Алексей Улесов

...Кончался двадцать девятый год. В ту позднюю осень морозы крепко сковали донскую землю. Трудное выдалось время для только что становившихся на ноги колхозов. Многого недоставало хозяйствам, э которые охотно объединялись бедняки и батраки. Не веря еще в силу нового, с оглядкой, с мучительными раздумьями шли в колхозы середняки. Ожесточенно сопротивлялось кулачество.

На хуторе Генералове организовалось коллективное хозяйство "Красный путь". Председатель колхоза, местный казак Николай Васильевич Коновалов, немногословный кряжистый человек, расчетливо, не торопясь, делал первые шаги. Прежде чем принять какое-нибудь решение, он долго раздумывал, стараясь заранее увидеть то полезное, что принесет оно хозяйству.

Характер Коновалова явно не сходился с душевным складом председателя хуторского сельсовета Ивана Михайловича Зуба. Осторожность и осмотрительность Коновалова казались председателю сельсовета недозволенной медлительностью. Этот норовил все решать быстро, с ходу, не терять времени, как говорил Зуб, на "перекачку мозгов".

- Это ты зря, Иван, горячку порешь, - возражал председатель колхоза. - От горячего и обжечься можно. Каждый вопрос вглубь надо обмозговать. На то и голова дана, чтобы думать...

- А ты слыхал, что с одним индюком случилось?! Он думал-думал и это... в суп попал, - задиристо отвечал Зуб.

- Это как сказать, - не унимался Коновалов. - Не подумавши, раньше индюка можно копыта отбросить...

Словесные перепалки между председателем колхоза и председателем сельсовета на всю жизнь остались в памяти сельсоветского конюха Алеши Улесова. Был он в ту пору еще совсем мальчишкой. И если бы тогда у Алешки спросили, кто из этих двух ему больше нравится,- ох, как трудно было бы ответить на такой вопрос. Бывало, когда они спорили, Алешка с широко открытыми глазами глядел то на одного, то на другого. Вот головастые, и слова какие у них, дюже интересно. Одного послушаешь, ну чистое дело, крыть нечем. Все у него правильно. Другой ответит этому - тоже не объедешь. Обоими восхищался мальчишка. Иван Зуб, как и Алешкин отец Александр Иванович Улесов, в гражданскую против беляков воевал. Только папаня служил в 1-й Конной армии, у самого Буденного, а Зуб - в красной пехоте.

Иван Зуб был из иногородних и эту службу в пехоте не очень жаловал. Семья его в старое время лошади не имела. Так дядя Иван и исходил в войну всю землю из края в край, пересчитывая встречные бугорочки. "Далась ему эта пехота, - не раз с досадой рассуждал Алешка, - из-за нее, пехоты этой, вишь как Еврик Зубу не дается, будто по ногам узнает пехотинца".

В сельсоветской конюшне стояли два коня. Один - норовистый, готовый сбросить любого седока, гнедой, на три ноги снежно-белый, неведомо кем прозванный Евриком, и серой, мышастой масти конь Камыш, всегда стоявший с понурой головой.

Алексей Александрович Улесов и теперь, до самой малой малости, ясно помнит облик председателя Зуба. Высокий, плотный, чубатый- шапка русых волос на голове, как копна. Глаза горят, кажется, тронь их ненароком - и они пожаром вспыхнут. Руки большие, обветренные, кожа на них потрескалась, пальцы желтые, прокуренные. Так и тянет одну самокрутку за другой. Хоть бы отдышался. Ан нет, только окурок бросит в угол, раздавит его, смачно сплюнет и другая уже дымится...

Вот он собрался в поле. На нем военное галифе, кожаная куртка, кожаная фуражка.

- Алешка! - кричит. - Седлай коня, да побыстрее!

Каждый раз слыша эти хорошо знакомые слова, Алексей Улесов терялся, которого коня седлать - горячего Еврика или спокойного Камыша? Задача была трудная. Сам Зуб, обращаясь к Алешке, не называл ни того, ни другого, будто поручал решить этот вопрос конюху.

А каково Алешке? Он хорошо знал, что Ивану Михайловичу ой как хочется промчаться по хуторским улицам на скаженном Еврике. Пусть увидят казаки, а особенно казачки, как он, иногородний, лихо скачет на бешеном Еврике, о котором наслышан не только хутор Генералоз, а вся округа знает этого огнедышащего коня. "Хорошо бы такому неуемному, горячему человеку, у которого характер, как та сжатая пружина, готовая тотчас рвануться, - хорошо бы Ивану Михайловичу проскакать на Еврике, - с сердечной теплотой думает Алеша Улесов.- И по натуре своей они оба схожи - что Зуб, что Еврик, и галифе у Ивана Михайловича в самый раз для бывалого всадника. Эх, в самый раз... . да не совсем".

Сельсоветский конюх знает: спроси Зуба, какого коня седлать - Еврика или Камыша, сам Зуб не ответит. Хорошо бы на Камыше, оно поспокойнее и беда не грозит. Но казаки? Застыдят, засмеют, скажут, струсил председатель, Еврика испугался, позор какой...

- Иван Михайлович, - докладывает Алеша, - коня заседлал, стоит у порога.

Иван Михайлович не отвечает, тяжело ступает по скрипящим половицам своего председательского кабинета. И мысли грузные и шаги такие же. Нелегкую задачу решает председатель. Тяжело ступая, быстро идет из угла в угол. Алеше кажется, что уже много времени прошло, а нахмуренный Зуб, с туго стянутыми у переносицы рыжеватыми бровями, все ходит и ходит...

И вдруг, оторвавшись от своих нерешенных раздумий, председатель, словно очнувшись, сердито спрашивает:

- Коня заседлал?

- Заседлал, Иван Михайлович.

- А чего ж молчишь?

- Да я ж докладывал, товарищ председатель, а вы задумавшись, были, - защищается Алеша.

О чем-то еще хочет спросить Иван Михайлович. Но не решается. Однако конюх знает, какой вопрос его мучает. Так и не сказав ничего,. Зуб решительно направляется к выходу и, едва шагнув на крыльцо, уже видит ответ на свой незаданный вопрос - у порожек сельсовета стоит,, нетерпеливо переступая с ноги на ногу, Еврик и пар у него из ноздрей, как из трубы.

...Возле сельсовета о чем-то своем гутарят казаки. Завидев председателя, они все обернулись, ответили на его приветствие, внимательно приглядываются. Ни секунды не раздумывая, Зуб подходит к коню и> легко вскидывает свое грузное тело на Еврика. Но делает он это не-так, как исконные хуторяне. Казак ногу вставит в стремя, но только на носочек... Председатель сельсовета, остерегаясь буйного коня, хочет сразу же поплотнее угнездиться на нем и вдевает ногу в стремя по самый каблук. Еврик с места рванул в намет. Председатель закачался,, того и гляди, конь сбросит его на окаменелую дорогу. Казаки смеются,, веселое зрелище, они уже предвкушают позор иногороднего мужика.... Еврик вдруг остановился, озлобленно стал на дыбы, резко повернулся,, свирепо сверкнул скошенным взглядом... Зуб цепко ухватился за гриву, за шею коня. Над улицей перекатывается громовой хохот... Но казаки смеются преждевременно. Иван Михайлович овладел собой, его. воля пересилила волю Еврика, и конь, заметно поостывший, под гаснущие смешки разочарованных казаков, исчезает в глубине улицы...

- Ай да дядька Иван! Ай да председатель! - восхищенно шепчет

Алеша, и его радости нет конца. - Приструнил-таки Еврика, добился своего. Ай да дядька Иван!

Кто знает, может, воля председателя Ивана Зуба, покорившая в тот морозный декабрьский день необузданного Еврика, стала частицей того мужественного характера, который уже тогда зарождался у маленького конюха с хутора Генералова? Кто знает?

