1945. И донцы штурмовали Берлин

Битва за рейхстаг

Хорошо знакомо ростовчанам имя Алексея Прокофьевича Береста, заместителя командира по политчасти батальона 150-й стрелковой дивизии, в числе первых ворвавшегося в рейхстаг и водрузившего над ним знамя Победы. После войны Алексей Прокофьевич долго работал на заводах "Продмаш" и Ростсельмаш. В ноябре 1970 года герой-фронтовик совершил еще один подвиг - спас ребенка, оказавшегося на путях близ шедшего с большой скоростью поезда. При исполнении своего высокого гражданского долга А. П. Берест погиб...

В публикуемом выступлении на совещании по истории Великой Отечественной войны в Институте марксизма-ленинизма при ЦК КПСС 15 ноября 1961 года он рассказывает о боях за рейхстаг^*.

^* (Выступление публикуется впервые.)

... Когда наша дивизия приблизилась к району Моабита, командование приказало батальону Неустроева прорваться к мосту Мольтке-младший, захватить его и не дать противнику взорвать.

Батальон вышел на центральную улицу. Преодолевая завалы, через проломы в домах мы приближались к известной тюрьме Моабит. Тут разгорелся ожесточенный бой. Мы знали, что в этой тюрьме томятся узники фашизма, но о том, что гитлеровцы заточили сюда Тельмана, нам еще не было известно. Напротив тюрьмы горело большое здание, дым расстилался по улице. Под прикрытием его батальон вышел к скверу, на берег реки Шпрее. Перед нами, по ту сторону реки; возвышались здания центра Берлина. Левее виден был мост, который нам предстояло захватить. Выход по ту сторону реки преграждала баррикада, а посередине моста лежал разбитый автобус.

Капитан Неустроев обосновал свой командный пункт в доме на берегу и доложил обстановку командиру полка полковнику Зинченко. "Не теряйте ни минуты, захватив мост, пробивайтесь к площади Кенигсплатц, занимайте здание Министерства внутренних дел - дом Гиммлера", - приказал полковник.

Утро 30 апреля. Первая рота под командованием капитана Гуселыцикова приближается к мосту. Вот первые бойцы уже вступили на мост. Противник ведет частый огонь из дома Гиммлера, с берега, но солдаты упорно продвигаются вперед. С командного пункта видно - падает Гусельщиков. Старший лейтенант Панкратов докладывает, что принял командование, к мосту подходит еще одна рота во главе с парторгом Сьяновым. Вражеский огонь усиливается по мере приближения бойцов к баррикаде, продвижение замедляется. Бойцы залегли. Создается опасное положение. С начальником штаба батальона Кузьмой Владимировичем Гусевым спешим на мост разобраться в обстановке на месте, поднять солдат, сломить сопротивление противника.

Бежим к мосту, вот мы уже на пути к автобусу, что лежит на его середине. Все чаще взрывы фаустпатронов, по мосту бьют пулеметы, орудия: немцы стараются во что бы то ни стало разрушить мост, чтобы сорвать наступление наших войск. Взрывной волной меня отбросило в сторону, а Гусева выбросило в реку.

Какое горе! Погиб мой друг, старый коммунист, наставник. Как помогали мне, молодому политработнику, его советы! Неторопливый, спокойный и смелый офицер, отзывчивый человек, Кузьма Владимирович был любимцем батальона.

Но как ни горько, а все мое внимание сейчас - на разгорающемся бое. Ползу к автобусу, пробираюсь в него, объясняю залегшим здесь бойцам задачу: броском вперед ворваться на баррикаду и на берег, захватить вон тот белый дом (позже выяснилось, что это было здание швейцарского посольства).

А. П. Берест

По сигналу бойцы бросаются к баррикаде, решительный штурм заставляет гитлеровцев бежать. Преследуя противника, врываемся на берег и с ходу - в здание. Вперед летит граната, за нею прыгаю через окно в комнату и оказываюсь лицом к лицу с четырьмя немцами. Следом за мной спешат бойцы. Разгоряченные боем, они готовы забросать вражеских солдат гранатами, расстрелять из автоматов. Немцы поднимают руки, один, постарше, на ломаном русском языке говорит: "Нас не надо убивать. Мы не хотели вас убивать!" и показывает на сложенные в углу фаустпатроны. Мы сохранили им жизнь. С трудом объясняясь с нами, немцы сказали, что дом Гиммлера обороняют эсэсовцы и моряки-подводники, сброшенные на парашютах.

Надо сейчас же передать эти сведения на командный пункт полка, но связи нет. Связистов накрыло на мосту огнем, они залегли около баррикады. Что же делать? Заметив на полу телефонный аппарат, приказываю одному из солдат пробраться к окну и крикнуть связистам, чтобы постарались забросить к нам кабель. Свистит камень, привязанный к нему провод уже в наших руках. Быстро налаживаем немецкий телефон - есть связь! Выслушав доклад, полковник Зинченко торопит с началом штурма дома Гиммлера, обещает поддержку артиллерийским огнем.

Дважды пришлось штурмовать этот дом. И только получив подкрепление, под прикрытием артогня, мы, наконец, ворвались в подвальное помещение. Темно. Только взрывы гранат да мелькающие в руках офицеров карманные фонарики освещают подвалы, высвечивают лица. Бой идет упорный, врукопашную, гитлеровцы отчаянно цепляются за каждую комнату. Вдруг мелькает знакомая худощавая фигура, слышу голос Гусева. "Кузьма Владимирович, ты?" - "Я самый!". Появление Гусева вызвало общее оживление, бойцы окружают его, а он, не теряя времени, пробивается вперед и выводит группу на лестничную клетку, перебрасывая бой на верхние этажи,

- Купальный сезон открыл на Шпрее! - отшучивался потом Гусев.

Но как он выбрался по отвесному гранитному берегу - до сих пор не знаю!

Когда дом Гиммлера был очищен от гитлеровцев, мы получили новую боевую задачу - подготовиться к штурму рейхстага. Рассматриваем карту, уточняем, где же этот рейхстаг. Кругом высокие красивые здания. Через просветы разбитых окон осматриваем площадь. Впереди дом с массивными колоннами, куполом. Это, что ли, рейхстаг? Это! Так вот оно, гнездо фашистского рейха! Однажды он уже горел, но тогда его подожгли фашисты, чтобы обвинить Георгия Димитрова и немецких коммунистов и в пламени этого пожарища развязать себе руки для расправы над всеми, кто стоит на пути Гитлера... Мне все чаще приходилось заглядывать в конспекты лекций, которые нам читали в Военно-политическом училище. Порыв солдат нарастал, поднимался боевой дух, рос интерес ко всему, что они видели вокруг, к истории фашизма и самой Германии. За время нашего пути от Одера до Берлина в ряды партии вступило более 130 солдат и офицеров.

Созываю коммунистов, комсомольцев, говорю о том, что нам выслала высокая честь штурмовать рейхстаг. Слово просит рядовой Пятницкий. В руках у него кусок красной материи. Просит разрешения водрузить флаг на здании рейхстага. Его поддерживает пулеметчик Щербина.

У нас в батальоне среди пополнения много освобожденных из фашистского плена. Выступающие говорят о том, что большинство этих солдат хорошо сражается, горит желанием отплатить своим поработителям за страдания и муки. Многие хорошо владеют оружием противника - это может нам пригодиться.

