О явшихся еще вдруг трех Самозванцах и о поступке с ними Козачьем

Не довольно сего было; оказалось притом еще и то, что Волжские Козаки в явный разбой вступили, а притом из самых подлейших людей трое вызвалось: один назвал себя Августом, сыном Царя Иоанна Васильевича, другой, прозвищем Осиновин,- сыном Царевича Иоанна Иоанновича, а третий, Лавер, назвал себя сыном Царя Феодора Иоанновича, и стал каждый безумный безумнейших себя себе шайки подбирать; но Волжские Козаки, не предвидя ничего себе полезного от сих Самозванцев, их всех трех поймали и Осиновина повесили на Волге, а других двух в Тушино к Самозванцу привели, где сии преступники казнь претерпели. Потом явился разбойником волости Хотунской крестьянин прозвищем Салков, разбивая с шайкою своею по Коломенской дороге, так равно и Мурза Урусов с юртовыми Татарами на Слободской дороге. Посем Салков, от поисков за ними, сообщился с Поляками, последующими за Самозванцем. Но как, наконец, разбит был Московским войском, а притом, может быть от неудовольствия Польского, пришел с оставшимися своими товарищами в Москву к Царю прощения просить.

В самое сие время как Царь от своих частым изменам подвергнут был, хранение Красного села препоручено было Козакам, где они стояли понедельно. Когда пришла очередь Атаману, именуемому Гороховой, стоять на сей страже, тогда сей сговорился со своими Козаками и, переславшись с Самозванцем, сдали присланным от него сие село и сами в службу его вступили; Козаки, знав все обстоятельства внутри города, сделали с Самозванцем нечаянно на деревянный город, ограждающий Москву, ночным временем нападение, и тем навели, зажегши оный при Неглинной реке, превеликий страх осажденным, так что едва могли удержать и отстоять оный.

Между сим временем Поляки начали уже всею республикою врагами России объявляться, и Король уже шел к Смоленску, а притом умножающиеся повсюду верные Российские силы и обращающиеся к должности своей города грозили неизбежною погибелью Самозванцу и его сообщникам: так, избегая от достойной себе казни, несколько Бояр и благородных, учинившихся предателями своего отечества и ненавидящими Шуйского, начали представлять Гетману Ружинскому, чтобы, взяв Самозванца, отвести к Королю Польскому и просить его, дабы он дал на Российское Царство сына своего Владислава; Ружинский, как был в сей связи довольно известен и знал, что он по сему предложению может Польше более выгод сделать, нежели от Самозванца ожидать было можно, с охотою на все оное согласился и милость Королевскую сим дважды предателям обещал.

Тайный заговор Бояр Российских и Поляков не мог укрыться от Самозванца. Немедленно покинув стан свой и мнимую свою жену Марину, побежал ночью в Калугу с весьма малым числом вернейших ему последователей. Наутро ж уведано было о побеге Самозванца, что произвело ропот и озлобление от бунтующих Россиян на Поляков за то, что они силою и обнадеживанием введены в бунт, а сами того, о коем их уверяли, что он есть истинный Димитрий Царевич, принудили бежать. Чрез что Россияне, укоряя тем Поляков, некоторые начали из стану их бегать и сыскивать себе, яко в неведении своем, прощение. Поляки же, напротив того, что сохраняли в себе всегдашнюю ненависть на Россиян, за укоризны их, кинувшись на них, стали убивать и грабить, и как все Россияне оставили свой стан, тогда Поляки, оный заняв, начали в нем ожидать сильнейшей помощи из Польши.

Самозванец же, как оставил в стану в Тушине мнимую жену свою Марину Мнишковну, оную, как по знатности ее природы никто утеснения ей не делал, последователь Самозванцу, некто Иван Плещеев, сыскав способ скрасть ночью, увез ее к Самозванцу в Калугу.

Самозванец уже ясно увидел, что Поляки готовы им пожертвовать своим прибыткам, начал стараться сообщиться с главнейшими Российскими мятежниками, коих и сыскал к своей стороне немало. Он послал к Шацку свое войско, старался полуденную сторону России в бунт и неповиновение Царю привести, и хотя сперва в том и удавалось ему несколько, но, наконец, чрез силу верных Россиян намерение его исполниться не могло.

Самозванец, быв освобожден от грозящей ему опасности, а паче от Татар, пошел к Боровску, Пафнутиев монастырь чрез предательство взял. Сей успех его склонил город Коломну, до того пребывающий в непоколебимой верности, ему предаться, так равно и Каширу, кроме Зарайска, который твердостию Князя Димитрия Михайловича Пожарского в должности своей удержан был.