Сабля за преданность революции

Буденный

Война загнала грязного, обросшего жесткой щетиной полковника Туренцова в полузатопленную траншею, сидя в которой он чутко прислушивался к винтовочной стрельбе с противоположного берега Донца. Но вот стрельба стихла. Тишину лишь изредка нарушал частый перестук.

"Пулемет..." - определил Туренцов.

Его люди старались в ожидании атаки хоть немного прикорнуть. Они соорудили себе что-то наподобие шалашей из рваных одеял и ковриков, взятых у своих жен, которые сопровождали их в отступлении.

С того берега реки донеслось:

- Ну что, уже отчаливаете?

В ответ послышалась грубая брань.

Подобный разговор с противником уже давно стал привычным развлечением как для казаков, так и для красных. Тем более что для этого многого не требовалось - сложил ладони рупором и вопрошай, чего душа пожелает.

Однако подходившие белые передвигались с опаской: чего доброго, и подстрелить могут. К тому же со стороны красных усилилась пушечная пальба.

К полудню кавалерийский корпус белых подошел к Донцу.

Подтянутый офицер проходил по казачьим укреплениям, разбросанным по прибрежному склону, недовольно морщась, будто попробовал кислого.

Туренцов смотрел на приближавшегося офицера с чувством неприязни.

- Кто здесь за старшого? - громко спросил, подойдя, хлыщ.

- Я.

- Мог бы и поприветствовать, казак, или забыл, как это делается?

Ироническая улыбка скользнула по губам офицера. Он впился пристальным взглядом в Туренцова, критически оценивая его далеко не бравый вид.

- Отвечай, вонючка... Драться не умеете, о приветствиях старших по званию и думать забыли, пора брать рас в руки, я так полагаю...

Туренцов выдержал взгляд офицера.

"Нет, милок, в таком виде я не буду представляться тебе, слишком много чести для такого, как ты... А там поглядим... Много вас тут шляется таких чистеньких..."

Иначе как чудом нельзя было и назвать это соединение с белыми. Ведь от сорокатысячного казачьего войска уж почти ничего не осталось.

Наступление белых удивило весь мир. Армия красных поспешно отходила к Царицыну. Вдобавок к своим многочисленным потерям она за период с 8 мая по 17 июня 1919 года вынуждена была отпустить пятнадцать тысяч пленных. Со взятием Царицына количество пленных красных бойцов увеличилось на сорок тысяч.

В будущем Сталинграде белые обнаружили страшную картину. Отступая, красные казнили двадцать тысяч заложников!

Со взятием Царицына весь юг России оказался в руках белых. На востоке успешно проходило наступление Колчака.

16 июня в Новочеркасском соборе состоялся торжественный молебен по случаю полного освобождения Донского края.

Не дожидаясь приказаний Деникина, генерал Мамонтов продолжал свои рейды в глубокий тыл красных. Его знаменитые богатырские усы можно было видеть в эти дни в Тамбове, Лебедине, где он сеял ужас и панику в стане противника. 23 августа он занял даже Воронеж, но быстро ретировался оттуда. Утомленных боями казаков Мамонтова сменили свежие казачьи части Шкуро. За мамонтовцами потянулся обоз с награбленным добром.

Мамонтовские части были сильно измотаны. Их насчитывалось тысячи две, и то с большим трудом. Притомился и сам генерал. Вскоре он испросил отпуск и отправился в Ростов, где его ждали.

А вот Шкуро удалось не только взять Воронеж, но и закрепиться в нем. Кутепов тем временем взял Курск. Белые заняли на юге России территорию, равную двум Франциям, а по населению и превосходящую Францию. Было сформировано временное правительство. Однако большинство желало видеть во главе белого движения Колчака, а не Деникина.

Но планам белых, надеявшихся на скорое соединение Деникина с Колчаком, помешали большевики. Минуло время растерянности и страха, когда Юденич опрокинул 7-ю армию красных и начал реально угрожать Петрограду. Ленин уже склонен был пойти на свертывание революции в России. Троцкий решительно настаивал на продолжении борьбы.

А тут еще началась осенняя распутица. Обозы пе поспевали за кавалерией Шкуро. Снабжение войск продовольствием и боеприпасами нарушилось. Шкуро вынужден был отступить. Армия Колчака, разбитая и понесшая большие потери, стремительно откатывалась назад. Анархисты и чехи парализовали железные дороги. Пройдет совсем немного времени, и они выдадут адмирала красным. И красные тут же, не раздумывая много, расстреляют его.

