На берегу Северной бухты (В. Чумаков)

Февраль в том году выдался на редкость погожий. В конце января еще стояли лютые морозы, леденили всё окрест резкие северо-восточные ветры, курилась поземка, а потом вдруг сразу отпустило, стало тепло и тихо.

С утра по селу солнце щедро расплескивало золото лучей, по-над заборами и возле завалин ноздревател, подтаивая, снег.

Но не это главным образом тянуло людей на улицу. На юге, в чистом предвесеннем воздухе время от времени, как хлопья ваты, вдруг повисали облачка дыма - рвались зенитные снаряды, а потом явственно слышался протяжный, постепенно затихающий гул. Сельчане догадывались: бомбят "немца".

В один из таких дней Яков вбежал в хату разгоряченный, взволнованный.

- Мама, наши! - с порога крикнул он. - Только что разведчики были, сейчас войска придут!

Мать выбежала на улицу. В село действительно входила советская часть. Кругом стояли люди, радостные, возбужденные. Одни плакали, другие целовали освободителей.

Яков дернул мать за рукав.

- Я тебе говорил!..

- Что?..

- Ну, про полицаев, что вчера драпали... Которые спрашивали: "Это село Семибалки?" Помнишь?

- Помню, сынок, помню...

- Не зря ж они бежали! Говорил тебе - наши близко! А мы еще раньше с ребятами знали, что советские войска наступают! Ну, я побегу!

- Куда?

- В сельсовет, дежурить. Там все наши собрались!

Домой Яков пришел только перед рассветом. Снял шапку, сел возле стола.

- Мама, я в армию ухожу...

- Как - в армию? Ты ж молодой еще!

- Добровольно!..

Мать забеспокоилась: семнадцать лет парнишке, что он понимает? Пропадет ни за что! И без пользы!

- Повременил бы, сынок. Брата, вон, убило...

- Нельзя ждать, мама, - серьезно произнес Яков. - Время не такое...

Наутро мать проводила Якова. Разве могла она его удерживать, разве имела право, если такая беда на Родину навалилась?! Да он ее и не послушал бы.

Немногим более года пробыл Яков в армии, а стал совсем другим - сам это чувствовал. Он прошел уже серьезный боевой путь, участвовал в прорыве перекопских оборонительных позиций противника, штурмовал Бельбек, дважды был ранен и каждый раз снова возвращался в строй.

Однажды ночью, когда часть остановилась на отдых, Яков услышал неподалеку разговор.

- Немец тоже ведь человек. Заставляют - и идет воевать, - говорил кто-то приглушенным, с хрипотцой голосом.

"Э-э, - подумал Яков, мысленно обращаясь к говорящему, - значит, ты немца по-настоящему не видал!"

Он шагнул в сторону собеседников. Один из них лежал на траве, которая еще не успела остыть и отдавала миру пряное тепло солнца, другой, собираясь ложиться, подкладывал что-то под голову.

Яков присел возле них. Это были совсем еще молодые солдаты. Видно, только пришли в армию.

- Ты вот говоришь: немец тоже человек, - сказал он. - Выходит, не всех их надо бить! А они нас жалеют?.. Конечно, немцы - разные люди. Но на войне разбираться некогда, кто из них хороший, кто плохой. Идет против нас - значит, враг.

Солдаты по-прежнему молчали.

- Однажды на моих глазах вот что случилось, - продолжал Яков. - Когда фашисты заняли наше село, я тоже сперва думал: "А, может, они и ничего. Люди ведь!". А получилось не так. Не успели прийти - и сразу пули да зуботычины. Только это от них и видали. Тогда начал я кое-что понимать.

Быстрый в движениях, горячий, Яков незаметно для себя повышал голос:

- А потом решили отправить нас в Германию. Пригнали в Азов. Сидим на берегу Дона, ожидаем погрузки на баржу - они баржами нашего брата возили. Неподалеку, смотрю, ребята разложили съестное - решили закусить. Подходит немец и - бах! - бросил на всю их еду собаку! Та затявкала, вскочила, убежала. Немец хохочет, а ребята встали и не знают, что делать: непонятны для них такие шутки. Меня как жаром всего обдало. Ну, думаю, крышка! Никуда я не поеду! На нашей земле да что вытворяют над нами, а там, в фатерлянде ихнем, что будет?! И не поехал. Подговорил из нашего села одного парня да девушку, и в суматохе, когда отъезжающие с родственниками прощались, пырнули мы в толпу. Явились ночью в село, отсиделись - кто на чердаке, кто еще где, - а потом с партизанами связались. С тех пор я по-настоящему понял фашистов. Теперь, если что, зубами грызть буду!