11 часов 00 минут. После артиллерийской подготовки батальон начинает наступление на рейхстаг. Надо преодолеть опасную полосу - площадь, тут нигде не укроешься, а впереди еще ров, окружающий рейхстаг. Мы не знаем точно сил засевшего в рейхстаге гарнизона, но мощь его огня дает себя чувствовать все сильнее. Находясь в первых рядах штурмовой группы, вижу, как оправа и слева падают бойцы, редеют ряды, потом снова пополняются новыми и новыми группами атакующих. С ходу бросаемся в канал, кто на чем попало плывет через его мутную, запруженную досками, покрышками, всякой рухлядью воду. Вперед вырывается Пятницкий, он высоко поднимает свой самодельный флаг на древке, подбегает к ступеням парадного входа в рейхстаг и падает, сраженный пулей снайпера. Флаг подхватывает Щербина, подбегает к колонне и прикрепляет. Он тоже ранен, но не уходит, под жестоким огнем поднимается ступень за ступенью. Вражеский огонь встает теперь на пути атакующих сплошной стеной. Прошу усилить артиллерийский огонь, прислать подкрепление. Группа залегла. Стараюсь поднять бойцов ползком, короткими перебежками. Теперь огонь нашей артиллерии становится сильнее и сильнее, к нам подходит рота Сьянова, а с нею разведчики дивизии Кантария и Егоров со знаменем Военного совета. Весть о том, что к нам принесли знамя, которое надо водрузить над рейхстагом, прибавляет силы бойцам. Прижимаясь к разрывам своей артиллерии, группа врывается в рейхстаг. Многократное "ура", наше советское "ура" звучит йод сводами рейхстага. Незабываемая минута!

Надо быстро осмотреться. Здание рейхстага двухэтажное. Вестибюль высотой в два этажа увенчан куполом, у входа возвышается скульптура последнего императора Германии, за нею - железная пожарная лестница, она ведет на купол, тут же два спуска в подвалы. Комнаты, комнаты, кабинеты. На втором этаже галерея и вновь комнаты. Сложно вести бой в такой обстановке, но наши бойцы накопили опыт подобных схваток с врагом в борьбе за комнаты, лестничные клетки, за каждый лестничный пролет.

Блокируем подходы к подвалам, захватив вестибюль, пробиваемся дальше. Солдат ведем втроем: Гусев, лейтенант Кошкабаев из батальона Давыдова и я. Со своей группой вторгаюсь в подвальное помещение, вдруг кто-то бросается ко мне, обнимает и, плача, кричит: "Братики, наши братики пришли!" Две русские девушки прижимаются к солдатам, смеются и плачут от радости... Здесь они были посудомойками. Всхлипывая, отвечают, что немцев никак не меньше трех тысяч. "Знаем, по посуде можем судить, сколько их тут!"

Идем дальше, на пути какие-то шкафы, ящики и вдруг свист пуль. Засада!

... Бой в рейхстаге шел весь день. Уже темнело, когда мы сформировали группу для сопровождения знаменосцев. Автоматчики во главе со Щербиной окружили Егорова и Кантария, и мы стали подниматься наверх по винтовой лестнице. Местами ступени были сорваны, тогда становились друг другу на плечи и так, по живой лестнице, двигались все выше. Прикрывая движение, автоматчики вели непрерывный огонь. Но вот и купол. Оставив заслон, выходим на крышу. Изрешеченная осколками, она зияет множеством пробоин, стекло на куполе разбито. Цепляясь за каркас, разведчики ползут к самой вершине. 22 часа 50 минут. Знамя заполыхало над рейхстагом!

Спуск вниз был не менее сложен, чем подъем. Бой в рейхстаге шел теперь на всех лестницах, в галерее, комнатах. Подожженные огнем бумаги, шкафы полыхали, распространяя вокруг смрад и дым. Наконец мы добрались до вестибюля. Вижу, солдат несет бутылку вина. Окликнул его, рассказал о том, что только что водружено знамя, и он тут же отдал нам свою находку. На горлышке - этикетка, надпись: "1870 год". Почти со времени создания Германской империи хранилось вино в подвалах рейхстага. И вот теперь, густое, терпкое, пережившее империю и фашистский рейх, оно дождалось времени, когда в рейхстаге советские солдаты пьют его по глотку, отмечая крах его бывших хозяев!

Выстрелы затихают. Воспользовавшись недолгим затишьем, засыпаю на диване. Но проходит немного времени, как меня будит Сьянов. "Немцы, - говорит, - выбросили из подземелья белый флаг, хотят вести переговоры, но требуют, чтобы парламентер по званию был не ниже полковника. Приказано Бересту быть за "полковника"! Приказ есть приказ. Бреюсь, достаем кожаное пальто, чтобы прикрыть мои лейтенантские погоны и прожженную гимнастерку, находим фуражку. Вместо адъютанта пойдет Неустроев, а переводчиком - молодой солдат из пополнения Прыгунов.

В сопровождении вышедшего навстречу немецкого офицера спускаемся в подвал. Всюду толпятся гитлеровцы, при нашем появлении они затихают, воцаряется тишина, и мы, как говорится, кожей чувствуем их ненавидящие, колючие взгляды... Переговоры начались с того, что я предложил немцам капитулировать, пообещав, что мы сохраним им всем жизнь. Гитлеровцы хотели словчить - потребовали, чтобы мы вывели солдат из рейхстага, они, мол, разгорячены боем и могут устроить самосуд! Эту хитрость нетрудно было разгадать. Дал им двадцать минут на ответ, и мы двинулись к выходу. Идем и чувствуем: вот-вот прогремят выстрелы. Но стараемся идти медленно, подчеркивая свое спокойствие. Как только мы вышли на лестницу, вслед засвистели пули!

Срок для ответа истек, но гитлеровцы молчали. И бой разгорелся с новой силой. Немцы рассчитывали, что получат подкрепление. Их пулеметчики засели на чердаке и вели огонь по дому Гиммлера, чтобы не дать нашим подослать подмогу. Разгадав их маневр, Сьянов с несколькими бойцами пробрался на крышу, оттуда через пробоины спрыгнул на головы пулеметчиков, перебил их и с трофейным оружием вернулся на командный пункт батальона.

По всему зданию усилились схватки с врагом, перестрелка, а пожар разгорался все сильнее, и дым стал таким густым, что уже нечем было дышать.

Выслушав доклад об обстановке, полковник Зинченко разрешил, по усмотрению командования батальона вывести солдат из рейхстага. Собрали короткое собрание, все единодушно решили стоять насмерть, но поста не покинуть!

Приняли меры, чтобы заглушить пламя пожара, с новой силой стали расчищать здание от вражеского гарнизона. С грохотом падали статуи, всюду гулко отдавались разрывы, стрельба под высокими сводами. Какой-то здоровенный немец набросился на меня, я с ним схватился, свалил и не почувствовал, что получил ранение в ногу...

Подоспело подкрепление, натиск наш усилился, и под утро немцы опять запросили на переговоры "того полковника". Но выйти я уже не смог - рана давала о себе знать. Решили, что пойдет Сьянов и представится по своему званию: "старший сержант".

Так и пришлось немецким генералам сдаваться нашему сержанту. И еще как сдались! Попросили, чтобы сержант разрешил следовать за ним во избежание нечаянной пули...

Наступило утро 2 мая. Еще дымились очаги пожаров, но по коридорам, на галерее и в вестибюле было уже тихо.

Только что назначенный комендант рейхстага полковник Зинченко осматривал помещения.

А над куполом озаренное майским солнцем реяло знамя Победы.

9 мая 1945 года. (По страницам газеты "Молот")

Историческая ночь

Ночь спустилась на город. Опустели улицы, и воцарилась обычная тишина... И вот знакомый голос объявил по радио о том, что будет передаваться важное сообщение... Ночь прервалась. Люди вышли на улицы - тысячи, десятки тысяч, от стара до мала... Тесно становится на улицах. По тротуару уже не пройти. Народ заполняет мостовые. Стихийно возникают митинги...