Невиданный развал Южного фронта начнется в декабре 1919 года. Красные возьмут Киев и Курск. Для спекулянтов и мошенников настала привольная жизнь. Оружие и боеприпасы, в достатке предоставленные союзниками, не дойдут по назначению. Казакам, можно сказать, ничего не перепадет. Некоторые военные из белой верхушки будут замешаны в махинациях, и их заставят уйти в отставку так, как это случилось с генералом Май-Маевским.

После того как наступление на Москву захлебнулось, среди солдат и мирного населения, измотанного не меньше фронтовиков, начал свирепствовать тиф. Особенный урон он нанес казакам, Ситуация на фронте менялась столь стремительно, что уже 6 января Деникин вынужден был поставить вопрос о переброске войск в Крым через порты Новороссийск п Одессу.

На пятки отступавшим казакам беспрестанно наступал Буденный. Ожесточенное сопротивление заставляло его отходить, но не надолго. Массовое бегство гражданского населения, боявшегося террора со стороны красных, мешало отступлению войск. Да к тому же армия таяла на глазах с каждым днем.

Еще не совсем оправившийся после болезни полковник Туренцов с трудом отыскал остатки своих сотен, которые красная кавалерия разметала после взятия Ростова. Пристал он к своим 21 февраля, а уже 5 марта очутился из-за неизвестно откуда поступавших приказов на речке Байсуг, по которой проходило правое крыло линии обороны перед Новочеркасском. Однажды утром он, к своему немалому удивлению, заметил вдруг в прибрежных камышах островерхие шлемы буденовцев.

- Эй там!.. Казачки!.. Пропускайте нас... Все уже кончено.

Туренцов решил поддержать игру и высунулся до пояса из окопа.

- Что кончено-то?!

- Война эта дурацкая. Новочеркасск уже в наших ручках, не верите?

Офицер молча направился в заросли:

- Иван, заряжай пулемет!

Казак завозился с лентой, но Борис резко оттолкнул его и сам припал к гашетке. Рухнули наземь пе ожидавшие такого люди и кони, а он все продолжал обстреливать противоположный берег речушки в какой-то непонятной ему самому ярости.

Пулеметчик укоризненно покачал головой:

- Не надо бы себя доводить до такого, ваше благородие...

Туренцов явственно расслышал в его голосе снисходительную насмешку.

Они направились к Новороссийску, как и тысячи других, не имевших уже ни цели, ни родины, ни семьи...

В порту творилось невообразимое. Туренцову вдруг припомнилось, как они в далеком теперь детстве приезжали сюда с матерью, как она показывала ему корабли, стоявшие на рейде, протягивая свой зонтик в сторону моря...

Два месяца назад ее свалил тиф. Она так и не поднялась. Умерли от тифа и обе ее родные сестры.

- Господин полковник, это скопище дерьма не подпустит нас к кораблю. Вы только гляньте...

Все стремились попасть на английские корабли, стоявшие у причала и готовые вот-вот отчалить. Английские офицеры сталкивали людей с трапов. Послышался сухой щелчок выстрела. Еще один русский офицер простился с жизнью и с родиной.

- Ну что, уходим? - спросил Туренцова богатырского сложения терский вахмистр. - По побережью еще можно успеть выбраться...

- Покорно благодарю, - вежливо ответил Туренцов, не двигаясь с места. Он оставался в седле, безучастный и к своей судьбе, и к судьбе тех людей, что молча докуривали остатки табака у его ног.

Повсюду происходили страшные сцены. Обезумевшая женщина прижала к себе маленького ребенка и бросилась с ним в море. Какой-то молодой казак вытащил ее из воды.

Последний английский корабль дал залп из пушек по вершинам гор, где уже появились первые красные кавалеристы, и, густо дымя трубами, отчалил.

- Господин полковник...

- Что, сотник?

- Снимите эти штуки... - Переодевшийся в солдатское офицер показывал ему на погоны.

Туренцов, равнодушный ко всему, машинально сорвал погоны, но остался при оружии. На душе было пусто и горько.

Час спутя по набережной зацокали копыта красной кавалерии, первые эскадроны которой входили в город. В отсвете от расчехленных знамен их сабли казались кроваво-красными. Никто из казаков, а их было на набережной несколько тысяч, даже не пошевелился.

- Где ваше офицерье? - спросил подъехавший красный командир.

Кто-то из казаков показал пальцем на море:

- Все отчалили...

Командир приказал своим кавалеристам:

- Колонной, шагом - за мной!

