Подонье-Приазовье в период развития капитализма в России

Новая, очень важная страница в истории Подонья-Приазовья открылась в связи с крестьянской реформой 1861 г.

«До 60-х годов прошлого столетия в России было очень мало фабрик и заводов. Преобладало крепостническое хозяйство дворян-помещиков. При крепостном строе не могла по-настоящему развиваться промышленность. Подневольный крепостной труд давал низкую производительность труда в сельском хозяйстве. Весь ход экономического развития толкал к уничтожению крепостного права. Царское правительство, ослабленное военным поражением во время Крымской кампании и запуганное крестьянскими «бунтами» против помещиков, оказалось вынужденным отменить в 1861 году крепостное право» («Краткий курс истории ВКП(б)»).

Конечно, крестьянская реформа 1861 г. в Подонье-Приазовье, коснувшаяся лишь сравнительно небольшой группы помещиков и нескольких десятков тысяч крестьян, не сыграла в особенных местных условиях (казачья область) столь значительной роли, как в большинстве других областей и губерний России.

Сама по себе отмена на Дону крепостного права касалась формально лишь крестьянской (неказачьей) части населения. Тем не менее приведение в общероссийском масштабе крестьянской реформы 1861 г., а затем и других, связанных с отменой крепостного права буржуазных реформ 60-70-х годов XIX в., не могло, разумеется, не отразиться на положении всего населения Подонья-Приазовья и дальнейшем ходе экономического развития области.

Отмене крепостного- права, как известно, предшествовала длительная подготовка - правительственные секретные комитеты, представление и рассмотрение многочисленных проектов крестьянской реформы, исходивших от учреждений, организаций и отдельных лиц, а среди последних и от крепостников-дворян Приазовья: помещиков Ростовского уезда Фурсова, Шабельского и других.

Ознакомление с этими проектами, во многом не сходными друг с другом, противоречивыми, еще раз убеждает в том, что основная линия борьбы вокруг реформы проходила не между помещиками («либералами» и «крепостниками»), а между помещиками и крестьянами. При всех частных различиях между собой, классовая сущность всех проектов была единой, и сводилась она к стремлению правительственных кругов и крепостников провести реформу не в ущерб интересам помещиков, а за счет крепостного крестьянства.

Так, крупный донской землевладелец Иван Шабельский - владелец 1600 дес. земли, - стращая помещиков и промышленников ужасами освобождения крестьян, предлагал оставить последних «в первобытном положении». По мысли Шабельского, наделять крестьян землею и усадьбами должны были сами помещики. Крестьяне должны были оставаться собственностью помещиков с тем, чтобы последние не имели права продавать своих людей без земли, а «при переходах имения от одного к другому писать не иначе, как упоминая, что продал, подарил или по духовной передал и в раздел отдал состоящую землю с устройством и заведением, с правом владения живущих при том имении... Крестьяне должны состоять в полном повиновении помещика, а без того порядка в их быте, равно и в оном хозяйстве быть не может» (Проект помещика Ростовского уезда Ивана Шабельского; прилож. № 2 к книге В. И. Писарева. - Ликвидация крепостного права в Приазовье, изд. «Прибой», Ростов-Дон - Москва, 1924).

Шабельский милостиво соглашался, впрочем, чтобы впредь телесные наказания над крестьянами вершил не помещик, а «их (крестьян) общество или полиция».

Интересна точка зрения уже упоминавшегося нами донского помещика-предпринимателя И. С. Ульянова. В связи с обсуждением вопроса о крестьянской реформе Ульянов высказывался за сохранение общины по той причине, что без нее «много земли пойдет на дороги для проезда к своим полям», а также из боязни, что «при отдельном владении появится пролетариат, потому что земля будет сбываться».

Общая точка зрения большинства помещиков была выражена в постановлении собрания дворян Ростовского уезда от 4 марта 1858 г.:

«1. Отделить на каждую ревизскую душу мужского пола для их пользования по 2 десятины, считая в том числе двухпольное поле и сенокос, за что крестьяне обязаны отбывать помещику 3-дневную (в неделю) работу на своем иждивении.

2. Дворовым людям положить жалованье, из которого половинную часть отсылать в кредитные учреждения на тот предмет, что они могут при переходном состоянии за деньги, находящиеся в приходе, приобретать себе угодья.

3. Усадьбы крестьянские оставить в собственности владельца, а крестьяне же до переходного состояния пользовались бы этими усадьбами безвозмездно»... (Проект помещика Ростовского уезда Ивана Шабельского; прилож. № 2 к книге В. И. Писарева. - Ликвидация крепостного права в Приазовье, изд. «Прибой», Ростов-Дон - Москва, 1924)

О том, что представляла собой реформа 1861 г. в Подонье-Приазовье, говорят данные архива мировых посредников Ростовского уезда. Сто помещиков владели здесь до реформы 124843 дес. земли с числом жителей в помещичьих имениях (крестьян и дворовых) - 9212 мужчин и 9268 женщин. Крестьян мужского пола (без дворовых) насчитывалось 8526 чел., из которых землей по уставным грамотам были наделены 7808 чел. Общее количество надельной земли составляло 23261 дес. т. е. в среднем лишь 3 дес. на душу (в общем, 17% всей помещичьей земли).

Кабальные для крестьян условия наделения их землей варьировались на все лады в уставных грамотах, определявших поземельные отношения между донскими помещиками и крестьянами, получавшими помещичью землю за выкуп.

Для примера укажем на опубликованную одним из исследователей уставную грамоту, подписанную помещиком Пеленкиным и временнообязанными крестьянами деревни Петровской, Ростовского уезда. Пеленкин, владевший до реформы 680 дес. земли, «великодушно» заявлял в договоре о прекращении обязательных отношений крестьян к нему и «уступал» сельскому обществу из причитающихся ему (Пеленкину) с них (крестьян) одной пятой части выкупной ссуды - 1440 руб. серебром - третью часть этой суммы (480 руб.). В ответ на это крестьяне (сельское общество) принимали на себя обязательства: 1) 960 руб. серебром (1440-480=960 руб.) внести Пеленкину в течение 3-х лет на основе круговой поруки и платить в два срока: 15 марта и 1 октября; 2) засеять и заволочить в 4 бороны всю владельческую землю крестьянским рабочим скотом, посев проводить добросовестно, и если при всходе поле окажется дурно засеянным по «крестьянскому нерадению», то общество платит штраф по 10 руб. серебром за каждую плохо засеянную десятину; 3) в течение трех лет ежегодно отвозить проданный помещиком хлеб на расстояние 15 верст в количестве 100 четвертей; 4) до окончания срока условия высылать ежегодно по требованию помещика во владельческую усадьбу 14 женщин» (В. И. Писарев. - Ликвидация крепостного права в Приазовье, изд. «Прибой», Ростов-Дон - Москва, 1924).

Помещики выговаривали себе в уставных грамотах право переселять крестьян по своему усмотрению на другие земли в пределах имения, привлекать их к хозяйственным работам в усадьбе помещика и пр.

Помещица Ульянова «даровала» крестьянам по 1/4 причитавшегося им душевого земельного надела, за что крестьяне «добровольно» обязались «отказаться навсегда» от остальных 3/4 надела, потеряв на этом в пользу Ульяновой свыше 420 дес. земли. «Излишние» земли Ульянова и ее муж (И. С. Ульянов) широко сдавали крестьянам в обработку. За право распашки крестьяне платили от 80 коп. до 1 руб. 20 коп. за десятину.

Приспосабливаясь к изменившейся обстановке, Ульяновы внедряли у себя новые сельскохозяйственные культуры, пытались применять передовую сельскохозяйственную технику. В целом же в их хозяйстве основным содержанием эволюции было,-- говоря словами В. И. Ленина,- «перерастание крепостничества в кабалу и в капиталистическую эксплоатацию...» (В. И. Ленин. Соч., том 13, изд. 4-е).

Таким образом, в Подонье-Приазовье, как и во всей России, пресловутое «освобождение» было бессовестнейшим грабежом крестьян, было рядом насилий и сплошным надругательством над ними... По случаю «освобождения», крестьян заставили «выкупать» их собственные земли, причем содрали вдвое и втрое выше действительной цены на землю» (В. И. Ленин. Соч., т. 17, изд. 4-е).

В общем, после крестьянской реформы 1861 г. каждый «освобожденный крестьянин получил надел всего от 0,75 до 4,5 дес. земли» (На Дону реформа 1861 г. «освобождала» 159661 «душу» мужского пола. Основная масса крепостных падала на Миусский и Донецкий округа. На одного помещика-крепостника в 1834 г. приходилось от 7 до 82 крестьян мужского пола. В результате реформы из 159661 крестьян 120684 чел. получили в среднем по 4,8 дес. на душу; 24363 чел. - по 2,03 дес.; 6528 чел. - по 0,4 дес, а 8356 чел. вовсе не получили земельных наделов. В среднем на надельную душу пришлось 3,5 дес. земли, причем к 1905 г. средний размер крестьянского надела уменьшился по области до 1,3 десятин).