Площадь Ленина запружена народом. С импровизированной трибуны произносятся горячие, волнующие речи. Выступают ответорганизатор ЦК ВКП(б) тов. Ширенков, заместитель председателя облисполкома тов. Хоренко, рабочие, красноармейцы... Вспыхивают ракеты, озаряя площадь зеленоватым ровным светом. Речи закончены. Но никто не уходит... Крики "ура" сотрясают площадь. Люди горячо, от всего сердца аплодируют. Вся площадь поет Гимн Советского Союза.

Часовая стрелка приближается к четырем, но улицы полны еще народа. Проходит военный оркестр. Раздаются звуки боевого марша... Светает... Историческая ночь прошла. Народ празднует День Победы.

В ночной смене

На заводах и фабриках Ростова шла в ночных сменах напряженная работа, когда пришла сюда эта радостная весть.

Победа, товарищи!

На паровозоремонтном заводе им. Ленина митинги возникли стихийно. В механическом цехе, куда пришли также рабочие из паровозосборочного и колесного цехов, митинг открыл мастер-паровозник тов. Неледва... Его голос потонул в криках "ура", в овациях ликующих рабочих...

Слава воинам-богатырям!

Ночью у Ростовского завода им. Калинина собралась группа рабочих. B радостный час победы они пришли на родной завод, чтобы поздравить друг друга с историческим праздником... Слава воинам-победителям!.. Мощное "ура" далеко разносится по улице.

Праздник

Новочеркасск. В эту ночь в городе никто не спал. На площади у репродукторов большая толпа. Здесь студенты, рабочие, служащие. Незнакомые люди, встречаясь друг с другом, обнимаются, как родные, плачут от радости... На площади старушка обнимает военного. "Спасибо, сынки мои, - говорит она, глотая слезы, - дождалась радостного дня".

Во имя родины

Таганрог. Знакомые позывные радиостанций Москвы нарушили ночную тишину... В ночных сменах таганрогских заводов и фабрик стихийно возникли митинги... Сталевары, воодушевленные героической победой Красной Армии, дали слово варить больше стали для быстрейшего восстановления народного хозяйства страны...

Указ Президиума Верховного Совета СССР

Радостные митинги состоялись на заводах им. Димитрова, на "Красном котельщике", конезаводе № 1 и на других предприятиях города.

Долгожданный день наступил

Миллерово. Радостная весть о славной победе быстро облетела станицы и хутора Северного Дона. Как только по радио было передано сообщение о капитуляции Германии и установлении в честь этого праздника Победы, на улицы станиц и хуторов Северного Дона вышло буквально все население - женщины, дети, старики. Люди обнимались и целовались, поздравляя друг друга с исторической победой, кричали "ура"... Из хутора в хутор скакали конные нарочные, сообщая людям о капитуляции врага.

На митинг в колхозе им. 25-го Октября, Кировского района, пришло все население хутора. В хатах не осталось ни одного человека. С сообщением о победе над Германией выступил председатель колхоза тов. Рудаков. Он сказал:

- Этой минуты наш народ ждал четыре года... И вот долгожданный день наступил. Я не нахожу слов, чтобы передать, нашу радость и счастье, которыми сейчас живет тихий Дон... Да здравствует наша великая, могучая советская Родина одержавшая победу над немецко-фашистскими захватчиками!

Многоголосое "ура" покрыло слова тов. Рудакова. Массовые митинги состоялись также и во многих других хуторах и станицах Северного Дона.

У горняков

Шахты. Тишину ночи нарушают позывные Московской радиостанции. Проходит минута, другая, и город пробуждается... Раздается голос диктора: "Внимание, говорит Москва". Все больше и больше огней загорается в домах. Оживают улицы.

- Война окончена! Победа! - раздается повсюду.

На площадь стекаются тысячи людей. Радостно поздравляют друг друга, обнимаются, целуются. Такого стечения людей не видела городская площадь многие годы... В это время и там, далеко под землей, где добывается уголь, тоже ликуют люди. С быстротой молнии донеслись сюда вести о том, что настал час всенародного торжества... Когда солнце поднялось над городом, на центральной площади собрался многотысячный митинг...

Возвращение с фронта

В День Победы

Гордость за родную Красную Армию, за наш великий народ, любовь, наша глубочайшая признательность партии - вот чувства, нераздельно владеющие нашими сердцами в День Победы.

Михаил Шолохов.

Станица Вешенская, 9 мая. (По телефону для "Молота").

Подготовила И. Борохова

Этого забыть нельзя

Великая Отечественная война... Немецко-фашистские захватчики топчут нашу землю, оставляя кровавые следы. Чудовищные насилия над мирным населением, массовые аресты, казни, угон в рабство - вот что несли с собой фашистские полчища.

Так было и на Дону. В первые же дни после захвата Ростова-на-Дону начались расстрелы. Расстреливали везде - на окраинах города, в тюрьме, на улицах, в квартирах. Только в одном песчано-каменном карьере на западной окраине города в трех рвах были убиты 15 тысяч мужчин, женщин, детей и военнопленных. Фашисты взорвали и сожгли здание городской тюрьмы вместе с находившимися там советскими гражданами, во дворе тюрьмы замучили и расстреляли более тысячи человек (ГАРО, ф. Р-3613, оп. I, д. 30, л. 1-7). На территории бывшего артиллерийского училища немецкое командование устроило настоящий лагерь смерти для советских военнопленных. Назывался он "Лазарет № 192". Сюда сгонялись со всех городов и станиц Дона военнопленные, а также больные и раненые красноармейцы из концентрационных лагерей. Вся деятельность "лазарета" была подчинена одной дели - хладнокровному и методическому уничтожению бойцов, командиров и политработников Красной Армии. За колючей проволокой "лазарета" погибли 3,5 тысячи человек (ГАРО, ф. Р-3613, оп. 1, д. 5).

Ростов после освобождения от немецких фашистов

Зверски расправлялись фашистские палачи с еврейским населением. Только в районе Ботанического сада и зоопарка было расстреляно и уничтожено около 18 тысяч человек. Свои злодеяния они прикрывали провокационными измышлениями о переселении всего еврейского населения в специальные районы.

"Балка смерти" - так официально называлась немецким командованием Петрушина балка, где фашисты замучили и расстреляли свыше 6,5 тысячи мирных жителей города Таганрога.

Страшную картину разрушений представляли собой города и станицы Дона. Материальный ущерб, причиненный гитлеровцами только городу Ростову-на-Дону, исчисляется 3 миллиардами 100 миллионами рублей. Разрушены были 85 процентов общественных зданий, промышленных предприятий, памятники культуры (ГАРО ф. P-3613, оп 1 д. 450: ф. Р-3737, оп. 3, Д. 54, л. 300-301). Груды развалин оставили фашисты от заводских корпусов славного первенца первой пятилетки - завода Ростсельмаш, взорвали и сожгли все цехи завода "Красный Аксай" и старейшего предприятия города - паровозоремонтного завода имени В. И. Ленина Превратили в руины все культурные учреждения и учебные заведения города, в том числе гордость нашего города - новый драматический театр имени М. Горького...

Кровавые следы оставили фашистские звери. Эти следы - не только сожженные и взорванные заводы и фабрики, школы и больницы, музеи и театры, это горькая скорбь многих тысяч семей по зверски замученным и искалеченным родным и близким людям, осиротевшим детям.

Наш народ никогда не сможет забыть этого.

