О чем сказал и о чем умолчал автор

Казачество...

Трудно переоценить то, что сделано им для создания российской государственности и утверждения всего того, что позволило России стать могучей державой, занять ведущее место в развитии мировой цивилизации, культуры, искусства. О своеобразном быте казачества, о его богатейшей культуре, о его ратных подвигах написано огромное количество научных трудов и художественных произведений, однако наиболее верной оценкой роли казачества в истории России может служить всего лишь одна фраза Льва Толстого: "Граница родила казачество, а казачество создало Россию". Лаконичнее и точнее не скажешь!

Значение казачества как составной части русской кавалерии" принесло ему известность и славу далеко за пределами России. Не было войны, в которой в рядах русской армии не принимали бы участия казаки и в которой они не зарекомендовали бы себя с наилучшей стороны. Боевые качества казачьей конницы вызывали чувство восхищения и зависти даже у врагов, признававших ее неоспоримое преимущество перед кавалерией всех других армий. Например, Наполеон в 1807 году заявил: "Дайте мне одних лишь казаков - и я покорю всю Европу", а генерал-адъютант Винценгероде, по происхождению гессенский немец, в 1812 году писал: "Привыкши всегда считать венгерскую конницу первою в мире, я должен отдать преимущество казакам и перед венгерскими гусарами".

Население Парижа, приветствуя вступавшие в столицу Франции русские войска, разгромившие армию Наполеона, устроило форменную овацию казакам - донцам и черноморцам, которые за весь период пребывания во Франции постоянно находились в центре внимания французов. Донскому атаману Платову Оксфордский университет, считавшийся одним из лучших в мире, присвоил звание почетного доктора права, а английское адмиралтейство назвало его именем один из лучших военных кораблей своего флота. Писатель Вальтер Скотт, познакомившийся с Платовым, был покорен обаянием его личности и собирался писать роман о казачестве. Последний германский император Вильгельм II в начале нашего столетия называл казачество единственным сохранившимся в мире рыцарством. Сколько еще похвальных цитат и выражений можно привести о казачестве!

Громкая слава казачества послужила причиной того, что некоторые государства попытались создать собственные "казачьи" войска. Пример подобного рода в мировой военной истории уже был. Так, гусары, появившиеся вначале только в армии Венгрии, вскоре стали достоянием всех армий Европы. Это же можно сказать о драгунах, возникших как вид конницы во французской армии.

Однако с казачеством подобного "тиражирования" не получилось. Оказалось, что набрать отборных, прекрасно подготовленных конников и обучить их тактике "казачьего" ведения боя явно недостаточно, чтобы побеждать в бою настоящих казаков. После нескольких лет безуспешных опытов по созданию "казачьих сотен", проводившихся в Англии и Пруссии, организаторы экспериментов пришли к выводу, что человека делает казаком вовсе не первоклассная джигитовка, не мастерское владение холодным и огнестрельным оружием, не умение вести разведку и не редкая отвага в бою, а "особое состояние души", присущее лучшим представителям восточного славянства.

Казачество привлекало к себе внимание многих зарубежных государственных и военных деятелей, его историей и жизнью интересовались многие ученые-историки, деятели литературы и искусства. О казачестве писали историки и лингвисты, путешественники и географы, поэты и писатели (например, Дюма-отец посвятил запорожскому казачеству один из своих романов). Этот интерес не утрачен до сих дней, особенно если учитывать ту роль, которую сыграло казачество в русских революциях 1917 года и последовавшей после них гражданской войне.

Советский читатель уже знаком с отдельными главами работы американского писателя Мориса Хиндуса "Казаки", появившейся в результате трех поездок автора на Кубань (в 1926, 1936 и 1944 годах), и с его интервью, взятым в 1944 году у кубанского казачьего генерала Кириченко Н. Я., бывшего командира 17-го казачьего добровольческого корпуса Красной Армии. Сейчас советскому читателю представляется возможность ознакомиться с аналогичной работой французского писателя Ива Бреэре.

Начало произведения Бреэре традиционно для зарубежных авторов: после красочного описания эпизода казачьей джигитовки он касается вопроса происхождения казачества. Именно касается, ибо те несколько страниц, которые посвящены данной теме, вряд ли смогут удовлетворить читателя. Впрочем, то же самое случилось бы, удели автор этой теме и вдесятеро больше места в работе, поскольку происхождение казачества до сих пор спорно, противоречиво, имеет множество теорий, версий, уходящих корнями в историю евроазиатских народов, в их расселение на территориях от низовьев Дуная до Индии, в закономерности и отличия санскрита, славянских и тюркских языков. Этой проблеме посвящены докторские диссертации ученых-лингвистов и многотомные исследования профессоров-историков.

Каким же видит происхождение казачества именно Ив Бреэре?

"...Они, эти земные бродяги, появились из ниоткуда. Вернее - пришли из степей, вконец истерзанных набегами. К 800 году этот людской прилив оставил на берегах Дона ту массу, которой суждено было стать далекими предками казаков. Это были печенеги, пришедшие из Туркестана...

Земля эта пришлась кочевникам по нраву, и столетия спустя их назвали казаками, что в переводе с татарского означает: бродяга, или просто - свободный человек.

Прошло время, и они пополнили свои ряды искателями приключений, убегавшими в дикие степи, которые распластались от Киева до Новгорода".

Ничего нового, расхожая версия ряда авторов, преимущественно зарубежных, считающих, что казачество вовсе не имеет первопричиной своего появления самобытность восточнославянской истории, а обусловлено?

влиянием на него соседних народов. То есть мы сталкиваемся примерно с той же трактовкой русской истории, что и в случае с понятием "русы" и проблемой появления на Русской земле князя Рюрика с братьями (норманны или западные славяне бодричи?). Суть подобных теорий без всякого камуфляжа и прикрас выразил А. А. Гордецов, автор работы "История казаков", вышедшей в 1968 году во Франции: "...Среди различных теорий о происхождении казаков как более достоверную можно признать такую: казачьи поселения были образованы вне пределов России и в условиях, от нее не зависимых".

Однако существуют и другие, прямо противоположные теории о происхождении казачества, имеющие основой своеобразие восточнославянской истории, специфику ее народов как моста между Европой и Азией. Эта точка зрения получила особенное распространение среди ученых-историков, исследующих происхождение и судьбу запорожского казачества, имеющего не менее древнюю и славную историю, нежели донское. Каждая из перечисленных теорий, одинаково опирающаяся на массу исторических фактов, всевозможные даты и цифры, тем не менее имеет как сильные, так и слабые стороны.