На следующий день Буденный провел смотр взятых в плен казаков.

- Эскадроны что надо! Они сослужат мне службу в Польше. - Он внимательно посмотрел на кавалериста, безучастно сидевшего в седле. - У тебя было звание?

- Нет, - ответил Борис.

- Все равно, я назначаю тебя командиром сотни. Сотником, по-твоему, будешь. Ясно?

- Так точно! Премного благодарен, ваше сиятельство!

- Называй меня товарищем командиром, дурень, - довольно усмехнулся в усы командарм.

Военспец Буденного заговорщически подмигнул Туренцову: "Браво, умеешь подыгрывать..."

Спустя месяц под Варшавой они вместе дезертируют из Первой Конной и уведут с собой целый эскадрой. Потом судьба забросит их в Иностранный легион, в Марокко.

Но то уже будет другая история...

- "Дорогая мамаша Екатерина Федоровна! Самое лучшее, что вы можете сейчас сделать, так это прирезать нашего порося и выслать мне посылочку по адресу, который я тут даю: Политсекция товарища Буденного, Матвею Чукову.

У нас здесь ужасный холод. К тому же и места эти захудалые, а местные крестьяне, прежде чем разбежаться по лесам, спалили все крыши. Так что - ни поесть, ни присесть. Да, мне тут передали, что папаня служит у Деникина и что под Воронежем он зарубил моего братца Николая...

Дорогая маманя, мой полк направляется к Екатеринодару, а места там, сказывают, просто чудные. Присматривайте за Степанидой, чтоб без баловства там. Да хранит вас господь. Ваш преданный сын Матвей".

- Все? - спросил Тарас, машинально слюнявя карандаш.

Чинивший бурку Матвей поднял глаза:

- А ты что скажешь?

Начдив пожал плечами:

- Откуда я знаю? Кстати, о папаше тоже... может, ты того, прибрехнул? Впрочем, дело хозяйское, нас не касается.

- Я уже сказал про Николая, и будя про это. А насчет поросенка она задумается. Скажет: он хозяин теперь, ему и командовать, вот так-то...

Начдив накинул на плечи бурку и пошел в обход. Очкастый студентик считал на небе звезды. Проверяющий подошел к нему неслышным шагом и толкнул ногой:

- Опустись на землю грешную... Страж хренов...

Сотня Тараса была сформирована из разного сброда, от митинговых болтунов до простых мужиков, и Тарас уже отчаялся сделать из них настоящих бойцов. Да и прав-то у него самого было кот наплакал.

"Хороша еще, что морячков не подсунули, вот бы намаялся".

Белые пытались оторваться от беспрестанно преследовавшего их Буденного, которого видели в войсках на скакуне черной масти под цвет его пышных, невероятных размеров усов.

После взятия Воронежа на всех перекрестках города красные кавалеристы увидели повешенных. Шкуро не миловал никого. Сотня Тараса захватила людей из арьергарда белого генерала. Когда Тарас подъехал, они были уже раздеты и клацали зубами.

Он взял в руки блокнот и спросил первого подвернувшегося:

- Имя?

- Сталин, Иосиф...

Выстрел в упор отшвырнул остряка, на грязном белье расплылось большое кровавое пятно.

- Юрий Харланов, терской казак, вот ты кто, дурило, но мне плевать на тебя! Следующий!

Худой, неуклюжий подросток пролепетал свое имя и фамилию. Кто-то из кавалеристов дернул его за добротную нижнюю рубашку:

- Где это ты отхватил такую?

- Мама связала...

- Ладно, валяйте сюда! - скомандовал Тарас и показал на сарай, стоявший рядом с депо, куда загнали захваченный накануне бронепоезд.

В это время раздался выстрел. Оглянувшись, Тарас увидел, как вокруг головы подростка, лежавшего на снегу, растекается красный ореол. Карабин Матвея еще дымился.

- Сбежать удумал... От стерва...

Появившийся откуда-то политкомиссар зло бросил:

- Вы не у себя в царской армии, соображать надо...

Тарас вздохнул и засунул блокнот в патронташ бурки.

Преследование Шкуро после девятидневных ожесточенных боев было одной из самых примечательных операций конников Буденного. Казаки били казаков нещадно, особенно во время редких контратак арьергарда белых. Но в середине октября распутица застопорила движение как наступавших, так и отступавших. Только это и спасло белых от полного разгрома.

Реввоенком Ворошилов, заместитель Буденного, проводил смотр эскадронов. Ворошилов и Буденный скакали рядом, стремя в стремя.

