В боях и походах (А. Фарбер)

I

Командующий фронтом склонился над разостланной на столе картой, отыскивая кирку Муола.

- Вот! - показал он командиру танковой бригады Лелюшенко. - Крепкий орешек. Но его надо разгрызть, и побыстрей.

Прощаясь с Лелюшенко, генерал увидел, что тот улыбается, "Что это его так обрадовало?" - нахмурился он.

Лелюшенко почувствовал неуместность своей улыбки, и лицо его тотчас приняло обычное, суровое, выражение. Но, выйдя на мороз под звездное небо, он снова улыбнулся.

"Интересная встреча! - думал Лелюшенко, шагая по тропинке, протоптанной среди снежных сугробов. - Когда я его в последний раз видел? В бою против Врангеля в Северной Таврии, под Ново-Алексеевкой..."

Генерал и не подозревал, что коренастый полковник девятнадцать лет назад был красноармейцем 4-й кавалерийской дивизии, которой он командовал в Первой Конной...

Но предаваться воспоминаниям было некогда. Лелюшенко торопился в бригаду. Суровой зимой 1939 года она вместе с другими соединениями в ожесточенных боях прорывала белофинскую "линию Маннергейма".

Вызвав начальника штаба бригады, Лелюшенко сообщил о боевой задаче. Она была нелегка. Впрочем, легких задач на войне не бывает. Предстояло взять кирку Муола. К этой церквушке уже не раз безуспешно пытались подступиться наши подразделения.

Едва забрезжил скупой северный рассвет, Лелюшенко, надев комбинезон и натянув поверх него белый маскхалат, сам отправился в разведку. Тщетно отговаривал его начальник штаба. Комбриг не согласился, ему нужно было видеть поле боя.

...Лежа в снегу, Лелюшенко пытливо рассматривал местность впереди. В окулярах бинокля поблескивал разбитый снарядами лед озера. Правее - высотка с двумя огромными соснами. Между озером и высоткой - узкая лощина, сплошь загороженная надолбами и колючей проволокой. Там, наверное, приготовлено немало коварных сюрпризов: невидимых мин и ям...

На берегу озера громоздились развалины кирки. Советские артиллеристы и авиация разрушили ее, но это ничего не изменило: противник находился под землей, в железобетонной крепости. Едва пехотинцы под прикрытием танков поднимались в атаку, финны фланкирующим огнем отсекали их от машин.

Лелюшенко зубами стянул перчатку, подул на замерзшие пальцы, размял их. Завернув край маскхалата, вытащил из кармана носовой платок, протер запотевшие окуляры бинокля и снова навел его на лощину.

"И все-таки прорваться к кирке можно только здесь", - подумал комбриг. У него уже начинал складываться план атаки.

Ночью саперы проделали проходы в минных полях и проволочных заграждениях. По решению комбрига на танки двух лучших подразделений бригады надели экраны - это была дополнительная броня, снятая с подбитых машин. Опыт показал, что танки с экранами неуязвимы для пушек врага.

На рассвете на танки забрались пехотинцы и укрылись за стальными башнями. В последнюю минуту в командирский танк сел Лелюшенко, и машины на предельной скорости помчались по лощинке. Пока белофинны пристреливались по ним, танки оказались у подземной крепости и принялись бить из пушек и огнеметов в упор по амбразурам. Пехотинцы и саперы, соскочив с машин, бросились к дотам. В их тяжелые двери полетели связки гранат. Через несколько минут в подземельях завязался рукопашный бой.

На исходе дня Лелюшенко по полевому телефону связался с командующим.

- Орешек разгрызли! - доложил он.

II

Когда на Красной площади появилась эта необычная колонна, оркестры умолкли. Тысячи глаз были обращены в сторону двухсот советских воинов, несших склоненные вражеские знамена, захваченные в боях. Генерал Лелюшенко взволнованно следил за тем, как под отрывистую дробь барабанов воины, поравнявшись с Мавзолеем, останавливались, делали поворот направо и бросали знамена у подножия Мавзолея. Издыхающими змеями извивались на полотнищах линии фашистской свастики.