И. Борохова

Подпольный госпиталь

Зимой 1943 года войска Паулюса, окруженные под Сталинградом, капитулировали. Советские части пошли в наступление. Их путь на запад был не легким. Враг зло сопротивлялся.

От Батайска, вдоль железной дороги и Дона, а дальше, по правому берегу реки Аксая, до Новочеркасска, немцы создали сильные оборонительные укрепления. Они прочно засели на Бессергеневских высотах. Но 10 февраля огонь "катюш" все-таки заставил их попятиться. Были освобождены станицы Бессергеневская, Заплавская, Кривянская.

А в ночь на 13 февраля части наших 96-й и 387-й стрелковых дивизий и 2-й гвардейской армии завязали бой на южной окраине Новочеркасска. С севера наступала 3-я гвардейская стрелковая дивизия. И к исходу дня в городе не было уже ни одного фашиста.

Днем позже в исполком депутатов трудящихся города зашла женщина. Представилась:

- Редькина Феодосья.

Председатель исполкома Илья Андреевич Морозов предложил ей сесть. И женщина рассказала:

- Я прокурор из Харькова. Военюрист. В сорок втором во время бомбежки была тяжело ранена. Немцы настигли наше подразделение в Новочеркасске. Раненых эвакуировать не успели. Так и осталась я вместе с другими красноармейцами в вашем городе, куда ворвались немцы. Но никто из нас не погиб. Спасли нас врачи железнодорожной больницы. Запишите, пожалуйста, их фамилии: начальник больницы Сергей Васильевич Кутузов, его жена Мария Пантелеймоновна, врач, хирург Лидия Петровна Ярунова, медсестра Ксения Калюжная...

С. В. Кутузов

История этого события такова.

Мария Пантелеймоновна стояла, прислонившись щекой к шершавой коре тополя. Которые сутки без сна? Усталым взглядом пробежала по скверику, что раскинулся напротив больничных корпусов. Кроны акаций и каштанов бросали круглые тени на разогретую землю. За сквериком просматривалась Соборная площадь, выложенная булыжником. Посреди ее - шестикупольный собор. Рядом застыл на гранитном постаменте бронзовый Ермак. Безлюдно и тихо близ, больницы.

В кармане халата нащупала бесформенные кусочки металла. Они были тяжелы и грубо кололи пальцы. Только что их вынули из тела молодого бойца, прибывшего из-под Матвеева Кургана. Пять смертельных осколков. Там, в ночь на 22 июля, войска Южного фронта начали отход от реки Миуса, где держали оборону с декабря 1941 года.

Наши отступают. Больно сознавать это. Видеть, как на машинах, подводах, пешком уходят на восток мирные жители.

Внезапно тишину города потрясли два взрыва. Гроза средь солнечного дня громыхнула вначале на северной окраине Новочеркасска, где мостом соединялись разделенные речкой Тузловом старый город с новым промышленным районом, откуда уходила на север железнодорожная линия.

Следом взрывы раздались сразу в нескольких местах. В небе завыло, засвистело. Больничный двор в один миг покрылся мраком. Затуманенный солнечный круг медной чашей поплыл сквозь едкое марево. Заметались испуганные люди.

Мария Пантелеймоновна бросилась на второй этаж главного больничного здания, там лежали раненые. На лестницах уже суетились медики. Начальник больницы Сергей Васильевич Кутузов, стоя на верхней площадке, повелительно и строго приказывал:

- Всех раненых в подвалы! Медикаменты - тоже!

В зияющие проемы окон летели осколки, комья земли, помеченные ветви деревьев. Больные торопились вниз, кто как мог. Медсестры Екатерина Кондрашова, Ксения Калюжная, Анна Чайковская, Клавдия Прохорова, Анна Балабина и повар Григорий Ефремович Попов тащили носилки.

Врач-хирург Лидия Петровна Ярунова пыталась сама поднять с постели раненого, но не могла. Мария Пантелеймоновна бросилась ей на помощь.

Вдвоем они взяли больного и отнесли его в подвал. Потом вернулись еще, еще и еще. Так бегали вверх-вниз вместе с другими медработниками до тех пор, пока все до одного раненые не были спрятаны в безопасное место.

В тот день - 23 июля 1942 года - немцы развивали наступление на село Большие Салы, станицу Аксайскую и приблизились к хутору Каменный Брод, что в десяти километрах северо-западнее Новочеркасска. Враг бомбил Ростов, Новочеркасск, переправы через Дон, транспортные магистрали, стремясь помешать организованному отступлению советских войск.

... Сергей Васильевич настойчиво кричал в трубку:

- Алло! Алло! Комендант города нужен. Да, да, из железнодорожной больницы.

- Комендант Орлов слушает.

- Когда же подводы будут для отправки раненых? - закричал нетерпеливо Сергей Васильевич. - У меня их сотни полторы! Подождать еще? Так сколько же можно?..

Дверь кабинета отворилась, и на пороге появилась жена, Мария Пантелеймоновна:

- Опять раненые прибыли, Сережа, принимать будем?

- А что же делать, если не принимать?! Красноармейцев снимали с бричек, вели и несли в подвал, где уже были оборудованы перевязочная и операционная.

Кутузов записывал раненых:

"Мордюшенко Мария. Уроженка Киевской области. Военный фельдшер. Сильное ранение в голову и открытое повреждение бедра".

- Оперировать!

"Боец Гаврилов. Осколочное ранение в лицо. Повреждены челюсти и шея, руки и ноги".

- Оперировать!

"Лейтенант Малышев, коммунист. Уроженец Краснодарского края. Ранен в живот".

- В перевязочную!

Не в лучшем состоянии были и другие. Метался в горячке потерявший зрение военинженер Корякин, мучительно крутил головой боец Колесников, бредила военюрист Редькина.

Из операционной раненых перенести в подвал, разместили на койках, носилках, тюфяках.

А между тем по спуску Герцена, проспекту Ермака, Соборной площади и Красному спуску - через весь город, от северного поселка Хатунка до окраины, где располагается здание железнодорожного вокзала, - потянулись отступающие части. Поперек улиц, на перекрестках копали окопы, занимали рубежи расчеты минометчиков. Где-то совсем рядом гремел бой. Немцы приближались к Новочеркасску.

Раздался телефонный звонок, и из комендатуры сообщили: - Высланы подводы для срочной эвакуации больных железнодорожников и раненых бойцов и командиров.

К больнице подошли брички. На них усаживали бойцов, которым была оказана первая помощь. Часть раненых - по одному, по двое устраивали на попутный транспорт, боевые машины, ехавшие мимо больницы.

Доктор Кутузов прилагал все усилия к тому, чтобы поскорее отправить раненых в тыл, эвакуировать ценное имущество, а потом и медицинский персонал. Весь день кипела работа. И ночь напролет не смыкали глаз врачи - промывали раны, перевязывали, оперировали. Более крепких выводили на площадь и устраивали, как и днем, на проходящие машины и подводы.

Многое они успели сделать, но все же около ста человек, нуждающихся в неотложной хирургической помощи, оставались у них на руках, когда на следующий день - 24 июля - на окраинах города появились немецкие танки. Вскоре они загромыхали по площади.

"Город занят врагом, эвакуироваться не удалось. Одно ясно, - думала Мария Пантелеймоновна, - нужно спасать людей. Любыми путями". И еще она знала, что решимости на это хватит и у нее, и у каждого работника больницы.

Стоя сейчас в кругу врачей, она слушала торопливые, но твердые слова Сергея Васильевича. Он предлагал им свой план спасения раненых бойцов. С минуты на минуту в больнице могли появиться немцы.