Ив Бреэре пришел к выводу, что теория о неславянском происхождении казачества более жизненна и доказательна, нежели ей противная. Что ж, его право. Однако будем помнить, что это всего лишь одна из существующих теорий, причем далеко не бесспорная даже из числа ей подобных: одни авторы находят "родовые" корни казачества в "индо-арийской расе", другие относят зачатки его образования чуть ли но за тысячелетие до даты, упомянутой Ивом Бреэре.

Коснувшись вопроса о происхождении казачества, автор переходит к описанию конкретных эпизодов казачьей истории, которые кажутся ему наиболее характерными либо романтическими. Как правило, опп целиком построены на биографиях знаменитых казачьих атаманов, гетманов, генералов. Это атаманы Ермак и Разин, вождь крестьянской войны Пугачев, гетманы Хмельницкий и Мазепа, генерал Платов. Пожалуй, эта часть повествования наиболее хорошо известна советскому массовому читателю: об упомянутых исторических деятелях много написано, о некоторых поставлены кинофильмы и спектакли, а благодаря последним публикациям таких исследователей казачьей истории, как Н. Ф. Шахмагонов, В. А. Дуров, А. В. Шишов, нам стало известно многое из того, что прежде скрывалось или фальсифицировалось в угоду "классовому подходу".

Как и большинство зарубежных авторов, Ив Бреэре допускает ряд неточностей: казаки ни во времена Степана Разина, ни позже не носили шпор, прекрасно управляя скакуном своей нагайкой и каблуками; украинское казачество и при Хмельницком, и при Мазепе имело сотни, а не эскадроны, равно как их боевым кличем было не "Ура!", а "Слава!"; русские сухопутные войска времен Екатерины II не имели воинского звания "лейтенант" и т. д. Имеются в работе и исторические ошибки: так, в "Тильзитских переговорах" никак не мог принимать участия А. В. Суворов, поскольку он умер еще в 1800 году; далеко не так прост п психологический портрет Степана Разина, как рисует его Ив Бреэре. Однако, несмотря на эти замечания, часть работы, посвященная дореволюционной истории казачества, несет в себе определенный познавательный интерес, и прежде всего она позволяет взглянуть па известные нам лица и явления "чужими" глазами.

Хотелось бы уточнить лишь один факт, имеющий для последующего становления казачества немаловажное значение. Автор пишет, что "со смертью Ермака закончилась казачья эпопея". Это не так. Во-первых, вскоре после гибели Ермака против хана Кучума был отправлен отряд воеводы Воейкова, ядро отряда составили именно казаки и стрельцы. Во-вторых, в этот период и именно в зауральских и сибирских походах началась "подпитка" казачества германской кровью, появились первые смешанные браки, где невеста - казачка, а жених - литовский, польский или германский дворянин зачастую с баронским, а то и с графским титулом.

Дело в том, что в то время шла Ливонская война, и царь Иван Грозный стремился использовать пленных рыцарей для блага Московского государства. Большую часть пленников, простых воинов, он селил вдоль Оки, чтобы они, ведя хозяйство, одновременно защищали границу от татарских набегов. Другую же часть, куда входили профессиональные воины-рыцари, дворянство, никогда не занимавшиеся хозяйством, он ставил перед выбором: либо смерть на плахе, как врага Московского государства и православия, либо дальнейшее участие в "дранг нах Остей", однако теперь не на славянские земли в Прибалтике, а за Урал. Конечно, большинство пленных рыцарей предпочитали второе, и уже в отряде воеводы Воейкова было изрядное число пленных польских и литовских шляхтичей, ливонских рыцарей-немцев. Те из них, кто уцелел в боях, зачастую переходили в православие, женились на дочерях своих боевых друзей, как правило, из казачьей старшины.

Многие из их потомков затем остались на постоянное жительство в Сибири и на Урале, некоторые впоследствии, после окончательного присоединения Прибалтики к Российской империи, возвратились в некогда родные места. Но у тех и других уже текла в жилах в изрядном количестве казацкая кровь, они ощутили на себе мощное воздействие казацкой культуры и обычаев, они, носящие перед фамилиями частицы "фон" либо "дер", а то и сохранившие графские или баронские титулы, были более казаками, нежели германцами. Отсюда одна из причин верности большинства остзейского дворянства интересам российской короны, их деятельное участие в формировании офицерского корпуса российской армии, заметная роль в русской науке и географических открытиях, их верноподданническая декларация с началом мировой войны к царю, в которой они уверяли Николая II в преданности России и обещали честно служить ей на полях предстоящей брани. Свои слова остзейское офицерство подтвердило делом в окопах империалистической войны, а то, что ему небезразлична судьба Российской империи, которую оно привыкло считать родиной, оно доказало активным участием в сражениях гражданской войны по ту и другую сторону баррикад.

Поэтому не вызывает удивления, что известный нам по событиям гражданской войны на Дальнем Востоке барон Унгерн фон Штернберг, прямой потомок последнего магистра Ливонского рыцарского ордена, выпускник престижного Павловского военного училища, связал свою службу с Забайкальским казачьим войском, в гражданскую войну стал сподвижником атамана Семенова и командиром казачьей дивизии. Объяснима тяга к казачеству и другого известного нам участника гражданской войны на юге России, барона Врангеля. Выпускник Горного института, добровольцем участвовавший в русско-японской войне, он настоял на службе именно в казачьих частях, считая службу в пехоте или обычной кавалерии ниже своего достоинства. Правда, после окончания в 1910 году Академии генштаба он был вынужден служить в регулярной кавалерии, однако, когда в период гражданской войны у него появилась возможность выбора, он вновь связал свою судьбу с казачеством. Даже оказавшись в эмиграции, он до последних дней жизни не расставался с черкеской и гордился тем, что в 1918 году был избран почетным атаманом кубанской станицы Петропавловской.

Тягу к казачеству имели представители не только остзейской знати. Так, бывший кавказский горский князь Улагай, чей род за верное служение России был причислен к казачеству, именовал себя только кубанским казаком и предпочитал служить в казачьих войсках, хотя имел возможность, принадлежа к потомкам высокотитулованной знати, добиться назначения в конную гвардию. Да что остзейские бароны и горские князья, если в казачьей черкеске с полковничьими погонами любил щеголять сам император Николай II!

Породниться с казачьими офицерскими династиями не считалось зазорным даже для самой родовитой европейской знати. Так, в мае 1896 года на торжества по случаю коронации русского царя Николая II были приглашены французский посол Монтебелло и гость российского военного министерства начальник французского генерального штаба генерал Буадеффр. На радостях от удачных переговоров с Россией о создании военного союза против Германии сия пара высокопоставленных французских сановников приняла решение продемонстрировать Европе складывающуюся тесную дружбу между Францией и Россией не только подписанием соответствующих официальных документов, но и заключением смешанного франко-русского брака на достаточно высоком уровне.

