Подонье-Приазовье в период кризиса крепостного строя (до крестьянской реформы 1861 г.)

Используя внутренние противоречия в среде казачества, опираясь на зажиточную казачью верхушку, царизм все более и более подчинял его своим интересам.

В 1802 г. Земля донских казаков была разделена на семь округов: Черкасский, I Донской, II Донской, Усть-Медведицкий, Хоперский, Донецкий и Миусский, впоследствии переименованный в Таганрогский округ. Во главе каждого округа стояло сыскное начальство, сочетавшее в себе функции уездных и земских судов.

Число так называемых экспедиций (отраслевых управлений) при войсковой канцелярии колебалось от трех до шести. В 1815 г. гражданская экспедиция, сосредоточившая в своих руках следственные тяжебные и уголовные дела, уступила место «департаменту суда и расправы», чьи решения утверждались войсковым атаманом, а жалобы на эти решения адресовывались сенату. По всем делам гражданского благоустройства и земской полиции Земли Войска Донского атаман сносился с начала XIX в. с министром внутренних дел. В итоге уже в первой четверти XIX в. внутреннее управление Землею Войска Донского в основе своей приближалось к системе управления губерниями Российской империи.

Из 114 станиц, существовавших на Дону в начале XIX столетия, с населением в каждой от 700 до 10000 чел., наиболее крупными по числу жителей являлись станицы Нижнечирская (9905 чел.) Вешенская (9543 чел.), Михайловская (8951 чел.), Мигулинская (7896 чел.) и др. («Статистическое описание Земли донских казаков», Новочеркасск, 1891)

К началу XIX века, когда Россия уже прочно владела Причерноморьем и Приазовьем, вытеснив турок, город Черкасск потерял свое былое значение. Ежегодное затопление Черкасска полой водой, причинявшее немалые убытки, заставляло принимать меры к защите города от наводнений. Со стороны реки Дон сооружалась плотина. Предполагалось расчистить и углубить протоки и ерики, а сам город обнести крупным валом. Был разработан проект регулирования течения в устьях (гирлах) Дона с целью свободного стока весенней воды. Однако осуществлению этого проекта ожесточенно противилась правящая верхушка казачества, считавшая единственным спасением Черкасска от наводнений поднятие насыпью уровня города на 17 футов (на высоту самого большого наводнения). Работы по выполнению проекта были прекращены. Согласно другому проекту, предполагалось перевести город Черкасск к Мертвому Донцу, в район нынешней станицы Гниловской, близ Ростова.

В 1804 г. на Дон прибыл инженер-генерал Деволан с целью выбора территории для построения нового города. Начались всяческие интриги. В конце концов, вопрос был разрешен по усмотрению донского войскового атамана М. И. Платова (В этом отношении характерно указание французского путешественника, побывавшего в Ростове в 1809 г. «Ныне строют город, называемый Ново-Черкасск, который будет столицею казаков. Кажется, атаман вы­брал сие местоположение по причине близости его поместья»). Для построения нового города было избрано место на так называемом «Бирючьем куту» - возвышенности, окаймляемой двумя небольшими речками - Аксаем и Тузловым. 23 августа 1804 г. и последовало «высочайшее повеление» об основании здесь гор. Новочеркасска, 31 декабря 1805 г. состоялась торжественная закладка его, и начал свое существование новый административный центр Земли Войска Донского - город Новочеркасск. На месте Черкасска возникла станица Старочеркасская.

Начало XIX в. открыло новые страницы также в истории нынешнего центра Ростовской области - города Ростова-на-Дону.

Крепость Димитрия Ростовского еще в 1797 г. понизили в разряде, и она вместе с прилегающими к ней селениями ста­ла все больше и больше перерастать в небольшой уездный город. В этом же году был образован Ростовский на-Дону уезд.

В 1811 г. Александр I утвердил план Ростова и присвоил ему герб. Слова «на Дону» стали прибавлять к наименованию города, чтобы отличить его от старинного русского города Ростова-Ярославского.

Так начал самостоятельное существование город Ростов-на-Дону. Но крепость Димитрия Ростовского еще продолжала существовать. Ее окончательно упразднили только в 1835 г. Все имущество и гарнизон крепости были переброшены в Анапу.

К моменту объявления Ростова городом в нем имелось лишь 1788 чел. населения. «Камышовый» город - так назы­вали его историки, вспоминая о жалких постройках из камыша, обмазанного глиной, преобладавших тогда в новом городе.

Наименование Ростова городом впервые встречается в указе Александра I от 17 августа 1806 г. о переводе присутственных мест из Таганрога в город Ростов. Впрочем, в начале XIX в. и вплоть до ликвидации крепости Димитрия Ростозского Ростов и Нахичевань, имея уже название городов, являлись в глазах современников лишь предместьями, форштадтами крепости.

Таким образом, нынешний город Ростов-на-Дону вырос непосредственно из форштадтов крепости Димитрия Ростовского, заложенной в 1761 г. и, в свою очередь, преемственно связанной с учрежденной в 1749 г. в устье р. Темерник таможней.

В конце XVIII и начале XIX вв. казачество находилось в полном подчинении царизму. Все Подонье-Приазовье окончательно перешло под власть Российской империи. Донские казаки жили уже на ее территории, а не на «украинных землях» Московского государства, представляя собой военное сословие с общегосударственной, в основном, системой управления.

Царизм усиленно насаждал легенду о всеобщем равенстве среди казаков, об отсутствии в их среде классовых противоречий, классовой борьбы. За некоторыми исключениями, буржуазно-дворянская наука также усиленно пропагандировала теорию идиллического единения в среде казаков, пытаясь порой изобразить казачество, как какой-то особый социальный организм, чуть ли не единственный во всей истории человеческого общества, который не знал борьбы классов. Такие воззрения находились в вопиющем противоречии с фактическим положением дел. Даже тенденциозно обрабатываемые буржуазными авторами документальные и цифровые материалы показывали часто совсем иную картину - все растущего классового расслоения среди казачества.

Ставленники и верные слуги царизма - атаманы, помещичье-дворянская и военно-чиновничья верхушка донского казачества - в свою очередь неустанно и на все лады повторяли излюбленное утверждение о том, что общество казаков это, мол, особое общество, не подходящее под общую мерку, чуждое влияниям революционных идей, классовой борьбе, что казаки, будто бы, равны друг перед другом, они, дескать, все до одного были вполне удовлетворены условиями своей жизни и в любой момент, якобы, были готовы «положить живот свой» за веру, царя и отечество в качестве верных слуг самодержавия.

Нет сомнения, - казачья верхушка, действительно представляя собой верного цепного пса самодержавия, имела основание быть довольной своим положением и уже не мыслила себя в других условиях, без существования самодержавия и крепостничества (а впоследствии - самодержавия и капитализма).

Что касается основной массы казачества, то ее жизнь и борьба решительно опровергали и отвергали легенду об отсутствии в среде донского казачества социальных противоречий и классовой борьбы как насквозь лживую и нелепую.

Приведем несколько конкретных примеров.

Инженер де Романе, венецианец, известный ученый своего времени, на рубеже XVIII-XIX столетий в течение 8 лет (при Павле I и Александре I) состоял на царской службе в чине подполковника генерального штаба. В 1802 г. он был командирован в Черкасск для инженерных изысканий в связи с работами по защите Черкасска от ежегодных наводнений. В 1807 г. де Романо напечатал в Милане свое сочинение «Философский очерк Земли Войска Донского» («Философский очерк Земли Войска Донского. Открытие древнего сообщения между морями Каспийским, Азовским и Черным. Описание средств предохранения Черкасска от больших наводнений». Милан, 1807 г. Ср. М. Калмыков. - Черкасск и Войско Донское в 1802 г., по описанию де Романо. Новочеркасск, 1896). Автор, по его словам, «прожив год среди донцов, имел возможность изучить их в самой колыбели, почерпнуть сведения о них из самого источника».

