Первые бойцы

Работа, кабак, церковь - вот, пожалуй, и все, на что могли рассчитывать, с точки зрения властей и хозяев, рабочие. Работа сегодня, завтра - и так до конца дней.

Трудно представить, как в этой безнадежно, казалось бы, задавленной каторжным трудом пролетарской массе вырастали первые бойцы революционного натиска, как появлялись в ней неожиданные яркие самородки, люди высокого интеллекта, соединенного с замечательным мужеством. Ведь даже рабочие в большинстве своем на тех, кто хотел подняться над окружающей средой, чаще всего косились подозрительно: "Какой же ты мастеровой, коли харю в книжку уткнул?.."

Только несгибаемо упорные добивались своего. И вместе с знаниями приходили признание товарищей, влияние, авторитет.

Рабочий Ростов знал немало таких замечательных людей.

Одним из них в восьмидесятые годы был Андрей Леонидович Карпенко. Рабочий Главных мастерских Владикавказской железной дороги, он не смог получить никакого образования. Но Карпенко много и настойчиво читал. Книги познакомили его с Дарвиным, Адамом Смитом, Луи Бланом, открыли ему богатство идеи Маркса.

Чтение не было для него процессом поверхностным. Карпенко размышлял, сопоставлял, сравнивал, отбирал для себя то, что подсказывало ему острое классовое чутье. Он еще не стал чистым марксистом, он разделял и некоторые народнические взгляды, но революционное Марксово учение оказало на него огромное воздействие.

Некоторая нечеткость политических позиций Карпенко и его единомышленников была к тому же естественной данью времени. Это была пора стихийного рабочего движения, которой не избежал и Ростов, пора поисков форм политической организации пролетариата, методов его борьбы.

Природный ум Карпенко, его начитанность, понимание жизни общества вызывали удивление и уважение. Познакомившийся с ним известный народоволец Герман Лопатин, знавший многих людей труда на Западе, говорил об Андрее Карпенко с восхищением:

- Не преувеличивая, могу сказать, что даже за границей не встречал таких рабочих...

Тонкое, одухотворенное лицо, твердый и внимательный взгляд, расчесанные на пробор волосы над высоким лбом. Еще почти юноша. Таков Андрей Карпенко на сохранившейся фотографии.

Андрей Карпенко

Несмотря на молодость, он стал влиятельным человеком в рабочей среде. Вокруг него в 1882 году сложился один из первых в Ростове революционных кружков - "Центральный рабочий кружок".

Под стать Андрею Карпенко был и его товарищ по кружку - Виталий Николаевич Кудряшов. Тоже рабочий Главных мастерских, тоже обязанный всем самообразованию, он основывал свои суждения на законах политической экономии. А ведь они, эти законы, даже для многих интеллигентов того времени были книгой за семью печатями.

Огромной заслугой А. Л. Карпенко, В. Н. Кудряшова явился выпуск нелегального, гектографированного журнала "Рабочий". В сложных условиях конспирации готовился он к выпуску. Статьи были написаны рабочими, экземпляры размножались и распространялись с большими предосторожностями. Уже к концу 1883 года о журнале знали не только в революционной среде Ростова, но и в Екатеринославе, Харькове, Воронеже.

Выпуск журнала "Рабочий" по сути дела был одной из первых попыток создать рабочую печать в России. Таких людей примечали не только рабочие. Приходила ночь, когда в двери дома требовательно стучались:

- Кто там?

- Полиция. Прошу немедленно открыть...

Вваливались пристав, городовые, неуверенно топтались у порога понятые.

- Так-с! - разглаживая усы, басил пристав. - По долгу службы произведем обыск. Ничего не трогать, всем оставаться на местах... Понятые, подойдите поближе. А вы, - кивок в сторону полицейских, - не теряйте времени, приступайте...

Начинался обыск. Пристав откладывал в сторону "предосудительное". Туда же - Толстого, Достоевского, Тургенева: чтение не для рабочего...

Кордегардия в грязном, пропахшем кислой капустой и махоркой полицейском участке. Или сразу ростовская тюрьма, камера-клоповник. Допросы. То с жандармской, позаимствованной в столицах, учтивостью, с "отеческим" сожалением: "Ах, молодой человек! Как далеко могли вы пойти с такими задатками! По-человечески жаль вас..."

То с более приличествующим полицейскому положению "устрашением": "Ах ты, сукин сын, еще запираешься? Ну, погоди, мы из тебя выбьем..."

Это в полиции умели. Не случайно же еще Гоголь назвал русского городового "дантистом"...

А дальше - суд. И приговор: к ссылке на поселение... в каторжные работы...

Это тоже было "признанием заслуг". И экзаменом в "университет", полный курс которого проходили наиболее стойкие. Знакомства в тюрьме и ссылке укрепляли волю к борьбе, обогащали знаниями.