Невеста, юная красавица баронесса, племянница генерала Буадеффра, была привезена из Франции, а подходящего жениха требовалось подыскать на,месте. От женихов не было отбоя, однако красавица баронесса не желала продешевить и привередничала: ее не устраивали женихи из лучших княжеских и графских российских фамилий - во Франции полно своих герцогов и маркизов; она не признавала сыновей русских денежных магнатов, известных всему миру, - во Французской Республике хватало своих миллионеров. На всех прочих женихов юная баронесса попросту не хотела обращать внимания. Дело начинало грозить скандалом, как вдруг - о счастье, о чудо! - несговорчивая красавица баронесса по уши влюбилась в случайно увиденного на улице лихого казачьего подъесаула.

Примечательно, что русская и французская знать, которая всегда досконально и придирчиво копалась в родословных и подробно комментировала знатность и богатство обеих сторон, вступающих в брак, на сей раз ограничилась строжайшей проверкой и изучением родословной лишь невесты. Родословная жениха и его личная биография ни в каких проверках не нуждалась: два слова - казачий офицер - ставили его по происхождению и социальной значимости вровень с любой невестой. Тем более что генерал Буадеффр от имени правительства Французской Республики заявил, что Франция широко раскрывает объятия своему приемному сыну, достойному представителю самого гордого, храброго и романтического рыцарства Европы.

Это был не единственный случай подобного рода. Так, на Дону до самой революции проживала русско-французская семья графов дю Шайла, которая считала себя казачьей офицерской династией, но отнюдь не русской ветвью генеалогического древа французских графов...

Наиболее интересна для советского читателя вторая половина работы Ива Бреэре - эпизоды, относящиеся к истории казачества периода революции, гражданской войны и участия казачьих частей в боевых действиях на стороне стран фашистского блока во второй мировой войне. Трактовка автором этих событий своеобразна, порой прямолинейна, не охватывает всего комплекса сословных и национальных проблем в казачьих регионах, в результате чего иногда следствие подменяет причину. Тем более непонятно, отчего автор лишь вскользь упоминает о такой легендарной фигуре, как красный главком И. Л. Сорокин, судьба которого является ключевой в осмыслении роли и трагедии казачества в гражданской войне.

Сегодня, когда достоянием гласности стало многое из того, что прежде хранилось за семью печатями, некоторые исследователи "казачьей проблемы" поднимают вопрос: как относиться к ярким, незаурядным личностям из среды бывшего казачьего офицерства, принявшим октябрьский переворот большевиков и сражающимся в гражданской войне под красным знаменем? В первую очередь имеются в виду А. И. Автономов, И. Л. Сорокин, Ф. К. Миронов, Н. К. Щелоков, братья Каширины. Не являются ли они людьми, которые, будучи сами оболванены революционной демагогией и свято уверовав в эту ложь, повели за собой в пекло братоубийственной войны десятки тысяч доверившихся им казаков?

Казалось бы, с вершины знаний и опыта человека 1990 года, досыта вкусившего прелестей "светлого будущего", вопрос правомерен, если бы не два "но". Первое: то, что "построено" в СССР за последние семьдесят лет, оказалось очень далеким от обещанных "свободы, равенства и братства", ради которых казачьи офицеры сменили в семнадцатом году золотые погоны на плечах на красные банты на груди и во имя чего они сражались и умирали в гражданскую войну.

Второе: на подобный вопрос еще в семнадцатом году ответил войсковой старшина Ф. К. Миронов. К нему, лежавшему в госпитале, явилась делегация от трех донских казачьих полков с вопросом: как им поступить, если казармы кишат всевозможными агитаторами, от речей которых голова идет кругом; с кем идти - с революционерами или против их? Ответ Миронова был таков: "Станичники, не хочу давать вам советов, но свой вопрос задам: вправе ли вольный казак мешать обрести волю русскому рабочему?" Вот он, лучший ответ на вопрос, отчего значительная часть казачества, в том число и офицерства, приняла идеи революции и потом защищала их с оружием в руках: вольный человек не вправе мешать другому человеку обрести волю.

Казачьи части весьма спокойно отнеслись к революционным событиям в обеих столицах и в большинстве случаев попросту не принимали в боевых действиях участия, сохраняя нейтралитет. Что же касается "наступления" на революционный Петроград "казачьего корпуса генерала Краснова", то в наше время об этом уже не говорят всерьез: что это за "корпус" численностью в семьсот человек (штатный состав одного казачьего полка), который сам же выдал в руки красноармейцев своего командира? И если менее чем через год после октября 1917 года казачество примкнуло к врагам революции, то для этого были куда более веские причины, нежели принадлежность к сословию "царских опричников".

Конечно, не следует сбрасывать со счетов факта, что территории казачьих войск стали местом прибежища свергнутых революцией эксплуататорских классов, подстрекавших казачество на борьбу с Советской властью, однако главенствующую роль в переходе казачества в лагерь контрреволюции сыграла политика самой Советской власти. Когда в январе 1919 года Я. М. Свердлов заявил, что Советская власть обладает годичным опытом борьбы с казачеством, он прежде всего имел в виду Кубань, где казачество впервые в массовом порядке отшатнулось от новой власти и стало основным контингентом формирования белогвардейских войск юга России.

Что же произошло на Кубани? Весной 1918 года там была разгромлена Добровольческая армия генерала Корнилова, а сам ее командующий погиб при осаде столицы Кубанского казачьего войска - города Екатеринодара. Пожалуй, все дело было в конфликте между главкомами красных войск на Кубани и партийным и советским руководством, а точнее, в их диаметрально противоположном отношении к казачеству. Конфликт оказался настолько глубок, что со своих постов были смещены два главкома кубанских советских войск - бывший казачий офицер Автономов и бывший офицер латышских стрелков Калнин, а третий главком, бывший казачий офицер Сорокин, имея перед глазами печальную судьбу предшественников, расстрелял верхушку партийно-советского актива Северо-Кавказской советской республики, после чего вскоре трагически погиб сам.

Кто же представлял конфликтующие стороны? Итак, одна сторона конфликта - это главкомы кубанских советских войск. Автономов Алексей Иванович (по другим документам - Александр Исидорович) - хорунжий, участник первой мировой войны, в январе 1918 года назначен главкомом Юго-Восточной революционной армии, руководил обороной Екатеринодара во время наступления Добровольческой армии генерала Корнилова. В результате конфликта с партийным руководством (за "отказ подчиниться контролю") был смещен с должности главкома вооруженных сил Кубанской советской республики. Разбиравший причину конфликта Г. К. Орджоникидзе признал "правоту" (или "неправоту"?) обеих сторон. По просьбе Орджоникидзе Авто-номов был направлен во Владикавказ в его личное распоряжение. Прекрасно зарекомендовал себя в боях па Тереке, под Святым Крестом, был назначен командующим 12-й советской армией. Умер от тифа па руках Орджоникидзе в феврале 1919 года.