Описывая природные богатства Дона, де Ролано отмечает, что на фоне этих богатств кажется почти невероятною господствующая здесь бедность массы населения. Эта бедность зависит, по словам автора, от несправедливого распределения богатств, от общественных неустройств. Об общественном благе здесь не заботятся; добродетель - в загоне и пренебрежении.

В заключительной части своего сочинения де Романо отмечает, что вообще донское казачество в массе своей угнетено бедностью, тогда как богатства сосредоточены в руках нескольких десятков счастливцев, которые владеют крестьянами, лучшей землею, самыми выгодными берегами рек и т. д. Де Романо перечисляет фамилии наиболее крупных представителей донской знати - Ефремовых, Иловайских, Красновых, Орловых, Грековых и других обладателей огромных земельных площадей, наиболее крупных эксплоататоров трудового народа.

В 1818 г. на душу мужского пола казачьего населения приходилось формально по 82 десятины удобной земли. На деле же многие станицы, стесненные в своем поземельном довольствии, имели лишь по 6-11 десятин на душу. Наряду с этим, поместное дворянство успело сосредоточить в своих руках настолько огромные территории, что на каждую «ревизскую душу» крепостных крестьян, закрепленных за помещиком, ему, помещику, приходилось от 100 до 1000 десятин земли.

Если на каждые 10 душ казачьего населения приходилось тогда в среднем по 5 лошадей, 14 голов рогатого скота и по 36 овец, то помещики считали свои стада не только сотнями, но и тысячами голов.

Известный знаток, экономики казачества С. Ф. Номикосов дал в свое время яркую характеристику создавшегося в начале XIX в. положения дел: «Экономическая неправда охватывала казаков, а за нею по пятам шло обеднение народных масс и неимоверное процветание выделившейся в особое сословие войсковой старшины. Живя в скромном домике, добывал свой хлеб с незначительного по тому времени земельного пая казак, и в то же время дворянство донское, владея 150 тысячами душ крестьян обоего пола, раскинуло свои обширные поместья на привольных степях и устроилось с роскошными барскими затеями, заведя сады, оранжереи, певчих, музыкантов, неимоверное количество собак и лошадей для охоты и все прочие атрибуты... крепостного права.

Неправда царила везде: в судах, пристрастных к сильным и богатым; в войсковой канцелярии, тянувшей дела свои с необычайной медлительностью; в финансовой части, где никто не знал подлинно войсковых доходов и расходов. Неведение в соединении с небрежностью доходило до того, что штатных расходов показывалось 250000 руб. в год, а нештатные, назначаемые по воле войскового атамана, доходили до 727000 руб. По отношению к отправлению военной службы не соблюдалось очереди в назначении казаков на службу... увольнение казаков на льготу зависело от случая и от личных воззрений начальства» (С. Ф. Номикосов. - Статистическое описание Области Войска Донского. Издание Областного правления Войска Донского, Новочеркасск, 1884).

Известно, что победа антинаполеоновской коалиции над буржуазной Францией и последующий разгром революции в Испании, Неаполе, Пьемонте усилили позиции реакции. Страстный приверженец абсолютизма, Александр I сделал все возможное, чтобы превратить поражение Наполеона на полях Европы в торжество реакции, что и нашло свое наглядное воплощение в созданном по инициативе Александра так называемом «Священном союзе».

После того как был организован этот союз реакционных государей Европы, предназначенный для борьбы с революционными и национально-освободительными движениями, Александр I мог уже спокойнее и увереннее усиливать реакцию внутри России. Царю не нужно было больше лицемерно утверждать, что он «родился и умрет демократом» и выдавать себя за рьяного поборника конституционных свобод. «Монархи, - замечал В. И. Ленин, - то заигрывали с либерализмом, то являлись палачами Радищевых и «спускали» на верноподданных аракчеевых» (В. И. Ленин. Соч., т. 5, изд. 4-е).

Усиление реакции в России не замедлило отразиться и на крестьянском вопросе. Правительство неуклонно расширяло власть помещиков-крепостников, запрещая крестьянам «отыскивать вольность» и признавая всех их «крепкими» помещику. Приступлено было к организации зловещих военных поселений, которые, по замыслу Александра, должны были охватить всю русскую армию.

Но Александр I и его сподвижники - аракчеевы и иные - не учитывали исторически присущего русскому народу свободолюбия, а особенно того обстоятельства, что русский народ вышел из войны 1812 г. не тем, каким он был до нее. Патриотическая борьба с иноземными захватчиками за национальную независимость своей Родины, разгром и изгнание Наполеона из России способствовали росту национального самосознания, «пробуждали, - говоря словами В. Г. Белинского, - дремавшие силы России и заставили ее увидеть в себе силы и средства, которых она дотоле сама в себе не подозревала».

Именно в середине XVIII в., во второй его половине, и начале XIX в. на основе разложения феодальных и развития капиталистических отношений и произошло окончательное оформление русского народа в нацию (Ср. В. В. Мавродин. - Формирование русской нации. Л., 1947), стойкость и могучая жизнеспособность которой и были проверены и подтверждены суровыми испытаниями войны 1812 г.

Война 1812 г. внесла, таким образом, серьезные изменения в сознание народа, укрепила в крестьянстве законное стремление к свободе. В связи с окончанием войны правительство Александра I само декларировало, что «продолжение мира и тишины подает нам способ... содержание воинов привесть в лучшее и обильнейшее прежнего». Для Александра и его окружения это были не больше, чем слова, лживые обещания, которые правительство и не предполагало осуществлять, но такие заявления уже не могли проходить бесследно в сознании простых русских людей. «Крестьяне, верный наш народ, - говорил Александр I в своем манифесте 30 августа 1814 г.,- да получат мзду свою от бога». Но крестьяне хотели получить эту «мзду», здесь, на земле, и не от бога, а от правительства, видя эту «мзду», прежде всего, в своем освобождении от крепостного гнета.

«1812 г., - замечает по этому поводу Маркс, - когда крестьян призывали записываться в ополченье, им, хотя и неофициально, но с молчаливого согласия императора, было обещано освобождение как награда за патриотизм: с людьми, защитившими святую Русь, нельзя-де дальше обращаться как с рабами» (Маркс и Энгельс. - Соч., т. XI, ч. 1).

После войны 1812 г. в России множились волнения крестьян, солдат, военных поселенцев, работных людей; назревало революционное выступление декабристов. «Все элементы были в брожении», - отметил декабрист Бестужев. Крестьянское движение стало постоянным явлением общественной жизни.

В 1815 г. в России произошло 29 крупных крестьянских волнений, в 1816 г. - 13, в 1817 г. - 9, в 1818 г. - 33, а всего с 1813 по 1825 гг. - свыше 500 крестьянских выступлений, в том числе и в Подонье-Приазовье.

Мы уже отмечали, что в 20-х годах XIX в. на Дону менее чем 3000 чиновникам принадлежало до 1/3 всех земель Войска. Если же исключить земли кочующих калмыков, войсковые земельные фонды и пр. и взять только землю казачьих станиц и чиновников (9746855 десятин), то окажется, что на долю всех казачьих станиц, вместе взятых, падало 5954407 десятин, или 61%, тогда как на долю 3000 чиновников - 3792448 десятин, или 39%. Фактически этими землями владело даже не 3000 чиновников, а значительно меньшее количество их. По свидетельству, относящемуся к 1823 г., «обширнейшие имения на Дону принадлежат детям, потомкам, либо родственникам бывших атаманов, непременных членов, асессоров и даже дьяков войсковой канцелярии, как лиц, неподвижно остававшихся на Дону, прочие же чиновники войска, главное число составляющие и непрестанно служившие вне войска, с полками, - или вовсе крестьян не имеют, или весьма уже мало» (Сборник Русского исторического общества, т. 121, СПБ, 1906).