Обнародование «манифеста» 19 февраля 1861 г. и последующие действия властей и помещиков вызвали и в Подонье-Приазовье взрыв протеста и возмущения среди обманутых в своих надеждах крестьян. Так, помещик М. Сарандинаки подавал мировому посреднику многочисленные жалобы на самовольную запашку крестьянами помещичьей земли, рубку помещичьего леса, покос камыша, травы. Из крупного имения Норецкого шли жалобы, что только с 30 июля по 1 августа 1861 г. крестьяне пропустили 875 рабочих дней, а, работая, отбывали и сдельную повинность «по своему произволу», пахали «неимоверно нерадиво, земля лишь только прикрывается бороздами сохи». Помещица Новодворская жаловалась, что с изданием манифеста «исчезло в крестьянах всякое усердие к работам».

Когда один из управляющих помещичьим имением в дер. Николаевке толкнул крестьянина Ивана Ткаченко «в шею», тот поднял большие железные вилы с намерением заколоть управляющего. В ответ на попытку согнать с помещичьей земли рабочий скот крестьян, последние «в азартном виде», с цепами и вилами в руках, бросились на помещичьих слуг.

Помещик Пеленкин жаловался, что жена временнообязанного крестьянина дер. Петровской Елена Бугаенко разгородила часть забора помещичьего сада, а в ответ на протесты помещичьего садовника отвечала: «Прошло уже время, что опрашивали у господ»; за попытку же садовника идти с доносом к помещику Бугаенко палкой разбила садовнику голову до крови.

Власти обрушивали на крестьян всевозможные репрессии.

Кроме того, в помощь «увещевавшим» мировым посредникам, по указу церковных властей, были вызваны приходские священники, но и «слово божие» не помогало делу.

Помещик Павел Сарандинаки писал: «Я полагаю только одно: бежать из имения, в котором личная безопасность не ограждена никем». Ростовский предводитель дворянства просил о немедленной присылке войск, чтобы внушить им (крестьянам) должное повиновение и исполнение своих обязанностей.

Началось расквартирование воинских частей по имениям.

Волнения крестьян охватывали селение за селением. В экономии графини Клейнмихель крестьянами был убит управляющий имением. Попытки мирового посредника 1-го участка (в который входили Ростов, Таганрог и 22 селения Ростовского уезда) увещевать крестьян завершились тем, что они «дозволили себе с явным пренебрежением и грубыми ответами всей толпою поворотиться и выйти со двора, оставив его одного». Взбунтовавшиеся крестьяне помещика Ефремова «не внесли никаких платежей, не слушали увещеваний ни сельских, ни волостных властей, ни мировых посредников» («Донцы XIX века», Новочеркасск, 1907).

Озлобленные неповиновением крестьян, помещики зверски мучили их, издевались над ними. Наследники помещика Семенова сажали находившуюся у них в услужении малолетнюю девочку Татьяну голой и голодной «в кордегардию». Генеральша Полтинина била крестьянку Верменкову головой об печку. Помещик Коваленский избил крестьянина Посрибиченко нагайкой за то, что тот не снял при встрече с ним шапки. Другой «барин» из рода помещиков Коваленских избил сельского старосту так, что даже мировой посредник 2-го участка отметил, что «осмотрев побои, нанесенные старосте, трудно поверить, что можно было так изуродовать и истерзать человека».

Обманутые и горько разочарованные пресловутой реформой, крестьяне продолжали волноваться долгое время. И среди крестьян Приазовья прошел слух, что через два года, к 19 февраля 1863 г., надо ждать «новой воли», той самой «новой воли», «второй воли», «истинной воли», о которой царь Александр II, принимая старшин обществ временнообязанных крестьян Полтавской губернии, говорил 15 августа 1863 г.: «Ко мне доходят слухи, что вы ожидаете «другой воли». Никакой другой воли не будет, как та, которую я вам дал. Исполняйте, что требуют закон и Положение. Трудитесь и работайте, будьте послушными властям и помещикам».

При всей напряженности обстановки крестьянские волнения в 1861 -1863 гг. не переросли в Придонье-Приазовье в открытые возмущения, как это было в ряде мест России (с. Черногай, Тамбовской губернии; с. Бездна, Казанской губернии). В Подонье-Приазовье одного факта прибытия войск или репрессивных мер местных властей и самих помещиков оказывалось достаточно для «наведения порядка».

Здесь сказались не только характерные для всей России забитость и разобщенность деревенской массы при отсутствии на политической арене пролетариата. На Дону и в Приазовье возможность активных выступлений крестьян была еще более ограниченной в связи с относительно незначительным количеством крепостных, живших при этом в окружении преимущественно казачьего населения, не знавшего крепостного права и организованного в военное сословие, наделенное царизмом особыми привилегиями. Сказывалась и известная оторванность, изолированность Дона и Приазовья от общерусских губерний.

Отмена крепостного права и вступление России на путь капиталистического развития властно потребовали от правительства соответствующих преобразований и для Донского края. Высочайшая грамота 8 сентября 1863 г., последовавшая в ответ на «некоторое брожение умов», торжественно подтверждала «права и преимущества казачьего войска и нерушимость существующего образа его служения».

Вместе с тем, как и по всей России, в Подонье-Приазовье началась полоса реформ.

В 1863 г. последовало избрание от каждой станицы депутатов для составления замечаний (через Особый комитет по пересмотру Положения 1861 г.) на новый проект Положения в Войске Донском. В январе 1868 г. был издан закон о пре­доставлении донским помещикам и дворянам права полной потомственной собственности на отведенные им земли с разрешением отчуждать их по своему усмотрению. Закон этот сыграл существенную роль в экономической жизни Дона, так как предоставил, в частности, возможность зажиточной части иногородних (пришлых) крестьян приобретать землю у помещиков в свою собственность.

Срок полевой службы казаков был сокращен с 25 до 15 лет в связи с военной реформой в России, проведенной при военном министре Д. А. Милютине. (1 января 1874 г. был утвержден новый устав о воинской повинности. Взамен прежних рекрутских наборов, в России была введена всеобщая воинская повинность и установлены новые сроки службы в войсках). В сочетании с ранее произведенными военными преобразованиями реформа ставила целью создать армию, которая в организационном и техническом отношениях соответствовала бы потребностям и интересам капиталистической России.

Были изданы также узаконения, предоставлявшие возможность казакам выходить из Войска, переселяться в другие казачьи Войска или даже служить вне таковых.

В 1866 г. было создано Управление горного и соляного промыслов; в 1867 г. образовано Грушевское горное поселение (преобразованное затем в г. Александровск-Грушевский, - ныне г. Шахты).

В 1869 г. последовало облегчение условий и расширение правил, разрешавших казакам вступать в «Общество торговых казаков», т. е. в число торговцев-предпринимателей. Общество пыталось сосредоточить всю торговлю на Дону в руках представителей казачества. Однако осуществить это не удалось: в период развития капитализма огромную роль в торговых операциях стало играть иногороднее, или пришлое купечество.

В 1870 г. на Дону было открыто первое товарищество потребителей, а еще через год - новочеркасское общество взаимного кредита. В 1871 г. в Области Войска Донского начали функционировать мировые суды, а в 1873-1874 гг. - Новочеркасский и Усть-Медведицкий окружные суды. В 1876 г. последовало открытие действий земских учреждений, о судьбе и деятельности которых будет сказано ниже.

Совершенно бесспорно, что крестьянскую реформу 1861 г. проводили крепостники, и она была реформой крепостнической. И все же «это был шаг по пути превращения России в буржуазную монархию... Поскольку крестьянин вырывал­ся из-под власти крепостника, постольку он становился под власть денег, попадал в условия товарного производства, оказывался в зависимости от нарождавшегося капитала. И после 61-го года развитие капитализма в России пошло с такой быстротой, что в несколько десятилетий совершались превращения, занявшие в некоторых старых странах Европы целые века» (В. И. Ленин. Соч., т. 17, изд. 4-е).

При всех особенностях Подонья-Приазовья отмена крепостного права значительно содействовала вступлению этого края на путь капиталистического развития, что сглаживало в известной степени былую замкнутость и обособленность Области Войска Донского от общерусских областей и губерний.

«Развитие промышленности в центральной России и развитие торгового земледелия на окраинах стоят в неразрывной связи, создают взаимно рынок одно для другого. Промышленные губернии получали с юга хлеб, сбывая туда продукты своих фабрик, снабжая колонии рабочими руками, ремесленниками... Только благодаря этому общественному разделению труда поселенцы в степных местностях могли заниматься исключительно земледелием, сбывая массы зерна на внутренних и особенно на заграничных рынках. Только благодаря тесной связи с внутренним и с внешним рынком могло идти так быстро экономическое развитие этих местностей; и это было именно капиталистическое развитие, так как наряду с ростом торгового земледелия шел так же быстро процесс отвлечения населения к промышленности, процесс роста городов и образования новых центров крупной промышленности» (В. И. Ленин. Соч., т. 3, изд. 4-е).

Дон и Приазовье тем быстрее вовлекались в орбиту капиталистического развития, что имели крупные природные ресурсы, тяготели к портам Азовского моря, а экономика края не была обременена пережитками крепостничества в той степени, которая была характерна для экономики центральных областей России. Кроме того, на Дону к моменту отмены крепостного права еще имелись значительные земельные резервы и, как мы видели, была налицо большая, нежели в иных местностях России, обеспеченность землей казачества. Естественно, поэтому, что здесь, на Дону, были налицо все данные для быстрого развития капитализма, И действительно, в качестве одного из молодых районов российского капитализма Дон развивался весьма быстро. К Дону приложима характеристика Юга нашей страны, данная В. И. Лениным в его классическом труде «Развитие капитализма в России»:

«Насколько Урал стар и господствующие на Урале порядки «освящены веками», настолько Юг молод и находится в периоде формирования. Чисто капиталистическая промышленность, выросшая здесь в последние десятилетия, не знает ни традиций, ни сословности, ни национальности, ни замкнутости определенного населения. В южную Россию целыми массами переселялись и переселяются иностранные капиталы, инженеры и рабочие»... (В. И. Ленин. Соч., т. 3, изд. 4-е).