Следующий после Автономова главком - Калнин Карл Иванович. Прапорщик латышских стрелков, участник первой мировой войны, член партии большевиков с 1904 года, выборный командир 3-го латышского полка. Участник борьбы с войсками генерала Каледина, с мая 1918 года главком Красной Армии Северного Кавказа. "Не сработался" с партийно-советскими руководителями, смещен с должности "из-за непопулярности в кубанских войсках". С октября 1918 года - командир бригады, начальник 1-й Московской рабочей дивизии, командующий Кокчетавской группой войск, сражавшейся против генерала Дутова, закончил гражданскую войну командующим Семипалатинской группой войск. Награжден орденом Красного Знамени.

Как видим, оба кубанских главкома, предшественники Сорокина, доказали в боях преданность Советской власти, не запятнав своего имени даже подобием измены.

Кто же представлял другую сторопу конфликта? Остановимся на двух лицах, являвшихся главами партийной и советской власти на Кубани. Крайний-Шнейдерман Моисей Израилевич, 1898 года рождения, бывший студент Одесского университета, член партии большевиков с 1914 года. Член Одесского комитета партии, ревкома, с мая 1918 года председатель Екатеринодарского комитета РКП (б), с июля - председатель Северо-Кавказского крайкома ВКП(б), заместитель председателя ЦИК Северо-Кавказской советской республики, член РВС Северо-Кавказской Красной Армии.

Рубин Абрам Израилевич, 1883 года рождения, бывший студент Московского университета, член партии большевиков. Участник вооруженного восстания в Петрограде, занимался установлением Советской власти в Новороссийске, с марта 1918 года председатель ЦИК Черноморской советской республики. С июля 1918 года председатель ЦИК Северо-Кавказской советской республики, член Северо-Кавказского крайкома РКП(б).

Под стать первым людям партии большевиков и Советской власти на казачьей Кубани было их ближайшее окружение - председатель ЧК республики и фронта Рожанский, уполномоченный ЦИК по продовольствию Дунаевский, начальник ЧК Пятигорска Власов (Богоявленский), родной младший брат Крайнего-Шнейдермана, подвизавшийся возле брата, и др.

Естественно, что политика, которую проводили в отношении кавачества главкомы Красной Армии, профессиональные военные с боевым прошлым, была иной, нежели та, которую проводила верхушка партийного и советского руководства, чужие, не знакомые со спецификой Кубани люди. Для главкомов казачество было единственной реальной силой, способной противостоять на Кубани белогвардейским войскам, а для пришлого партийного и советского актива оно было сословием "верных слуг царизма", и ему не оставалось места в "прекрасном будущем", которое должно было наступить после "пожара мировой революции",

Белогвардейская Добровольческая армия, с которой сражались в 1918 году советские войска на Кубани, в указанный период была самой боеспособной и дисциплинированной из всех контрреволюционных армий, противостоявших Советской Республике. Руководимая прекрасно подготовленным генералитетом, имеющая мощное ядро, состоящее ив кадрового офицерства, укомплектованная на добровольной основе, опирающаяся на зажиточное донское и кубанское казачество, она представляла грозную силу как многочисленностью, так и воинским мастерством. К тому же она неплохо снабжалась оружием и боеприпасами вначале немцами (через генерала Краснова), затем странами Антанты через черноморские порты.

Противостоять подобной силе могла лишь столь же дисциплинированная и умело руководимая армия. Но именно такой армии ни один из красных главкомов не имел, хотя страстно стремился к этому, Дело в том, что Красная Армия Советской России весной и летом 1918 года только начинала переход от полупартизанской армии к регулярной. Правилом в ней еще было обсуждение приказов на митингах, а требование дисциплины воспринималось как возврат к "царской муштре".

Это же было и на Кубани. Свыше двадцати командиров Красной Армии объявили себя главнокомандующими всевозможными фронтами, армиями, боевыми?

участками, революционными колоннами и т. д. Ни один не желал никому подчиняться, каждый воевал с кем хотел и когда считал нужным, основным для всех было не утратить своей самостоятельности. Положение усугублялось тем, что весной и летом 1918 года на Кубань хлынули выбитые с Украины гайдамаками и немцами части украинской Красной Армии. Вместе с настоящими боевыми формированиями на Кубани появилась масса бандитов, мародеров, насильников, выдающих себя за красных бойцов, что резко подорвало позиции Советской власти на Кубани. Предоставим слово свидетелям тех событий.

Полуян Я. В. (председатель СНК Кубанской советской республики): "Разбитые и окончательно деморализованные полубандитские украинские части в панике отступали на Кубань. Отступая, они беспощадно грабили казаков. Это и послужило одной из главных причин поворота в настроении кубанского казачества".

Орджоникидзе Г. К.: "Бесчинства этих войск доходили до того, что даже поезда с ценностями государственных банков из Ростова и Екатеринодара, отправленные мною в Царицын, были разграблены по дороге".

Автономов А. И.: "Так называемые красногвардейские отряды на самом деле представляли из себя в большинстве случаев банды грабителей и насильников. Часто казачество восставало против подобного произвола... Казачество, привыкнув к дисциплине, недоброжелательно относилось к разнузданным бандам грабителей и на этой почве часто провоцировалось контрреволюционерами",

Прежде чем сражаться с Добровольческой армией белых, следовало навести должный порядок в собственных рядах. Однако ситуация была такова, что необходимо было одновременно заниматься реорганизацией своих войск и драться с противником. Как же это было непросто! Кубанские главкомы отменяли выборность командиров - их обвиняли в "бонапартизме"; они требовали железной дисциплины - им вменяли в вину непонимание законов "народной революционной войны" и приверженность к "золотопогонному" прошлому; они назначали на командные и штабные должности умных, знающих военное дело бывших офицеров - их подозревали в "измене". Основную ставку в создании сильной, регулярной Красной Армии кубанские главкомы делали на казачество - многочисленное, дисциплинированное, обученное военному делу сословие, которому, по их мнению, нечего было делить с Советской властью.