Многое вспомнилось в эти минуты генералу.

... Вероломное нападение гитлеровской Германии застало его на дальних подступах к Ленинграду. Незадолго до этого Дмитрий Данилович принял командование механизированным корпусом, который еще формировался. В подразделениях не хватало техники и вооружения. Но это трудное обстоятельство не смутило Лелюшенко. Экипажам, для которых недоставало боевых машин, он придал противотанковые орудия, смешивая их с колоннами танков. Возникшие условия подсказали ему верное решение. Он создал подвижные отряды и наносил удары с фронта пехотой, а по тылу и флангам врага - своими танками. Здесь потерпел крупное поражение гитлеровский генерал Манштейн, как это он сам признал после войны в своих воспоминаниях "Утерянные победы".

... А потом пришлось отходить. С болью, понятной только человеку, знающему крестьянский труд, видел Лелюшенко истоптанные нивы, черные пепелища от скирд. На проселочных дорогах он встречал бесконечные вереницы людей, уходивших на восток. И плотней сжимались губы генерала, а на лбу глубже врезалась поперечная морщина.

Наступил октябрь 1941 года. К Москве рвались отборные соединения гитлеровцев. Они подходили к Орлу, угрожали Туле. В эту пору Лелюшенко был назначен командиром первого гвардейского особого корпуса, который формировался в ходе боя.

Надо было остановить три вражеских танковых соединения. Поэтому приходилось вести подвижную оборону на выгодных рубежах, задерживая противника и давая возможность главным силам корпуса сосредоточиться на реке Зуше, чтобы не пропустить врага на Тулу.

Стараниями народного ополчения создавалась серьезная оборона. Воины гвардейского корпуса сражались с фанатической отвагой. Лелюшенко бросал своих танкистов в неожиданные для врага контратаки, нанося удары по его флангам и тылу. Это сильно задерживало гитлеровцев, надеявшихся захватить Тулу с ходу. Их остановили на реке Зуше. Фашистский генерал Гудериан в своей книге "Записки солдата" вынужден был подтвердить, что под Тулой понес большие потери.

Гитлер слал на западное направление все новые и новые дивизии. К половине октября немцам удалось захватить Вязьму. Они наступали на Москву по Можайскому шоссе. Лелюшенко перевели на этот участок фронта и поручили командовать пятой армией.

На поле исторической битвы у Бородино началось кровопролитное сражение.

В современной войне место командующего там, откуда он лучше всего может управлять своими войсками. Но бывают моменты, когда долг командарма - взять в руки автомат. Во время одной из атак гитлеровцы прорвались к штабу армии. Переменить в тех условиях КП было бессмысленно. Лелюшенко быстро сколотил из штабников и комендантской роты отряд, повел его в контратаку. Это была неравная схватка. Многие здесь пали смертью храбрых. Но смелость победила. Лелюшенко был ранен в руку, и кровь его пролилась на землю, озаренную славой кутузовских полков. Он продолжал руководить боем, пока от нестерпимой боли не потерял сознания.

Выздоровление затянулось на целый месяц. Трудно было улежать на госпитальной койке такому человеку, как Лелюшенко. С фронта приходили тревожные вести. Немцы, которых к концу октября остановили, через двадцать дней снова перешли в наступление на Москву.

В один из дождливых ноябрьских дней, еще не оправившись после ранения, опираясь на костыль, генерал Лелюшенко по приказу ставки приехал в штаб тридцатой армии. Надо было во что бы то ни стало задержать третью танковую группу гитлеровцев, направлявшуюся в обход Москвы с севера.

Есть люди, которых сознание возложенной на них огромной ответственности давит, угнетает. Дмитрий Данилович Лелюшенко не из таких. Ненависть к врагу уживалась в его душе с уверенностью в силе советского народа. Он приехал сюда с приказом Верховного командования - любой ценой удержать плацдарм юго-восточнее Иваньковского водохранилища. И это сейчас стало задачей, ради которой он дышал, мыслил, существовал. Ему было присуще жесткое умение внушать свою волю подчиненным. Через командиров и политработников всех степеней, через коммунистов и комсомольцев смысл боевой задачи доводился до каждого бойца.