В 1899 году В. И. Ленин указывал на южную полосу Европейской России, как на район быстрого развития торгового земледелия: «... степные окраины, - писал он, - были в пореформенную эпоху колонией центральной, давно заселенной Евр. России. Обилие свободных земель привлекало сюда громадный приток переселенцев, которые быстро расширяли посевы. Широкое развитие торговых посевов было возможно только благодаря тесной экономической связи этих колоний, с одной стороны, с центральной Россией, с другой стороны - с европейскими странами, ввозящими зерно» (В. И. Ленин. Соч., т. 3, изд. 4-е).

С развитием капитализма и превращением Дона в крупный район торгового земледелия резко изменилась и направленность сельского хозяйства области. До 50-60-х гг. XIX века при наличии на Дону зерновых и других посевов преобладающей отраслью сельского хозяйства являлось все же скотоводство, развитию которого способствовала малая плотность населения на степных просторах Дона. Пореформенный период, на много увеличивший численность населения Дона (вследствие притока выходцев из других местностей России) и связавший этот край с внутренними и внешними рынками, обусловил резкое и быстрое (особенно в 90-х гг.) развитие ры­ночных полевых культур, в первую очередь - зерна.

Что касается животноводства, то оно теперь все больше теряло на Дону значение самостоятельной отрасли хозяйства, превращаясь из промышленного скотоводства в потребительское - в поставщика тягловой рабочей силы (рабочие лошади и волы), или товарно-молочное (вокруг городов).

Насколько быстро Область Войска Донского превращалась в аграрно-сырьевую базу Российской империи, видно из темпов расширения посевных площадей. Если взять посевную площадь на Дону в 80-х гг. XIX в. за 100%, то она в 1901 г. составит 284,7%, в 1905 г. - 335,4%, в 1911 г. - 410,0%, в 1913 г. - 417,8%.

Не менее показательно и то, что, если в 1916 г. на 100 душ населения царской России приходилось 86 дес. посева, в том числе пшеницы - 19,8 дес. и ячменя - 10,2 дес, то на Дону в том же 1916 г. на 100 душ населения имелось 166 дес. посева, из них 78,7 дес. пшеницы и 40,1 дес. Ячменя («Народное хозяйство Ростовской области за 20 лет»).

В области международной торговли Дон специализировался главным образом на производстве и сбыте пшеницы и ячменя. По данным за 1908-1911 гг., отсюда вывозилось ежегодно по железным дорогам за границу 63% всего товарного хлеба, а на внутренние рынки страны - лишь 37% («Экономические районы Юго-Востока Европейской России», Р. н-Д., 1918). За тот же период ежегодный вывоз хлеба за границу водным путем составлял в среднем: из Таганрога - 32267 тыс. пудов, из Ростова - 81121 тыс. пудов («Статистический справочник Юго-Востока России», Р. н-Д., 1923).

Особенностью Дона, в отличие, скажем, от центральных и восточных районов России, являлось то, что здесь развитие капитализма в сельском хозяйстве во многом шло по американскому пути, а не по прусскому, что соответствовало быстроте «развития производительных сил на наиболее свободном и богатом землей юге» (Глубоко изучив вопрос об аграрных отношениях в Америке, Германии, России и других странах, Ленин определил два пути развития капитализма в сельском хозяйстве: прусский и американский. Подробно о прусском и американском путях развития капитализма в сельском хозяйстве см. В. И. Ленин, Соч., т. 13, изд. 4-е.

На Дону не было «крепостнических» хозяйств такого размера, как в других местностях России, и здесь развитие капиталистических отношений в деревне поэтому не отягощалось пережитками крепостничества в такой мере, как в других районах страны, хотя и в донской деревне крестьянство испытывало на себе такие пережитки крепостничества, как испольщина, отработки и скопщина ) (Ленин). Быстро развивалось на Дону капиталистическое фермерское хозяйство богатеев из верхов пришлого населения.

По данным первой всеобщей переписи населения 1897 г., в Области Войска Донского было 147 волостей, 122 казачьих станицы, 5 городов и 1 посад (Азов) (Первая всеобщая перепись населения Российской империи 1897 г. XII. Область Войска Донского. СПБ. 1905. стр. III-XII) при населении в 2564,2 тыс. чел., тогда как в 1890 г. население области составляло 2078,9 тыс. чел.

В составе всей массы населения казаков было 1026263 чел., или 40%; крестьян - 1222621 чел., или 48%; мещан (в основном - рабочие и ремесленники) - 244867 чел., или до 10%; потомственных и личных дворян насчитывалось 31116 чел.

С развитием капитализма приток «иногородних» на Дон все более и более увеличивался, в связи с чем удельный вес собственно казачьего населения здесь все более и более снижался. Так, если в 1859 г. на долю казачьего населения приходилось свыше 65% общей численности населения, то в 1912 г. на 3142,6 тыс. общего числа жителей насчитывалось казаков 1392,3 тыс. чел., или 44,3%.

При этом войсковое сословие значительно преобладало над невойсковым в 1-м и 2-м Донском, Усть-Медведицком, Хоперском округах.

В Донецком и Сальском округах войсковое и невойсковое население было почти равным по своей численности, с небольшим превышением для войскового населения.

Что касается округов Черкасского, Ростовского, Таганрогского, то здесь резко, особенно в Ростовском и Таганрогском округах, преобладало невойсковое сословие как например в 1911 г.:

¹ (Состав и рост населения Области Войска Донского за 10 лет (1902-1911 гг.), СОВДСК, вып. XI, Новочеркасск, 1914).

Снижение удельного веса казачьего населения на Дону шло главным образом за счет быстрого увеличения здесь крестьянского населения, в основной своей массе состоявшего из так называемых «иногородних».

Так, старожилых крестьян (крепостных) на Дону в 1811 г. было 76857 чел.; в 1858 г.-146089 и ко времени реформы 1861 г. -159661 чел.

Крестьяне-старожилы, наделенные землей после реформы, составляли категорию «коренного» крестьянского населения на Дону. Крестьяне, приходившие на Дон уже после отмены крепостного права, считались пришлыми, иногородними.

Отмена крепостного права и развитие капитализма в России сопровождались значительным отходом крестьянского населения из деревень. «Отходило» в массе своей пролетаризирующееся крестьянство, вынужденное прибегать к продаже своей рабочей силы на стороне. Одна часть крестьян-отходников оседала в промышленности и торговле, другая - в сельском хозяйстве различных районов.

Чтобы отлучиться за пределы своего уезда, крестьянин обязан был получить паспорт. Показательно среднее число паспортов, выданных на каждые 1000 крестьян юго-восточных районов (области Астраханская и Донская):

²(Материалы высочайше утвержденной 16 ноября 1901 г. Комиссии, ч. III. СПБ, 1903)

Из приведенных данных видно, что в 1891-1900 гг., когда в России быстрее стала развиваться капиталистическая крупная промышленность, количество «отходников» из деревень юго-восточных районов составляло 26,3 на каждые 1000 душ крестьянского населения.

Насколько быстро возрастала после 1861 г. численность крестьянского иногороднего населения на Дону видно, в частности, из того, что за период с 1861 г. по 1880 г. количество казачьего населения возросло на 32%, местного крестьянского (коренного) - на 30%, тогда как численность иногороднего населения увеличилась в 16 с лишним раз.

Лишь начиная с 1893 г. приток на Дон иногороднего населения, все с большим и большим трудом находившего себе здесь средства к существованию, начинает падать и до начала XX века можно наблюдать даже уход с Дона на Кубань, Терек, в Сибирь некоторой части ранее прибывших сюда крестьян разных губерний.

В 1914 г. крестьянское население на Дону (коренное и иногороднее) составляло уже 53% общей численности населения и, несомненно, оно было бы еще более многочисленным, если бы не мероприятия правительства, направленные к тому, чтобы, путем сохранения некоторых привилегий казачества, сдерживать слишком быстрый рост крестьянского населения на Дону.

В Области Войска Донского свыше 80% всей земельной площади ее принадлежало «Войску», казакам (Войсковые земли области, в свою очередь, подразделялись в основном на земли собственно войсковые (23%) и юртовые, т. е. принадлежавшие станичным обществам (57%)(), хотя казачество составляло здесь немногим более, а в начале XX в. - и менее половины сельского населения области. Во владении же крестьянства, составлявшего около, а потом - и свыше половины сельского населения Дона, находилось лишь до 10% всей земельной площади.

Среди крестьян на Дону наихудшим было материальное и правовое положение именно пришлых, т. е. «иногородних», задыхавшихся в тисках малоземелья, жестоко эксплоатировавшихся кулаками-казаками и кулаками-крестьянами, подвергавшихся произволу станичных властей. Даже за одно только право проживания на земле «Войска» иногородние, в дополнение ко многим другим налогам, платили особый обременительный налог («посаженная плата»).