На стороне Советской власти сражались полнокровные казачьи полки и бригады под командованием казаков-командиров - С. Д. Одарюка, И. А. Кочубея, Н. Е. Батлука, Г. И. Мироненко и других. Именно красные казачьи части несли главную тяжесть борьбы с Добровольческой армией генерала Корнилова, а затем и Деникина. Против цвета российского офицерства, собранного в "именных" полках (Корниловском, Дроздовском, Марковском, Александровском), мчался в сабельные атаки цвет казачества: те, кто сеял ужас среди врагов на всех фронтах мировой войны, кто с экспедиционным корпусом генерала Шарпантье стоял в Месопотамии у порога "теплых морей", достигнув иранских городов Хамадан и Керман, кто в сабельном сражении под Сатановом вырубил полностью венгерский корпус, после чего австро-венгерская кавалерия получила приказ не вступать в бои с кубанцами, не имея двух-трехкратного превосходства. В атаки на офицерские пулеметы, в контратаки против офицерских цепей поднимались кубанские пластуны: те, кто героически сражался под Карсом и Эрзерумом, побеждал под Саракамышем, кто отважно шел на острие наступающих русских войск во время Брусиловского прорыва, кто отважно выбрасывался с морским десантом на турецкий берег под Трапезундом, кто спасал в карпатских теснинах от окончательного разгрома деморализованную румынскую армию.

Здесь, на Кубанской равнине, в сабельных и штыковых атаках и контратаках Россия потеряла самое дорогое, чем может обладать народ и держава, - цвет кадрового офицерства и казачества! Это была невосполнимая потеря для генофонда российской нации, и прежде всего для ее армии и офицерского корпуса! Тем более прискорбно, что эти потери не послужили той цели, которой могли достичь: разгромом Добровольческой армии генерала Деникина положить конец гражданской войне на юге России, что сберегло бы русскому народу миллионы жизней!

Но если красные кубанские главкомы, все, как один, профессиональные военные, искали союза с казачеством, составлявшим 45,5 процента населения Кубани, то партийные и советские власти придерживались иной политики. Считая казачество контрреволюционной силой, а территорию Кубани "русской Вандеей", они делали ставку па другие слои населения - малочисленный пролетариат, иногороднее крестьянство, горские народности. Классовый принцип был подменен сословным: хорош любой, кто враг казачества!

Уже в январе 1918 года в станице Усть-Лабинской появились листовки: "Товарищи солдаты и крестьяне! Долго мы ходили в ярме казачьего ига, долго мы были их рабами, долго мы платили им за право пользования землей, водой и воздухом... Довольно мы терпели. Довольно унижаться. Долой казачество! Долой войсковое правительство! Вся власть иногородним! Да здравствует Советская власть!" А председатель ревкома села иногородних Гулькевичи некто Никитенко выдвинул лозунг: "Казачество надо уничтожить поголовно".

Это не были пустые призывы: они неукоснительно претворялись в жизнь. Так, в станице Привольной красногвардейский отряд Демиденко топил жителей-казаков в плавнях; в станице Копанской было убито столько казаков и казачек, что их телами доверху были загружены двадцать две телеги; начальник Приморско- Ахтарского красногвардейского отряда, устраивая самосуды, расстреливал казаков группами по двадцать человек из пулеметов. А вот донесение члена Кубано-Черноморского исполкома Кудрявцева о действиях красноармейского отряда Юдина в районе станиц Уманской и Староминской: "...Оцепляет станицу, выпускает из орудий через станицу несколько снарядов, а потом присылает сборщиков. И это все за то, что станица слушала концерт (за один орудийный выстрел - пять тысяч рублей контрибуции)". "Самовольные расстрелы казаков, обстрелы станиц, бесконечные контрибуции... Здесь, именно в этом, крестьяне сводят счеты с кубанским казачеством", - писал об изложенных выше событиях Я. В. Полуян.

Казаков-добровольцев, тысячами приходивших служить в Красную Армию, из военных комиссариатов отправляли обратно домой, заявляя, что не доверяют им. Удивительно ли, что казачество отвечало на такое к себе отношение вооруженными восстаниями?! Участились и переходы в лагерь белых. Так, например, поступил самый известный в русской армии командир казачьих партизанских отрядов на турецком фронте полковник Шкуро, который был одним из организаторов Красной Армии в Баталпашинском отделе.

Точно так же вели себя местные органы Советской власти и в спорных вопросах между казачьим и горским населением, всегда принимая сторону последнего. Все претензии иногороднего и горского населения удовлетворялись за счет казачества, что же касается решения самого злободневного для Кубани вопроса - земельного, то он был решен путем изъятия казачьих земель. Пришлые партийные и советские "вожди" рыли могилу Советской власти на Кубани собственными руками!

Недоучившиеся студенты, профессиональные революционеры-большевики, ум которых был изощрен по части разрушения "до основанья", но никак не созидания, теоретики, усвоившие из марксизма лишь постулаты о диктатуре пролетариата и о главенствующей роли насилия, каковое является повивальной бабкой истории, чужие люди для казачества, которого они но знали и не понимали, политики, не умеющие здраво решать животрепещущие вопросы реальной жизни, зато обуреваемые проблемами раздувания "пожара мировой революции", могли ли они терпеть рядом с собой на равных людей, имевших диаметрально противоположные взгляды, - плоть от плоти казачества, знавших его сокровенные желания, пользующихся популярностью, к тому же имеющих единственную реальную в то время силу - армию?

Мог ли равнодушно взирать на главкомов Рубин, если вместо его приказа продолжать наступление против немцев Сорокин, согласно Брестскому миру, заключил с ними под Ростовом перемирие, а Автономов вопреки распоряжению ЦИК Кубано-Черноморской республики Черноморскому флоту начать "революционную войну на морях против мировой буржуазии" высказался за выполнение приказа Ленина о затоплении флота в Новороссийске? Как мог мириться с самостоятельностью суждений и поступков казачьих главкомов Крайний-Шнейдерман, если всего несколько месяцев назад в Одессе, где он был членом ревкома, "золотопогонников" живыми сжигали в топках линкора "Синоп", открыв счет героем обороны Порт-Артура адмиралом Саблиным? Конфликт между верхушкой партийно-советского актива и кубанскими казачьими главкомами был неизбежен.

Но может, этот конфликт имел, так сказать, субъективный, личностный характер? И окажись на месте губина и Крайнего-Шнейдермана другие руководители, судьба главкомов и, возможно, всего кубанского казачества сложилась бы по-иному? Увы, нет! И дело не столько в казакофобии Свердлова и Троцкого, первых лиц в Советском государстве и Красной Армии, сколько в более широком явлении - проводимой ими кадровой политике в масштабах всей страны и армии. Коснемся этой проблемы применительно к Красной Армии. В этой связи примечательна статья в харьковском "Коммунисте" № 72 от 12 апреля 1919 года. Статья написана в 1919 году, однако она подводит итог работе, проводившейся в Красной Армии с момента ее образования.

Слово автору статьи М. Когану: "...Нельзя забывать, что еврейский народ, веками притесняемый королями и царями, - и есть истинный пролетариат, истинный интернационалист, не имеющий своей родины.