- А одеты-то как, глаза б мои не смотрели, - недовольно ворчал Ворошилов.

- Армия тебе не какая-нибудь буржуйка в свадебном путешествии, - парировал командарм. - Мои красные конники из боев не выходят. Вот кончится война, тогда и начнем прихорашиваться.

В Красной Армии, как и в белой, существовали разногласия и посерьезнее. Некоторые ее командиры плели тайные интриги, и это, естественно, наносило значительный урон моральному духу войск.

Так было с командармом Сорокиным, который был отстранен от должности и заменен Федько. Сорокин решил, что ему уже нечего терять после такого унижения. Находясь в Пятигорске со своей личной охраной и уже никому не нужным штабом и ожидая со дня на день ареста, он предпринял попытку военного мятежа. Будучи ярым антисемитом, он начал с евреев, которых было предостаточно в так называемой "свободной кавказской республике", а вернее - в ее руководстве, возглавляемом Рубиным. Им-то Сорокин и приписывал все неудачи своей армии. Прямо во дворе здания, где находился опальный командарм, выделенный для карательных целей взвод только успевал отсчитывать залпы.

Однако армия не пошла за Сорокиным. В спешном порядке был созван съезд солдатских комитетов, который объявил бывшего командарма вне закона и заклеймил его как "предателя дела революции". Комиссар фронта потребовал доставить Сорокина живым или мертвым в Невинномысскую, где располагался ревтрибунал.

Теперь дело оставалось за тем, чтобы взять Сорокина, который к тому времени сбежал из Пятигорска, но 17 октября он был пойман бойцами Таманской армии, руководство которой было в свое время казнено по его приказу.

Сорокина поместили в только что отбитую у белых ставропольскую тюрьму. Командир 3-го Таманского полка Василенко затребовал пойманного беглеца на допрос. Для этой цели отвели специальную камеру, откуда комполка вышел уже поутру и устало обронил:

- Сердце у поганца слабеньким оказалось...

- Взоры всей страны прикованы к Южному фронту, - вещал Троцкий в очередном порыве своего ораторства.

Буденный же знал, что стержень этого фронта составляют его войска. К тому же у него было два союзника. Первый - распутица, которая сковывала маневры Деникина, лишала его подвоза необходимого вооружения и имущества. Грузовики буквально тонули в грязи и оставались стоять на обочинах непролазных дорог. Действия красных конников и наскоки батьки Махно на тылы белых довершали дело.

Вторым союзником Буденного были все усиливавшиеся разногласия между Деникиным и Врангелем. Прибалтийский барон не скрывал своих откровенных намерений взять на себя как командование, так и всю полноту власти. Он интриговал, что называется, в открытую. Остается добавить, что Советы были отлично информированы о разногласиях в белом стане и пристально следили за ходом событий.

Многого добился Врангель своим последним маневром. Он одним махом отстранил от командования сразу двух генералов, пользовавшихся популярное стью у казаков, - Мамонтова и Шкуро.

- Они развалили кавалерию, - безапелляционно заявил барон.

Раненый Шкуро находился в это время в госпитале и ничем, разумеется, не мог ответить на эти действия барона. Уязвленный Мамонтов, едва прослышав о своей отставке, тут же отправился к себе на Дон. Его 4-й Донской корпус не замедлил последовать за своим командиром. Деникин попытался "собрать куски" и сформировал казачью армию, которая доблестно сражалась, но держалась обособленно.

А тут пожаловал еще один союзничек красных, который косил ряды белых похлеще сабель и пулеметов. Это был тиф. Потери от эпидемии были столь велики, что, будь это мирное время, был бы объявлен национальный траур. К тому же не хватало вакцины для борьбы с этим бедствием, проникшим незаметно, но нанесшим белым катастрофический урон.

Хорошо информированный Буденный не стремился к полному разгрому казачьих частей белых и терпеливо ждал, когда захлопнется новороссийская ловушка. Ему было известно, что кубанские конники отказываются воевать против своих братьев-казаков, почти той же тактики придерживались и части Войска Донского. Все это и послужило причиной того, что Буденный попридержал поводья. Смертоубийству пришел конец.