Ежедневно, ежечасно отбиваясь от наседавшего врага, тридцатая армия готовилась к контрнаступлению. Так прошел неимоверно тяжелый ноябрь. На фронт подтягивались свежие подкрепления. И наконец командарм получил долгожданный приказ - 6 декабря прорвать растянутый фронт гитлеровцев между Волжским водохранилищем и Дмитровом и наступать в общем направлении на город Клин.

В самый канун наступления в армию Лелюшенко прибыло новое пополнение. Молодым бойцам раздали полученные прямо с оружейного склада винтовки. Генерала больше всего тревожило, сумеют ли необстрелянные воины хорошо подготовить свое оружие к утру. Обстоятельства в эти критические для Родины дни складывались так, что на подготовку почти не было времени. К тому же наступать против вражеских танков предстояло главным образом пехоте.

Поздним вечером, изредка освещая себе путь карманными фонариками, генерал Лелюшенко и член Военного Совета армии Н. В. Абрамов шли по пустынной улице наполовину сожженного села. С ними рядом молчаливо шагал адъютант Ивлев. По выражению лица командарма он знал, что в такие минуты разговаривать с ним нельзя. Адъютант был прав. Лелюшенко угрюмо думал о том, что гитлеровцы по-прежнему имеют большое преимущество в танках и вряд ли удастся прорвать их оборону днем, одними силами пехоты. Вот если бы начать наступление ночью! Но бойцы к ночным действиям не подготовлены.

Лелюшенко и Абрамов зашли в первую попавшуюся избу. На земляном полу, покрытом соломой, сидело человек десять бойцов. Трепетно горел каганец. Генерал увидел, как молодые солдаты старательно протирают затворы, снимая с них густую складскую смазку. Лелюшенко разговорился с солдатами. Оказалось, что новое пополнение сплошь состоит из сибиряков и уральцев. Многие из них были потомственные охотники, с детских лет пристрастившиеся к оружию. И тут у Лелюшенко созрело решение: "Да, начнем ночью, внезапно для врага. Ведь охотники хорошо ориентируются в темноте".

В беседе с бойцами он нашел горячую поддержку этого замысла. К себе в штаб генерал возвратился повеселевший.

И наконец наступил долгожданный момент, открывший путь вперед. В предрассветных сумерках советская артиллерия обрушила на гитлеровцев лавину огня. Вслед за огненным валом ринулись к вражеским линиям бойцы, доканчивая штыком и автоматной очередью то, что начали артиллеристы.

Для остро задуманной операции в лице Лелюшенко был найден отличный исполнитель. За четверо суток беспрерывных боев части армии взяли Клин и Рогачев, перерезали Ленинградское шоссе. Было уничтожено более двадцати тысяч вражеских солдат и офицеров, захвачено двести танков и столько же орудий, шесть тысяч автомашин.

В эти дни в Москве находился прилетевший из Лондона министр иностранных дел Англии Антони Идеи. Ему не верилось, что Советская Армия не только остановила немцев под Москвой, но и разгромила их. Идену захотелось лично убедиться в этом.

Выполняя просьбу Идена, его повезли в штаб тридцатой армии, который в ту пору располагался западнее Клина, в скромном здании сельской школы. Оттуда, сопровождаемый генералом Лелюшенко, английский министр вместе со своими спутниками отправился на поле боя. Окрестности Клина были усеяны запорошенными снегом трупами немцев, разбитой вражеской техникой. То и дело попадались обгорелые танки с паучьей свастикой на боках, опрокинутые орудия, сплющенные и обожженные автомашины, скрюченные тела мертвецов... Иден молчаливо шел рядом с генералом Лелюшенко, недоверчиво глядел на поле боя. Английский министр наклонился над одним из трупов, рукой в меховой перчатке отряхнул с его лица и шинели густой слой снега. Открылась физиономия убитого, на шинели были отчетливо видны знаки различия немецкого ефрейтора.