Без преувеличения можно сказать, что великая российская социальная революция была сделана именно руками евреев. Разве темные, забитые русские крестьяне и рабочие могли бы сами сбросить с себя оковы буржуазии? Нет, именно евреи вели русский пролетариат к варе интернационализма. И не только вели, но и сейчас советское дело находится в их надежных руках. Мы можем быть спокойны, пока верховное руководство Красной Армии принадлежит товарищу Льву Троцкому. Правда, евреев нет в рядах Красной Армии в качестве простых рядовых; в комитетах и совдепах в качестве комиссаров евреи смело и бесстрашно ведут к победе массы русского пролетариата. Недаром при выборах во все советские учреждения проходят в подавляющем большинстве именно евреи. Недаром, повторяем мы, русский пролетариат выбрал себе главой и вождем еврея товарища Бронштейна-Троцкого.

Символ еврейства, веками борющегося против капитализма, стал и символом русского пролетариата, что видно хотя бы в установлении красной пятиугольной звезды, являющейся раньше, как известно, символом и знаком сионизма-еврейства. С ним - победа, с ним - смерть паразитам-буржуям".

Итак, мог ли глава военного ведомства Бронштейн- Троцкий, "глава и вождь русского пролетариата", допустить пребывание на посту командарма Красной Армии бывшего казачьего офицера, не имевшего ничего общего с теми, в чьих "надежных руках" находилось "советское дело"? В наши дни на страницах газет часто мелькает цифра сорок тысяч - число командиров Красной Армии, репрессированных с мая 1937 года по октябрь 1938 года. Однако другая цифра - свыше трехсот тысяч - появляется гораздо реже. А ведь именно столько командиров Красной Армии, согласно данным бывшего министра обороны Маршала Советского Союза Малиновского Р. Я., было репрессировано вначале в Советской России, а с 1922 года в Советском Союзе до второй мировой войны. Начало этому счету положено в годы гражданской войны, когда по указаниям Троцкого были уничтожены десятки тысяч "не приглянувшихся" ему командиров, в своем большинстве бывших офицеров, имевших смелость отстаивать собственную точку зрения либо уличать Троцкого или его ближайших сподвижников в некомпетентности.

Вместо уничтожаемых либо изгоняемых из Красной Армии бывших офицеров назначались евреи: командармами стали М. М. Лашевич, Г. Я. Сокольников, Н. С. Соркин, В. С. Лазаревич, И. Э. Якир. 21 еврей занял должности начальников штабов армий, что же касается евреев - начальников дивизий, а тем паче членов РВС и военкомов всех степеней - им попросту нет числа. Конфликт между системой по подбору "нужных" Троцкому военачальников Красной Армии и командармами из бывших казачьих офицеров был неизбежен.

Особой остроты и своего логического завершения конфликт достиг при командующем 11-й армией (такое наименование получила Красная Армия Кубано- Черноморской республики) Иване Лукиче Сорокине. Казак одной из богатейших кубанских станиц Петропавловской, выпускник Екатеринодарской военно-фельдшерской школы, он с началом мировой войны закончил школу прапорщиков и принял участие в боевых действиях в составе Лабинского полка на Кавказском фронте. Сорокина, отличавшегося незаурядным воинским дарованием и личной храбростью, уважало командование и любили казаки. В чине есаула (по другим документам - подъесаула) он командовал конной сотней. В январе 1918 года создал в родной станице красный казачий отряд в сто пятьдесят сабель и повел его под станицу Тихорецкую к Автономову. Повел стопятьдесят сабель, а привел четыре тысячи, в основном удальцов фронтовиков, незадолго до этого рубивших врага в Пруссии и Галиции, Турции и Персии, в Карпатах и на Кавказе. С этой лучшей в мире конницей, души не чаявшей в своем командире, Сорокин нанес решающий контрудар по атакующим Екатеринодар корниловским войскам, остановил на реке Ее рвущихся с Дона на Кубань немцев, нанес невосполнимые потери офицерским "именным" полкам Деникина.

Помимо огромнейшего авторитета в армии и среди местного казачьего населения, Сорокин был опасен кубанским советско-партийным властям и по другой причине - при любой аудитории он смело и открыто говорил все, что считал нужным. А говорить ему было о чем: политика, проводимая местными гражданскими властями, отталкивала казачество от Советской власти, умножала силы Добровольческой армии: красноармейцы 11-й армии месяцами не получали жалованья, не имели боеприпасов и обмундирования, плохо снабжались продовольствием. Именно об этом гневно говорил командарм-11 Иван Сорокин на открывшемся в Пятигорске съезде комсостава армии, на котором также присутствовал партийно-советский актив республики. Во время его выступления Крайний-Шнейдерман написал записку, которую затем перебросил через стол Власову (Богоявленскому), начальнику Пятигорской ЧК (по другим источникам, к данному времени уже председателю Северо-Кавказской ЧК). Однако Власов был занят разговором и не заметил записку, и ее поднял начальник Пятигорского гарнизона Черный.

Утром следующего дня записка оказалась у Сорокина. История сохранила ее текст: "Мишук! Ясно, что он говорит? "Немало помех приходится встречать в некоторых ответственных учреждениях". Не много ли? Нет, на днях должен решиться вопрос: или эта сволочь, или мы. К." Командарм-11 прекрасно понимал, что означает для Крайнего-Шнейдермана с его одесским опытом поддерживать огонь в корабельных топках "офицерским мясом" выражение "должен решиться вопрос: или эта сволочь, или мы". Это раньше партийно-советский актив миндальничал с неугодными Автономовым и Калниным - Советская власть на Кубани еще крепко стояла на ногах, однако теперь, когда фронт трещал под ударами Добровольческой армии, а тыл был объят пожаром казачьих восстаний, вопрос встал по-другому: на чьи плечи ляжет ответственность за поражение Советской власти и 11-й армии - на военное или гражданское руководство? А ответ за это должен быть строгим.

Сорокин, никогда не страдавший отсутствием решительности, не имел намерения терять время даром. Дальнейшее известно. Заседание "четверки": командарм-11 Сорокин, помощник командарма, он же член ЦИК Кубано-Черноморской республики Гайчепец, начштаба-11 Одарюк, политкомиссар армии Петренко... Обсуждение деятельности руководства республики, единогласное вынесение приговора: "Заслуживают смерти". Все четверо были людьми, которые не бросали слов на ветер, и 21 октября 1918 года у подножия горы Машук загремели выстрелы.

Вскоре, однако, та же судьба постигла и самого Сорокина: арест, затем заключение в Ставропольскую тюрьму, гибель без следствия и суда от рук ворвавшегося в камеру 1 ноября 1913 года "командира-комиссара" 3-го полка Таманской армии Ивана Выслан ко.