Иногородние на Дону, занимавшиеся сельским хозяйством, проживали в большинстве своем во «временных поселениях» на войсковых землях, в отдельных селениях на арендованных землях того или иного станичного юрта или среди казачьего населения в хуторах и станицах.

Скупая частновладельческие земли и арендуя земли войсковые и станичные, сколачивала свое благополучие верхушка иногороднего крестьянства - кулаки, богатеи. Основная же масса иногородних была представлена сотнями тысяч безземельных и совершенно бесправных крестьян. В 1917 г. из 55894 хозяйств иногородних крестьян на станичной и войсковой территории до 95% хозяйств (300000 человек!) не имели земли вообще, свыше 58% не имели рабочего скота (Ср. Е. П. Савельев. - «Крестьянский вопрос на Дону в связи с казачьим», Новочеркасск, 1918).

Стремясь сгладить остроту классовой борьбы среди донского казачества и подменить борьбу классов борьбой сословной, царское правительство умышленно разжигало вражду между казаками и иногородними, натравливало одних на других.

Однако вопреки стремлению царизма сохранить казачью общину, капитализм размывал ее, и процесс социальной дифференциации и казачьего и крестьянского населения Дона углублялся с каждым днем.

Прав был Г. В. Плеханов, живший некоторое время в 70-х годах XIX в. на Дону и пытавшийся вести среди казаков революционную работу, когда он, подвергая впоследствии критике народнические взгляды на «общинный социализм», писал: «У донских казаков теперь столько земли, сколько было бы её у наших крестьян после народной (народовольческой тож) революции. Ее приходится почти по 30 дес. на душу. Земля эта принадлежит не отдельным лицам, даже не отдельным общинам, а всему «славному войску». Спрашивается, - обнаруживают ли донские казаки склонность заводить коммунистическое хозяйство? Насколько нам известно, - не коммунистические, а буржуазные стремления все более и более усиливаются в их среде. Может быть, это будет отнесено за счет «разлагающего влияния государства». Ну, так ведь было время, когда влияние это почти равнялось нулю; почему же тогда не приходили они к коммунизму? Им мешал военный быт? Вообразите же себе, что казаки, совсем избавленные от военной службы, целиком предались мирным занятиям. Что было бы в таком случае? Мы скажем вам - что: тотда-то началось бы усиленное разложение существующих в среде казаков остатков первобытного коммунизма, тогда-то и приблизилось бы царство буржуазии.

Многоземелье не спасло казаков от возникновения неравенства, а с ним-эксплоатации бедного богатым. Совсем напротив: многоземелье само способствовало возникновению неравенства» (Г. В. Плеханов. - Наши разногласия, Госполитиздат, М., 1938).

Общинное земледелие и наличие формальной уравнительности в распределении надельной земли в казачьей общине нисколько не устраняло вопиющего экономического неравенства и связанной с ним острой классовой борьбы внутри самой общины (Говоря о казачьей общине, чрезвычайно важно указать, что до 1S69 г. во всех станицах практиковалось так называемое «вольное земледелие», при котором станичное общество, в чьем юридическом владении находилась юртовая земля, уравнительных переделов на «паи» официально не производило. Эта особенность отличала казачью общину того времени от крестьянской земельной общины с характерными для последней Уравнительными переделами. После 1869 г. положение меняется, и к 90-м годам XIX в. переделы земли на паи применялись уже во всех станицах Дона, сопровождаясь все более обостряющейся жестокой борьбой между маломощными и зажиточными казаками). С каждым новым переделом земли все большее и большее количество ее попадало в руки кулаков, располагающих деньгами, рабочим скотом, сельскохозяйственными машинами. Кулаки-арендаторы сосредоточивали в своих руках значительные земельные площади и образовывали хутора на землях станичных юртов. Если казак-владелец земли после сдачи ее в аренду находился в отлучке, то, возвращаясь, он встречал прикрытый разными предлогами отказ вернуть надел по истечении срока аренды или же ему «возвращали» надел в другом месте за счет худшей земли. На требования бедняков о разделе земли на паи следовал циничный ответ: «Теперь у нас только некоторые из граждан бедны, а когда разделим землю - будем все бедны». Одним из источников расширения кулацких хозяйств «крепких» казаков являлась льготная аренда ими запасных войсковых земель.

Положение 1869 г. сделало попытку расширить территорию всех станичных юртов с таким расчетом, чтобы довести земельную норму на душу мужского пола казачьего сословия до 30 дес, как того требовало Положение 1835 г. Но войсковых земель, широко расхищенных раньше верхушкой казачества, было для этой цели уже недостаточно.

Фактический размер казачьего надела в 80-х гг. XIX в. составлял в среднем, вместо положенных 30 дес., не свыше 19 дес. на душу, а, в 90-х гг. - от 9 до 13 дес. на душу.

На 1 января 1873 г. под потомственные владения офицеров и чиновников было роздано из фонда войсковой земли до 1200 тыс. дес. Помимо этого, под помещичьи земли было отмежевано до 1600 тыс. дес.

В конце XIX века 782658 дес. земли было закреплено за частными коннозаводчиками; 91 из них содержал на этих землях 43526 лошадей.

«Грамоты утверждают, а атаманы расхищают» - метко гласила казачья пословица.

Юртовых земель вскоре оказалось далеко недостаточно для того, чтобы каждый казак-домохозяин мог расширить свою пашню до желаемых размеров в пределах установленной земельной нормы. Богатый казак, имевший большой живой и мертвый инвентарь и пользовавшийся наемным трудом, всегда был первым в поле, мог запахать наибольшую площадь, притом самой лучшей земли, которая и оставалась в его распоряжении. Что же касается менее самостоятельных казаков, то для вспашки даже небольшой площади они были вынуждены «спрягаться» по два-три хозяина на один плуг или идти в работники к зажиточным казакам.

На земском собрании в 1878 г. гласный Тетервятников утверждал, что на Дону свирепствует «хозяйственный кризис» и что «в отдельных станицах... целые тысячи десятин казачьей юртовой земли... перешли в руки кулаков и в этих станицах возник новый вид крупного землевладения, рядом с зарождающимся среди казачества пролетариатом».

Дело дошло до того, что, например, в Донецком округе казаки-бедняки сдавали за 25 руб. свой пай в аренду на 10 лет, а сами превращались в батраков у кулацкой верхушки казачества.

«Земля,- констатировал М. Харузин (видный дореволюционный исследователь земельных отношений на Дону),- несмотря на то, что она принадлежит всей станице (казачьей общине. - Б. Л.), на деле вся или по крайней мере лучшая ее часть оказывается в руках немногих. Так, в станицах Петровской и Тепикинской некоторые... не имеют и сажени земли, несмотря на свое старание иметь ее, тогда как другие на один пай ее захватывают по 400-500 десятин» (М. Харузин. - Сведения о казачьих общинах на Дону. Вып. I, М.. 1885).

Из 21802 казачьих хозяйств 9 станиц Донецкого, Хоперского, Усть-Медведицкого округов Области Войска Донского (данные 90-х годов XIX в.) 10310 хозяйств (47,3%) имели достаточное количество рабочего скота, 8334 хозяйства (38,2%) испытывали недостаток в рабочем скоте, 2192 хозяйства (10%) занимались земледелием, не располагая рабочим скотам, a 966 хозяйств (4,5%) совершенно не имели возможностей к обработке земли и не вели посевов (В. И. Писарев. - Классовое расслоение донской станицы в последней четверти XIX века. Труды Сев.-Кав. Ассоц. н.-и. институтов,, № 43, Р. н.-Д., 1928). По данным, относящимся к концу прошлого столетия, в 3-х станицах Хоперского округа 14% казачьих хозяйств совсем не имело рабочего скота, 11% хозяйств имело по одной лошади (без волов), 8% - по две лошади (без волов), 19% хозяйств имело по одному волу, 23% - по два вола, 13% - по три вола, 5%- по четыре вола, 0,5% - по десяти волов, а 6,5% хозяйств располагали и лошадьми и волами.

Показательно, что в отдельных случаях казака, «прирожденного землевладельца, профессионального воина и верного слугу престола» можно было встретить уже среди фабрично-заводского люда. Характерно свидетельство старого большевика П. Смидовича, который в конце XIX столетия, получив профессию электромонтера, пошел в гущу рабочих вести среди них революционную агитацию. На строящемся Керченском металлургическом заводе, по его словам, в массе рабочих царило «разнообразие племен, наречий, настроений». Здесь и «оторванный от земли великорусский мужичок, зарабатывающий кочегаром... и ремесленник из соседнего города, променявший свою свободу в собственной мастерской на заводскую сутолоку. Здесь и забредший с севера мастеровой с выбитым глазом или оторванным пальцем («целые, хорошие» рабочие неохотно заезжают в эту глушь). Здесь и казак с Дону, рассказывающий удалые истории про угон табунов и про смелых казачек» (П. Смидович. - Рабочие массы в 90-х годах. Изд-во «Молодая гвардия», М., 1930).

Каждый очередной передел земли отдавал в руки кулаков-мироедов все новые и новые «лакомые куски». Росло число кулаков-арендаторов земли, державших в своих цепких руках значительное количество паев и тяжко эксплоатировавших бедняков.