Иден выпрямился и молчаливо повернул назад. Быть может, в эту минуту он подумал о Дюнкерке?..

Лелюшенко переглянулся с шагавшим рядом с ним офицером из своего штаба. Оба чуть заметно улыбнулись.

Командарм еще до войны изучил английский язык. И он спросил, у английского министра:

- Вам нравится это?

- Нравится, - нехотя ответил Иден.

.. В октябре 1942 года пути войны привели Дмитрия Даниловича в приволжские степи. Позади остались тягчайшие месяцы летнего отступления. Под Сталинградом уже намечался финал титанической битвы. Лелюшенко был поставлен во главе первой гвардейской армии, которая вместе с другими нашими соединениями замыкала кольцо окружения вокруг войск Паулюса. Членом Военного Совета первой гвардейской был боевой друг командарма И. С. Колесниченко.

В одном из боев Лелюшенко получил второе за эту войну пулевое ранение. Но командарм не захотел ложиться на госпитальную койку. Раненый, он продолжал руководить боевыми действиями. Вид у него был усталый, широкое скуластое лицо побледнело, но, превозмогая боль, он то склонялся над штабной картой, то на закамуфлированном вездеходе пробирался среди снежных сугробов в расположение своих частей, входил в блиндажи и землянки, шагал по траншеям у огненных полей переднего края...

Однажды среди ночи его вызвали в штаб фронта. Лелюшенко приехал туда под утро.

- Как здоровье, Дмитрий Данилович? - спросил командующий фронтом генерал Ватутин, осторожно пожимая руку генерала.

Лелюшенко насторожился. Лицо его напряглось.

- Рана зажила, все в порядке!

Командующий фронтом улыбнулся: он ожидал именно такого ответа.

Отодвинув шторку, которой была прикрыта на стене карта фронта, он указкой провел невидимую линию:

- Немцы создают крупную группировку в районе Тормосина, чтобы вызволить войска Паулюса. Вы назначаетесь командующим третьей гвардейской армией, которой поручается сдержать и разгромить эту группировку.

Глаза Лелюшенко взволнованно заблестели.

- Благодарю за доверие.

Он был глубоко обрадован новым боевым заданием. И хотя выполнить такую сложную операцию было очень трудно, Лелюшенко чувствовал в себе и силы и опыт, необходимые для этого.

Сторонник дерзких решений, он бросил свои механизированные войска на юг - в направлении на Тацинскую, Морозовскую, Чернышевскую. Враг не успел закрыться и получил стремительный таранящий удар в самое чувствительное место. В Тацинской было захвачено на аэродроме триста самолетов и более пятисот авиамоторов. Танкисты прервали железнодорожную и воздушную коммуникации врага. Выполнял эту операцию танковый корпус под командованием В. М. Баданова.

Холодной осенней ночью, сидя в казачьем курене придонского хутора, Лелюшенко долго водил карандашом по карте, отмечая продвижение своих "орлов" - танкистов.

- Вошли в оперативное нутро противника, - сказал он офицерам штаба.

Утром командарм проезжал через станицы родного Дона. От вида их было больно сердцу. Всюду взор натыкался на пепелища сожженных домов, взорванные мельницы, разрушенные школы. Южнее от этих мест находился Ново-Кузнецовский хутор, где Лелюшенко когда-то батрачил у помещика, а потом, в восемнадцатом году, вместе с двумя братьями ушел оттуда в конницу Буденного.

О многом напомнила ему встреча с родным краем. Но времени задержаться, осмотреться не было. Битва властно звала его вперед.

... Одно за другим падали к подножию Мавзолея знамена разбитых гитлеровских дивизий. Отрывисто стучали барабаны, рассыпая в торжественной тишине Красной площади сухую дробь. А генерал Лелюшенко видел перед собой жаркую боевую страду, шахты и заводы Донбасса, освобожденные его гвардейцами. Сколько благодарственных писем получал он позже из Луганска, Лисичанска, Славянска, Краматорска, Дружковки, Константиновки! Там помнят гвардейцев его армии...