... Мысль о конспирации пришла доктору Кутузову еще в начале бомбежки. Другого варианта не было. К гражданским больным враг отнесется совсем иначе, чем к раненым бойцам. Вот почему надо убедить гитлеровцев в том, что в Новочеркасске не военный госпиталь, а больница, и нет в ней ни одного раненого красноармейца. Весь персонал принял это предложение как должное.

Было решено срочно поговорить с людьми, попавшими в опасность, сообщить им свой план.

Появление в больничной палате доктора Кутузова с медицинским персоналом было встречено настороженным вниманием.

Сергей Васильевич присел на постель к лейтенанту Жукову, неторопливо поправил повязку на его плече и заговорил, но так, чтобы слышно было и всем остальным:

- В общем, вот какое дело, лейтенант. Отныне вы должны знать, что лежите не в лазарете, а в железнодорожной больнице. И лечатся здесь только путевые рабочие, машинисты, работники станций. Ни одного красноармейца у нас не было. А посему вы больше не лейтенант, а просто-напросто железнодорожник, раненый на работе при бомбежке. Кстати, запомните: лично вас ранило на отрезке железной дороги Зверево - Лихая. Был у нас на излечении оттуда рабочий. Вы на него даже похожи.

Все слушали доктора, затаив дыхание.

- И еще просьба. Сдайте, пожалуйста, военный билет. Партийный тоже. Если он у вас есть. Не смотрите на меня недоверчиво. Прошу полностью довериться нам, медикам. Сохраним все в целости.

Кутузов улыбнулся, приподнялся с постели и добавил:

- Вот такие-то дела... Придумаем истории болезней для всех товарищей. Только с одним условием: вы нам поможете. Что требуется? Дисциплина и выдержка.

У выхода он приостановился и еще раз подчеркнул:

- Дисциплина и выдержка!

Быстро, как этого требовали обстоятельства, врачи изучили биографии всех раненых и согласно им составили нужные истории болезней. Люди почувствовали решительность в действиях врачей, помогали им, беспрекословно выполняли все требования.

По поручению Сергея Васильевича медсестры Анна Ивановна Бутакова, Ксения Георгиевна Калюжная, Анна Петровна Чайковская, Александра Алексеевна Дашкова и другие у себя дома и у соседей-железнодорожников собрали гражданскую одежду и белье, переодели раненых бойцов. Снятые гимнастерки, солдатские сапоги, вещмешки снесли в надежные тайники больничного здания.

Старательно прятала солдатские вещи хирург Лидия Петровна Ярунова, которой поначалу даже не верилось, что она снова в тылу драга. Сердце еще не успело остыть от Вязьмы, а на плечи ложится очередное испытание.

... Как только началась война, новочеркасского хирурга Ярунову направили на Западный фронт. В свои сорок лет она выглядела молодо. Узкие дуги бровей, мягкие черты лица, аккуратно уложенные косы. Службу начала в полевом госпитале № 558 19-й армии. Немец шел на Москву. Упорные бои за каждую высоту. Дымились пожарищами березовые рощи Белоруссии. В землянках и тесаных избах, в железнодорожных вагонах, на полустанках оперировала Ярунова бойцов.

Так случилось, что под Вязьмой Ярунова вместе с врачом Анной Веселовской и группой раненых попала в окружение. Несколько недель жили у партизан. Потом снарядили подводы и решили пробиться через линию фронта.

Хирурги Л. Ярунова (справа) и А. Веселовская. 1941 год

Двинулись в путь холодной февральской ночью. Мела поземка. Шли лесом. Каждый шаг стоил немалых усилий - тонули в снегу по пояс, вытаскивали повозки, всматривались в лесную глушь, чтобы не нарваться на немцев.

На третью ночь сопровождавшие обоз партизаны, рассказав, как пробираться дальше, простились.

В лесу иногда попадались стога старого, заброшенного сена. Тогда делали привал. Варили картошку, кормили раненых. Грелись крутым кипятком.

Однажды сбились с пути. Долго думали: как быть?

- Пойду в село, - решилась Лидия Петровна, - расспрошу, что к чему.

- А если немцы, Лида? - встревожилась Анна Веселовская. - Идти, так вдвоем.

Женщины надели рваные фуфайки и побрели в село. Постучались в крайнюю избу. Отворила старуха. Угостила странниц щами и поведала им о положении в соседних селах.

И снова дорога. Выбиваясь из последних сил, бегали от подводы к подводе, падая и поднимаясь, фронтовые медсестры и врачи. И все-таки выбрались из окружения.

Прибыли на станцию Кувшиново. Теперь мужественным женщинам оказывали помощь наравне с ранеными. Медицинская ^комиссия сделала заключение: у Яруновой в тяжелой форме дистрофия. Необходимо срочное лечение. Предоставили отпуск. В середине мая 1942 года прибыла в Новочеркасск. Подлечилась. Направили работать в железнодорожную больницу. И снова - немцы!

... Очень тревожно было на душе Сергея Васильевича ранним утром 25 июля. Он стоял посреди больничного двора, засыпанного комьями земли, битым стеклом, кирпичами. И думал: что-то еще будет?

Мария Пантелеймоновна была рядом.

- Схожу, пожалуй, домой на минутку, - сказал ей Сергей Васильевич. - Побриться надо, нехорошо, если врач неопрятен. Дурной пример.

Она взяла мужа за руку.

- Скажи, Сережа, ты уверен, что все правильно? Ведь если узнают... - она не договорила.

- Мы врачи, Маша, и ты сама знаешь, иначе нам нельзя? Мы выполняем долг перед каждым раненым. Я скоро вернусь.

Мария Пантелеймоновна начала обход больных. Помогала ей медсестра Ксения Георгиевна Калюжная. Женщины задержались у тяжелораненого бойца Андрианова. Человек мучился: у него был перелом обеих голеней. Едва-едва не погиб при отступлении. Фронтовики подобрали его, раненого, истекшего кровью, в пшеничном поле. Он пытался покончить с собой, но сил не хватило.

Нервное перенапряжение сказалось. Временами психоз становился неудержимым. Приходилось кому-нибудь из сестер постоянно сидеть у его кровати. Вот и сейчас у Андрианова начинался приступ.

Вдруг Калюжная резко дернула Марию Пантелеймоновну за рукав. Та взглянула в окно и обмерла. По аллее скверика, что вела к парадному подъезду больницы, шли немцы: два автоматчика и офицер.

Стараясь ничем не проявить своего беспокойства, женщины покинули палату и сели в небольшом фойе-приемной.

Немцы остановились у входа, внимательно осмотрели здание и только после этого вошли в приемную.

- Здесь есть зольдаты? - спросил офицер на ломаном языке.

- Нет, это не лазарет... Здесь больница, - стала объяснять Кутузова, - мы лечим гражданское население... Железнодорожников. Они пострадали на работе во время бомбежки. Все они тяжелораненые.

- Разрешите? - офицер сделал жест, говорящий о его намерении осмотреть палаты. Автоматчики, не дожидаясь ответа женщин, направились к лестнице, ведущей на второй этаж.

- Там никого нет, - сказала Калюжная, - все раненые внизу.

Но немцы не обратили на это никакого внимания. Офицер что-то скомандовал, и все трое начали подниматься по лестнице.

Комнаты верхнего этажа и в самом деле были пусты. В проемах окон сквозняк раскачивал изорванные листы черной бумаги.

Спустились вниз. Там уже стоял вернувшийся Сергей Васильевич.

- Начальник больницы Кутузов, - представился он.

- О, Кутузов! - немец удивленно поднял указательный палец. - Полководец... Москау... Наполеон... отшень забавно... - И ближе, внимательно осмотрел Сергея Васильевича.