Одни казаки отрывались от земли, не будучи в состоянии продолжать ведение своего хозяйства. У других казачьи паи отходили в распоряжение станичного общества за помощь в снаряжении на военную службу (Вот один из характерных приговоров станичного сбора (ст. Гундоровская, 30 августа 1906 г.): «Так как у некоторых граждан хуторскими атаманами за долги станице описаны, как у упорных неплательщиков, земельные паи или часть их, то поручить станичному атаману и его помощникам и тем же хуторским атаманам по надлежащему опубликованию продать паи с аукционного торга и деньги обратить по принадлежности на пополнение станичных долгов»). В результате этого возрастало число беднейших хозяйств, совершенно не имевших своих посевов, а земельные паи, принадлежавшие прежде рядовым казакам, пополняли и без того огромный земельный фонд, сосредоточенный в руках кулацкой верхушки.

Любопытно, что в начале 900-х годов экономическое положение казачества заинтересовало австро-венгерского консула в Ростове-на-Дону. Имея целью информировать по этому вопросу свое правительство, консул на основе официальных, тогда еще не опубликованных данных специальной правительственной комиссии в своем отчете правительству Австро-Венгрии делил казачество на три группы. К первой группе (31580 семей) относились казаки, которые самостоятельно несли расходы по снаряжению на военную службу; ко второй группе (64368 семей) причислялись казаки, которые были вынуждены для этой цели продавать имущество и даже сдавать в аренду принадлежащие им земельные наделы, и, наконец, в состав третьей группы (47437 семей) входили казаки, не имевшие никаких средств к снаряжению на службу.

Говоря о военной службе казаков (основанной на полной всеобщности ее отбывания), надо отметить, что эта служба, налагавшая заметный отпечаток на всю жизнь трудового казачества, справедливо рассматривалась им как тяжелое бремя, которое он нес за пользование землей, за право на жизнь. Мало того, что казак выбывал из семьи на длительный срок, - от него требовалось еще нести большие расходы на снаряжение для службы.

При поступлении на военную службу казак обязан был являться на призывной пункт со своей лошадью, обмундированием и пр. Подсчитано, что в 80-х гг. XIX века донской казак издерживал на снаряжение 300-350 руб. На низы казачества это, естественно, ложилось чрезвычайно тяжелым бременем, вело к подрыву хозяйства, вызывало массовое обнищание трудящихся казаков и рост недовольства в их среде.

Такой порядок несения военной службы, характерный для давно уже отжившего свой век феодального уклада, нарочито сохранялся царизмом, стремившимся создать из казачества особую военную касту.

Заметим, что после того, как срок службы казаков в полевом разряде был определен в 15 лет, устанавливался такой порядок несения службы: все казаки с 18-летнего возраста зачислялись на 3 года в приготовительный разряд малолетков, или «сиденочных казаков», обязанных возить почту, доставлять пакеты, состоять для технической помощи в командировках по делам станичного правления и пр. В 20 лет казак принимал присягу, и с этого времени начиналась его полевая служба, по окончании которой казаки на 7 лет поступали в разряд внутреннеслужащих, т. е. несли службу внутри Войска (этапную, караульную, при полицейских управлениях, лазаретах и т. п.). Обычно срок фактической внутренней службы был годовым; по истечении года казаки распускались по домам, с сохранением за Войском права привлечения их вновь к внутренней службе при возникшей на то надобности.

Под влиянием участившихся случаев неявки казаков на призыв со своим снаряжением правительство вынуждено было предпринять специальное обследование казачьих хозяйств. Работавшая в 1898 г. комиссия под председательством генерала Маслаковца (которого уж во всяком случае нельзя заподозрить в желании преувеличить бедственное состояние трудовых казачьих хозяйств) была вынуждена констатировать, по данным обследования 10 донских станиц, что только 22% казаков этих станиц без особого труда несут расходы по снаряжению, 45% для сбора на военную службу продают свое имущество, а для 33% казаков расходы по снаряжению являются совершенно непосильными («Казак должен иметь своего коня, седло, шашку, пику или дротик, ружье и пр. У него и мундир должен быть исправный - чекмень и штаны с красными лампасами. Но между казаками есть и бедные, которым не на что справить всего этого. И вот сколько слез бабьих прольется на станичном смотру из-за каких-нибудь неисправных штанов или кивера, проеденного молью. А старики и атаман требуют, чтобы все было исправно - и вот казачки воют на всю станичную площадь». (Д. Л. Мордовцев, «Донские казаки», - «Живописная Россия», т. VII, ч. II, 1899). В 1898 г. за долги, образовавшиеся вследствие снаряжения казаков на службу, станичные правления сдали в аренду паи 5455 казаков-домохозяев. Тяжело сказывались на казачьи хозяйства также такие особенности военной службы казаков, как учебные занятия малолетков, майские лагерные сборы 2 и 3 очереди и т. п.).

Однако все, что «изыскала» комиссия под председательством генерала Н. А. Маслаковца, свелось, главным образом, лишь к таким малоощутительным мероприятиям, как получение права освобождать от действительной службы единственных кормильцев в семье, сокращение лагерных сборов, облегчение порядка отпуска льготных казаков из мест их жительства, назначение пособия на приобретение лошади при призыве казака на службу и т. п. Разумеется, все эти меры были явно недостаточными для того, чтобы приостановить начавшийся распад военного казачьего сословия как опоры царизма.

Из приведенных данных становится ясно, что воспевавшееся рядом буржуазных ученых на все лады экономическое благосостояние Войска Донского было в действительности характерным лишь для богатой, кулацкой части казачества, а вовсе не для всего казачества. Становится ясной и лживость утверждений буржуазно-дворянской историографии, что причинами постепенного упадка казачьего земледелия являлись якобы «леность» казачества, действие закона убывающего плодородия, дробление паевых наделов, обусловленное будто бы не систематическим расхищением земель казачьей верхушкой, а естественным приростом мужского населения на Дону. Трудовое казачество с огромным напряжением сил вело свое хозяйство. В системе землепользования господствовали старые, дедовские устои. Отрицательно сказывались постоянные переделы. Губительно отзывалось на хозяйстве длинноземелье. Наделы многих хуторов представляли собой полоски до 50 верст длиной и в 300 саж. шириной (В хуторе Караичевом, станицы Гундоровской, ныне - Каменского района, паевая земля, напр., отводилась в 10 местах: 1-я делянка - 13 саж. в ширину, 2-я и 3-я - по 10 саж., 4-я и 5-я - по 20 саж., 6-я - 10 саж., 7-я - 3 саж., 8-я - 5 саж., 9-я - 1 аршин в ширину и 60 саж. в длину и 10-я - 18 саж. в ширину). Это затрудняло удобрение пашни, замедляло обработку земли и нередко губило урожай: хлеб гнил и прорастал, если не удавалось обмолотить его по хорошей погоде. Больше всего страдали, конечно, бедняки.

Раздробленные казачьи хозяйства не могли противостоять стихийным силам природы. На Дону в результате действия суховеев быстро заносились песком все большие и большие площади. На северо-востоке области от песчаных наносов буквально гибли целые казачьи хутора. Время от времени жители откапывали из-под песка свои сараи, хаты и сады, но вновь разбушевавшиеся ветры сводили эту работу на нет. Пески засыпали не только отдельные озера, но даже и речки (например pp. Гороховка, Черная и Зимовная в бывш. Донецком округе). Сколько-нибудь крупных ирригационных мероприятий никто не проводил. Из года в год на Дону все чаще появлялись такие характерные названия рек, как Сухой Еланчик, Сухой Несветай, Сухая Крынка.

Время от времени Область Войска Донского поражалась засухой, недородом, тяжелым неурожаем, вызывавшими недоедание и голод трудового казачества и крестьянства. Не говоря уже о страшных 1890-1891 годах, когда неурожай и голодовка охватили не только Дон, но и весь юго-восток России, Поволжье, черноземный центр, - на Дону большие недороды были в 1885-1886, 1889, 1892, 1895 1897, 1901, 1906-1908, 1911-1912 гг.

И хотя все большее ухудшение положения трудового казачества при царизме является совершенно бесспорным, это не дает, однако, оснований соглашаться с теми, кто, исходя из фактов глубокого классового расслоения казачества и обнищания широких кругов трудящихся казаков, делал преждевременный вывод, что все привилегии, предоставленные царизмом казачеству, впоследствии стали будто бы только миражем, мишурой.

Это, конечно, не так. Минимум привилегий сохранялся у казаков при всяких условиях и именно это отличало казачество в целом от русского крестьянства (Попутно с экономическими привилегиями царское правительство сохранило для казачества некоторые остатки прежних «демократических» форм казачьей общины («выборность» хуторских и станичных атаманов, хуторские и станичные сходы - намек на прежний войсковой круг у донцов)). Широко используя казачество в качестве опоры престола, царизм прилагал все усилия к тому, чтобы, укрепляя и поддерживая, прежде всего, казачью верхушку, вместе с тем, сохранить и казачью общину в целом постольку, поскольку это было возможным в условиях капитализма. При этом политика царизма подчеркивала, что казак, мол, является предметом «особой заботы» правительства, что его расценивают выше «обыкновенного» крестьянина и т. д.

Значительная часть казачества продолжала оставаться привилегированными мелкими землевладельцами. Величина казачьего пая вплоть до самой революции превышала средний земельный надел крестьянина от 3 до 10 раз.