Оторвавшись от воспоминаний, Лелюшенко повернул лицо к зубчатым стенам Кремля, перевел взгляд на Красную площадь. Много раз в трудные минуты ободряла его мысль о Москве, о Родине. Она была источником тех сил, которые невидимым током вливались в его сердце. Так было и в те дни, когда армия Лелюшенко очутилась перед Днепром. На противоположном берегу был Никополь. И гвардейцы совершили беспримерный прыжок через великую украинскую реку. Никополь остался позади частей, развивавших стремительное наступление дальше, на запад.

Дарование Лелюшенко-военачальника ярко проявилось и в мощных операциях танковых войск в 1944 году, когда они рассекли Львовскую группировку немцев и, форсировав Вислу, захватили плацдарм у Сандомира.

В ту пору Лелюшенко командовал четвертой танковой армией. Его имя уже занимало место в ряду имен прославленных советских полководцев.

К зиме 1945 года были почти полностью восстановлены границы нашей Родины. Гитлеровские полчища были изгнаны с большей части территории Польши, Чехословакии, Венгрии и Северной Норвегии. Над гитлеровской Германией нависла тень разгрома.

Начиналось знаменитое наступление наших войск с Сандомирского плацдарма.

Между Вислой и Одером развернулось грандиозное по своим масштабам сражение. Вместе с другими соединениями в нем участвовала танковая армия Лелюшенко.

На фронтовых дорогах, у польской реки Варты, Дмитрия Даниловича догнало письмо с родины. С волнением читал он слова привета, написанные земляками. Они сообщали ему, что собрали более миллиона рублей на постройку танковой колонны "Мечетинский земляк", которую просили передать войскам Лелюшенко.

Ночью в хате польского крестьянина, где на несколько часов разместился командный пункт армии, Лелюшенко писал ответ:

"Дорогие земляки! Трудно передать, как обрадовало меня ваше письмо, в котором вы сообщаете о своей жизни и работе, о том, что успешно залечиваете раны войны. Давайте стране еще больше хлеба, молока, мяса. А за нами дело не станет. Враг будет разбит. Победа уже близка. Скоро, совсем скоро мы будем в Берлине".

В это он верил твердо - скоро вместе со своими "орлами" он будет в Берлине. Но он хорошо знал и другое - на пути к столице фашистской Германии ему и его армии предстоит пережить еще немало тяжких испытаний.

Одно из них возникло в тот же вечер, 20 января. Надо было немедленно форсировать Варту. Это была трудная водная преграда. Лелюшенко задумался. Как быть? От местного населения он узнал, что в районе Бурзенино сохранился стодвадцатиметровый мост. Немцы не ожидали, что советские войска так быстро выйдут к реке.

Склонившись над картой, Лелюшенко раздумывал.

- Нам поможет только внезапность, - наконец произнес он и обратился к возглавлявшему передовой отряд полковнику В. И. Зайцеву, который командовал 61-й гвардейской танковой бригадой. - Нужно подобрать лихого командира взвода, чтобы провел разведку боем и, если удастся, захватил мост.

Вскоре на командный пункт явился молодой, но бывалый лейтенант Юдин. Боевую задачу ему поставил сам Лелюшенко. И пятнадцать минут спустя в районе моста через Варту в небо взвились зеленые ракеты: "Мост захвачен".

Через полчаса 61-я бригада уже громила противника в Бурзенино, а по мосту громыхали, перебираясь на западный берег, все новые и новые батальоны четвертой танковой.

Впереди был Одер... На пути к нему Лелюшенко узнал радостную весть: четвертая танковая стала гвардейской.

Для прорыва вражеской обороны на подступах к Берлину были сосредоточены большие силы, огромное количество боевой техники. Цифры подчас бывают красноречивее слов. Вот они, эти цифры: в берлинской операции с нашей стороны участвовало свыше четырех тысяч орудий и минометов, восемь тысяч четыреста самолетов, более шести тысяч трехсот танков.