А может, воля и настойчивость впервые пришли к Алеше Улесову еще раньше, в те далекие дни, когда он семилетним подпаском вместе со старым хуторским пастухом Харитоном Никифоровичем Волкодавовым (как говорили хуторяне: "Дал же господь надежную фамилию ластуху!") гнал хуторское стадо в росную степь, к зеленым выпасам, поближе к Дону?..

Тогда начинала закаляться его воля. Вот уж поистине путь подпаска Алексея был тернистым. Задубела кожа на тонких мальчишеских ногах, почернели они, до крови исцарапаны колючками, жгучей крапивой, искусаны злыми комарами, и считай за счастье, если на тебя не набросились еще проклятые оводы...

Седобородый Харитон Никифорович строго и долго приглядывался к подпаску, поручал ему самых шкодливых коров, лукавил, притворялся спящим, а сам, приоткрыв слегка глаз, следил, не ленится ли Алешка, делом ли занимается или пищалки мастерит из листьев, а то и, разомлев под солнцем, прикорнул где-нибудь под кустом... Нет, Алеша не ленился, старый Харитон не раз убеждался в этом. А когда уже окончательно поверил в подпаска, решительно одобрил:

- Теперь я, сынок, спокоен: выйдет из тебя пастух!

В памяти Улесова осталось и другое. Может быть, и там были истоки его характера?

Временами, особенно ранней весной, пастухи выгоняли скот богатых казаков на дальние пастбища. Трава тут была высокая, но нигде (вокруг не было воды. Упорно ее искали. Глубоко рыли землю, нет и признаков никаких. Больше всех старались соседи Улесовых - казаки Лименовы. Люди передавали, что они пробивались на тридцать аршин, а все - зря.

Уже-Алеша был подростком, когда Пименовы начали искать воду в другом месте. Всей семьей рыли, терпеливо, настойчиво.

- Ну что, докопались? - расспрашивал Алексей самого младшего из Пименовых, своего ровесника, Кольку конопатого. - Дошли? Мокро?

- И ни росинки божьей, - угрюмо и степенно отвечал Николай,

В жизни Алексея, в его мальчишеские годы, добрую веху оставил первый коммунист хутора Генералова молодой буденовец Саша Кузов-лев. К тому времени подпасок Харитона Никифоровича уже успел окончить пять классов местной школы.

Кузовлев давно приглядывался к пастушонку. Сметливый, любознательный, он обращал на себя внимание буденовца еще тогда, когда Кузовлев долгими зимними вечерами, за тусклым светом каганца, вел с отцом Алеши бесконечные разговоры о гражданской войне, о Советской власти, о новых декретах. Саша Кузовлев служил в Первой Конной армии вместе с Александром Ивановичем. Он знал, что царский солдат Улесов еще в первую германскую сражался в Карпатах, был тяжело ранен. В Октябрьскую революцию Александр Улесов вместе с питерскими рабочими штурмовал Зимний дворец и в жестоком бою был ранен в грудь. Пуля прошила грудную клетку, оставив неизлечимый след на легком...

На хуторе начиналась новая жизнь, и Кузовлев верил: упрямый и беспокойный Алешка найдет в ней свое место. Началось с того, что демобилизованный конармеец вместе с активистами решил переоборудовать бывший дом хуторского атамана, бежавшего с деникинцами, под избу-читальню. Алексей трудился на ремонте не меньше взрослых.

В избе-читальне обосновалась и комсомольская ячейка. Кузовлев организовал драмкружок. Поставил пьесу Островского "Бедность не по рок". Народу набилось - от духоты пот прошиб всех. Алексей сиял он играл роль Любима Торцова. Мужики одобрительно перемигивались:

- Вот тебе и Лешка! И где, скажи, сукин сын, научился так прикидываться?!

Бабы ахали:

- Это же какую голову надо иметь, чтобы усе слова такие сердешные найтить и сховать в мозгах своих?!

А Кузовлев похвалил новоиспеченного артиста по-своему: позаимствовав у своей бабки Анфисы и тон и слова ответа. - Одна сухота. Глина, как камень. Ломом ее бить надо.

Не докопались Пименовы. Терпения не хватило.

- Не сдюжили - и зря, - хмурился Харитон Никифорович.-Тут, Алеша, еще надо подналечь. Не отступать. Чует мое сердце: быть здесь воде. Иначе с чего бы тут тянулась такая сытая трава?!

Чабаны, и с ними молодой Улесов, не отступили - они пробились к воде.

- Теперь, Алешка, тебе прямая дорога в комсомол. Даю рекомендацию, и других поручителей найдем...

В избе-читальне его и принимали в ячейку. Сначала Алексей рассказал про жизнь свою, про отца, про мать. И хотя совсем еще короткая жизнь Улесова-младшего прошла у всех на виду, слушали внимательно, а когда сельсоветский конюх поведал о том, что батька его от тяжких ран на гражданской войне скончался апрельским утром двадцать второго года, и сам запнулся на этом месте, Митька Горелов глухо заметил:

- Хватит, Алеха. Мы твою жизню знаем...

Но на этом дело не кончилось. Теперь, на гребне зрелых лет, Алексей Александрович с улыбкой вспоминает тот далекий незабываемый день.

Кто-то из ребят тогда сказал:

- Надо Алеху еще проверить по политическому сознанию. Как он, кумекает што или телком ходит? - И тут же следом вопрос: - Скажи, товарищ Улесов, ежели мировой капитал двинется на Советскую власть, ты пойдешь за нее биться с белой гидрой?

- Пойду.

- А скажи, товарищ Улесов, - очень серьезно спрашивает Митька Горелов, - как ты лично относишься к Керзону?

- К кому?

- К Керзону. Чего, не слыхал, штоль?

Алексей и в самом деле про этого Керзона ничего не слыхал. "Что это, - думал он, - часть света, город какой или новая машина?" На помощь ему пришел секретарь ячейки:

- Этот Керзон живет за границей. Он кровавый враг международного пролетариата.

Улесов повернулся к Горелову:

- Так ты бы, Митька, так и говорил, а то заладил: "Корзон, Керзон". А я и думаю: может, какой новый "фордзон". И ежели он - акула империализма, то я и отношусь к нему, как к акуле...

Алексея приняли единогласно.

Через год генераловские комсомольцы дали Улесову путевку в большую жизнь: его послали на знаменитый в ту бурную пору Сталинградский тракторный завод.

Путь к тракторному лежал через ФЗУ. Алексей учился на слесаря. Дни бежали быстро. Заполненные учебой в классах и практической работой в мастерских, они были нелегкими, но проходили шумно, в Бе-селых хлопотах.

"Фабзайцев" обучал опытный мастер, старый большевик добрый и душевный человек Иван Прокофьевич Казлуков. Если бы можно было все хорошее, чему за два года научил Иван Прокофьевич Алексея и его сверстников, собрать вместе - не вместилось бы это бесценное добро в улесовском сердце. Но, кажется, самым главным наследством от сталинградского наставника остались его мудрые слова: "Металл живет своей особой жизнью..."

Эти слова поселились у Алексея на весь его рабочий век. Сначала они удивляли парнишку: как это кусок железа живет? Может быть, металл и дышит?

- Дышит, Алешенька, обязательно дышит, милый, - разъяснял Иван Прокофьевич и добавлял: - Металл может поддаваться и может оказывать упорное сопротивление. Может напрочно быть сильным и может, как человек, уставать.

Как-то в сборочном цехе появился коренастый человек с большими и добрыми кавказскими глазами. Он шел вдоль конвейера и так дружелюбно всех оглядывал, что могло показаться, будто этот энергичный мужчина, с улыбкой, прятавшейся в пышных усах, работает где-то здесь, если не в этом цехе, то наверняка в одном из соседних... Но вот Алексей присмотрелся к тому, кто подходил ближе, и вдруг припомнил, что уже видел этого человека раньше. Ну, конечно же, на снимках в газете видел его портрет...

