Холодным октябрьским утром 1938 года двадцатилетний бухгалтер совхоза имени Ленина, Матвеево-Курганского района, Михаил Новиков впервые стал в строй. С тех пор в его жизни и боевой службе произошло много событий. Он учился, потом бил белофиннов на "линии Маннергейма", защищал от немецко-фашистских захватчиков Ленинград, сражался на берегах Волги, был дважды ранен... Но и теперь, став полковником, он с душевным волнением вспоминает бои на Карельском перешейке.
По окончании полковой школы Михаил Новиков был назначен командиром отделения и в составе знаменитой 123-й стрелковой дивизии участвовал в войне за безопасность города Ленина и северо-западных границ Советского Союза. Это была та самая дивизия, которая, как утверждала белофинская печать, якобы целиком состояла из коммунистов, - такими бесстрашными и верными воинскому долгу показали себя в этом походе ее воины. За прорыв "линии Маннергейма" дивизия была награждена орденом Ленина, а двадцать два ее бойца и командира получили звание Героя Советского Союза.
В числе героев был и Михаил Васильевич Новиков.
Вот как он рассказывал в армейской печати о своем подвиге:
"Мое отделение двигалось по опушке леса, прикрывая левый фланг наступающего батальона. "Глядите в оба! - сказал мне командир взвода лейтенант Набиркин. - В случае атаки из леса держитесь крепко, прорвать фланг не давайте. Если что случится, останетесь за меня".
С деревьев изредка били "кукушки". Мой пулеметчик Соколов разглядел на елке одного белофинна, приложился к "Дегтяреву" и сбил врага.
Батальон шел во втором эшелоне. Железобетонные укрепления белофиннов находились метрах в трехстах от нас, когда командир батальона получил приказ перейти в первый эшелон. И вот мы вступили в соприкосновение с противником. Белофинны не показывались из своих берлог, но вели сильный огонь.
Лейтенант оказался прав. Из лесу вдруг застрочил белофинский пулемет. А тут, как на зло, у Соколова заело пулемет. Схватил я сам пулемет, гляжу, а он весь снегом забит. Быстро прочистил пулемет, открыл огонь.
Не дали мы прорвать наш левый фланг. Затем под прикрытием пулеметов, короткими перебежками, без потерь, приблизились к исходным позициям. Вокруг нас начали рваться мины. Неподалеку от меня разорвался снаряд, и вслед за этим я услышал:
Залегли. Осматриваюсь. Местность впереди сильно изрыта. Видно, наша авиация крепко поработала. Залег и весь батальон в редком лесу. Перекрестный шквальный огонь не давал поднять головы.
Наш взвод находился в непосредственной близости от дота, у проволочного заграждения противника.
Над нами свистели пули, вокруг рвались снаряды и мины. А связи с командиром роты не было. Провод, который мы тянули за собой, был порван огнем. Ждать приказа о наступлении в таких условиях не приходилось. Я был уверен, что за нами следят и командир роты и соседи. Расположение их я знал и был уверен, что поддержат. Решил: буду действовать самостоятельно. Сознание воинского долга подсказало мне этот инициативный шаг.
Переползая из воронки в воронку, от отделения к отделению, я приказал дозарядить оружие, приготовить гранаты. Наметил себе путь движения вперед. Гранат у нас было по две, по три, даже по четыре штуки на бойца, а они очень нам пригодились при атаке траншей и дота.
Наконец несколько ослабел огонь противника. Улучив момент, я выскочил из укрытия и с возгласом: "За мной, вперед!" - ринулся к доту.
С криками "ура" поднялись все воины взвода. Белофинны снова усилили огонь. Но им не удалось отбить нашу атаку. Через несколько минут вперед пошли остальные взводы нашей роты, а затем и весь батальон. Советские воины через бреши, проделанные артиллерией в проволочных заграждениях, выбрались на скат высоты траншеи в районе дота. Белофинны стали разбегаться.
Я быстро добежал до амбразуры дота, метнул туда одну гранату, другую. Затем забежал сзади дота и бросил две гранаты в дверь, оставленную открытой метавшимися в панике белофинскими вояками.
Верным оказался мой расчет: соседи поддержали вовремя. Дот был взят. Мы водрузили над ним красное знамя".