Из Новороссийска английские корабли поначалу уходили почти пустыми, увозя в основном семьи белых офицеров и их уцелевшее в гражданской войне имущество. Совсем по-другому пошли дела, когда белые лишились Одесского порта. Союзники - англичане и французы - могли переправить от силы тысяч шесть - десять, а привалило их в Новороссийск не меньше ста двадцати тысяч. В этой невообразимой толчее создалась неизвестно кем установленная очередность отправки, в которой казакам практически не нашлось места. В то же самое время некоторые части грузились даже со своей артиллерией и лошадьми. А на набережной столпились эскадроны казаков, которые до конца выполнили свой долг, прикрывая отход остатков белой армии. Им ничего не оставалось, как грозить кулаками удалявшимся дредноутам. Все это хорошо было известно Буденному, который и действовал, сообразуясь с обстановкой.

Но у казаков хорошая память. Оттого-то в войсках барона Врангеля в Крыму на следующий год можно было встретить казаков Мамонтова и Шкуро.

Выбившийся из сил Деникин сдал командование Врангелю, позади которого было море, а впереди ждало поражение под Перекопом.

Красные выставили против врангелевцев восемьдесят пять тысяч бойцов: шестьдесят тысяч пехотинцев и двадцать пять тысяч кавалерии Буденного.

После ожесточенных осенних боев шагреневая кожа начала стремительно уменьшаться в размерах. Вооруженные силы юга России доживали свои последние дни. Командующий флотом адмирал Кедров заявил:

- Я могу взять на корабли тысяч шестьдесят от силы. И еще, может быть, тысяч десять, если союзники выделят мне корабли из Константинополя. Десять, но не больше!

На самом же деле корабли заберут сто сорок шесть тысяч беженцев, которых сама история вышвырнула из России за ненадобностью.

В последний раз крейсер "Генерал Корнилов", на который сядет Врангель, поднимет Андреевский флаг в водах России 3 ноября 1920 года.

В Севастополе стихла перестрелка. В Россию пришел покой. Но оставались еще Польша и Махно, жестокий и неуловимый враг Советов. Красные казаки наталкивались на яростное сопротивление этого партизана, который воевал в своих краях и блестяще знал их. Банды Махно возникали из ниоткуда и, нанеся урон, растворялись по хуторам. Мирному, работящему крестьянину ничего не стоило откопать ночью винтовку и отправиться на разбойничий промысел, начать сечь и стрелять приверженцев Советов.

Конники Буденного начали терять терпение в этой пгре. Наступила пора жестоких репрессий.

В боях, длившихся с 31 декабря 1920 года по 4 января следующего года, красным удалось прижать противника к Днепру неподалеку от села Слобода, на бывшей территории запорожских казаков. Анархист принял бой. Многотысячная армия его таяла на глазах. Пулеметы красных сделали свое дело. Поле было усеяно тремя тысячами трупов. Множество пушек и повозки с награбленным добром были брошены махновцами.

Но самому Махно удалось скрыться и продолжать сеять па своем пути террор.

Брошенные па его преследование красные казаки теряли терпение, видя, как Махно петляет в Подольских лесах. Даже летом 1921 года он умудрялся еще наносить ощутимые удары отрядам особого назначения под командованием красного казачьего генерала Григорьева.

В августе 1922 года теснимые 3-м полком красных казаков под командованием Щербакова махновцы были рассеяны по всей Подолии. Уцелевшие махновцы, да и он сам, бежали за кордон.

Восстания казаков, особенно на Кавказе, вспыхивали вплоть до 1934 года. А некоторые из казаков вели партизанский образ жизни до самого начала второй мировой войны.

С 1922 года из русской истории постепенно стало исчезать понятие "красное казачество". Даже в воспоминаниях командиров, включая и самого Буденного, стали фигурировать "красные конники".

В 1935 году группа донских казаков, членов коммунистической партии, обратилась в Центральный Комитет с посланием:

"Мы, казаки, просим, чтобы нас считали обыкновенными гражданами страны рабочих и крестьян..."

Послание это сильно напоминало просьбу о прощении.

Ответ последовал 20 апреля 1936 года, когда решением ЦИКа некоторым кавалерийским дивизиям было возвращено название "казачьи".

По времени это совпало со смертью в парижском изгнании последнего казачьего донского атамана Богаевского. Случайность? Может быть. И все же в официальном документе, Большой Советской Энциклопедии, сведения о роли казаков в Красной Армии во время последней мировой войны очень и очень лаконичны и умещаются всего в нескольких строках.

Однако общеизвестно, что казаки принимали участие во взятии Берлина и первыми установили контакт с американцами на Эльбе в мае 1945 года.

Тем не менее красных казаков по-прежнему еще долго называли по имени старого маршала - буденновцами.