- Товарищ Серго... Нарком наш.. - успел радостно подсказать ребятам Иван Прокофьевич.

Нарком стоял уже рядом. Крепко пожал руку старому мастеру, спросил:

- Ну как, толковые ребята? Стараются? Выйдут из них рабочие?

- Выйдут, товарищ Орджоникидзе, непременно выйдут.

- Это хорошо, дорогой. Сами знаете, как нам теперь нужны кадры. Пятилетка настойчиво зовет. Никак нельзя терять времени...

Зоркие глаза товарища Серго ласково всматриваются в каждого "фабзайца".

- Милые ребята! - В глазах народного комиссара добрые огоньки.- Да, нашей стране очень нужны рабочие. И, знаете, какие?

Мгновение он молчит, словно желает услышать ответ на свой вопрос от самих ребят. Однако мальчишки, оробевшие от встречи с этим выдающимся человеком, виновато улыбаются...

- Я вам скажу, дорогие ребята, - снова заговаривает народный комиссар тяжелой промышленности, - какие нашей стране нужны рабочие. Мне думается, что советский рабочий должен обладать такими качествами: первое - он всегда должен чувствовать себя хозяином на производстве; второе-он должен любить свое дело; третье - он должен быть трудолюбивым и всегда стремиться сделать сегодня лучше, чем делал вчера, а завтра лучше, чем сегодня. Словом, он должен быть сознательным рабочим. И я верю, что из вас выйдут такие. Верно говорю? Выйдут?

- Выйдут, товарищ Серго, - негромко шепчет Алеша и слышит эти же слова из уст своих товарищей.

ФЗУ осталось позади. Алексей работает на Сталинградском тракторном- слесарь четвертого разряда. Задания выполняет. Исполнительный. Со временем не считается. Надо - идет на самый трудный участок.

- У этого парня - золотые руки, - говорят о нем опытные мастера.- А главное - смекалистый. Качество дает - будь здоров!

Улесовым довольны. Но странное дело - чего-то недостает самому Улесову. Слесарь - это хорошо. Алексей сам выбрал эту специальность и не жалел о своем выборе. Однако с некоторых пор сердце молодого слесаря властно потянулось к одному человеку, которого в цехе называли волшебником. Он и в самом деле был похож на сказочного героя, окруженного ярким, слепящим светом. Над ним то и дело вспыхивали горячие искры, и он спокойно, бесстрашно, не обращая внимания на эти обжигающие искры, выполнял свое огненное дело.

Сталинградского электросварщика звали Владимиром Никулиным. Молодой хозяин голубого огня ходил в брезентовой робе. Кепка повернута козырьком к затылку. Потом, спустя некоторое время, Алексей спросит у Никулина:

- А чего это ты, Володя, козырек повернул в другую сторону? Так красивее, что ли?

- Без козырька больше видно, - замысловато, с лукавой улыбкой ответил Никулин. - Он мне горизонты закрывает...

Какие имел в виду "горизонты" электросварщик, Улесов не сразу понял. Одно было ясно - козырек, в те годы они были широкие и длинные, мешал ему.

- А я думал, наоборот, козырек предохраняет лицо от искр.

- А щиток для чего? - объяснил Никулин. - Он и прикрывает меня.

Алексею нравились спокойные, размеренные движения электросварщика. Вот он включает аппарат, вставляет в держатель электрод, прикрывается щитком и начинает варить. И сшивает огнем два листа толстой стали.

- Есть в этом человеке что-то от солнца, - мечтательно сказала Алексею учетчица Лика Рожкова, когда он однажды заговорил с ней о Никулине. - Знаешь, он словно вырабатывает маленькие кусочки солнца. И эти голубоватые светлячки несут людям тепло...

Алексей знал, что хорошенькая, стройная Лика, с выразительными, лучистыми глазами, тянется к необычным, возвышенным сравнениям, любит пофантазировать, поговорить о том, что будет через сто или двести лет. Недаром заводские комсомолки незлобиво говорили о Рожковой, что она частенько витает в облаках. А в душе он соглашался с Ликой - в профессии Никулина действительно было что-то от солнца.

С восхищением смотрел Алексей, как красиво работал Володя. На мгновение электрод прикоснется к металлу, вспыхнет огненная дуга, парень неторопливо ведет электрод по зазору, а когда он кончит свое голубое колдовство - глаз не отведешь от синеющего, волнообразного огненного шва, прочность этого шва не сотрется во веки веков.

Никулин хорошо приметил, куда устремилась Алешкина душа.

- Хочешь? - спросил он Алексея, и тот по одному этому слову понял, о чем идет речь.

- Очень, - скорее не ответил, а выдохнул с отчаянием Улесов.

С той поры начались уроки электросварки. Они были довольно мудреными. Никулин стал первым учителем Улесова.

В 1939 году Алексея призвали в Красную Армию. Служил он на Дальнем Востоке, в пехотном батальоне.

Как-то потребовался срочный ремонт автомашины - лопнула рессора.

- Кто может быстро устранить аварию? - спросил командир.

- Я,- поднял руку Алексей.

- Ты сварщик?

- Нет.

- А кто?

- Красноармеец.

- Я спрашиваю - по гражданской профессии?

- Слесарь.

- Но тут нужен электросварщик...

- А я немного кумекаю. Разрешите?

- Давай. Посмотрим, какой ты сварщик.

Улесов взял электрод, заложил в электродержатель и быстро заварил трещину. Внимательно оглядел шов. Обращаясь к шоферу, который с нетерпением ожидал сшитую огнем рессору, вдруг сказал ему словами, когда-то услышанными от сталинградского электросварщика::

- Получай свою рессору. Теперь будешь ездить на ней до самых морковкиных заговен.

Тут вмешался в разговор опытный механик, заведующий гаражом:

- Подожди, Улесов, не торопись. Дай погляжу, какую ты кашу сварил, как ты кумекаешь...

Он долго и внимательно оглядывал сваренное место. Посмотрит, в чуть прищуренных глазах-то ли восхищение, то ли недоверие, переведет взгляд на Улесова, потом опять на сваренную рессору. И так несколько раз. Помолчал и без тени улыбки заключил:

- Об ином говорят, что он в рубашке родился. О тебе-другое, Улесов: ты родился с электродом в руках. Хочешь работать в наших мастерских?

- Электросварщиком?! - Глаза у Улесова от природы не очень большие, а тут загорелись восторженно, округлились.

- Нам Улесов только такой и нужен, - дружелюбно шутит завгар.

- Да, это мечта моя. - Алексею трудно говорить. Он ищет слова, которые помогли бы ему выразить неуемную радость. Но нет таких слов. И он беспомощно, негромко отвечает: - Хоть с этой минуты, товарищ завгар...

Так слесарь отступил перед электросварщиком.

Мастерские, в которых работал Алексей, питались энергией от маленькой электростанции. Вскоре заметили: когда он колдовал с электродом-станция начинала задыхаться.

- Что же делать, Алеша? - озабоченно спросил механик.

- Разрешите работать на рассвете и вечерами. В такие часы станция не так загружена.

- Зато ты достаточно загружен и дневными заботами, - забеспокоился завгар. - Тяжело. Уставать будешь.

- Ничего. Донской казак все выдюжит. - А на лице, непохожая на другие, своя, улесовская улыбка.

И сколько же в этой улыбке добра для людей!

В годы военной службы красноармеец стрелкового полка Алексей Улесов вступил в ряды Коммунистической партии.