В. И. Ленин в том и видел основную привилегию казачества, что оно было обеспечено землей в количестве, несколько раз превышающем наделы остальной массы землевладельцев. Владимир Ильич подчеркивал, что хотя казачество и является тем же крестьянством, но крестьянством, поставленным в особые условия сословной и областной замкнутости. В. И. Ленин оставил нам чрезвычайно ценное указание о том, что «раздробленность областей есть гарантия от революции» (В. И. Ленин. Соч., т. 13, изд. 4-е).

Это сознавало, конечно, царское правительство, которое, действуя по принципу «разделяй и властвуй», превращало отдельные казачьи войска в население замкнутой территории, организованное в определенное сословие.

«Если русское крестьянство (при помощи централизованного, а не «областного» пролетарского движения), - писал В. И. Ленин, - не сумеет разорвать рамок своей областной отчужденности, не сумеет организовать всероссийского движения, то революцию всегда будут разбивать представители отдельных, хорошо поставленных, областей, которых централизованная сила старой власти будет направлять в борьбу, смотря по надобности» (В. И. Ленин. Соч., т. 13, изд. 4-е).

Царское правительство наделяло казачество привилегиями, имея в виду исключительно практическую цель - подчинить его себе и превратить его в хорошо организованное военное сословие, послушную вооруженную силу, наиболее надежную часть царской армии.

Насаждая сословные привилегии и подкупая ими казачество, опутывая сознание казачьей массы многочисленными предрассудками, стремясь внушить ей презрительное отношение к рабочим и крестьянам, - царизм упорно обособлял казачество от трудового русского народа. Нельзя забывать, что казачьи войска, в том числе донское, представляли собой крупную силу в царской армии, были основным костяком ее конницы.

При этом казачество использовалось не только во внешних войнах. С течением времени царизм все более широко и часто стал привлекать казачьи воинские части для подавления т. н. «внутренних беспорядков», иными словами - для усмирения революционных выступлений и расправы с революционными рабочими и крестьянами, для подавления национально-освободительного движения в Российской империи- «тюрьме народов». Казачество было превращено в карателей.

Стиралась грань между военными и чисто полицейскими, функциями казачества.

По замечанию Г. В. Плеханова, казаки в конечном итоге «... превратились в орудие угнетения той самой народной массы, из которой они когда-то вышли» (Г. В. Плеханов. - История русской общественной мысли, кн. 1-я, М.-Л., 1925).

С развитием капитализма стал еще быстрее развиваться процесс постепенного превращения донского казачества в послушное орудие царизма, как говорит И. В. Сталин - в «исконное орудие русского империализма, пользующееся привилегиями и организованное в военное сословие» (И. Сталин. Соч., т. 4).

Нами уже указывалось, что после крестьянской реформы 1861 г. последовал в 1863-1874 гг. ряд буржуазных реформ, осуществляя которые, правительство Александра II - правительство крепостников - пыталось приспособиться к потребностям капиталистического развития страны, ввести в самодержавно-крепостнический строй элементы буржуазного государства. Одной из главных реформ 60-70-х годов было создание земских учреждений для управления делами местного хозяйства.

Земские учреждения создавались на выборных началах, на избирательная система была построена так, что обеспечивала преобладание дворянского сословия в распорядительных органах земства.

Компетенция земства была строго ограничена крайне узкими рамками чисто хозяйственных «польз и нужд». При всем этом земство ставилось под «неослабный» контроль царского правительства в лице губернаторов и министра внутренних дел. Земские учреждения не обладали административной властью. Свои постановления они осуществляли через полицию. По словам Ленина, земство было лишь «пятым колесом в телеге русского государственного управления, колесом, допускаемым бюрократией лишь постольку, поскольку ее всевластие не нарушалось» (В. И. Ленин. Соч., т. 5, изд. 4-е).

В 1875 г. «Положение о земских губернских и уездных учреждениях» было введено, с некоторыми оговорками, и в Области Войска Донского. Однако спустя семь лет деятельность земских учреждений была здесь приостановлена: формально - временно, фактически - навсегда. Дон остался в числе неземских губерний и областей, и здесь было восстановлено действие Устава о земских повинностях 1851 г. Этим царизм предоставлял донскому казачеству еще одну привилегию.

Особый интерес имеет классовая и сословная политика в осуществлении земских повинностей на Дону. Уже к 70-м годам прошлого столетия земские повинности на Дону (почтовая, подводная, дорожная, по содержанию тюрем и т. д.) из натуральных стали, за немногими исключениями, денежными.

Основным источником доходов земского хозяйства на Дону было обложение не торгово-промышленных предприятий, а земель и других недвижимых имуществ (в 1915 г. оно составляло 75% всех земских доходов). Оценки же земель и других имуществ были сугубо классовыми. Формально все плательщики земского сбора вносили одинаковую долю, в зависимости от ценности и доходности своего имущества, но сами имущества оценивались таким образом, что трудовые ка­заки и крестьяне за принадлежавшую им, как правило, наихудшую землю платили в 2, 3 и даже 4 раза больше, нежели помещики.

В 1908 г. станичные и крестьянские общества облагались за каждую десятину принадлежавшей им земли в размере от 18 до 67 коп., а помещичьи земли - по 12 коп. за десятину; коннозаводчики же платили за десятину 5 коп. (И. Н. Ефремов. Земские плательщики на Дону, Новочеркасск, 1910).

Без всяких существенных изменений эти оценки просуществовали до Великой Октябрьской социалистической революции, т. е. свыше 40 лет. Для округов Донской области с преобладающим казачьим населением оценки земель и другого имущества были ниже, а для округов с преобладающим крестьянским населением (напр., Ростовского, Таганрогского) - выше.

Весьма показательны данные следующей таблицы:

Бросается в глаза, что самые низкие оценки падают на земли донских коннозаводчиков, а самые высокие (если не считать незначительное количество земель казенных, городских и армянских обществ) - на земли крестьянских обществ.

Мы говорили выше о развитии капитализма в сельском хозяйстве на Дону и в Приазовье.

Совершенно понятно, что развитие капитализма в России оказало огромное влияние не только на сельское хозяйство, но и на весь ход экономического развития края и, прежде всего, на расширение и рост фабрично-заводской промышленности, железнодорожного и морского транспорта.

Уже в 1869 г. Ростов получил железнодорожную связь с Харьковом, в 1870-72 гг. - с Воронежем и через них - с центральными районами России. В 1875 г. вступила в действие железная дорога Ростов-Владикавказ. Вовлечению Подонья-Приазовья в общероссийский товарооборот способствовала также прокладка железнодорожных линий Тихорецкая-Екатеринодар (1887 г.), Екатеринодар - Новороссийск (1888 г.), Минеральные Воды-Беслан-Петровск (Ныне - г. Махач-Кала, Дагестанской АССР) (1893 г.), Тихорецкая-Царицын и Кавказская-Ставрополь (1897 г.). В 1900 г. Ростов-на-Дону был соединен железной дорогой с Закавказьем (через Петровск-Дербент-Баку).

Таким образом, железные дороги связали Область Войска Донского с центральными и южными районами России, с Кавказом, с черноморскими портами, т. е. позволили осуществлять связь как с внутренними, так и внешними рынками.

Все это еще более способствовало развитию на Дону и в Приазовье промышленного капитализма и, тем самым, появлению здесь современного промышленного пролетариата.

Перед реформой 1861 г. в области насчитывалась примерно сотня предприятий - все кустарного типа: заводы салотопенные, воскобойные, крахмальные, кожевенные, винные, кирпичные и другие.

В пореформенный период положение дел существенно изменилось.

В связи с ростом торгового земледелия быстрое развитие получила здесь пищевкусовая промышленность, основанная на переработке продуктов сельского хозяйства, - табачные фабрики Асмолова и Кушнарева в Ростове, предприятия мукомольные, маслобойные, кожевенные и др.

Но росла не только пищевкусовая промышленность. Среди промышленных предприятий области особенно выделялись угольные шахты и заводы: металлургический, машиностроительный, котельный, механический и кожевенный - в Таганроге; чугунолитейный и плавильный - в Сулине; Главные железнодорожные мастерские, завод земледельческих машин «Аксай», писчебумажная фабрика, цинковый, жестяный, цементный и другие заводы - в Ростове н-Д.

С отменой крепостного права в Области Войска Донского был издан новый горный устав. Наряду с образованием в Войске особого горного и соляных промыслов, находившихся непосредственно в ведении наказного атамана, было разрешено допускать к занятию горными промыслами не только лиц казачьего сословия, но и всех желающих, причем они могли теперь получать в аренду участки для добычи угля как у частных землевладельцев, так и у станичных обществ.

Так, в 60-х годах прошлого столетия «для сближения с Европой» было создано «Российское общество пароходства и торговли» (РОПИТ). С целью удовлетворить нужды нового Общества в дешевом топливе (уголь и антрацит) было признано необходимым «просить военного министра оказать содействие отводу Обществу достаточного участка земли в Области Войска Донского близ Грушевских копей». В 1866 г. было приступлено к устройству первого на Дону рудника РОПИТ в Грушевске (ныне - рудник «Мировая коммуна»). Рабочие пласты угля были достигнуты в 1867-1868 гг. - 1 октября 1870 г. началась систематическая добыча антрацита. В 1872 г. была сооружена железнодорожная ветка от рудника РОПИТ к станции Шахтная. В 1874 г. добыча угля на руднике РОПИТ составила уже 3509447 пудов, а в 1911 г. - 7238071 пуд.

