии, убитые в боях под Вулькой Галузийской 26-30 мая 1916 года - это когда был Луцкий прорыв генерала Каледина.

На воротах надпись из сучьев:

"Воины благочестивые, славой и честию венчанные".

Тогда думали об этом. Тогда можно было об этом думать. Был Бог... Был Царь... Была Россия.

И еще одна могила. На склонах Агридагского хребта за Сарыкамышем, среди камней горных ущелий, лежит тело сибирского казака 1-го Ермака Тимофеевича полка, Пороха. Того самого Пороха, у которого было веселое загорелое и круглое лицо, ясные, карие глаза и чистые, ровные и белые зубы. ...С ним, Порохом, я изъездил все Семиречье, и он добывал барана на ужин в пустыне, где, казалось, кругом на сотни верст никого не было.

...Он убит в ноябре 1914 года, в конной атаке под Сарыкамышем. Тогда 1-й Сибирский Ермака Тимофеевича полк атаковал батальон турецкой пехоты, изрубил его и взял знамя.

Во имя всех их... а их миллионы неизвестных - на их могилу мне хотелось бы возложить мой скромный венок воспоминаний...

Имя - честию и славою венчанным.

1923 г.