Он по-прежнему на Дальнем Востоке. А на Украине, на родной донской земле идут ожесточенные, кровопролитные бои. Фашисты рвутся к республикам Закавказья, к бакинской нефти. Улесов подает начальству рапорт с настойчивой просьбой отправить его на любой из фронтов.

- Здесь тоже фронт, - суховато, но дрогнувшими губами отвечает командир.

- Конечно, мы работаем на фронт, я понимаю, - сопротивляется Алексей, - и все же, товарищ командир, там другое, совесть меня туда зовет.

- А меня, думаешь, совесть зовет в другую сторону? - Голос командира звучит глуховато, и поблескивающие глаза его будто просверливают бойца-электросварщика. Мгновение он молчит и уже другим, более ровным голосом:-Успокой свою совесть, Улесов, скажи ей, что броня, которую ты варишь, - на танках, эсминцах, на подводных лодках, на тральщиках, скажи ей, что это тоже сражение, да еще какое...

Прошло несколько лет. После девятилетней разлуки с родным краем, в 1948 году,- командир минометного расчета, коммунист, уже опытный электросварщик - сержант Алексей Александрович Улесов вернулся на Дон.

...Обняла тридцатидвухлетнего сына, прижала к груди и плачет мать Фекла Федоровна. Да Алешенька ли это?! Как изменился, раздался в плечах, возмужал ее сынок. Плачет мать, плачет от радости и плачет от печальных своих рассказов, от горя пережитого, от тех задымленных четырех военных лет, в которые столько бед вместилось, что и мер таких нет, чтобы измерить их.

Фашисты порушили хутор. Сожгли хату. Измывались над жителями. Пороли людей, пытали, расстреливали, вешали. Скольким суждено было не дождаться победного рассвета, сколько мужиков, сколько казаков из хутора Генералова осталось под серыми холмиками придорожных могил... И впрямь - ах ты, степь широкая, степь родимая, если б ты поведала о сынах своих... И, будто услышав горестный человечий зов, степь стоголосо доносит до нас прощальные слова тех, кто не вернулся, чей глуховатый голос и сегодня пробивается через толщу времени: "Ты, товарищ мой, не попомни зла, здесь, в степи глухой, схорони меня..."

Фекла Федоровна и сестра Алексея, Клава, бежали из разоренного Генералова в станицу Потемкинскую, нашли кров у отзывчивых людей...

- А что с Сашей Кузовлевым? Жив? - затаив тревогу, спрашивает Алексей.

- Погиб на фронте.

Улесов молчит. Как поверить в то, что нет больше такого серьезного, беспокойного и такого веселого вожака хуторских комсомольцев?! Алексей называет другие имена. Ответы разные, больше печальных.

- А что стало, маманя, с моим бывшим начальником, председателем сельсовета Иваном Михайловичем Зубом? Он-то пришел с войны.

- Нет, сынок. Ивйн Михайлович тоже не вернулся...

Много зла принесли фашисты, но землю русскую, землю советскую убить они не смогли, возродилась она из пепла, тяжело перевела дыхание и вновь расцвела, необоримая.

После истребительного шквала огня, какой принесли на Дон орды гитлеровцев, край наш не только возродился, но люди, чьи кровоточащие раны едва-едва зарубцевались, задумали такую, по тем временам, грандиозную стройку, что она могла быть лишь по плечу богатырям. Впрочем, они и были богатырями.

- Видишь, Алеша, сколько мимо станицы леса везут, сколько машин идет с Калача в сторону Цимлянской, - говорила Улесову мать.- Сказывают, там великая стройка затевается. И народ туда строительный валит. И незачем, выходит, тебе, сынок, искать работы в других краях. Ты бы, Алешенька, сам поехал на Цимлу да разузнал все...

И Алексей поехал. Узнал: между Доном и Волгой начиналась самая большая послевоенная стройка. Партия и народ решили претворить в жизнь вековечную мечту русского народа - построить Волго-Донской судоходный канал, создать могучее степное море, поднять над донскими просторами сильную Цимлянскую гидроэлектростанцию.

Все пути строителей сходились в неведомом хуторе Соленом. Здесь был штаб. Туда и направился Улесов.

Стройка только начиналась. Прокладывали коммуникации. Алексей Александрович сваривал из труб широкие сани. На них привозили в Соленый стройматериалы из Зимовников.

Он был всюду, где требовался истинный мастер сварки. Теперь уже его называли художником голубого огня. Он возводил котельную, выполнял сварочные работы на строительстве бытовых помещений - его всегда можно было увидеть на самых горячих участках.

В район строительства по Дону на больших баркасах были доставлены два мощных энергопоезда. Улесов варил мост, на который настилались рельсы, и по ним ставились на свои места энергопоезда. Несколько месяцев продолжалась напряженная работа, связанная с монтажом этих важных объектов. Строители с нетерпением ожидали от энергопоездов ту живительную силу, которую они должны были дать. Кто сосчитает теперь те далекие дни, когда Алексей Александрович со сварочным аппаратом в руках с утра до позднего вечера искусно сшивал огнем металлическое тело нарождавшейся плотины?

Потом был экскаваторный парк. Тут он варил ковши, тракторы, бульдозеры, скреперы, катки... И каждый раз оценка улесовских работ была-одна - сделано отлично.

Настал день, и главный механик стройки Дмитрий Георгиевич Иваницкий объявил Улесову:

- В котловане начинается монтаж арматуры. Теперь твое место, Алексей, там.

С господствующей высоты бетоновозной эстакады открывался весь котлован. По рельсам эстакады величественно передвигались восемь могучих портальных кранов. Они, словно пришедшие с другой планеты живые иноземные существа, опускали свои стальные хоботы-стрелы, ловко захватывали груз и легко переносили его на нужные места. Они же доставляли строителям арматуру и тяжелые бадьи с бетоном.

...Здесь, в котловане, двадцать пять лет назад я впервые и познакомился с Алексеем Улесовым. Имя электросварщика тогда было известно не только всей стройке, но всему тихому Дону, о нем щедро рассказывали местные и центральные газеты. В том году я написал свой первый очерк об Улесове. Меня сразу привлек обаятельный характер этого недюжинного, оригинального человека. Жизнелюбие, разносторонность интересов, его всегда открытое сердце, редкий дар живого м веселого собеседника, мягкое остроумие, неиссякаемый юмор, сплав мужества и ума - эти качества, столь щедро отпущенные ему природой, венчались редчайшим трудолюбием.

В один из особенно удачных улесовских трудовых дней, помню, Цимлу облетела довольно дерзкая новость:

- Слышали?! Улесов выполнил свое предоктябрьское обещание - за смену дал семь норм!

- Сколько?!

- Семь.

Не верилось.

- Уж не занижена ли норма?

- Нет, обычная сменная норма электросварщика.

на следующий день газеты подтвердили небывалый трудовой рекорд Алексея Александровича. Мы встретились. Я сказал:

- Не сердитесь на меня, но семь норм за смену, согласитесь, это очень много. Небось, крепко устали?

В глазах улыбка. Чуть прищуренный взгляд. Эта, ставшая профессиональной, привычка щуриться пришла к Алексею от совершенно естественного желания защищаться от яркого голубого света, хотя, казалось бы, электросварщика надежно прикрывает предохранительный щиток.

- Конечно, устал. Кто работает, тот обязательно устает. Это точно так же, как бегун, пробежавший большую дистанцию, кладет язык на плечо и тяжело дышит. Кто не устает? Наверное, тот, кто ничего не делает. Впрочем, думаю, что и он устает. И еще думаю, что это самая отвратительная усталость - усталость от безделья.

Он помолчал и снова заговорил:

- Иной рассуждает: "План выполнил и хорошо. Отдыхай себе".