Девятого мая часть перевалила через горы, и Яков увидел Севастополь, вернее, его руины. Город дымился. Копоть оседала на груды развалин, покрывая их мрачным сизовато-серым налетом.

Яков не мог бы в тот момент объяснить своих чувств: и радость близкой победы, и обида за поруганную родную землю, и гордость за наш народ, который невозможное делает возможным, - все это сплавилось в одно чувство, в желание сделать что-то большое, особенное Он оглянулся. Вокруг были свои, близкие люди - солдаты, офицеры, и он скорее почувствовал, чем понял, что и они переживают то же. Задача была всем ясна: надо взять Севастополь.

И вдруг вся эта лавина всколыхнулась, покатилась вниз по склону горы к сверкающей Северной бухте. Увлекла она за собой и Якова. Могучий порыв овладел каждым воином в отдельности и всеми сразу.

Когда Яков добежал до берега, там уже были советские солдаты, и он удивился: когда они успели появиться?! Артиллеристы прямой наводкой били по противоположному берегу, тяжелые бомбардировщики сбрасывали на гитлеровцев свой груз. Вокруг - град пуль, осколков! А бойцы на плотах, на сбитых бочках, на дырявых шлюпках, прямо на виду у фашистов переправлялись через бухту.

Яков с группой товарищей вскочил в шлюпку. Одни гребли обломками весел, остальные били из автоматов по гитлеровцам. Всеми владела мысль: скорее на тот берег! Страха, который прижимает к земле перед броском в атаку, не было. Он уступил место порыву, тому высокому вдохновению боя, которое рождает подвиг!

Выскочив из шлюпки, Яков устремился вперед. Вдруг над головой прошла очередь из автомата. Он упал, спустился в свежую воронку от бомбы, короткими очередями повел огонь.

Оглянулся: что делается сзади. К нему быстро ползли, прижимаясь к земле, трое солдат. Двое других, за ними, были недвижимы. Сзади к солдатам перебежками приближались зеленые фигурки - немцы.

Прижимая короткими очередями врагов, он приподнялся и что было сил крикнул:

- Глядите!.. Сзади!..

В тот же миг над его головой взыкнули пули. Яков не знал, услышали его слова или поняли только жест, но двое солдат сразу же остались в ближайшей воронке. Третий продолжал ползти к нему.

Яков быстро оценил обстановку: немцев на этом участке, видимо, больше, чем наших, они пока не знают, сколько здесь русских, и потому действуют осторожно. Значит, их надо, несмотря ни на что, приковать здесь, чтобы дать возможность своим высадиться с возможно меньшими потерями.

Держа автомат наготове, он взмахнул рукой, показывая солдату: ползи назад, к тем двоим, здесь я и сам... Но тот продолжал ползти. Тогда Яков снова изо всей мочи крикнул:

- Назад!.. Назад, тебе говорят!.. - и несколько раз резко рубанул рукой воздух. Солдат недоуменно остановился, потом, подавшись назад, опустился в воронку к двум другим.

Между тем из-за груды кирпичей показалась фашистская каска, затем другая, третья, четвертая... "Огонь!" - сам себе скомандовал Яков. Автоматная очередь - и каски исчезли. Так повторялось несколько раз. Затем совсем рядом что-то ахнуло. На минуту Яков потерял над собой контроль.

С трудом открыв глаза, он увидел уже не каски, а грязно-зеленые мундиры. Автоматная очередь снова заставила немцев отступить.

А по телу растекалось тепло: он был ранен.

Напрягая силы, Яков продолжал сражаться с окружившими его фашистами. Кончились патроны. Он достал последнее свое оружие - нож.

Собрав все силы, Яков приподнялся и не бросился, а упал на врага. Нож сослужил свою службу - еще один фашист был убит. Но и для Якова уже ничего вокруг не существовало.

Он лежал так, будто хотел обнять родную землю. Вокруг валялись вражеские трупы. Уцелевших немцев отогнали подошедшие советские солдаты. Остановившись около Якова, один сказал:

- Двадцать девять фашистов поклал округ себя. Силен!

- Герой! - тихо произнес пожилой солдат. - А еще и усы не пробились.

- Герой! - подтвердило несколько голосов.

Это было первое признание солдатского подвига. Президиум Верховного Совета СССР посмертно присвоил Якову Александровичу Романову звание Героя Советского Союза.

В. Чумаков