Трудно было догадаться, о чем он думал, лицо застыло в непонятном выражении, голос осекся.

- Прошю показат больных, господин Кутузоф. Ест ранен зольдат, коммунисты?

- У нас лежат только железнодорожники.

- Будем смотрет...

Офицер направился по проходу между кроватями. Раненые встречали его молчаливыми взглядами. О появлении немцев их уже предупредили. Остановившись у постели рядового Потокина, пришелец пожелал узнать, откуда больной. Ему ответили, что Потокин - помощник машиниста, что он ранен в грудь и едва ли останется жив. Немец попытался заговорить с больным. Тот молчал. Тогда он начал задавать вопросы другим раненым, тщательно осматривал все закоулки, приглядывался ко всему, но ничего подозрительного не обнаружил и потребовал журнал регистрации больных.

Ему подали журнал без промедления. Это было предусмотрено. Прежний журнал, в котором значились воинские звания раненых, был спрятан, и врачи усердно потрудились над заполнением нового. В нем коммунист, военюрист Редькина значилась Резниковой, домохозяйкой, ехавшей в Краснодар к мужу. Молоденький лейтенант Малышев превратился в учащегося сельхозтехникума. Так же выглядели данные и о других раненых.

Рука немца потянулась за записной книжкой. Две или три фамилии больных легли на листок.

Гулкий топот солдатских сапог еще долго звучал в ушах работников госпиталя.

... Тяжелое время переживал Новочеркасск, на него легла черная тень немецкой оккупации. Жителям города уже многое было известно о зверствах фашистов. В 1941 году в селе Волошине, что в двадцати километрах северо-западнее Новочеркасска, немцы сожгли заживо двадцать пленных красноармейцев. Такое же злодеяние они совершили в селе Греково-Ульяновске. В хуторе Крюкове они оставили после себя трупы зверски замученных пятидесяти красноармейцев. Не щадили немцы и мирных жителей.

На Новочеркасск, бывший центр контрреволюций, немцы возлагали кое-какие надежды. Вступив в город, они сразу же организовали городскую управу и стремились посредством ее привлечь на свою сторону жителей бывшей казачьей столицы.

Но политика лояльности основывалась на заигрывании с отдельными элементами, которым народная власть в свое время закрыла путь к личной наживе.

По городу шли слухи о расстрелах. Был арестован бывший заместитель председателя горисполкома Кривопустенко. Немцы казнили его в тюрьме.

Очень встревожил персонал госпиталя и случай, происшедший на улице Жертв революции. Гестаповцы арестовали старика Василия Дементьевича Пирожкова. "С чего бы?" - думали окружающие. А утром следующего дня соседи обнаружили труп Пирожкова в развалинах сгоревшего дома. Рядом с ним лежали трое расстрелянных красноармейцев. Видно прятал старик раненых, да не сумел утаиться от фашистского глаза.

Все в подпольном госпитале прекрасно сознавали, что они ходят по краю пропасти, и понимали, что им грозят страшные муки и смерть, узнай обо всем немцы.

Но люди старались не думать об этом, в них сильнее была решимость выполнить свой долг перед ранеными бойцами, перед советской Родиной.

Гитлеровцы осмотрели больницу еще раз. И хотя на этот раз при осмотре присутствовал и старший инспектор городской полиции некий Николаенко, все опять обошлось. Смерть и насилие пока обходили подпольный госпиталь стороной.

Вечером врачи госпиталя собрались вместе. Что бы ни ожидало впереди, а надо было решать насущные вопросы. Необходимо срочно переводить раненых из подвалов. Палаты после бомбежки в ужасающем состоянии. Врачи, медсестры, нянечки, выздоравливающие, насколько возможно, отремонтировали их, переоборудовали, убрали. Раненых снова разместили в палатах.

Затем наступили новые испытания: вышел из строя городской водопровод, прекратилась подача воды. А в палатах только и слышно: "Сестрица, пить!"

Из запасов воды нетронутой осталась одна цистерна. Остальные три были, уже пусты. Как ни экономь, а хватит ненадолго. Река далеко. Но только в ней опасение.

Вечером собрали все ведра, пригодные для воды. Отыскали несколько коромысел и крутым переулком восточной окраины города спустились к Тузлову.

Поднимались в гору не менее часа. Когда уже шли в третий раз, не всякий мог нести полные ведра. Часто останавливались.

А утром поход за водой возобновился. И так изо дня в день.

Иногда Сергей Васильевич в виде исключения разрешал кому-нибудь из женщин съездить к Тузлову на больничной лошади, впряженной в двуколку с деревянной бочкой. Но такие выезды были очень рискованы. Прежде всего, лошадка могла приглянуться немцам. И тогда больница останется без запаса мясной пищи на черный день. К несчастью, предчувствия Сергея Васильевича оправдались. Как-то уехавшая за водой санитарка Стефанида Багаевская вернулась в больницу с пустыми руками. Лошадь забрали.

Никогда еще повара Григорий Ефремович Попов и Антонина Матвеевна Донецкая не были в столь трудном положении.

- Горюшко-о, - тянул сипловатым голосом Григорий Ефремович и кружкой отмеривал воду в кастрюли.

Приходилось беречь каждый глоток воды.

Несмотря на все помехи, визиты проверяющих, заботы о воде и пище, отсутствие электричества и нехватку медикаментов, главным было - лечение, раненые находились под постоянным контролем.

И казалось, уже минул тот критический момент, когда жизнь того или иного бойца висела на волоске. Как вдруг дежурившая по палате медицинская сестра Шевченко забила тревогу:

- Александрович без сознания!

Красноармеец Александрович прибыл в больницу в тяжелом состоянии вместе с бойцом Корако. Под Шахтами на машину, в которой они ехали, напал самолет. Появился фашистский стервятник, и открытый со всех сторон в степи грузовик стал для него хорошей мишенью. От разрыва одной из бомб машина опрокинулась. С переломом бедра Александровича и привезли в Новочеркасск.

Александрович лежал бледный и недвижимый. Красивое лицо его застыло в мучительной гримасе. Сергей Васильевич приподнял простыню. Нога больного походила на обгоревшее бревно, разбухшее в воде. Газовая гангрена!

- Ампутировать! - решительно сказал Кутузов и заторопился.

В операционную снесли все имевшиеся в больнице керосиновые лампы, заново их заправив, на "буржуйке" уже кипела вода.

- Сколько наркоза у нас, Лидия Петровна? - спросил Кутузов хирурга Ярунову. Он знал, что этот препарат на исходе.

Ярунова с сожалением показала запас:

- Не хватит, Сергей Васильевич. Поискать бы еще.

Пересмотрели всюду, но безрезультатно. Наркоза больше не было ни капли. Начальник аптеки Порфирий Исаакович Павленко только развел руками. Заботливый снабженец, он болезненно переживал отсутствие многих медикаментов, как будто в этом была его личная вина. Сергею Васильевичу рассказали, что во время бомбежки, спасая медикаменты, Павленко не забыл и о другом. Он укутал одеялом стоявшую в одной из комнат больницы скульптуру В. И. Ленина и надежно спрятал ее в дальний уголок давно заброшенного подвала.

Александровича уложили на стол. Ассистенты - хирурги Ярунова, Тюленев, медсестры, все были готовы.

Доктор Кутузов приступил к операции. Оперировал смело, собранно и быстро. Во время операции Александрович дважды терял сознание.

Высокий, за последнее время сильно исхудавший Сергей Васильевич ничем не выдавал своего волнения. Лишь наметившиеся под глазами отеки говорили о физическом и нервном перенапряжении.