К счастью, таких людей мало. Что такое план? План-это мой долг, моя обязанность, а то, что сверх плана, - вот это уже мой личный вклад в то, что мы строим. А строить надо быстрее. И чем быстрее мы oпостроим гидроузел, тем слабее будут наши недруги. Они из-за рубежа внимательно следят за нами. Не зря ведь начальник строительства Василий Арсентьевич Барабанов говорит: "Мы не можем роскошествовать в сроках сдачи объектов. Не можем! Ни днем позже! Ни днем позже!.."

Возвращаясь к незабываемым дням строительства Цимлянской ГЭС, вспоминаю и других рабочих, чьи имена были известны всей стране. Экскаваторщик Евгений Симак, например, своим "Уральцем" вынул миллион кубометров земли!

А его коллеги Пророковы? Эту историю я помню до сих пор. Отец и два сына. Все трое работали на одном экскаваторе. Как-то отец, Алексей Харлампиевич, говорит сыну Степану:

- Ты слышишь: четырехрядные шестерни издают неприятный звук - гуркотят? Пора бы их заменить.

Степан не соглашается с отцом. Он говорит брату Дмитрию:

- Шестерни свой срок еще не выходили.

Отец настаивает и даже пугает:

- Не упрямьтесь, ребята, вот увидите - выработка снизится.

Степан внимательно проверил шестерни и видит, что ослабло крепление. Подтянул его-и "гуркотание" исчезло. Алексей Харлампиевич

посмотрел на сыновей, подумал о чем-то своем и промолчал.

Прошло время. Сыновья забыли этот случай. И вот как-то задымил дизельный мотор экскаватора, задымил так, что в кабине не продохнешь от газа. Степан озабоченно предлагает:

- Надо сменить форсунку.

Пророков-старший молчит.

Степана решительно поддерживает Дмитрий. Теперь упорствует отец:

- Не торопитесь, ребята. Утро вечера мудренее...

Ночью Алексей Харламииевич разобрал форсунку, прочистил ее, отрегулировал, проверил топливную систему, а к началу смены не без смешинки объявил сынам:

- Сменить оно, конечно, легче, а форсунка еще поработает, знаете,- дорогая деталь. Государственные деньги беречь надо.

...Перед глазами те дни, когда Улесов работал в котловане, сваривал арматуру, огнем сшивал ее стыки, наращивал стальные переплетения. Мы частенько говорим: монтажники-высотники, даже в песне о них поется. Я помню Алексея Александровича как электросварщика-высотника. Он трудился на сорокаметровой высоте. Ловко повиснув на качающихся железных прутьях, он действовал уверенно, энергично и весело. Но вот его остановила какая-то важная мысль. Снял предохранительную маску - обветренное, загорелое лицо. Белесые брови его под высоким, горячим солнцем и вовсе порыжели.

Он словно висит в воздушном пространстве. Свободно оглядывается. Высотный пояс надежно держит его у металлических стержней. Невдалеке орудуют голубыми огнями молодые электросварщики. Заботливо присматривается, как держат ребята пояса, правильно ли они пристегнуты, умело ли опираются парни в резиновых сапогах на стыки арматуры? Алексей Александрович ненамного старше своих учеников- помощников, однако по-отечески тревожится:

- Покрепче привязывайтесь, хлопцы, а то с непривычки...

Предупреждение уместное. Сверху измеришь глазами глубину котлована-ох, как далеко земля, и всюду под тобой острые прутья арматуры, того и смотри, голова закружится...

Улесов оглядел молодых, надвинул предохранительный щиток и снова скупыми, точными движениями повел свой чудодейственный электрод. Качество его работы знает весь гидроузел. Прочность его сварки такова, что в испытательной лаборатории говорят:

- Скорее металл сломается на новом месте, чем огненный шов Улесова.

- В чем секрет вашей знаменитой прочности? Улесов отвечал:

- Короткая дуга, повышенная сила тока.

Как просто! Однако люди знали: за этим лаконичным ответом - упорные творческие поиски, выдающееся мастерство электросварщика. Недаром ему поручались самые сложные, самые тонкие работы. А когда гидроузел уже возвышался над Доном, ему доверили поставить своим искусным электродом почетную, как бы последнюю точку на железобетонном теле первенца послевоенных больших строек.

Предстояла ответственная, ювелирная работа. Здание электростанции с двух сторон венчается высокими и красивыми башнями. К каждой из этих башен надо было приварить торжественные акротерии - культурные украшения. Такими украшениями стали знамена нашей Родины. Они были сделаны из бронзы. Не каждому мастеру доверяются сварочные работы на бронзе - Улесову доверили, и он это сделал превосходно. Это была не только последняя точка у завершенного строительства, это была и его, улесовская, роспись на знаменитом гидроузле, которому он отдал столько сил, столько тревожных раздумий, столько бессонных ночей...

...Когда над величественной донской степью восходит новый день и из-за самого дальнего края земли поднимается солнце, первые лучи падают на бронзовые знамена. Их и ныне называют улесовскими.

Каждый день эти бронзовые знамена видят тысячи и тысячи людей. Можно понять радость Алексея Александровича, когда их впервые увидели его жена, дети, когда порадоваться звездному часу сына приехала Фекла Федоровна, и как горячо забилось его сердце, когда мать, взыскательно оглядев башни, тихо сказала:

- Хорошо, Алешенька, очень хорошо - красиво и аккуратно. Подойди, сынок, дай я поцелую тебя...

Он и сам как завороженный смотрел на свою фамильную цимлянскую реликвию.

После Цимлы вместе с другими волгодонцами Алексей Александрович отправился на строительство Куйбышевской гидроэлектростанции.

Просторный теплоход шел Цимлянским морем. Это был один из первых рейсов по степным морским просторам...

Строители с Дона прибыли в город Ставрополь, высадились на левом берегу Волги. Новая великая стройка уже разворачивалась во всю свою мощь.

В первый же день Улесов получил задание: нужно срочно сварить трубы коллектора водосброса. Он быстро справился с поручением. Потом сшивал трубы, прокладываемые в траншее, варил арматуру первого шлюза... Рядом трудились известные цимлянские электросварщицы Мария Болдырева и Зоя Полякова.

Девятнадцатого сентября 1952 года Алексея Александровича телеграммой вызвали в Москву. Там ждала большая радость. За доблестный труд на Волго-Доне Улесову было присвоено звание Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и Золотой медали "Серп и Молот". Среди удостоенных столь высокой чести Алексей Александрович увидел и прославленного цимлянского экскаваторщика Евгения Симака.

...Куйбышевской ГЭС были отданы годы напряженного труда. Уле-сову часто думалось о том, что Цимла прошла через его жизнь, как репетиция для грандиозного строительства на Волге. Сколько старых знакомых цимлянцев перекочевало сюда с маленького донского хутора Соленого! Порой казалось, что сам хутор Соленый переместился в Жигулевск.

На куйбышевской стройке Алексей Александрович познакомился с новым, ванным способом сварки. Его привезли на Волгу специалисты Московского опытно-сварочного завода. Убедился, что новшество более чем в десять раз сокращает расход дополнительного металла, вдвое уменьшает расход электроэнергии и электродов, заметно улучшается качество сварных соединений, а производительность труда увеличивается в три раза.

Улесов стал первым электросварщиком, применившим новый, чрезвычайно эффективный метод в условиях строительства. Лишь одна его бригада, работая по этому методу, сэкономила свыше миллиона рублей.

Успех Алексея Александровича подсказывает мысль о создании прямо на стройке всесоюзных курсов по изучению ванного способа сварки. Руководить учебой доверяют Улесову. Пройдет время, ученики его разъедутся по разным стройкам, и долго потом электросварщики с благодарностью будут помнить своего талантливого учителя и заботливого наставника.