Правомерен вопрос, а не понесли ли обе стороны - партийно-советское руководство Кубано-Черноморской республики и главком Сорокин - одинаково заслуженное возмездие: одни 8а гибель республики, другой за разгром армии. Дадим сказать о Сорокине и вкладе 11-й армии в дело обороны Советской России участникам тех событий.

Так, генерал Деникин в "Очерках русской смуты" об 11-й армии говорит так: "Воинский дух ее, невзирая на отсутствие непосредственного управления центра... был неизмеримо выше, чем в других красных армиях... Справиться с нею было труднее, чем с другими... Борьба с нею стоила нам относительно больших потерь, И не раз разбитая, казалось до основания, она возрождалась вновь и вновь, давая твердый отпор добровольцам". А вот несколько цифр из его выступления на заседании Кубанской рады 1 ноября 1918 года: на Кубани его армия потеряла только убитыми 30 тысяч человек, а от его знаменитых Корниловского и Марковского полков, насчитывавших по пять тысяч человек, осталось от 200 до 500 человек.

Хорошо знавший главкома и не питавший к нему симпатий председатель чрезвычайного штаба обороны Северного Кавказа Иванов свидетельствует: "Из всех отрядов отряд Сорокина отличался наибольшей дисциплинированностью и боеспособностью. Сорокин проявил талант большого военного организатора, кубанцы со всех концов стекались под его командование.

Основные черты характера Сорокина - чуть ли пе султанская власть и при этом отвага и смелость в бою. Найдись в тех условиях политический комиссар, который смог бы подчинить Сорокина своему влиянию и создать для него условия нормальной военной работы, Сорокин не кончил бы так бесславно. Сорокин был слишком властным и самолюбивым и считал себя выше партии. В нем рос, но не вырос Бонапарт".

А вот характеристика 11-й армии, данная чрезвычайным комиссаром Юга России Серго Орджоникидзе: "Следует помнить, что в самый критический для Советской России период, когда наседали на нее германцы, Краснов, чехословаки и др. и когда еще не было регулярной Красной Армии, самая сильная контрреволюционная армия, спаянная железной дисциплиной, на половину состоявшая из офицеров, была прикована северокавказской армией, и Деникин не смел идти на помощь Краснову... Но в конце концов, лишенные артиллерийского, вещевого, санитарного снабжения, северокавказские войска пали - пали, сослужив Советской России колоссальную службу.

Лично я никогда не был поклонником ее, я видел все ее недостатки и плохую организованность. Но Советская Россия должна знать, что 11-я армия в продолжение целого года... приковывала к себе внимание Добровольческой армии и вела с пей смертельный бой. Если 11-я армия разложилась, если она погибла, то прежде всего виновата в том не 11-я армия, а те, которые имели возможность кое-чем помочь, по, к сожалению, этой помощи не дали".

А вот строки из статьи, написанной в 1922 году бывшим царским полковником, будущим Маршалом Советского Союза А. И. Егоровым: "Пожалуй, единственная из всех красных армий, бывшая 11-я армия стратегически и тактически находилась в самых плохих условиях. Без сколько-нибудь оборудованного тыла, без коммуникаций и средств связи, без гарантий на какую-либо безопасность - этих основных элементов войны..."

Я опускаю многие детали из взаимоотношений партийно-советского руководства Кубано-Черноморской республики и Сорокина (раздувание противоречий между ними деникинской контрразведкой - версия о провокациях поручиков братьев Джамфаровых, о загоняемых по указанию партийного актива в тупики эшелонах с военными грузами, чтобы вызвать недовольство красноармейцев командованием армии и пр.), ибо суть вопроса не в этом.

Нет трагедии главкома Сорокина, нет трагедии командарма Миронова, нет трагедии комкора Думенко - есть трагедия КАЗАЧЕСТВА! Убитого в 1918 году в тюремной камере бывшего казачьего офицера Сорокина, расстрелянного в 1920 году вожака донской казачьей конницы Думенко, застреленного в 1921 году в прогулочном дворике Бутырской тюрьмы бывшего казачьего офицера Миронова связывает одно - они были умными, яркими личностями, талантливейшими военными организаторами сословия, которому вскоре надлежало испытать на себе геноцид и исчезнуть. А для этого в первую очередь должны были быть уничтожены его вожди. Как быстро сбылось пророчество бывшего царского хорунжего и бывшего красного главкома Автономова, сказавшего в 1918 году: "Как только начинает подниматься чисто казачий вождь, против него начинается травля". Начиналось с травли, закончилось расстрелами!

Но даже в столь славном и почетном ряду - Автономов, Сорокин, Миронов, Думенко - следует выделить Сорокина. Глубокий анализ событий гражданской войны, проникновение в сокровенную суть происходивших на фронте и в тылу процессов позволили ему уже в 1918 году сделать вывод: всеобъемлющего понятия "великая русская революция" не существует! Ибо есть революция русских генералов-патриотов Брусилова, Бонч-Бруевича, Самойло и миллионов русских рабочих и крестьян, а есть революция Троцкого, Свердлова, Урицкого и их "интернационального" окружения; есть революция бывших казачьих офицеров Автономова, Сорокина, Одарюка, а есть революция Рубина и Крайнего-Шнейдермана.

Если Миронов и Думенко до последних дней жизни наивно полагали, что человеконенавистническая политика по отношению к казачеству, якировские "процентные нормы" по отстрелу казачества - это всего лишь произвол местных властей, и обращались в Москву с просьбами навести порядок, то Сорокин понял: политика Рубиных и Крайних-Шнейдерманов на Кубани - это прямое продолжение политики Свердлова и Троцкого в Москве! Больше того, Сорокин показал, что необходимо делать, дабы революция не на словах, а на деле отвечала надеждам и чаяниям русского народа, в том числе казачества. Поступи, как Сорокин, а затем и Миронов с Думенко, тысячи других честных командиров Красной Армии, великая держава двинулась бы в достойное ее народа великое будущее, а но к неисчислимым страданиям и закономерному позору сегодняшнего дня, когда богатейшая страна с трудолюбивым народом не в состоянии прокормить и одеть себя, а солдат-победитель, дабы не умереть с голоду, вынужден принимать подаяние от побежденных!..