Иногда на какие-то доли секунды взгляд Кутузова встречался со взглядом стоявшей напротив Лидии Петровны Яруновой. Он знал: там, под Вязьмой, в холодных лесах Подмосковья, в сорок первом ей тоже приходилось порой делать такие операции. Ее участие, поддержка помогали.

Ампутация ноги была проведена успешно. Угроза смерти для больного миновала. Но еще не одну неделю его состояние беспокоило врачей. Рана плохо затягивалась. Красноармеец был слаб и беспомощен. Сказывалось общее истощение. От кровати Александровича не отходили ни днем, ни ночью.

... Был конец сентября. Из оккупированного Ростова через Новочеркасск проходили составы с немецкими боеприпасами и техникой. Шли на восток, туда, где осажденный город на Волге - Сталинград - стоял насмерть.

Вечерами и по утрам шум проходящих составов слышался особенно четко, резко. Перестук колес громкой дробью будил тишину. Невыносимо больно было слушать эти звуки.

Но однажды они стихли. Оглушительный взрыв потряс воздух и покатился по займищу в придонскую степь, разнесся по улицам города. Только что отошедший от станции железнодорожный состав взлетел в воздух. За первым взрывом последовали другие, более мощные и сильные. Весь этот грохочущий хаос полыхал огнем, клубился дымом.

Какой радостью горели глаза бойцов! "Это кто-то из наших! Не покорились люди! Так им, немцам, и надо! Еще не такое будет. Скорее бы встать на ноги, взять в руки оружие и отомстить им за все!" 24 сентября разнесся слух, что арестован машинист Павлов. Но в тот день через станцию Новочеркасск не шли фашистские поезда на восток. Не шли они и еще несколько дней. Все шестнадцать вагонов, которые взорвал Павлов, были загружены тяжелыми авиабомбами. И следовали они на ближайший аэродром, откуда немецкие самолеты совершали налеты на Сталинград.

... События на станции всколыхнули угрюмую жизнь города. И хотя на улицах после этого усилились наряды патрулей, хотя еще сильнее стала лютовать полиция, все же на душе у всех стало легче. Для большинства работников железнодорожной больницы, в том числе и для доктора Кутузова, машинист Павлов был хорошо знакомым человеком. Подвиг рабочего крепил надежду на освобождение, воодушевлял на преодоление трудностей.

А их становилось все больше и больше.

Кончились последние запасы перевязочного материала, продуктов питания. Пришлось забить на мясо жеребенка - последнюю живность. Варили жидкие супы. В соседних садах, где можно было, рвали поздние яблоки на компоты. Наступала осенняя распутица. К голоду присоединялся холод.

Часто останавливался в те дни Сергей Васильевич в горьком молчании у постели бойца Гаврилова. Раненый не мог сам есть. Поврежденные челюсти, раны на шее приносили ему неимоверные страдания. Ему бы сырое яйцо да молоко...

Решили поначалу обратиться к семьям железнодорожников. В первую очередь начали помогать родственники и знакомые врачей, медсестер. Кто предлагал краюху хлеба, кто кусочек сахару, кто банку молока.

Женщины приносили из дому брюки и рубахи своих мужей, ушедших на фронт, а подлежавшие стирке и штопке брали с собой, чтобы привести в порядок.

Даже когда наступила зима и в городе с продуктами стало совсем трудно, питание для раненых красноармейцев все-таки находили.

Санитарка Лукерья Печерская, повар Анна Ивановна Бутакова и медсестра Александра Владимировна Слюсарева отправились в соседнюю станицу Кривянскую.

И вот кривянские бабы раза два в неделю несли в город на коромыслах молоко, вареный бурак, фасолевые и гороховые супы. В перекинутых через плечи сумках лежали сухари, хлеб.

Санитарки Мария Ильинична Гуртовая, Стефанида Михайловна Багаевская, Надежда Никоновна Демьяненко и другие побывали в хуторе Яновке, в поселке Персиановке, в станице Грушевской. И везде посланники подпольного госпиталя находили сочувствие и поддержку. Жители старых казачьих поселений, расположенных у Новочеркасска, стали прямыми участниками большого героического дела. Приходили люди и из дальних хуторов - и до них доходили слухи о раненых. Приходили, спрашивали, нет ли среди раненых родных, знакомых. И тоже делились своими продуктами.

Зима потребовала ответа и на вопрос; чем топить? До войны железнодорожники обеспечивали свою больницу отменным углем. Иногда его было в избытке. Кочегар Иван Арсеньевич Кузмин мелким и плохо перегоревшим углем заделывал ухабы и выбоины во дворе. Ссыпал штыб и в другие места.

Теперь Иван Арсеньевич, ругая себя за "расточительность" - зачем было бросать уголь под колеса повозок, - ходил по двору с лопатой и, где только можно было, выбирал из земли штыб. С годами его накопилось немало. Слепленные из штыба "катушки" горели хорошо. 31 декабря доктор Кутузов разрешил натопить палаты немного лучше обычного. Хотелось хоть этим отметить наступающий сорок третий год. В палатах горели керосиновые лампы. Тоже ради праздника. Людям хотелось верить, что принесет он радостные перемены. Несмотря ни на что. В четвертой палате - "шефы", Аня Бочкова и Рая Бирюкова. Впервые они появились здесь, решительно заявив о своем желании помочь раненым. Девушкам предложили шефствовать над все еще очень слабым Александровичем. Они раздобывали продукты, одежду, помогали персоналу. Радостно было сознавать себя участниками большого дела. В новогодний вечер девушки шли в свою палату с небольшими подарками.

Александрович сидел в постели, по пояс укутавшись одеялом. Медленно, но все-таки наступало выздоровление. Он уже даже пробовал вставать. А это было очень трудно. Однако радость возвращения к жизни зажигала на лице улыбку. Три смерти пронеслись над ним. Первая - в поле, когда немецкий самолет забросал бомбами их машину.

Потом - в больнице. Немец ходит по палате с журналом в руке. Вдруг останавливается, тычет пальцем в лист, пристально смотрит на доктора Кутузова:

- Александрович - юде?

Сергей Васильевич совершенно спокойно и твердо:

- Нет, белорус.

Уходя из больницы, немец предупреждает:

- Если у вас окажется хоть один спрятанный юде - всех ждет расстрел. А вас, доктор, в первую очередь.

Затем - гангрена. Операция. Круги перед глазами - красные, желтые, черные...

... Морозы крепчали: Поскрипывали на ветру деревья. Хрустел снег под ногами. Жгучая синева окутала город, холод завладел каждым уголком больницы. Угольный штыб кончался. Печки "буржуйки" установили только в крайних, палатах, внутренние комнаты не отапливались. Жгли сваленные еще при бомбежке деревья, штакетник, кое-что из старой мебели.

Больницу стали часто навещать поляки. Они работали на станции - ремонтировали железную дорогу и считались полноправными пациентами. Обычно они усаживались в фойе, раскуривали сигареты, и ни одна их беседа не обходилась без слова "Сталинград".

Однажды к дежурившей по больнице Марии Паителеймоновне подсел невысокого роста подвижный поляк с рябым лицом. Стал расспрашивать о делах, о городе, о настроении, и вдруг без всякого перехода рассказал о событиях под Сталинградом. Так в подпольном госпитале узнали о волжском сражении.

Неудачи на фронте выводили немцев из себя. И хотя бывшая казачья столица у них значилась на особом положении, город был охвачен репрессиями. Бывший центр белоказачьей контрреволюции не оправдывал надежд. Служба гестапо не могла похвалиться спокойствием. Аресты производились ежедневно.