Годы упорного труда, годы поисков, годы светлых итогов... Кто остановит их!? Нет такой силы. Снова душу его охватило глубокое волнение, когда летом 1958 года он читал Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении электросварщика Улесова второй Золотой медалью "Серп и Молот". В Указе отмечалось, что это - награда за вклад, внесенный Алексеем Александровичем в разработку и внедрение новых, прогрессивных приемов электросварки. Речь шла о ванной сварке.

Он работал, творчески обогащался, учился. В 1960 году окончил на Волге гидротехнический техникум и получил специальность техника-механика.

Улесов избирался делегатом XXI, XXII и XXV съездов партии. Жил не только трудом, семейными и личными радостями - с годами все ярче разгорался в нем широкий интерес к окружающему миру, к искусству, к литературе. Он прочел рассказ Михаила Шолохова "Судьба? человека". События, описанные Шолоховым, потрясли Улесова. Потом он возвращался к рассказу снова и снова. Внимание электросварщика-привлекли слова авторского посвящения: "Евгении Григорьевне Левицкой, члену КПСС с 1903 года".

Ему захотелось узнать больше о женщине, которой выдающийся писатель посвятил свое произведение. Почему ей? Что связывало старую большевичку с его земляком, знаменитым художником слова? Встречались ли они когда-нибудь?

Находясь в Москве, Алексей Александрович разыскал Евгению Григорьевну. Ей уже тогда шел восьмидесятый год. Она рассказала:

- Шолохова знаю давно. Это было в 1927 году. Я работала в издательстве "Московский рабочий". Михаил Александрович принес туда первую часть "Тихого Дона". Прочла я несколько страниц и, пораженная, остановилась. Что за чудо?! Читала всю ночь, и чувство великого озарения постигло меня. Потом встретилась с автором. Он был совсем молод, ему тогда было двадцать три года. Помню, стоит такой невысокий паренек, в кожаной куртке, с лихо надвинутой на голову шапкой-кубанкой. Книгу я, конечно, всем сердцем рекомендовала к изданию. С тех пор мы и подружились с Михаилом Александровичем...

Пришел день, и Куйбышевская гидроэлектростанция вошла в строй действующих гигантов.

Группа волжских электросварщиков, крановщиков, инженеров, техников изъявила желание помочь братьям арабам в строительстве Асуанской плотины.

Улесов летит в Африку. С ним жена Мария Федоровна и младшая дочь Сашенька. Старшая дочь Лора и сын Анатолий оставались на родине.

Четыре года прожили Улесовы в Египте. Все здесь было иным: и климат, и земля, и сам уклад жизни. Всюду, куда ни повернись, пустыня. Она составляет девяносто шесть процентов территории Египта...

Надолго запомнился ему один из первых египетских вечеров. Он сидел у окна, в гостинице, и наблюдал, как напротив подъезжали к кинотеатру роскошные лимузины. Из них выходили богато одетые люди: А буквально рядом, под забором, спал на тротуаре человек. Возле него шумели оборванные, босые люди, копошились в грязи ребятишки. Улесов хорошо понимал, что все это - наследство векового колониального порабощения. Страна недавно познала независимость, народ только набирается сил...

Все было в диковинку Алексею Александровичу: и то, что во время сварки металл нагревался до незнакомых ему пределов, и то, что одновременно приходилось и работать и учить молодых арабов, быть переводчиком и терпеливо познавать нравы чужой страны.

Насмотрелся Улесов за четыре египетских года на многое. Особенно поражало, как работали дети. По двенадцать часов в день они таскали на голых плечах строительный камень, и носить его надо было бегом... А на ногах у мальчишки за всю жизнь, как родила его мать, не было обуви.

Солнце над Древним Египтом раскаленное. Жара. Поначалу казак-.йлектросварщик сомневался: выдержит ли? Выдержал. Выдержал, хотя к обжигающему солнцу сразу же прибавилась жара от горячего накала работы. Он трудился так, как везде и всегда,-старательно, напряженно, самоотверженно. Разве что душевного волнения за качество им сделанного здесь было больше, чем на родной земле. И это волнение чувствовалось куда острее. Оно и понятно: там, на Цимле или в Куйбышеве, ошибись он где-то, случись какая осечка - по головке тоже, конечно, не погладят, но там - свои, пожурят, и, выправив неудачу, пойдет он дальше, к другому рубежу. Дома он прежде всего отвечал за свою работу, за свой участок, а потом - за общие дела.

Здесь, в Египте, другое: все, что он делает, каждым своим шагом, каждой сваркой своей он отвечает за родную страну, за родной народ, который прислал Улесова сюда...

Сколько было за четыре года на африканской земле сложных производственных ситуаций, когда он каждый раз думал, ни на секунду не забывал: они, арабы, сыны Египта, смотрят на то, что я делаю и как я делаю, и думаю: сделанное этим русси амель, этим русским рабочим- сделано его народом, качество труда этого русси амель - качество русской работы... Он понимал, что являет здесь собой русскую, советскую марку. Как же надо дорожить ею, высоко держать ее! Не подкачать!

Вот одно из африканских испытаний.

Алексей работал на водоприемнике, когда его внезапно вызвали к Александрову. К слову говоря, Александр Петрович Александров тоже был волгодонцем, трудился прорабом на строительстве Волго-Донского канала, а когда воздвигали Куйбышевскую ГЭС - работал там начальником участка.

- Алеша, дорогой, есть срочная работа, - энергично начинает Александров. - Понимаешь, на Нил пришли наши, советские автоматические баржи. Сборку производят арабы, но среди них нет подходящего сварщика, такого, как ты, и сборка недопустимо затянулась. Надо выручать. Давай, Алексей Александрович, весь Египет, понимаешь, вся Африка на тебя смотрит! - шутливо заключает он.

Улесов внимательно, как опытный доктор, прослушивал баржи. Оглядел, устранил замеченные недостатки, и вот уже первую из них выводят на середину Нила. Она движется, кажется, все нормально, однако, внезапно вздрогнув всем корпусом, угрожающе заскрежетав, останавливается. В чем дело? Все встревожены.

К Улесову подбегает его первый арабский ученик, Фоад, милый парень с испуганными глазами.

- Мохандес русси! - взволнованно, почти кричит он. - Мохандес русси! Касура!

- Да не мохандес я,-досадливо отвечает Алексей Александрович,- Понимаешь, не мохандес. Я же тебе говорил. Я- руси амель, понимаешь, русский рабочий.

Египетское слово "мохандес" означет "инженер". Улесов уже несколько раз объяснял Фоаду, что он не инженер, а рабочий. А Фоад, видя, что светлоголовый русси может делать все, не верит, что он не мохандес...

Фоад сказал "касура". Это - плохо, беда. Почему не срабатывает автоматика? Что с баржей? Что надо сделать, чтобы арабы увидели, как он преодолел касуру? Настойчиво искал Алексей решение. И - нашел. Касура была ликвидирована. Оказывается, слишком короткой была направляющая кулиса. Когда на барже включилась автоматика, шток не доходил до верхней точки, клещи не разжимались, и баржа, нагруженная камнями, не могла открыться.

Неисправность устранили. Тяжелая баржа снова на середине Нила. Как говорится, вторая попытка. За испытанием напряженно следят и русские, и арабы. Внешне спокойный, электросварщик с хутора Генералова тоже озабочен томительным ожиданием.

И вот кнопка нажата. И тут же, словно разрезанные гигантским ножом, раскрылись обе половины днища. На глазах загудела, провалилась, ушла в глубину Нила тяжелая гора камней. Облегченно вздохнул Улесов. Заулыбались, глядя на него, арабские рабочие, шумно и одобрительно загомонили.

Рабочий Мохамед Али с каким-то просветленным лицом обращается к переводчику:

- Мистер Мантул, скажи мистеру Алексею. Мне пятьдесят, за свою жизнь Мохамед Али перевидел много всяких строек, много видел Мохамед Али разных инженеров: англичан, французов, американцев, бельгийцев... Мои руки управляли многими машинами. И Мохамед Али хочет сказать русскому брату: ваши машины самые красивые, ваши машины самые крепкие, ваши машины самые хорошие, но русские парни, пришедшие на Нил с Волги и Дона, аллах тому свидетель, еще лучше!