Ориентировочные подсчеты И. И. Игнатович говорят о том, что к числу чиновников, владевших землей, относилось не более 17% всех служилых и отставных чиновников, и эта кучка эксплоататоров-крепостников, составлявшая всего 0,2% населения Дона, владела без малого 4 млн. десятин земли (И. И. Игнатович. - Крестьянское движение на Дону в 1820 г.. Соцэкгиз, М., 1937). Что касается крепостных крестьян, то в среднем на каждого донского помещика их приходилось от 30 до 40 душ. Но эти данные не отражают фактического положения вещей, так как 2/3 всех крестьян принадлежали средним и крупным помещикам. Среди крупных помещиков были землевладельцы, каждый из которых имел до 500 крепостных крестьян.

Подневольный труд крестьян использовался как для нужд земледелия, так и для ведения доходного скотоводства, которое и в XVIII и в XIX веках играло крупную роль в хозяйстве донских помещиков.

В момент введения на Дону крепостного права здесь было закрепощено 54628 чел. (по 5-й ревизии 1796 г.); по данным 7-й ревизии 1817 г. количество крепостных возросло до 78991 чел. (крестьян - 74109 чел., дворовых - 4882 чел.). Основная масса крепостных (примерно 70%) сосредоточивалась на северо-западе Земли Войска Донского.

Среди крестьян уже тогда выделялась прослойка зажиточных, но и она тяготилась своей полной зависимостью от помещиков. Остальная же часть крестьянства, его подавляющая масса, с особенной силой испытывала на себе ужасы все более усиливающегося крепостнического гнета, В 1818-1820 гг. двух- и трехдневная барщина крестьян заменялась четырех- и даже шестидневной барщиной. К работе на господ привлекались также и дети крестьян в возрасте 12-15 лет. Крестьян заставляли работать на помещика и в праздничные дни, а также на дальних хуторах и зимовниках. Крестьян разоряла обременительная дорожная повинность. Невзирая на последовавшее в 1819 г. запрещение помещикам самовольно наказывать крестьян, помещики продолжали чинить жестокую расправу над крепостными, широко практикуя, в частности, телесные наказания. Помещик - старшина Чикилев «своеручно» бил крестьян плетью.

Глухое брожение все больше и больше охватывало крестьян. Среди них были широко распространены слухи о скором освобождении, росла уверенность в незаконности их закрепощения, говорилось о возможности перевода крестьян в казачье сословие и т. п. (Характерно, что в 1832 г., например, было зафиксировано массовое бегство крестьян из Земли Войска Донского на Кавказскую линию «вследствие слухов, что там их примут в казацкие общества» (ср. А. Романович-Славутинский. - Дворянство в России от начала XVIII века до отмены крепостного права, изд. 2-е, Киев, 1912)). «Малейший слух... о мнимом их (крестьян) праве или какой-либо вымышленной удобности сделаться свободными причиной были уклонения их от исполнения работ и других повинностей», - писал один из современников. Мелкие чиновники за взятки продавали крестьянам копии с различных правительственных бумаг, в которых шла речь об ограничении жестокого обращения помещиков с крестьянами, и этим еще более подливали масло в огонь.

Крестьянам стал известен и текст рескрипта Александра I на имя атамана Денисова о жалобах крестьян на непомерное изнурение их работами и зверское обращение с ними донских помещиков. Крестьяне были уверены, что царь заботится о них, защищает их, а власти и помещики скрывают от царя правду, самовольно притесняют и угнетают крестьян.

Крестьяне слали своих ходоков, требовали правды и справедливости. Из их среды выделились пламенные агитаторы за свободу, смелые вожаки.

Когда весною 1818 г. Александр I проезжал через Землю Войска Донского, на его имя поступили десятки прошений крестьян. Настроения наивного монархизма явственно проступают в этих прошениях. Так, крестьяне писали, что они замучены помещиками, не хотят быть их подданными, а хотят служить государю императору. Ходоков, жалобщиков, просителей нередко арестовывали, но это не помогало делу.

В августе 1818 г. крестьяне нескольких слобод в Сальском округе (из имений наследников Платова, Орловой, Иловайской, Мартынова) писали в прошении, что местные власти и помещики скрывают некие указы Павла и Александра, ибо «опасаются... дабы им не лишиться тех людей, коими они незаконно владеют».

Подача жалобщиками прошений сопровождалась проявлениями неповиновения крестьян помещикам. В конце августа 1818 г. против крестьян пяти слобод был направлен казачий полк с двумя орудиями. Дело, правда, обошлось без кровопролития, но власти арестовали и предали суду 150 человек, впоследствии наказанных тюрьмой, плетьми и розгами.

Пороли, впрочем, и без суда. В слободе Орловке, чтобы заставить крестьян дать отписку и принести присягу в послушании помещикам, член войсковой канцелярии Родионов терроризировал крестьян всевозможными угрозами, а оцепленных войсками крестьян с 25 августа по 17 сентября «морил гладом каждого и хладом».

Произвол и беззаконие властей, административная неразбериха, ухудшение экономического положения крестьян, а также и трудовых казаков вызывали на Дону все более острое недовольство.

Опасаясь открытых выступлений трудового люда, атаман Денисов ходатайствовал в 1819 г. перед Александром I об учреждении в Войске комитета для составления нового Положения о Войске Донском под председательством атамана и четырех назначаемых им членов. Комитет был учрежден, но с назначением из Петербурга дополнительно еще двух членов: генерал-адъютанта Чернышева (от военного министерства) и действительного статского советника Болгарского (от министерства юстиции).

Однако предупредительные меры правительства оказались запоздалыми.

Движение крестьян не прекратилось ив 1819 г., а в 1820 г. произошло крупнейшее тогда по своим масштабам восстание крестьян Подонья-Приазовья (Подробности см. в основном, обильно документированном труде по истории восстания 1820 г.: И. И. Игнатович. - Крестьянское движение на Дону в 1820 г., Соцэкгиз, М., 1937).

К началу 1820 г. крестьяне сальских слобод Городищенской, Орловки, Несмияновой и некоторых других открыто вышли из повиновения властям и помещикам. Безуспешными оказались попытки Чернышева успокоить крестьян путем беседы с «ходоками». Крестьяне заявляли, что они будут повиноваться лишь «богу и государю». Помещики взывали о срочной помощи.

Тем временем волнения ширились не только по реке Сал, но стали проявляться и в других местностях, главным образом, на Миусе. В апреле объявили себя вольными и отказались повиноваться помещикам крестьяне крупных слобод Голодаевки (Мартыновки) и Елагинской (на Миусе). 1 мая 1820 г. войсковой атаман Денисов сообщал, что «ныне дух, толико противный общему покою, час от часу более распространяется». В Голодаевке, где проживало 1240 крестьян, они избили приказчика, самовольно сменили старосту и десятских и избрали новых. В некоторых сальских слободах крестьяне пытались обезоружить и избить казачьи команды, направленные на подавление волнений.

Правительство, напуганное широким развертыванием крестьянского движения, наделило находившегося тогда на Дону генерал-адъютанта Чернышева всей полнотой власти. В конце мая Чернышев с помощью войск (три казачьих полка при четырех пушках) приступил к жестокому усмирению «взбунтовавшихся» крестьян. В Орловке, Городищенской и других слободах начались массовые аресты и расправы. Кнутом, плетьми и розгами были наказаны десятки «зачинщиков», 28 человек было отправлено в Сибирь на поселение или на каторгу.

Но пока шло усмирение сальских крестьян, движение приняло массовый характер на Миусе. Объявляя себя вольными, крестьяне бросали господскую работу, кое-где соглашаясь лишь на временное несение двухдневной барщины. Центром движения стала слобода Голодаевка (Мартыновка), где установилась власть восставших крестьян и куда за советом и указаниями стали стекаться крестьяне из других слобод.

Восстание крестьян слободы Мартыновки в 1820 г.