В 80-х гг. в Грушевске начались закладки множества карликовых рудников, метко прозванных рабочими «душегубками».

Позднее отдельными предпринимателями был заложен здесь же ряд крупных шахт. Так, в 1895 г. известный на Дону делец, впоследствии миллионер, Парамонов заложил Власовскую шахту на севере Грушевской котловины, Стахеев организовал в 1907 г. акционерное общество «Грушевский антрацит», с основным капиталом в 2 млн. рублей.

Шахта РОПИТ положила начало возникновению на Дону города Александровск-Грушевского (ныне г. Шахты), пролетариат которого вписал славные страницы в историю первой русской революции 1905-1907 гг., а; также борьбы за победу Великой Октябрьской социалистической революции на Дону.

Как росла добыча угля на Дону, - видно из следующих данных (в тыс. пудов):

Для работы на донских рудниках стали стекаться люди со всех концов России, преимущественно из губерний Тамбовской, Тульской и Рязанской, отчасти - из Харьковской и Воронежской и еще менее - из Екатеринославской.

В 1873 г. в Черкасском округе, на рудниках Грушевском, Власовском, Несветайском работало 3660 чел., а всего на рудниках области - 5531 чел.; в 1881 г. на угледобыче уже было занято 7698 чел. Почти все работы исполнялись тяжелым ручным трудом. И даже в 90-х гг. на рудниках области имелось лишь 90 паровых машин общей мощностью в 1318 лошадиных сил.

В условиях отсталой царской России с ее слабо развитой индустрией, недостаточной сетью железных дорог, засильем хищнического иностранного капитала, при жестокой иноземной конкуренции - добыча угля на Дону не могла достичь сколько-нибудь значительного уровня. И хотя за время с 1860 по 1900 гг. в абсолютных цифрах добыча угля на Дону возросла во много раз, однако, следует иметь в виду известное указание Ленина о том, что: «Если сравнить докапиталистическую эпоху в России с капиталистической... то развитие общественного хозяйства при капитализме придется признать чрезвычайно быстрым. Если же сравнивать данную быстроту развития с той, которая была бы возможна при современном уровне техники и культуры вообще, то данное развитие капитализма в России действительно придется признать медленным» (В. И. Ленин. Соч., т. 3, изд. 4-е).

Очень характерно, что примерно 1/6 часть добытого на Дону угля оставалась ежегодно нераспределенной. Сама Область Войска Донского, слабо развитая в промышленном отношении, предъявляла весьма малый спрос на уголь. По свидетельству одного из современников, сбыт донского угля за пределы области в 80-х гг. XIX века встречал на своем пути то препятствие, что в «окне Петра (имеется в виду «окно в Европу») стоит англичанин со своим коксом и ньюкестльским углем; в Одессу минеральное топливо из разных стран Европы привозится в виде балласта; на страже западной границы стоит хитроумный силезец, а на Волге, хотя цена на дрова и жжется, но самые дрова, тем не менее жгутся немилосердно. Что же остается донскому черному алмазу? Киев и Харьков с их сахароваренными и другими заводами, железные дороги и города, ближайшие от мест добычи антрацита. Этого мало, вследствие чего угля мало и добывается» (С. Номикосов. - Статистическое описание Области Войска Донского).

Первенцем металлургии на Дону являлся завод Пастухова в Сулине.

Завод этот был основан в 1874 г. на земле, которую в количестве до 400 дес. Войсковое правление отвело в долгосрочное пользование Пастухову, вблизи поселка Сулиновского и станции Сулин, Козлове-Воронежско-Ростовской железной дороги. Создавая свой завод, Пастухов ориентировался на выплавку чугуна на грушевском антраците, но доменные печи работали неудовлетворительно. В связи с этим выплавка чугуна находилась на низком уровне и не обнаруживала тенденции к увеличению. Из чугуноплавильного завод Пастухова превратился фактически в железоделательный. Так, в 1877 г. черного железа было выпущено 328,6 тыс. пуд., в 1881 г. - 570,5 тыс. пуд. и т. д.

На заводе Пастухова в 80-х гг. прошлого столетия было занято 800-1000 рабочих.

Пастухов и его сыновья были характерными капиталистическими дельцами периода промышленного развития России. Интересны воспоминания о них выдающегося советского ученого-металлурга, Героя Социалистического Труда, академика М. А. Павлова. Приглашенный Пастуховыми в 90-х гг. на службу в качестве специалиста-инженера по доменному производству («инженер из донских казаков», как называет себя сам Михаил Александрович, уроженец Усть-Быстрянской станицы), М. А. Павлов длительное время проработал на Сулинском металлургическом заводе.

Основав металлургический завод в Сулине и механический в Ростове, мечтая поставить дело широко, «по-европейски», Пастуховы никак не заботились о тех, кто своим тяжелым трудом создавал им богатства. По свидетельству Павлова, ему, по приезде в Сулин, негде было поселиться, так как здесь не строили жилищ даже для инженеров и других специалистов. Рабочие же жили в грязной и тесной, похожей на тюрьму казарме, не случайно называвшейся «Бастилией». «Когда завод стал расширяться и количество рабочих увеличилось, - пишет М. А. Павлов, - они стали селиться в землянках, подобно рудничным рабочим, которые приходят работать на сезон и соглашаются жить в ямах» (М. А. Павлов. - Воспоминания металлурга, М., 1945).

М. А. Павлов подробно рисует жизнь Сулинского завода, а также часто посещавшегося им металлургического завода в Таганроге и, в особенности, - борьбу, которую приходилось вести здесь русским специалистам против иностранного засилия, против всяких иноземных проходимцев.

Пастухов и его сыновья были далеко не единственными колоритными фигурами крупных предпринимателей-капиталистов, действовавших в Области Войска Донского во второй половине XIX века.

В период бурного развития капитализма на Дону, когда здесь быстро разрастались города, увеличивались торговые обороты, приумножались богатства немногих и усугублялась нищета широких масс, появились на арене «герои» первоначального накопления, будущие миллионеры типа известных на Дону Асмоловых, Максимовых, Парамоновых.

Из поколения в поколение росли доходы и капиталы этих хищников, которые, искусно используя процесс глубокого расслоения в деревне, ухитрялись подниматься, как на дрожжах, превращаясь из мелких стяжателей в крупных дельцов, ворочающих миллионами и ведущих свои дела с «европейским» размахом.

Тарсов был, например, владелец крупнейшей табачной фабрики в Ростове (ныне ДГТФ) Асмолов. В. И. Ленин счел нужным упомянуть об этом воротиле в своем классическом труде «Развитие капитализма в России». Ленин отмечает тот факт, что «целый ряд крупных и крупнейших фабрикантов сами были мелкими из мелких и прошли через все ступени от «народного производства» до «капитализма». В. И. Ленин пишет: «Фабрикант Асмолов был погонщиком лошадей у коробейников, потом мелким торговцем, владельцем маленькой мастерской табачных изделий - затем фабрики с многомиллионными оборотами» (В. И. Лени н. Соч., т. 3, изд. 4-е).

В 1864 г. в таганрогском порту, в поисках счастья в России, высадился английский джентльмен с молитвенником и библией в саквояже - «не промышленник, а святой отец. Цельность впечатления нарушали только монтекристо в клетчатом футляре, револьвер и целая свора собак, - всяких овчарок и пуделей, прибывших на пароходе вместе с багажом». То был один из директоров английских заводов - «прославленный» впоследствии Джон-Джемс Юз.

Применяя зверскую эксплоатацию рабочего люда, хищнически используя полезные ископаемые, Юз многими годами «хозяйничал» на территории Донбасса, наживая огромные прибыли. Юз был как бы «пионером», проложившим путь для проникновения хищнического иностранного капитала на юг России и, в частности, в Подонье-Приазовье.

Иностранные капиталы играли в пореформенной экономике огромную роль, проникая во все поры хозяйства Области Войска Донского. Хищнический капитал (французский, бельгийский, английский, немецкий) свил себе здесь прочное гнездо. Иностранные капиталисты захватили в свои руки весьма значительную часть металлургической и каменноугольной промышленности Дона, а также важные позиции в экспорте хлеба через азовско-донские порты.

В конце XIX века иностранцы заняли преобладающие позиции в капиталах 67 акционерных обществ и товариществ, имевшихся на Дону. Они сосредоточили у себя свыше 100 промышленных предприятий области, беспощадно эксплоатируя рабочих и, особенно, широко применяя низкооплачиваемый труд женщин и детей.

Иностранный капитал оказывал огромное влияние и на торговлю. Так, в 1904 г. из общего количества вывезенных из ростовского порта зерновых продуктов 76,5% падало на долю иноземных экспортеров. По меньшей мере, 16 американских, английских, немецких и других фирм занимались поставкой на Дон сельскохозяйственных машин: плугов, сноповязалок, лобогреек, сеялок, молотилок и др.

В руках иностранцев оказалось и большинство банков. Иностранный финансовый капитал контролировал деятельность действовавших на Дону отделений Русско-Азиатского, Азовско-Донского коммерческого, Петербургских международного и коммерческого, Ростовского на-Дону купеческого я иных банков.