В словах Мохамеда Али был голос трудового народа Египта. Именно в те дни к двум высшим наградам Советской Родины у Улесова прибавился и орден третьей степени Арабской Республики Египет. Это была награда за строительство Асуанской плотины.

То, что делали советские посланцы на африканской земле, поражало не только людей африканских стран - этому, казалось, поражались и древние египетские сфинксы. В советской прессе был опубликован веселый шарж: донской казак Алексей Улесов оседлал асуанскую стальную конструкцию, вместо шашки у него в руках сварочный аппарат, а из-за его плеча, ошалевшие от удивления, выглядывают сфинксы. Они нарушили тысячелетний обет молчания... Об этом свидетельствуют стихи:

 ...Наверно, Асуан, Египет, старый Нил 
 Иные чудеса и видели порою, 
 Но все же сфинкс молчал. Когда ж он оценил, 
 Как трудятся советские герои, 
 Не мудрено, что сфинкс заговорил!

Алексей помогал египетским рабочим и крестьянам - феллахам, как помогает брат брату. Однажды на Асуане ему вспомнилась строка из старой нашей песни: "...Не нужен мне берег турецкий и Африка мне не нужна". Что ж, подумал он, песня не устарела. Африка ему действительно не нужна, не нужна, чтоб отнимать ее у кого-то. Но ему, Улесову, очень хочется, чтобы на всей планете, и на земле Африки, и в возрожденных пустынях Египта человек жил счастливо.

Уже знакомый нам первый ученик Улесова, араб Фоад, спросил своего русского учителя:

- Скажите, мистер Алексей, у вас есть дети?

- Трое, - отвечает Улесов.

- Они учатся?

- Обязательно.

- Дети рабочего?

- Конечно. Они обязательно должны учиться. У нас закон такой.

По лицу Фоада видно, что он не верит электросварщику, сомневается.

- А сколько денег надо платить за учебу в школе?

- Ни копейки. Бесплатно.

Фоад растерян. Молчит.

Теперь спрашивает Алексей Александрович:

- Ты женат, Фоад?

- Нет.

- А чего же?

- Не на что еще купить жену.

- Купить?!

- Я внес за нее только девятнадцать фунтов. Еще нужно внести сто девяносто. Когда внесу - получу право жениться. А разве у вас иначе?

Улесов рассказывает своему юному другу, как женятся у нас. Разговор переходит на другие темы.

- Мистер Алексей, - неожиданно спрашивает Фоад, - а когда кончатся работы на Асуане, вы все свои машины увезете назад, к себе на родину?

- Нет, Фоад, это мы все оставим вам, чтобы вы дальше строили. Теперь сами сумеете.

- Я же говорил тебе, - замечает старый рабочий Махмуд. - Язык дел куда яснее языка слов. Ты что думаешь, русси - как тот богач в Каире?

Улесов просит рассказать о каирском богаче и узнает: оказывается, в Каире много лет стоит дом, не дом, а целый дворец. Стоит пустой, уже разрушается, но входить во дворец никому нельзя. Так завещал умерший хозяин.

Другой мир. Другая жизнь. И хотя Улесов жил в Египте, его сердце всегда оставалось русским, всегда было на московской волне. Из приемника доносилась веселая песня, адресованная тем, кто трудился на Асуане, а значит, посвященная и ему:

 Жар пустыни нам щеки щиплет,
 И пески забивают рот...
 Напиши мне, мама, в Египет,
 Как там Волга моя течет... 

Рядом с Улесовым - его земляк и товарищ Коля Москаленко. Как бы отвечая Москве, он негромко подпевает:

 Мне бы лучше в Сибирь путевку,
 Но учти, если выйдет срок, -
 Вдруг на Марс начнется вербовка,
 Я поехал бы на годок... 

Пятое десятилетие голубая звезда электросварки счастливо светит Алексею Александровичу, пристрастно и неразлучно водит его по жизненным дорогам.

После Асуана был город Тольятти, потом - Набережные Челны, и вот, в свои шестьдесят лет, он возвращается туда, откуда вышел в большой мир, - на родную донскую землю, к Цимлянскому морю, в тот степной город Волгодонск, недалеко от которого уже четверть века возвышаются над казачьим краем две памятные башни гидроузла. Нз каждой из башен - почерневшие от времени, гордые знамена из бронзы. Это его знаменитые акротерии, его рабочая честь. Золотые руки Алексея приваривали эти знамена к башням. Они - как символ цимлянского подвига.

Улесов вернулся домой. А на Дону - новая захватывающая Всесоюзная ударная стройка.

Так куда же - на Атоммаш или на покой?

Улесовы не созданы для покоя.

Он идет на Атоммаш - на свою седьмую великую стройку. На каждой из прежних шести остался добрый след его - плотины, могучие производственные корпуса, мощные электростанции... Однако самое дорогое, что оставляет выдающийся электросварщик на пройденных рубежах, на каждой стройке, - это его ученики, живое продолжение негаснущего огня. Среди тех, кто пошел по улесовской жизненной дороге,- и его младшая дочь Сашенька. Она студентка сварочного факультета политехнического института. Как тут не сказать - в самое сердце дочери попала голубая отцовская искорка!

...Четверть века отделяет нас от тех незабываемых цимлянских дней. Вскоре после войны большими группами сюда приезжали донские писатели и журналисты, жили в хуторе Соленом неделями, долгими месяцами. Писали рассказы, очерки, репортажи о волгодонцах. И однажды, как бы оглядевшись, вдруг заметили: "Ребята, да мы здесь снова, как на фронте, как в ту суровую пору, когда были военными корреспондентами в дивизиях, полках, батальонах, ротах..." И снова журналистскую братию дружески окрестили "корреспондентским корпусом". Его составляли Анатолий Софронов, Виталий Закруткин, Анатолий Калинин, Георгий Шолохов-Синявский, Павел Максимов, Петр Никитин, Илья Ко-тенко, автор этих строк и другие литераторы-фронтовики.

Приехал на цимлянскую стройку и бывший военный корреспондент "Правды" и "Красной Звезды" Михаил Александрович Шолохов. Он написал тогда великолепный очерк "Первенец великих строек", впервые опубликованный на страницах "Правды"...

Прошло два с половиной десятилетия, и я снова встретился с Улесовым. Тогда он был, говоря житейски, молодым человеком. Конечно, годы наложили на него свои осенние краски, но душа его, порывы этого неугомонного человека остались прежними - молодыми, наступательными. Пожалуй, с наибольшей полнотой о них можно сказать словами Николая Островского: "Только вперед! Только на линию огня!"

То же жизнелюбие в глазах, те же неустанные поиски в труде нового, та же надежная вера в людей, с которыми он трудится плечом к плечу, - только разве прищур его проницательных глаз стал мудрее да рыжеватые брови, наверное, от асуанского солнца стали белее...

И чаще, чем раньше, душа его тянется к молодым, он испытывает неуемную радость, когда работает рядом с ними, без назидания, но с каким-то проникновением трогает их сердца точными скупыми словами...

Да, теперь, с годами, у Улесова стало еще сильнее желание чаще встречаться с молодежью. Он любит беседовать с юношами и девушками.

- Знаете, ребята, слава - такая штука, которую трудно завоевать, но, - он дружески подмигивает своим молодым собеседникам, - еще труднее удержать.

Его высказывания часто афористичны.

- Дисциплина, - утверждает он, - это ось, вокруг которой все вертится.

В другой раз он сказал:

- Я так понимаю: если я бригадир или мастер, значит, должен работать лучше других. Должен.