Движение явно разрасталось в народное восстание. В слободе Нагольчинской крестьяне «завели себе порядок, избрали от себя голову, выборного, десятника и казначея». Крестьяне Мартыновки сзывали к себе на подмогу крестьян из других слобод и хуторов и те «в большом количестве из каждой слободы следовали в Мартыновку каждый с дрючьями... единственно для того, чтобы в большом их там собрании устоять на своей стороне, где уже, как дознано, находится с других селений до нескольких тысяч душ» (Из рапорта судьи Грекова от 31 мая 1820 г.; И. И. Игнатович. - Крестьянское движение на Дону в 1820 г., Соцэкгиз, М., 1937).

«Обуявшие крестьяне, - писал Чернышев Аракчееву, - всюду предались своевольству и, бросив господские и собственные свои работы, сливались в значительные толпы от 500 до 800 человек, и в таких партиях начали подходить к слободе Мартыновка».

Не имея возможности направить казачьи части в каждое помещичье имение или охваченный волнениями населенный пункт, генерал Чернышев советовал насмерть перепуганным помещикам «удаляться на время в близлежащие города».

Количество крестьян, собравшихся в Мартыновке, исчислялось в несколько тысяч человек. Здесь вожаками восстания была организована «общественная канцелярия», «особое собственное управление». Эта «общественная канцелярия» вела списки крестьян из селений, примыкавших к движению, поддерживала переписку с крестьянами других округов и уездов, сообщала им о положении дел и своих намерениях, размножала копии тех правительственных указов, в которых, как крестьяне были убеждены, говорилось в пользу их освобождения, предоставления им воли.

Для понимания характера восстания и решительности восставших важно отметить, что, готовясь к обороне, крестьяне усиленно вооружались дубинами, цепами, кольями, косами и т. д., вплоть до ружей. При этом восставшие пытались придать своей обороне организованный характер. Так, для охраны слободы Мартыновки выставлялись дневные и ночные караулы, в окрестностях слободы действовали разъезды.

31 мая к Мартыновне для усмирения восстания подошел из-под Новочеркасска лейб-гвардии Атаманский полк во главе с Кирсановым и генералом Иловайским 12-м; оба они были миусскими помещиками, крестьяне которых находились среди собравшихся в Мартыновке.

Крестьяне отказались слушать уговоры Кирсанова, а сотня казаков, пытавшаяся проникнуть в слободу, была вытеснена и спаслась бегством вплавь через р. Миус. Отступив от слободы, полк начал блокаду Мартыновки, но крестьяне, «по превосходству сил своих», часто отбивали шедшие в слободу обозы и очищали путь для крестьян, продолжавших стекаться к ним на помощь. Казацкие пикеты избегали вступать в стычки с крестьянами, после того как в одной из них был ранен офицер и два казака.

Движение перебросилось в Ростовский уезд (с. Лакедемоновка и др.), который по административному делению входил, вместе с Ростовом и Таганрогом, в Екатеринославскую губернию, но экономически и географически был тесно связан с Землею Войска Донского. В июле движение стало разгораться и в Бахмутском уезде.

Агитаторы из среды восставших призывали крестьян «держаться безбоязненно своего предприятия... до последней капли крови». В числе вожаков восстания были дворовые, закрепощенные за помещиками, - например, крепостной музыкант Тимофей Гречка был писарем «общественной («громадской») канцелярии».

Для разгрома центра восстания - Мартыновки - Чернышев сосредоточил под своим командованием значительные силы: 5 казачьих полков, Симбирский пехотный полк, 2 эскадрона лейб-гвардии атаманского казачьего полка и 6 пушек.

К утру 11 июня войска окружили Мартыновку. Наступила развязка. Восставшие решили держать оборону за низкой оградой местной церкви. Они отказались вступить в переговоры с посланными Чернышевым «парламентерами».

Проникнув с крупными силами войск в слободу, Чернышев пытался уговорить крестьян, собравшихся у церкви, выйти в поле и разойтись по селениям. В ответ на это крестьяне упорно твердили, что у них имеются указы о воле и что, кроме государя, никто над ними не властен.

Чернышев пустил в ход военную силу. Решительным натиском пехота выбила крестьян из ограды и начала разоружать их. Попытки восставших остановить натиск солдат, оказывая сопротивление, не имели успеха. В критический момент восстания крестьяне не проявили необходимой стойкости и выдержки, согласованности действий, упорства.

Победителем из короткой схватки вышел, конечно, Чернышев. Сам усмиритель утверждал, что дело обошлось без кровопролития. Это свидетельство генерала Чернышева, очевидно, не соответствует действительности, так как он в своем донесении даже не упомянул о имевшем место факте стрельбы картечью по восставшим.

Когда движение пошло на убыль, Чернышев начал убеждать крестьян смириться и раскаяться. Но из 4000 арестован­ных выразили раскаяние только 8 человек.

К концу июня - началу июля 1820 г. восстание было подавлено повсюду. Специальная Временная комиссия усиленными темпами вела следствие. 217 участников восстания были подвергнуты порке: кнутом (от 15 до 50 ударов) - 6 чел., плетьми - 150, розгами - 61 чел. Только по Сальскому и Миусскому округам 19 чел. было сослано в Нерчинск на каторжную работу, 30 - в Сибирь, 65 - на Луганский литейный завод, 3 - в Сибирский корпус и т. д.

Помещики горячо благодарили Александра I и Чернышева за усмирение восстания. Император наградил Чернышева орденом.

По словам Чернышева, свыше 36000 крестьян (По официальным данным - 30465 крестьян из 256 селений) приняли участие в событиях 1820 г.

Так в 1820 году перед глазами эксплоататоров и угнетателей встал на Дону грозный призрак Пугачева - «мужика с топором».

Центральные и местные власти не без основания опасались и того, что движение может затронуть массу казачества. Нерешительное поведение казаков Атаманского полка под Мартыновкой, несомненно, подтверждает, что в борьбе с восставшими крестьянами казаки не проявляли никакого рвения.

Восстание 1820 г. на Дону было крупнейшим выступлением крестьян в России со времени Емельяна Пугачева. Являясь в целом типичным крестьянским восстанием - стихийным, распыленным, неорганизованным, - оно представляло собой, в то же время, более высокую ступень крестьянского движения по проявленным крестьянами стойкости, упорству, по стремлению объединить и связать между собой силы движения.

Основные причины поражения восстания 1820 г. были те же, что и при всех крестьянских войнах XVII-XVIII вв. Отмеченные выше элементы известной организованности и взаимосвязи восставших не меняли в целом стихийного характера выступления донских крестьян.

Восстание было подавлено тем быстрее и легче, что, если во времена Степана Разина и Кондратия Булавина Дон или не находился еще в составе русского государства и под непосредственным управлением его властей (при Разине) или только попадал под «тяжелую государеву руку» (при Булавине), то в 1820 г. Земля Войска Донского была уже давно органической частью Российской империи. Подробности о ходе восстания становились известными царскому правительству не время от времени, а из регулярных донесений представителей центральной администрации и местных властей. Для подавления восстания теперь уже не надо было посылать войска за сотни верст: в основном они (в лице казачьих частей) были наготове на Дону.

Восставшие крепостные крестьяне представляли лишь менее одной трети крестьянского населения Дона. К тому времени, когда пламя восстания начинало перебрасываться, из его первоначальных очагов в другие местности, власти уже успели подавить основные очаги восстания по реке Сал.

Но как бы ни ликовали по поводу подавления восстания донские помещики-чиновники и все местные и центральные власти во главе с императором Александром I, восстание на Дону оставило по себе в сознании «сильных мира сего» долгие воспоминания и отразилось на дальнейшей политике правительства в крестьянском вопросе.

На Западе в 1820 г. произошли революции в Испании, Португалии, Неаполе и Сицилии. Глава реакционного «Священного союза» - Александр I трепетал перед мыслью о возможности вспышки широкого революционного движения и а России.