Бельгийские и французские капиталисты захватили в свои руки важнейшие отрасли коммунального хозяйства городов Подонья-Приазовья (трамвай, электрическое освещение). Не случайно в торгово-промышленном центре края - Ростове-на-Дону - с течением времени было открыто пятнадцать иностранных консульств, стоявших на страже интересов иноземных капиталистов (Обычно принято указывать на проникновение иностранного капитала в банки, промышленность и торговлю Дона. Надо отметить, однако, что иностранцы проникали еще и в сельское хозяйство. При Екатерине II на Дону имелось две немецких колонии, наделенных землей в количестве 775 десятин. А перед Октябрьской революцией на Дону было до 80 колоний, площадью землепользования в 141994 десятины. Отдельные немцы-колонисты приобретали в личную собственность огромные земельные площади. В б. Успенской волости, Таганрогского округа, немец-колонист Бишлер владел 13 тысячами десятин земли, что составляло 68% всей территории волости. В 1905 г. Бишлер был первым, чьи имения подверглись разгрому крестьянами).

Несмотря на весьма быстрый рост промышленности, Область Войска Донского оставалась по преимуществу областью аграрной. В 1881 г., спустя 20 лет после отмены крепостного права, на Дону было 298 предприятий с общей суммой заводского производства в 1796 тыс. руб., из которых на долю одного только чугуноплавильного и железоделательного завода Пастухова падало 1245 тыс. руб., а на долю всех остальных 297 предприятий - 551 тыс. руб.

Еще одной особенностью капиталистического развития Дона являлось то, что промышленность занимала в экономике области еще меньший удельный вес, нежели в отсталой царской России в целом (данные за 1900 г.).

И наоборот, удельный вес торгового оборота был на Дону выше, чем по России в целом.

Об этом убедительно говорит нижеследующая таблица:

³(«Народное хозяйство Ростовской области за 20 лет», Р. н/Д., 1940).

В России в целом на 1 жителя торговый оборот составлял в 1900 г. в среднем 52,5 руб., а в Донской области на 1 жителя - 99 руб.

Фабрично-заводская промышленность Дона сосредоточивалась преимущественно в городах Ростове, Таганроге, Александровск-Грушевском, Новочеркасске, Сулине. На долю же сельских районов приходилось не более 1,5-2% промышленной продукции области, к тому же за счет кустарных или полукустарных предприятий. Правда, позднее, к 1914-1917 гг., в размещении промышленности произошли некоторые изменения в связи с возникновением новых торгово-промышленных пунктов (Сальск, Миллерово), но и после этого на долю указанных выше городов все же приходилось около 95% всей промышленной продукции области.

К началу XX века Ростов вместе с Нахичеванью сосредоточивал в себе примерно 3/4 всей фабрично-заводской промышленности Области Войска Донского. В числе наиболее крупных промышленных предприятий здесь были: Главные мастерские Владикавказских железных дорог, завод сельскохозяйственных машин «Аксай» (в Нахичевани), три крупных табачных фабрики (Асмолова, Асланиди, Кушнарева), несколько машиностроительных заводов (Лели, Нитнера и др.), бумажная фабрика Панченко, паровые мельницы (Парамонова).

Ростов все более и более становился основным центром снабжения Юго-Востока России сельскохозяйственными орудиями (плуги, простейшие уборочные машины).

В торговом отношении Область Войска Донского (особенно южная ее часть) являлась еще и важным транзитным районом, через который осуществлялись торговые связи России с Юго-Востоком, Предкавказьем и Кавказом. Особенно возрастала в торговом отношении роль Ростова. Достаточно указать на ростовский порт, который по вывозу хлеба оставил позади не только все порты Приазовья, но и такие крупные российские порты, как Новороссийск, Одесса, Петербург. Через ростовский порт проходила значительная часть экспорта русского хлеба. В 1890 г. вывоз товаров за границу через ростовский порт определялся в 36 млн. руб., а в 1910 г. - в 96 млн. руб.

Развитие на Дону промышленности и торговли сопровождалось, естественно, значительным приростом населения городов. Это видно из нижеследующей таблицы:

⁴(Без Нахичевани-на-Дону; население Нахичевани составляло в 1897 г. 28427 чел.).

Главенствующее положение среди городов Области Войска Донского занимал Ростов-на-Дону - крупнейший торгово-промышленный центр Юга России.

Ростов являлся также крупным южнорусским рынком труда. Сюда съезжались предприниматели и здесь собирались тысячи рабочих, жаждавших найти работу. В. И. Ленин отметил Ростов среди крупнейших рынков труда в России, указав, что тут ежегодно перебывает до 150 тысяч рабочих, главным образом, сезонных сельскохозяйственных рабочих - батраков (В. И. Ленин. Соч., т. 3, изд. 4-е).

Умножение богатства промышленников, купцов, финансовых воротил Ростова сопровождалось усилением бесчеловечной эксплоатации ими трудящихся города.

Рабочие Главных мастерских Владикавказской железной дороги изнывали от поборов, штрафов и произвола мастеров. Рабочие и работницы табачных фабрик Асмолова, Кушнарева и других в короткий срок становились инвалидами, обреченными на смерть. Не менее, если не более тяжким являлось положение многочисленных постоянных и временных портовых рабочих. Чтобы выколотить гроши на дневное пропитание, грузчики работали порой по 14 и более часов в сутки, а ночевали они под открытым небом или в ночлежках.

Характерен отзыв о Ростове известного в свое время буржуазного журналиста Евгения Маркова, посетившего этот город на грани XIX-XX столетий. «Когда поедете, - писал Марков, - по широкой Садовой улице, мимо английских магазинов, немецких пивных, французских парикмахерских, итальянских «эспонецо» разных мраморных изделий, когда забежите в тенистую, на итальянский манер, столовую-залу гостиницы Челокова с олеандрами на улице, с хорошим французским поваром, - вы еще можете с некоторою натяжкою оставаться мысленно в Ливерпуле. Тут даже ярко-зеленые, красным расписанные кадки с квасом, очень кстати торчащие на каждом углу, взамен фонтанов, прячутся под иноземное имя. Тут даже русский квас рекомендует себя «баварским», и недостает только вывесок о продаже голландской махорки или португальской сивухи...» (Евгений Марков. - Очерки Кавказа. Картины кавказской жизни, природы и истории, изд. 2-е, СПБ, 1904).

Но стоит только, по словам Маркова, свернуть с этой «благопристойной тропы лицемерно промощенной Европы через азиатскую грязь в один из таких же широких, как бы заново расчищенных переулков Ростова, и вы сейчас же, всеми своими порами, на каждом шагу почуете ...кабак-город...

Среди тесной путаницы пароходов, кораблей, барок, плотов, досчаников, под лесом едва качающихся мачт, под нераспутываемой сетью рей и веревок, гомозятся толпы полуголых бронзовых тел, потные, пыльные, усталые, оборванные и голодные, с ногами, уродливо обернутыми тряпками, с недовольным и злым видом... Они тут работают, тут отдыхают, тут и полощатся в узких щелях грязной воды, оставляемых сдвинувшимися пузатыми корпусами осмоленных судов... Их съедает острая каменная пыль, их сжигает беспощадное солнце июльского полудня, у них вымотали, вместе с силою, всякое самолюбие и всякую деликатность тяжелая работа и скверная пища. Это... характерный тип беспаспортного забубённого люда... с подбитыми глазами, опухшие от водки, бледные от проголоди и изнурения, по-волчьи глядящие... и на хозяина-кулака, и на праздную публику, их созерцающую...» (Евгений Марков. - Очерки Кавказа. Картины кавказской жизни, природы и истории, изд. 2-е, СПБ, 1904).

Марков описал, конечно, жизнь и быт, главным образом, портовых рабочих Ростова. Буржуазный журналист не увидел и не хотел увидеть жизни и быта того отряда рабочего класса, который был занят в промышленных предприятиях города, на фабриках и заводах и который по уровню своей организованности и политической сознательности резко отличался от массы пришлого рабочего люда, занятого преимущественно на сезонной и поденной «черной» работе в порту, на складах, на погрузке и разгрузке пароходов и барж.

Но и сказанное Марковым убедительно рисует облик капиталистического Ростова пореформенного периода его развития.

Уроженка Нахичевани-на-Дону, известная советская писательница Мариэтта Шагинян, хорошо знавшая дореволюционный Ростов, писала о нем:

«На узле хлебного и угольного пути, где пролетает поезд, знакомый москвичам и петербуржцам по летнему следованию на Минеральные, стоит город, построенный спекулянтами для спекуляции, - Ростов-на-Дону... Весь он из конца в конец прорезан одной торговой жилой, от вокзала и до заставы. Вокруг вокзала грязь Темерницкой лужи, почерневшей от копоти и фабричных слюней, выплеванных сюда темными трубами фабрик, черными жабрами локомотивов, от угольной и мусорной пыли.

Но мещанином и спекулянтом Ростов не кончается. Глухие зарницы не раз полыхали над темным фабричным Темерником. Ростов - это центр рабочих» (Цит. по книге М. Шагинян. - Два романа. Роман «Перемена», изд-во «Советский писатель», М., 1940).

И действительно, Ростов-на-Дону был не только купеческим городом, - он был крупнейшим пролетарским центром на Юго-Востоке России. Ростов - город славных революционных традиций, пролетариат которого вписал немало ярких страниц в историю борьбы русского рабочего класса за свое освобождение.