Тяготение к молодежи, неутомимое желание растить умелую смену- эти качества беспокойного наставника привели к простому выводу: а не предложить ли Алексею Александровичу преподавание в учбеном комбинате? Пусть обучает сварочному делу совсем еще юных, только вступающих на рабочую дорогу.

Предложили. Он отказался:

- Без живой стройки, которую вместе с другими ставишь на ноги, которая на твоих глазах растет, мне нельзя. Дышать трудно...

Мы едем с ним вдоль Цимлянского моря, построенного четверть века назад и его руками. За рулем собственной "Волги" Улесов похож: на ученого, на солидного профессора. Это след многолетнего творческого труда. Но вот дрогнули, сгустились у глаз хорошо знакомые мне морщинки. Такие морщинки рождаются на лицах от поисков, от беспокойных мыслей и добрых улыбок. В глазах - только ему присущая, улесовская лукавинка.

- Заметили, - говорит он доверительно, - что в выходные дни я стал чаще ездить на рыбалку, на охоту выхожу, и решили: "Пусть старик Улесов потихонечку преподает да побольше отдыхает". Наивные люди! - И снова прищуренные глаза с лукавинкой. - А ведь самое крепкое здоровье, это когда ты на самом любимом и самом дорогом тебе деле...

Он остался в родной стихии. Пошел в арматурный цех. В атоммашевской бригаде Алексея Александровича двадцать девять электросварщиков. Поговорите с ними. В каждом из них вы почувствуете правомерное достоинство, сознание принадлежности вашего собеседника к бригаде Алексея Александровича.

Ближайший помощник Улесова - электросварщик Николай Кретов. Сосредоточенный, волевой молодой человек. Всего несколько лет самостоятельной работы, но он уже умелый, опытный мастер голубого огня. Николай Кретов - коммунист, студент-заочник Новочеркасском политехнического института.

Электросварщик Анатолий Шавловский - немногословный, скромный парень. Наметанный глаз Улесова быстро определил: у Анатолия аккуратный почерк сварки, высокая культура огневого шва. Не зря он обучал своей профессии ребят из ГПТУ. Так же старательно, тонко работают Иван Марусок, Олег Мальков, Володя Евдокимов...

- Прочитал об Атоммаше в газетах, узнал, что это за стройка, - рассказывает Евдокимов, голубоглазый, красивый юноша из Перми,- и немедленно сюда. Хоть и лет мне немного, однако успел я повидать знающих электросварщиков. Уже четвертый год работаю самостоятельно. Улесов - это совсем другое дело. Считаю, что мне повезло: я работаю рядом с ним, учусь у него. До встречи с Алексеем Александровичем понятия не имел о ванной сварке. Он научил меня и многих других своих учеников этой искусной стыковке. Алексей Александрович не только заботливый учитель на работе, он нам как отец в повседневной жизни. Если кто из ребят заболеет, что случится с кем - Улесов уже пришел в дом, расспросил, душевно расположил, помог человеку. А что до профессии сварщика, то тут одно скажешь: король сварки он, да и все!

...Пишу об Улесове и думаю: трудно рассказывать о человеке, которого знаешь много лет. Трудно, потому что хочется поведать о многом, но разве раскроешь все стороны его недюжинного характера?

Говорят, что он добрый человек. Это верно. Добрый - в смысле открытый, широкий, радушный, щедрый. Но не добренький. Он бывает и сердитым, и эта сердитость идет от той же доброты, от желания видеть вокруг порядок, дисциплину, культуру труда, разумную хозяйственность. Он решительно выступает против того, что мешает движению вперед. С партийной страстностью вскрывает недостатки и тут уж за острым словом в карман не полезет...

Это было некоторое время назад. Возле арматурного цеха появился агрегат для точечной сварки. В такой машине нуждались электросварщики. Но время шло, а полученный агрегат по-прежнему стоял без движения, пылился в углу.

В те дни в Волгодонской городской газете "Ленинец", под рубрикой "Письма рабочих", появилась статья с веселым названием: "Как мыши машину съели". В ней речь шла о законсервированном агрегате. Автор писал:

"Поскольку варить нам приходится сейчас в основном арматурную сетку, а этим агрегатом можно сварить сетку шириной без малого два с половиной метра, и производительность его минимум в пять раз выше, чем производительность сварщика самого высокого класса, мы, понятно, обрадовались.

Это была у нас первая такая машина. Еще когда она стояла упакованная, Люба Казакова, наша сварщица, ходила вокруг и просила по очереди мастера, бригадира: "Меня поставьте, пожалуйста..."

Компрессор, необходимый для работы агрегата точечной сварки, в цехе уже был. Он обслуживал станок контактно-стыковой сварки и вполне бы справился с дополнительной нагрузкой, надо было только подсоединить новую машину. На это да на то, чтобы подвести воду для машины, должно было уйти, по нашим подсчетам, не больше десяти дней.

Но службу главного механика и главного энергетика судьба нового агрегата волновала, по-видимому, куда меньше, чем всех нас. Дело затянулось. А когда наконец к сентябрю подготовительный этап был пройден, оказалось, что машина работать не может: за три месяца мыши съели изоляцию на электрокатушках!"

Статья заканчивалась так:

"Машину подключить несложно. Проблема в другом: как "подключить" к заботе об использовании новой техники наши инженерные службы?

И еще один вопрос: для какой цели тратятся на эту самую технику такие огромные государственные деньги? Неужто для того, чтобы мышей кормить?!"

Под статьей подпись: "А. Улесов, мастер арматурного цеха".

...Коммунисты Атоммаша избрали Алексея Александровича делегатом XXV съезда КПСС. Вернувшись после съезда в родной коллектив, Улесов рассказывал:

- Впечатление огромное. Взволнован до глубины души. Сколько новых, светлых трудовых желаний рождает в моей душе содержательный, творческий доклад Леонида Ильича Брежнева! Чувствуешь новый прилив энергии, как-то особенно ярко и остро понимаешь, до чего же велика та сила, имя которой - партия, и как велика честь быть рядовым ленинской партии!

Алексей Александрович вернулся к трудовым будням.

- Я немало прожил на свете, - делился Улесов раздумьями,- видел много событий, много праздников. Но хочется сказать вот что: самыми удивительными и самыми радостными в моей жизни были не праздники, а будни. Будни, великие и дерзкие. Те будни, когда в горячем напряжении нашей общей работы рождается новое, большое, значительное. И как хорошо, что ты причастен к тому, что создается руками народа.

Улесов и сварщики его бригады взяли обязательство перевыполнять свои сменные задания в полтора и два раза. И слово свое держат. Обращаясь к молодым, он говорит:

- Для рабочего человека ничего нет главнее той работы, которую он делает сегодня, сейчас. Эта работа берет тебя всего - все твои, силы, мастерство, выдумку. И если ты хочешь проверить, на что способен, чего стоишь, самое место для этого - большая стройка. Такая, как Атоммаш...

У него есть право призывать: этот человек в куртке и брюках защитного цвета, в синем берете, на седьмом десятке лет по-прежнему сражается на передовой.

...Дважды Герой Социалистического Труда. Две "Золотые Звезды". Он редко носит их. Разве что в дни больших праздников. Но и без них, без этих высоких знаков всенародного признания, люди хорошо знают его...

Мне говорили, что недавно в хутор Генералов приезжали известные люди: скульптор и архитектор. Они внимательно вглядывались в хуторские улицы, в старые и новые дома, в окрестную степь...

Они вглядывались в Улесова, в его жизнь - прошлую, настоящую, будущую. Они думали о нем. И рядом с живым, обаятельным образом Алексея Александровича выходил на хуторскую площадь, шел к своим благодарным потомкам, отлитый в бронзу такой же милый и примечательный человек.