Как справедливо отмечает исследовательница вопроса И. И. Игнатович, именно после 1820 г. Александр I и его правительство усилили репрессии против непокорных крестьян. Прямым отзвуком восстания 1820 г. на Дону явились правительственные указы 1822-24 гг., вновь предоставившие помещикам право без суда и следствия и на любой срок ссылать в Сибирь крестьян за их проступки против господ.

Восстание 1820 г. не прошло бесследно для трудящихся Подонья-Приазовья. Оно глубоко всколыхнуло крестьянскую массу. Воспоминания о нем передавались от отцов к сыновьям вплоть до тех грозных и славных дней Великой Октябрьской социалистической революции, когда, уже в новой исторической обстановке, трудовое крестьянство Голодаевки (Мартыновки), Лакедемоновки, Дмитриевки, селений по Салу и многих других сел и станиц поднялось с оружием в руках под руководством рабочего класса во главе с партией большевиков на борьбу за свое полное раскрепощение, за Советскую власть.

Вторая четверть XIX в. ознаменовалась в истории России дальнейшим развитием товарно-денежных отношений в недрах крепостного строя. Усиливался и обострялся процесс распада старого, феодального, хозяйственного строя и складывался новый, прогрессивный для того времени, капиталистический уклад. Увеличивалось число мануфактур. Росло промышленное, прежде всего городское население. Количественный рост промышленного населения влек за собой расширение внутреннего рынка. Все более отчетливо выявлялась хозяйственная специализация отдельных районов страны, причем на юге России наиболее быстро развивались земледелие и скотоводство.

В развитии внутренней торговли значительную роль играли ярмарки. Росла и внешняя торговля России. Экспортировались за границу преимущественно продукты сельского хозяйства, и только на рынках азиатских стран Россия выступала в качестве поставщика промышленных изделий. К середине XIX в. на первое место в русском вывозе стал выдвигаться хлеб.

С возрастанием числа наемных рабочих, ускорялся темп развития мануфактур, шел процесс вытеснения машинной техникой ручного труда, и, соответственно этому, капиталистическая мануфактура превращалась в капиталистическую фабрику.

Все это, вместе взятое, не могло, разумеется, не отразиться и на ходе общественно-экономического развития Придонья-Приазовья как части Российской империи.

Усиление торговых связей России с Европой и, в частности, расширение вывоза за границу русского хлеба имели следствием то, что в результате распашки новых земельных массивов только на Дону с 1840 по 1843 год сбор озимого и ярового хлеба вырос с 434573 до 525908 четвертей («Донцы XIX вею», Новочеркасск, 1907).

Значительный рост оборота внутренней торговли на территории Подонья-Приазовья хорошо иллюстрируется хотя бы данными о стоимости товаров, привозимых на ростовскую ярмарку:

¹ (А. Скальковский. - Ростов-на-Дону и торговля Азовского бассейна, М., 1863).

В 1823 г. вся внешняя (отпускная) торговля в Ростове-на-Дону не превышала 150000 руб. серебром (вывоз, главным образом, железа и коровьего масла), с числом каботажных кораблей до 120; в 1836 г. она составляла уже около 342000 руб., а спустя еще 10 лет, в 1846 г., достигла 2836000 руб., с числом кораблей каботажного плавания до 1600.

Если взять обороты Ростовского порта по экспорту продукции одного только сельского хозяйства, преимущественно хлеба, то и здесь имелись разительные данные:

² (А. Скальковский. - Ростов-на-Дону и торговля Азовского бассейна, М., 1863).

В 1856 г. из общей суммы стоимости вывезенных и ввезенных через южнорусские порты товаров свыше 55 млн. руб. - на долю портов Приазовья (включая Ростов) приходилось 27 млн. руб., а отдельно по вывозу - до 60% этой суммы.

Показателен рост населения в крупнейших городах Подонья-Приазовья. В Ростове-на-Дону в 1827 г. проживало свыше 5000 чел., в 1846 г. - более 9000, в 1860 г. - свыше 17500 чел. Численность населения в Таганроге в 1800 г. составляла 5914 чел., в 1825 г.- 9717 в 1850 г. - 17184, в 1860 г.- 21279 чел.

Не случайно к 50-м годам XIX века Ростов н-Д., как растущий экономический центр, стал приобретать широкую известность. «К числу новых рынков, открытых для отечественной торговли, - писал в 1850 г. обозреватель «Московитянина», - принадлежит город, существования которого до 1830-х годов никто не подозревал. Это - г. Ростов-на-Дону. Это, собственно, форштадт крепости св. Димитрия, которая по своему местоположению на устье (гирлах) р. Дона должна была сделаться торговым рынком для казачьих земель. Теперь, благодаря счастливому развитию азовской торговли, г. Ростов-на-Дону служит пристанью для всей юго-восточной России и обещает в будущем еще значительно развиваться» (Журнал «Московитянин», М., 1850, ч. III, отд. V).

В 1804 г. на Дону было учреждено «Общество торговых казаков», состоявшее из казаков, освобожденных от военной службы за ежегодный взнос в сумме 200 руб. Каждый из членов этого Общества должен был располагать для ведения торговых операций капиталом не менее чем в 1500 руб. Несмотря на ограничения, установленные для вступающих в Общество, число его членов достигало к 1860 г. 1000 чел.

Вырастало в 20-60 гг. XIX века и количество донских помещиков, становившихся на путь предпринимательства, пытавшихся активно включиться в систему товарно-денежных отношений.

Характерна, например, история хозяйства Ивана Самойловича Ульянова. В 1820 г. он - казак, хорунжий; в 1854 г. - генерал-майор. Уже на 49-м году жизни, в 1852 г., ранее беспоместный донской дворянин, Ульянов получает по чину полковника 400 дес. земли в Таганрогском (б. Миусском) округе; в 1861 г. он получает по чину генерала добавочно 200 дес. и в 1863 г. - дополнительно еще 600 дес.

На военной службе в Польше и Бессарабии Ульянов проделывает некие торговые операции и растит «капиталец». Но его заветная мечта - вернуться на Дон и обзавестись собственным хозяйством, построенным на европейский лад, чтобы «или разбогатеть так, что червонцы и куры клевать не станут, или впух разориться».

В этих своих помыслах Ульянов был не одинок. Донской помещик Краснов писал Ульянову: «Я готов переменить свой военный мундир и все поля чести и славы на поле, засеянное пшеницей и расчерченное десятинами, так как земледелие - самое благородное, изящное художество».

Стремясь найти путь к богатству, Ульянов занимается предпринимательством. В 50-х гг. он приступает к разработке шахты в Грушевке, пользуясь тем, что эксплоатация шахт составляла тогда монополию Войска, т. е., по сути дела, монополию казачьей верхушки. Но шахта Ульянова не выдерживает конкуренции с крупными предпринимателями типа Полякова. Потерпев неудачу с шахтой, Ульянов начинает торговать водкой, спаивая ею пришлых сезонных рабочих в своем имении (К вопросу о прусском типе хозяйства на Дону. Исторический сборник, 1, Л. 1934).

Жестоко эксплоатируя своих крестьян, Ульянов в то же время не прочь был отпустить их на волю за крупный выкуп, но за отсутствием у крестьян средств на эту цель - отпускал их на оброк, по 100 руб. в год. Ульянову сообщал его приказчик, что крестьяне «из слободки на панщину совсем плохо ходют, никто не слушается», и Ульянов, отпуская крестьян на оброк, предпочитал широко применять у себя труд сезонных вольнонаемных рабочих.

В истории с Ульяновым показательно еще и то, что именно на протяжении второй четверти прошлого столетия на Дону начинается систематическое, неуклонно возрастающее использование его полезных ископаемых.

Так, уже в 40-х гг. XIX в. Грушевский антрацит находил применение в быту населения Дона. В 1841 г. в одном Ростове имелось до 3000 печей, топившихся антрацитом. Но в промышленный обиход антрацит входил медленно. Попытки применить его в 30-х гг. для сжигания в пароходных топках были неудачными.