Фронт приближался, и оккупанты приступили к массовому уничтожению неугодных им людей.

На западной окраине города, за кирпичными заводами, в Туроверовой балке, гестаповцы расстреляли советских патриотов. Среди них были работник связи Буглов, слесарь завода имени Никольского Любимов, рабочий кирпичного завода Войда, начальник электроцеха станкостроительного завода Татаркин, ученик ремесленного училища Коваленко, председатель Манычского станичного Совета Мальцева, председатель Мишкинского сельского Совета Тимков... Всего 20 человек.

Через некоторое время в Туроверовой балке были расстреляны еще 69 новочеркасцев, позднее - еще 33. Из психиатрической больницы немцы вывезли и умертвили 95 больных.

В подпольном госпитале готовы были тоже к любым неожиданностям.

В двадцатых числах января в госпиталь явился представитель из комендатуры и сообщил о намерении властей закрыть больницу. Что было делать? Сергей Васильевич устало опустился на стул, пальцами, забарабанил по столу. Единственный выход - обратиться за покровительством к начальнику железнодорожного депо Шерру.

Составили текст просьбы. Отправились на переговоры. Шерр не сразу согласился. Но врачи, в конце концов, убедили его. Ведь рабочие депо тоже получают медицинскую помощь в железнодорожной больнице, и Шерр добился для нее временной охранной грамоты.

Но немецкие власти потребовали: все выздоравливающие должны являться в комендатуру на регистрацию. Чтобы уберечь красноармейцев от этого, врачи супруги Кутузовы, хирурги Ярунова и Тюленев выдавали всем окрепшим справки о нетрудоспособности. Насколько можно было, преувеличивалась тяжесть болезни. Бойцов выписывали из больницы в повязках, назначая им амбулаторное лечение. И фронтовики уходили. Кто действительно был слаб, добирался до ближайших хуторов и прятался от глаз оккупантов. Остальные пробирались к своим. Некоторым удалось перейти через линию фронта и снова взять в руки оружие. Посчастливилось достичь заветной цели лейтенантам Малышеву, Бабурину, Жукову, бойцам Сапунову, Гаврилову и другим.

Раненной в ногу военфельдшеру Мордюшенко сшили из старой фуфайки сапоги. Ранним утром старшая медсестра Шевченко вывела женщину за город, чтобы показать ей дорогу в ближайший хутор:

- Дальше, Машенька, иди сама. Кто спросит, говори: потеряла родителей и теперь ищу. Должны, мол, по рассказам, быть где-то вот в этом краю. Смелее только... Да поосторожней...

Мордюшенко не вытерпела и заплакала. Слезы обильно текли по ее щекам:

- Спасибо, тетя Варя... Вы уж сами-то поосторожней...

... Все меньше раненых оставалось в палатах. И все мрачнее становилось настроение у Александровича. Брови сбежались к переносице, образовав на лбу глубокую складку. Куда деваться ему с одной ногой?

Аня Бочкова видела в глазах Владимира тревогу. Вернувшись домой, она обняла мать и заговорила:

- Мама, давай возьмем к себе Александровича. В больнице неспокойно, а уйти из города сейчас он не может.

Ефросинья Алексеевна знала о том, что дочь шефствует над больными. Сколько раз сама собирала ей узелок, слушала ее рассказы о людях, попавших в беду, сочувствовала им, в душе радовалась теплому отношению к этому делу дочери. Но такого поворота не ожидала:

- А как же мы жить-то будем, доченька?

- Вот увидишь, проживем, - решительно заявила Аня.

Вечером следующего дня в маленьком домике на улице Маяковского, где жила семья Бочковых, появился раненый красноармеец Владимир Александрович.

... Уже слышалась по ночам артиллерийская канонада. Всем было ясно: приближались наши.

И вот однажды придонское займище, которое с высоты городского холма просматривается, как на ладони, вздыбилось черными вихрями взрывов. Это наступали подразделения 2-й гвардейской армии. По Соборной площади, проспекту Ермака уходили немцы.

Сколько люди ждали этого часа!

Все высыпали во двор. Обнимали друг друга, смеялись от огромной радости, видя, как наши вступали в город. Первыми ворвались на улицы Новочеркасска части генерал-майора Утвенко и полковника Серегина из соединения генерал-майора Чангибадзе.

Площадь Крещенского базара быстро заполнилась народом. Состоялся короткий митинг. От имени бойцов и командиров 3-го батальона выступил заместитель командира по политчасти офицер Кербель. Он выразил благодарность жителям Новочеркасска за спасение раненых красноармейцев. Боец Белкин заверил новочеркасцев, что воины 2-й гвардейской армии отомстят врагу за зверства и насилия.

К железнодорожной больнице подъехала машина. Из нее вышла женщина в военной форме. Горячо расцеловала медсестер, обняла Сергея Васильевича:

- Как и благодарить вас, спасители вы наши!.. Узнать женщину было нетрудно. Перед врачами стояла Феодосья Редькина. Долго она скрывалась в пригородном колхозе "Мировой Октябрь" в семье Павленко. Потом в другом хуторе. Там фронтовая юристка и дождалась прихода наших, чтобы снова продолжать службу в Действующей армии.

Фронтовые дороги позвали в путь и доктора Кутузова. Хирургу Яруновой предстояла работа в госпитале для легко раненных. В железнодорожной больнице за старшую оставалась Мария Пантелеймоновна.

- Ничего, Машенька, теперь легче будет! - прощался с женой Сергей Васильевич.

Из больных "блокадного времени" остались только Андрианов и Потокин. Остальные разъехались кто куда. Одни - в Действующую армию, другие - в тыловые госпитали, третьи - по родным краям.

Здание Новочеркасской железнодорожной больницы, где в годы войны работал подпольный госпиталь

Первым прислал письмо из дому раненый красноармеец Петр Семенович Бельтиков. На небольшом листе, сложенном в треугольник, значился адрес: "Барнаул, ул. Амурская, 61". Сердце Марии Пантелеймоновны зашлось от радости, на глаза набежали слезы счастья. Человек, жизнь которого висела буквально на волоске, сообщал, что постепенно поправляется, что его руки жаждут работы, благодарил за спасение.

Потом сообщил о своих делах Семен Гаврилович Элуашвили из Тбилиси.

Письма шли из других городов, с фронта...

Коллектив больницы в короткий срок восстановил основные корпуса, извлек и собрал спрятанное от немцев оборудование.

Вернулась в больницу Лидия Петровна Ярунова.

Сергей Васильевич шел фронтовыми дорогами до самой великой Победы. А отвоевав, продолжал работу в "железнодорожке".

Здесь до сих пор трудятся терапевт Мария Пантелеймоновна Кутузова и санитарка Мария Ильинична Гуртовая.

Когда я был у Марии Ильиничны в гостях, она сидела за столом напротив меня, скрестив натруженные руки, и говорила, как бы подводя итог своим долгим воспоминаниям:

- Ноша легла тогда на наши плечи нелегкая. Но мы выстояли. Коллективом. Один был за всех, и все - за одного.

Есть в природе удивительное время, когда из-под пролежавшего долгую зиму валежника прорываются к солнцу нежные зеленя. Так в памяти нашей порой воскрешается былое.

Помнятся те далекие дни и бывшей старшей медсестре Варваре Ефимовне Шевченко, и санитаркам Стефаниде Михайловне Багаевской, Анне Степановне Балабиной, и поварам Антонине Михайловне Донецкой, Григорию Ефремовичу Попову, и всем, кто был с ними рядом.

Ветераны ушли на пенсию. Но навсегда в строю останется пример их мужества.

И. Кравченко