Генерал-полковника Лелюшенко вызвали на совещание в штаб Первого Украинского фронта. Из сообщения командующего фронтом маршала Конева он узнал план операции. На штурм Берлина по кратчайшему направлению должны были выйти войска Первого Белорусского фронта с приданными им танковыми соединениями генералов Богданова и Катукова. Обойти Берлин со стороны реки Нейсе предстояло частям Первого Украинского фронта. Танкисты обоих фронтов должны были окружить Берлин и ворваться во вражескую столицу.

Это были исполненные предельного напряжения дни. Смелость, помноженная на огромный боевой опыт, сознание того, что война подходит к концу, - все это умножало силы советских воинов.

В ходе операции командующий фронтом приказал Лелюшенко:

- Армии выйти в район Потсдам - Бранденбург. Завершить окружение берлинской группировки противника. Не допустить подхода войск с запада.

Через несколько дней генерал-полковник Лелюшенко докладывал:

- Задача выполнена. Уральцы с запада ворвались в Берлин. Соединились с войсками Первого Белорусского фронта. Шестой механизированный корпус овладел Бранденбургом, Потсдамом и в районе Кетцина соединился с войсками второй танковой армии Богданова. Пятый мехкорпус перекрывает подходы к городу с юго-запада.

Берлинский гарнизон сложил оружие. Началась капитуляция гитлеровских войск и на других участках фронта. Но в эти дни, за несколько сот километров от Берлина, на чехословацкой земле разыгралась кровавая трагедия. Там находилась большая группировка немцев, которая продолжала сопротивление. Гитлеровцы вымещали свою ярость на жителях Праги. Чешские патриоты восстали. В Праге началась неравная борьба.

Из древнего города на Влтаве по радио донесся призыв: "Помогите, мы истекаем кровью! Помогите, мы сражаемся из последних сил!"

Гвардейцы танковых армий Лелюшенко и Рыбалко спешно сели в свои стальные машины и запустили моторы. Они совершили беспримерный по стремительности бросок: с боями прошли через Дрезден и Рудные горы, пробились сквозь леса и вражеские заслоны. У города Фрейберг советские танкисты разгромили оборону противника и 9 мая в три часа тридцать минут вошли в Прагу. Это был изумительный по мастерству марш-маневр. Фашистская группировка войск Шернера, насчитывавшая около миллиона солдат и офицеров, капитулировала. Братская Прага была спасена.

... Парад Победы на Красной площади подходил к концу. Лелюшенко глядел на сваленные у подножия Мавзолея вражеские воинские реликвии. Среди них были и знамена шестнадцатой и семнадцатой танковых фашистских дивизий, дивизий "Герман Геринг" и "Бранденбург", двадцатой мотострелковой эсэсовской дивизии и других дивизий, разгромленных четвертой танковой армией.

... На другой день после парада Победы Лелюшенко уехал из Москвы. Военная легковая автомашина мчала его к родному Дону.

Был поздний июньский вечер, когда генерал подъезжал к станице Мечетинской. Он был отнюдь не сентиментален, но сердце его взволнованно забилось. Вот она, родная станица, милая и дорогая донская земля!.. Как бы высоко ни поднялся человек, а родной край всегда живет в его душе, согретой неизбывным теплом сыновней любви.

Лунное сияние заливало шоссейную дорогу, на которой мечетинцы встретили своего прославленного земляка. Он обнялся с братьями, с постаревшей сестрой Матреной. К нему тянулись руки с букетами полевых цветов, он видел радостно сияющие лица, слышал берущие за душу слова сердечного привета... И кто бы в эти минуты угадал, о чем думал человек в парадном светло-синем мундире с погонами генерал-полковника, дважды Герой Советского Союза, кавалер четырнадцати орденов и девяти медалей? Дмитрий Данилович Лелюшенко, слушая приветственные речи, глядел на русоголового хуторского мальчишку. Ему вспомнились далекое безрадостное детство, батрацкая доля, тяжкий труд на помещика. Отсюда, из станицы Мечетинской, он, крестьянин-бедняк, начал свой трудный путь, приведший его к славе. И генерал, протянув руку, привлек к себе малыша.

"Вот для кого мы завоевали победу!" - думал он.

И вслух сказал:

- Ну, малыш, расти!

А. Фарбер