Однако уже в 50-х гг. XIX в., с распространением новых способов сжигания антрацита и усовершенствованием печей для его применения, Грушевский антрацит стал входить в промышленный обиход.

В сферу растущих товарно-денежных отношений вовлекалось и все население Дона. Развитие торгового земледелия и предпринимательства еще более усугубляло социальную дифференциацию среди казаков и крестьян.

Важное место в предреформенной истории Дона занимает новое Положение о Войске Донском, введенное в действие в 1835 г.

Как уже говорилось, в 1819 г. «по высочайшему повелению» был учрежден Комитет для составления нового Положения о Войске Донском (Сведения о Комитете см. «Сборник исторических материалов, извлеченных из архива собственной его имп. вел. канцелярии», вып. VI, VII, VIII). Скрытой целью Комитета являлось, в частности, желание правительства несколько ограничить донское чиновничество в его власти и влиянии на казачество, сдержать рост дворянского землевладения и количества крепостных на Дону. Делалось это с той целью, чтобы дальнейшее увеличение на Дону числа крупных чиновников-помещиков не подорвало основы, на которой держалась главнейшая привилегия казачества, - владение казаками большими участками земли, нежели владели ею крестьяне в России. Царизм нуждался в услугах казачества, как военной силы, и по-своему заботился об ограждении интересов казачьего сословия. Наличие у чиновников значительного количества крепостных крестьян считалось вредным для «воинственного духа» казачества. Не могли быть угодными правительству и слишком большая, по его мнению, власть атамана, а также известное своеволие новоиспеченного местного дворянства. Именно поэтому донское дворянство с такой опаской встретило назначение в состав Комитета генерал-адъютанта А. И. Чернышева.

С 29 январи 1821 г. председателем Комитета являлся уже не атаман, а генерал Чернышев. Новому атаману Иловайскому рескриптом Александра I вменялось в обязанность «не только содействовать оному (Комитету)... но всемерно стараться приспособлять действия Донского правительства к предположениям Комитета». В дополнение ко всему сам Комитет был переведен из Новочеркасска в Петербург, а направленному на Дон чиновнику министерства юстиции было предложено установить негласное наблюдение за Иловайским.

Врученный Чернышевым Александру I 23 апреля 1825 г. проект нового Положения о Донском Войске, переданным затем на рассмотрение Государственного совета, встретил возражения со стороны донского дворянства, считавшего, что проект не согласен «с местным положением вещей» и «с точным смыслом прав и привилегий, Войску дарованных». Верхи казачества, хотя и ссылались на «дух и нравы народа», в действительности заботились, конечно, не о массе казачества, а о себе, справедливо опасаясь, что введение в жизнь нового Положения умалит их права и возможности материального преуспевания. Особенно тревожило донское дворянство следующее обстоятельство: проект указывал, что порядок землепользования на Дону - «общественный» и что здесь никто «не имеет права ничего почитать исключительно своей принадлежностью». По мнению Иловайского, отражавшего точку зрения всей казачьей верхушки, это указание нарушало «привилегию донских офицеров, состоящую в раздаче им земли во всегдашнее владение».

Протест донского дворянства рассматривал уже не Александр I, а вступивший после его смерти на престол Николай I, который стал на сторону Чернышева, давшего заключение по докладной записке Иловайского. Чернышев бичевал опасные и «мечтательные мысли насчет самостоятельности Дона», видел в них «суждения волнодумные», отрицал право казачьей верхушки на какой-либо особый порядок управления сверх того, чтобы иметь «просто атамана и Войсковую канцелярию, составляющие местное начальство в Войске, в виде губернского».

Атамана Иловайского сменил Кутейников, но и он показался в Петербурге недостаточно надежным и исполнительным. Секретным письмом ему было предложено выйти в отставку, принятую 10 февраля 1836 г., с назначением сначала

исправляющим должность наказного атамана, а затем (с 23 октября 1837 г.) - наказным атаманом М. Г. Власова - последнего при царизме атамана, происходившего из среды донских казаков.

Надо, конечно, учесть, что оппозиционность казачьих верхов в XIX в. проистекла отнюдь не из принципиально отрицательного отношения к существовавшему в России общественному строю. Наоборот, верхи казачества всегда готовы были служить интересам царизма, добиваясь сближения с ним, благорасположения к себе со стороны царя и его клики. В царизме казачьи верхи видели и свою опору в удержании власти над низами казачества, а также над крестьянами. В оппозицию к центральным властям верхи казачества становились лишь тогда, когда усматривали в политике правительства какую-либо опасность для себя и своего благополучия. Казачья верхушка ревностно отстаивала свою исконную и исторически сложившуюся привилегию - занимать монопольное положение в деле использования природных богатств Дона и эксплоатации в своих интересах его трудового населения. В этом была истинная сущность оппозиционных выступлений казачьей верхушки, а ее горделивые заявления относительно заботы о правах народных, о самобытности казачества являлись не более чем «дымовой завесой» (Как раз в 30-х гг. XIX в. один из историков казачества отметил, что на Дону «чиновные люди так отдалились от простых казаков, что между ними нет уже никакой связи, и теперь на Дону считаются с чинами и родом с большей спесью, нежели где-либо» («История Войска Донского»)). Ничего подлинно революционного оппозиция донских верхов никогда в себе не заключала.

После рассмотрения в Государственном совете проект нового Положения был утвержден 26 мая 1835 г., и 1 января 1836 г. состоялось открытие Войскового правления Войска Донского в присутствии атамана и чиновников вновь создан­ных войсковых присутственных мест.

Новое Положение, как и следовало ожидать, имело ярко выраженный классовый характер. Оно наносило новые удары по тем немногим и, по сути дела, призрачным «правам» и «вольностям» казачьих масс, какие еще сохранялись до 1835 г.

Положение 1835 г. сыграло также крупную роль в поли­тике царизма, направленной к превращению казачества в особое «сословие казаков». Положение: а) прекращало доступ к казакам) всем, «не принадлежавшим к Войску»; б) отделяло землю рядовых казаков (станичную) от частновладельческой (дворянской); в) утверждало власть казачьего дворянства (право выбора чиновников); г) подтверждало обязанность поголовной военной службы казаков; д) признавало за донским дворянством право владеть крепостными; е) наделяло беспоместных из казачьей верхушки пожизненными земельными участками, в зависимости от чина.

Звание войскового атамана всех казачьих войск демонстративно предоставлялось Положением «его императорскому высочеству, наследнику цесаревичу» (Назначение наследника престола атаманом всех казачьих войск последовало еще ранее (рескрипт Николая I от 2 октября 1827 г.)). Непосредственное начальствование над Донским Войском вверялось наказному атаману с присвоением ему прав военного губернатора и одновременно - гражданской власти. Ближайшим помощником атамана являлся начальник штаба. В военном отношении Войско было разделено на 4 округа, находившихся в ведении окружных генералов, а в гражданском отношении - на 7 округов, подчиненных сыскным начальникам. Все военные дела сосредоточивались в Войсковом дежурстве, гражданские - в Войсковом правлении.

Может показаться, что в административном отношении Положение делало шаг вперед. Однако опыт быстро показал, что сосредоточение гражданских дел самого разнородного характера в одной инстанции привело к не меньшей, если не большей, волоките, бюрократизму, запущенности делопроизводства и отсюда - к многочисленным злоупотреблениям.

Как из рога изобилия, сыпались все новые и новые изменения и дополнения к Положению, побудившие наказного атамана Хомутова ходатайствовать об учреждении особого Комитета для приведения в систему узаконений, изданных после 1835 г. Такой Комитет и был учрежден в 1860 г.

Положение 1835 г. подразделяло казаков на: а) простых; б) дворян поместных, имевших в своем владении крестьян; в) чиновников; г) торговых. Простые казаки получали землю на общинных началах, и та часть общинной земли, что находилась в пользовании казака, именовалась его паем (В законе 1857 г. о состояниях, делившем население Российской империи на 4 группы: дворянство, духовенство, городских и сельских обывателей казачье дворянство причислялось к дворянству общероссийскому, а остальная масса казачества - к сельским обывателям, т. е. к крестьянам).