Наибольший познавательный интерес для советского читателя представляют заключительные главы книги - о казачьих воинских формированиях в составе вермахта. Эта тема долгое время для нашего читателя была запретной, о ней лишь вскользь упоминалось в специальных изданиях, и "Казаки" Ива Бреэре отчасти развеивают пелену таинственности над бывшим табу. Однако французский автор почти не упоминает о казачьих добровольческих частях, сражавшихся на стороне Красной Армии. А сделать это необходимо, ибо с началом войны 1941 - 1945 годов перед казачеством возник непростой вопрос: против кого поднять оружие - против большевиков, планомерно уничтожавших казачество, либо против немцев, извечных врагов России? Большинство казаков, забыв былые обиды, выступили на защиту Родины, какой бы жестокой мачехой ни была она для них последние четверть века.

Одновременно с появлением дивизий народного ополчения на Дону и Кубани были созданы по две конные добровольческие казачьи дивизии, сведенные в корпус. Приведу лишь один пример, как сражались казаки-добровольцы на тех рубежах, где в 1918 году И. Л. Сорокин остановил кайзеровских вояк, наступавших на Кубань.

Конец июля 1942 года, захват немцами Ростова, стремительный бросок фашистов на Кубань. Отступающие на юг части Красной Армии: пехота, артиллерия, немногочисленные танки. И только длинные колонны конницы двигались в обратном направлении, на север: это на границу Дона и Кубани спешили дивизии 17-го казачьего добровольческого корпуса. Заняв оборону на берегу реки Ея в районе станиц Кущевская, Шкуринская, Канеловская, две донские и две кубанские дивизии преградили путь катившейся к Кавказу фашистской лавине. Немцам не удалось с ходу прорвать оборону корпуса, однако его командир, генерал-лейтенант Кириченко, был недоволен. Он понимал, что казак страшен врагу не в окопе, а в конном строю, что сила казачьей конницы вовсе не в обороне, а в наступлении. Еще он знал другое: в войнах, которые вела Россия, казаки стяжали себе столь громкую и грозную боевую славу, что одно лишь слово "Казаки!" повергало врагов в ужас. Этот страх был оружием, нисколько не уступавшим клинку и пуле. И Кириченко решил показать фашистам, с кем так неудачно свела их судьба на берегах Ей.

Тихое солнечное утро 2 августа, ровная, как стол, степь под станицей Кущевской. Лесозащитная полоса и перед нею четыре двухкилометровые по фронту лавы 13-й Кубанской дивизии, выстроившейся для конной атаки. Высоты у хутора Веселый и насыпь железной дороги, где в семи километрах от казаков проходила линия обороны противника... Два сабельных казачьих полка против немецкой 401-й горнострелковой дивизии "Зеленая роза" и двух полков СС, один артиллерийский дивизион кубанцев против двенадцати пушечных и пятнадцати минометных батарей врага... Три красные ракеты над казачьими лавами, замершие перед строем командир и комиссар дивизии. Взмах клинка комдива, которым он указал направление движения в атаку...

Половину расстояния до противника лавы прошли шагом, половину оставшегося пути покрыли рысью, и лишь когда чужие траншеи стали видны невооруженным глазом, лавы перешли на галоп. Их не могло остановить ничто: ни орудийный и минометный огонь, ни очереди пулеметов и автоматов. Распахнув на двухметровом участке ворота в немецкий тыл, казаки хлынули в них и продвинулись на двенадцать километров в глубину. Через три часа, когда они возвращались на исходные позиции, за их спинами остались лежать пять тысяч фашистских трупов, изрубленных, нашпигованных свинцом, втоптанных в землю копытами.

А сутками позже, 3 августа, такую же атаку под станицей Шкуринской повторила 12-я Кубанская дивизия. И еще три тысячи захватчиков из 4-й горно-стрелковой дивизии и полка СС "Белая лилия" навсегда остались в русской земле...

Этими атаками генерал Киричепко достиг своей цели: фашисты вспомнили не только слово "казак", но и все, что с ним было связано. "Все, что я слыхал о казаках времен войны 1914 года, бледнеет перед теми ужасами, которые мы испытываем при встрече с казаками теперь. Одно воспоминание о казачьей атаке повергает меня в ужас и заставляет дрожать. По ночам меня преследуют кошмары. Казаки - это вихрь, который сметает на своем пути все препятствия и преграды. Мы боимся казаков, как возмездия всевышнего", - писал домой в письме немецкий солдат Альфред Курц, позже зарубленный казаками. "Передо мной - казаки. Они нагнали на моих солдат такой смертельный страх, что я не могу продвигаться дальше", - сообщал своему начальнику фашистский полковник, участник боев под станицей Шкуринской. "Перед пами встали какие-то казаки. Это черти, а не солдаты. Живыми нам отсюда не выбраться", - вторил ему офицер-итальянец, уцелевший во время казачьей атаки под Кущевской.

Случилось удивительное: немецкие войска, опьяненные своими успехами лета 1942 года, намного превосходившие казачьи дивизии численно и имевшие подавляющий перевес в технике, прекратили атаки оборонительных позиций корпуса и стали обтекать их с флангов. Над головами и под ногами появились тысячи вражеских листовок: "Казаки! Банда генерала Кириченко разгромлена и взята в плен. Переходите к нам, гарантируем вам жизнь и возвращение к своим семьям. Эта листовка служит пропуском".

22 августа 1942 года газета "Красная звезда" опубликовала передовицу под заголовком "Воевать, как воюют казаки под командованием генерала Кириченко". В ней есть такие строки: "...Сыны славного Дона и Кубани беззаветно защищают каждую пядь земли. Так должны вести войну с немцами все части Красной Армии. Остановить немцев на юге можно! Их можно бить и разбить! Это доказали казаки, которые в трудные дни покрыли себя славой смелых, бесстрашных бойцов за Родину и стали грозой для немецких захватчиков..."

Не менее отважно и доблестно сражалась против фашистов и сформированная в 1943 году кубанская добровольческая пластунская дивизия. Единственное в Красной Армии пешее казачье соединение, дивизия по праву завоевала у противника страшное для него название - дивизия "сталинских головорезов".

Так что пропасть, расколовшая русский народ в 1917 году, не исчезла в 1941-м: русский солдат-власовец стрелял в красноармейца, а казачество проливало кровь как под красным знаменем с серпом и молотом, так и под красным знаменем со свастикой. Раны от братоубийственной гражданской войны зарубцовываются не скоро и не просто...

Свою книгу Ив Бреэре заканчивает словами: "Казачье офицерство, как таковое, исчезло навсегда". Здесь автор ошибается больше всего: летом 1990 года в Москве создан Союз казаков, который поставил своей целью возрождение казачества. Одно из главнейших направлений его деятельности - восстановление роли казачества в сегодняшней армии и создание казачьих офицерских кадров. У казачьего офицерства, как у самого казачества, имеется не только прошлое, у нею есть будущее!

Козацькому роду нэма переводу!

Руководитель пресс-группы Союза казаков Серба А. И.