Введение в действие Положения 1835 г. сопровождалось также перераспределением земли между донскими чиновниками. Положение предусматривало отвод из войсковых земельных владений «поверхности земли» поместным дворянам из расчета по 15 дес. на каждую душу мужского пола принадлежавших им крепостных крестьян (Это составляло 1610000 дес. земля. Помещики были обязаны вносить в войсковую казну по 11/2 коп. с десятины ежегодно). Излишки земли у помещиков сверх этой нормы подлежали изъятию, причем у некоторых земельных «королей» эти излишки оказались весьма значительными (у семьи Платова - 23344 дес, у помещика Бобрикова - 23800 дес. и т. д.).

Вводя Положение 1835 г., правительство в известной мере пыталось упорядочить экономическое положение казачьей массы, чтобы обеспечить верность казачьего войска царизму, сохранить казачество как военное сословие.

С этой целью казаки освобождались от почтовой повинности; были увеличены доходы, получаемые Войском от питейной продажи, и даже положено было основание войсковому капиталу для выдачи пособий бедным казакам при снаряжении их на службу. Однако все эти и им: подобные льготы не дали ощутительных для казачьей массы результатов.

Гораздо более серьезное значение имели те статьи Положения, согласно которым всем донским станицам назначалась земля по числу казаков мужского пола из расчета 30 дес. на душу, а дворяне, владеющие крестьянами, получали, как сказано, по 15 дес. на каждую душу 8-й ревизии (Единственными донскими помещиками, владевшими землей не по количеству крепостных крестьян, а на правах потомственной собственности, оставались Себряковы, один из рода которых получил по прихоти Петра III целый юрт земли по р. Медведице). Что касается чиновников в офицерском звании, не владеющих крестьянами, то вопрос о них был решен в 1848 г., когда соразмерно со своими чинами он» получили в пожизненное пользование соответствующие наделы, а в 1868 и 1870 гг. были изданы законы об обеспечении донских генералов, штаб- и обер-офицеров и классных чиновников земельными участками на правах полной потомственной собственности.

С 40-х гг. XIX века правительство начинает широко практиковать раздачу крупных земельных участков в срочную и пожизненную, а затем и в потомственную собственность военно-чиновничьей верхушке. Обер-офицер получал (все за счет той же Земли Войска Донского!) 200 дес; штаб-офицер - 400 дес; полковник - 800 дес; генерал - 1600 дес. До 1873 г. таким образом, было роздано до 1200 тыс. дес. земли. В 1858 г. под частное коннозаводство вырезали свыше 800 тыс. дес. земли, причем частный коннозаводчик платил «в пользу Войска» за десятину... 3 копейки в год!

Уже приведенных примеров достаточно, чтобы видеть все лицемерие утверждения казачьей верхушки и ее буржуазно-дворянских идеологов о том, что казачество в своей социальной жизни руководствовалось лишь принципом «один за всех и все за одного».

Несмотря на все усиливавшееся социальное расслоение внутри казачества, наделение казаков землей из расчета 30 дес. на душу мужского пола сразу поставило их, по величине земельного надела, в более выгодное положение, чем крестьян по всей России, и этим самым придало казачьему землепользованию характер особой привилегии. Царизм нарочито сохранял и в последующее время общинное казачье землепользование - по сути дела, средневековую форму пользования землей за военную службу. Однако, как увидим ниже, это мероприятие все же оказалось не в состоянии задержать процесс социальной дифференциации казачества и связанный с ним процесс обнищания казачьих низов.

Да и эта «забота» царизма о казаках оплачивалась ценой все большего превращения казачества в слепое и послушное орудие русского самодержавия. Донское казачество окончательно превратилось в составную часть царской армии. Царское правительство безраздельно распоряжалось теперь казачеством и вершило его судьбы по своему усмотрению.

Это нашло свое выражение, в частности, в усиленном переселении казаков с их семьями для укрепления и заселения местностей, завоеванных царизмом на Кавказе. Только с 1845 по 1864 год с Дона на Кавказскую линию было переселено 2811 казачьих семей (свыше 10000 человек). Переселяли казаков насильственно, заставляя их метать по станицам жребий. «Если после чьего-либо имени произносилось слово: «пустой!», то все было благополучно; если же выкрикивалось «подлежит переселению!», то мгновенно воздух потрясался истерическими криками женщин, рыданиями и воплями, плач отдавался за дверьми станичного правления и дальше по площади в народе и на телегах. Все на некоторое время приходило в беспорядок, и дело останавливалось, пока уводили рыдающих. Дальше дело продолжалось до нового возгласа: «подлежит переселению!»... Жребий на переселение был во всех станицах только в первые годы; далее же многие станицы обходились без метания жребия, а приискивали между собою или из других станиц «охотников» из бедных и неимущих людей, которым от станицы полагалась такая награда, какая сравнивала их с зажиточными домохозяевами. Такие «охотники» были скорее наемники, нежели охотники. С них общество брало подписку, что они добровольно желают переселиться на Кавказ, и уклоняться от переселения ни в коем случае не будут» (И. В. Тимощенков. - Очерк переселения казаков с Дона на Терек, Кубань и Сунжу, СОВДСК, вып. II, Новочеркасск, 1901).

И в этот период донское казачество оставалось верным своим воинским традициям, что отчетливо проявилось в Крымской войне 1853-1856 гг.

Крымская война потребовала призыва на службу 31% всего мужского казачьего населения Дона.

Казаки участвовали в известном сражении на р. Черной (август 1855 г.). В защите самого Севастополя отличилось немало донских, а равно черноморских (кубанских) и терских казаков.

Донские казачьи части несли также службу по охране азовского побережья. Они принимали активное участие в героической обороне Таганрога в 1855 г.

В истории Крымской войны оборона Таганрога представляет собой незаслуженно забытый эпизод. По мужеству, стойкости и храбрости защитников Таганрога оборона его в 1855 г. является живым и непосредственным отзвуком славной севастопольской эпопеи.

Как известно, попытка союзного командования захватить одним ударом Севастополь, в 1854 г. была безуспешной. Война в Крыму приобрела позиционный характер. Началась длительная осада Севастополя. В этой обстановке командование союзных войск в Крыму пыталось найти выход из создавшегося положения, стремясь активизировать военные действия.

Возник проект вспомогательных операций против Керчи, «бывшей аванпостом для азовской торговли», и городов на побережье Азовского моря.

Сам по себе вопрос об Азовском море играл в Крымской войне немаловажную роль. Во-первых, в азовских портах (Геническ, Бердянск, Мариуполь, Таганрог, Ейск и др.) было сосредоточено большое количество продовольствия, - прежде всего, частного и казенного хлеба, предназначенного для снабжения русских войск; во-вторых, - два пути, связывавших русскую армию в Крыму с внутренними областями России, проходили: один - по Арбатской косе, через Геническ, другой - через Чонгарский Мост.

Рассчитывая на быстрый и успешный исход азовской операции, союзное командование в Крыму надеялось сгладить этим неблагоприятное впечатление от затяжного хода борьбы за Севастополь и тем самым поднять настроение своих войск.

Предназначенные для действий в Азовском море экспедиционные силы союзников состояли из 16400 чел. при 11 полевых батареях. Флот экспедиции состоял из 57 паровых судов французской и английской эскадр.

12 мая 1855 г. союзная эскадра вышла из Камышевой бухты и, направясь к Керченскому проливу, в тот же день достигла Керчи. Взорвав пороховые погреба, батареи и городские склады, малочисленные русские войска оставили Керчь. Без боя овладели союзники и Еникале.

Вскоре наступила очередь Таганрога. 20 мая неприятельские суда показались вблизи города.

Для союзников город Таганрог имел немаловажное значение по ряду причин. Таганрогский порт был одним из крупнейших портов Приазовья; здесь были сосредоточены крупные запасы продовольствия и товаров. Таганрог, далее, являлся базой для возможного проникновения союзников в устье Дона и выше, к Ростову-на-Дону.

Защитники Таганрога, проникнутые духом высокого патриотизма, деятельно готовились к стойкой обороне города. Однако возможность обороны крайне осложнялась отсутствием в Таганроге сооружений крепостного типа, малочисленностью его гарнизона и полным отсутствием артиллерии. Последнее обстоятельстве позволяло союзникам без всякого риска подходить вплотную к городу для ведения огня и высадки десантов,, и только крупные суда глубокой осадки были лишены этой возможности из-за мелководья таганрогского рейда.

Для усиления обороны Таганрога туда из Новочеркасска, был направлен казачий учебный полк. Кроме того, в городе находился гарнизонный полубатальон.

Учитывая неравное соотношение сил, энергично готовились к обороне Таганрога также рядовые местной госпитальной команды, таможенные надсмотрщики и др. Патриотически настроенное население выделило для защиты родного города и поддержания в нем порядка 250 человек, образовавших добровольную милицию, или «команду охотников».

В случае длительной осады Таганрога его защитникам особенно важно было устоять первое время. В дальнейшем город мог рассчитывать на прибытие подкреплений, - в частности, за счет донского казачьего ополчения, когорте тогда уже формировалось.

На предложение высланных союзниками парламентеров сдать город без боя ведавший обороной Таганрога генерал И. И. Краснов ответил категорическим отказом. «Пусть попробуют взять!» - гласил ответ Краснова.

Утром 23 мая 1855 г. неприятельская эскадра начала жестокую бомбардировку Таганрога.

Защитники города предполагали, что вслед за бомбардировкой может начаться высадка вражеских десантов. Наиболее благоприятным для этой цели местом считался район близ Константиновской церкви, с крутым спуском от городской набережной, выходящей на Греческую улицу.

По приказу генерала Краснова, здесь был расположен полубатальон внутренней (таганрогской) стражи и двести человек «охотников»-добровольцев, под начальством генерал-майора Толстого.

Бомбардировка, действительно, оказалась подготовкой к высадке крупного десанта. Поддерживая огонь с судов, союзники высадили на берег отряд в количестве до 300 человек, который, прикрываясь кустарником, повел штуцерный огонь и начал продвижение вперед, поднимаясь на гору в том районе (против Константиновской церкви), где командование таганрогского гарнизона и ожидало появления неприятеля.

Наступил критический момент обороны Таганрога.

Отставному саперному подполковнику Македонскому было поручено во что бы то ни стало сбросить неприятеля в море. Располагая силами одной роты гарнизонного полубатальона, Македонский рассредоточил своих стрелков в овраге под прикрытием сада и вскоре открыл огонь по наступавшим десантникам. Видя, однако, что огонь не в состоянии задержать противника, Македонский приказал полубатальону броситься на врага «в штыки». Защитники города завязали решительную и короткую рукопашную схватку, в результате которой под громкое «ура» десант противника был опрокинут в море и искал спасения в лодках.

Вскоре неприятельская эскадра снялась с якоря и удалилась от Таганрога километров на 15, а в 8 1/2 часов утра следующего дня, разведя пары, она ушла в направлении на Мариуполь, и затем - на Ейск.

Доблестные защитники Таганрога по праву торжествовали победу.

В июле 1855 г. суда союзников снова появились у берегов Азовского моря. 6 июля неприятельские корабли показались на виду Таганрога и, приблизившись к нему, с 7 июля начали систематический обстрел города, проводившийся, как правило, ежедневно на протяжении 242 недель. В течение дня по городу давалось от 20 до 100, а иногда и более залпов.

При помощи длительной бомбардировки союзники, видимо, рассчитывали вызвать смятение в гарнизоне и среди городского населения и в такой обстановке осуществить высадку новых десантов.

Однако и эта бомбардировка не вызвала ожидавшейся союзниками паники.

Помимо этого, союзники явно готовились к активным действиям в устьях Дона, о чем свидетельствовали совершенные ими систематические промеры на море по обеим сторонам Таганрога и при входе в донские гирла. Проникновение неприятельской эскадры в гирла Дона и выше по реке могло бы повести к серьезным последствиям. Ростовский на Дону порт был переполнен баржами и другими судами с продовольствием и различными грузами. Выше Ростова, в станице Аксайской, скопилось много барж с продуктами питания, шедших в Ростов и временно задержанных здесь в связи с появлением неприятельского флота в Азовском море. В станице осуществлялось также строительство и вооружение гребной Азовской флотилии (баркасы и ладьи).

День 12 июля неожиданно принес новый успех защитникам Таганрога. Ориентируясь на ранее расставленные при промерах опознавательные знаки, вражеский пароход «Джаспер» утром этого дня вошел в гирла Дона. Но тут он неожиданно наткнулся на серьезное препятствие.

Когда производились промеры, один из рыбаков зорко наблюдал за этим и после того, как неприятель удалился, рыбак подплыл на своей лодке к опознавательным знакам и переставил их с глубоких мест на мелкие. Следствием этого явилось то, что «Джаспер», ориентируясь на опознавательные знаки, «взбежал на мель на самых сильных парах, так что ни в коем случае сам не мог сняться».

Подоспевшие к этому месту казаки открыли по пароходу ружейный огонь, чтобы воспрепятствовать попыткам команды «Джаспера» снять пароход с мели. Видя свое безнадежное положение, команда подожгла пароход и перебралась па другое судно.

Гибель «Джаспера» еще более окрылила гарнизон и население Таганрога и укрепила их моральный дух.

На протяжении июля неприятель несколько раз пытался высадить на берег своих солдат и матросов, но все его попытки успешно отражались охранявшими побережье казаками. К концу июля, потерпев очередную неудачу в своих операциях под Таганрогом, флотилия союзников вновь снялась с якоря и 28 июля прошла мимо Мариуполя и поплыла дальше.

Тем временем в Таганрог продолжали прибывать подкрепления, и оборона города непрестанно усиливалась. Из Ростова было переброшено восемь 24-фунтовых каронад (коротких гладкостенных орудий). Велись инженерные работы по сооружению батарей.

Утром 19 августа 1855 г. суда союзников снова, в третий раз, появились под Таганрогом. Один из трех пароходов, подойдя к пристани, открыл огонь, но неожиданно для врага был обстрелян таганрогскими батареями. Огонь был настолько энергичный и меткий, что вражеский пароход был вынужден удалиться. Теперь неприятельские суда уже не рисковали подходить близко к Таганрогу и утратили возможность вести безнаказанно бомбардировку его на самом близком расстоянии.

Союзники еще несколько дней вели огонь по городу, не причинивший, однако, ощутительного вреда. Вслед за этим вражеская флотилия снялась с якоря и удалилась в море, - на этот раз окончательно.

Стойкая оборона Таганрога вынудила союзников прекратить азовскую экспедицию.

Доблесть и мужество, проявленные защитниками Таганрога, заставляют вспомнить слова Льва Николаевича Толстого о защитниках Севастополя, «которые в те тяжелые времена не упали, а возвышались духом и с наслаждением готовились к смерти не за город, а за родину» (Л. Н. Толстой. - Севастопольские рассказы. Севастополь в декабре месяце. Цит. по изданию: «Избранные повести и рассказы», том I, Гослитиздат, М., 1947).

Родство духа защитников Севастополя и Таганрога отмечено также представителем неприятельского лагеря - участником осады Таганрога, английским офицером Берроу, писавшим, что «в плохо укрепленном Таганроге мы встретили неожиданное и отчаянное сопротивление русских. Сюда как бы долетал дух упорства, владевший защитниками Севастополя» (Фонды Таганрогского музея краеведения, архив Краеведческого кружка за 1926 г., папки выписок по Таганрогу за вторую половину XIX века).