Виталий Кудряшов пробыл в тюрьме и ссылке шестнадцать лет. Знакомств было множество, и среди них одно, укрепившее его до конца на пути революции. В 1897 году в Красноярске он встретился с Владимиром Ильичем Лениным, три недели жил с ним на одной квартире. Могучая сила ленинской правды увлекла ростовского рабочего - Виталий Николаевич Кудряшов стал убежденным социал-демократом, был участником революции 1905 года и Великой Октябрьской социалистической революции, воевал на фронтах гражданской войны в Сибири. Скончался он в год десятилетия Советской власти.

Андрею Карпенко сужден был конец трагический. После разгрома "Центрального кружка" он уехал в Екатеринослав^*, продолжая там революционную работу. Полиция вскоре выследила его, арестовала. Карпенко сослали на Сахалин; там он и умер.

^*(Днепропетровск/)

Но выбывали одни бойцы - их место занимали другие. Бережно подхватывали знамя борьбы, несли его дальше.

В кружках высланного из Казани и работавшего счетоводом управления Владикавказской железной дороги студента Николая Мотовилова, его казанского же однокашника Василия Алабышева и оказавшегося в Ростове участника "Северного Союза русских рабочих" Петра Моисеенко^* готовились новые рабочие вожаки. И среди них нельзя не вспомнить Ивана Ивановича Козина - "ростовского мещанина", как значился он по паспорту.

^*(Известный русский рабочий-революционер. Один из организаторов Морозовской стачки 1885 года в Орехово-Зуево. После ссылки Моисеенко поселился на Кубани, но вскоре, в начале 90 годов, переехал в Ростов/)

Есть выражение: жизнь - подвиг. Именно такой была жизнь Козина - подвиг служения рабочему классу, подвиг борьбы за лучшее будущее народа.

Ивану Козину удалось получить некоторое образование. Он учился в Ростовском реальном училище - его называли "Петровским", - но курса не кончил: юного реалиста увлекла страстная идея участия в подготовке социалистического переустройства общества. И училище заброшено, началась полуголодная жизнь.

За что только ни брался Козин, чтобы заработать кусок хлеба. Продавал на ростовских улицах газеты, соперничая со звонкоголосыми мальчишками: "Покупайте "Приазовский край!" Последние новости!.." Репортерствовал в "Донской речи", повествуя о трагических событиях в жизни таких же бедняков, как он сам. Был чернорабочим на заводах. И, невзирая на все жизненные невзгоды, настойчиво учился. Учителями были сначала книги, а затем товарищи по нелегальной работе.

В рабочей среде, в Главных мастерских Владикавказской железной дороги Козин в шестнадцать лет стал участником подпольного кружка. Как губка воду, впитывал он революционные идеи, много читал, участвовал в обсуждении прочитанных книг, в горячих спорах о программе русской социал-демократии.

Зимой - беседы где-нибудь на Темернике, в надежных квартирах, летом - на левом берегу Дона, в укромных пригородных балках.

Занятия в кружке, чтение дома, сходки, тайные типографии.

В комнате с плотно занавешенными окнами жарко, пахнет краской и клеем. Один накатывает валиком краску, другой прокатывает ложащиеся на шрифт листы бумаги. Листок за листком, фиолетовые от краски, развешиваются для просушки, снимаются, укладываются в пачки. Утром товарищи подпольщики разнесут, разбросают их по городу...

В двадцать лет Козин уже пропагандист. И вскоре - первый обыск. Полиция находит у него много книг по социальным вопросам, в том числе и нелегальные издания. Отныне он на постоянном подозрении.

Но осталось постоянным и неизменным уважение к нему рабочих.

24 марта 1894 года в Главных мастерских вспыхнула забастовка. Началась она с довольно обычного по тем временам эпизода: мастер Деревоед оскорбил и ударил бригадира паровозосборного отдела Дулина, а когда тот ответил тем же, начальник мастерских Дулина уволил. Этот случай переполнил чашу терпения рабочих - мастерские остановились, образовался стачечный комитет. Возглавил его Иван Козин. Двадцатилетнему мастеровому товарищи доверили руководство забастовкой. Ему же поручили они быть старшим в делегации, посланной к управляющему дорогой изложить требования бастующих.

Спокойно, с достоинством зачитал их Козин настороженной группе холеных господ инженеров - представителей администрации мастерских и дороги:

"Пункт первый: сократить рабочий день до девяти часов. Пункт второй: прибавить заработок всем рабочим десять копеек на рубль. Пункт третий: отменить штрафы. Пункт четвертый: вежливое обращение администрации с рабочими..."

Кончив читать, передал исписанный листок управляющему дорогой статскому советнику Иноземцеву:

- Таковы наши требования...

- Претензии, - холодно и брезгливо поправил Иноземцев.

- Требования! - с невозмутимой настойчивостью отверг поправку Козин.

Иноземцев попытался прицыкнуть на делегатов рабочих:

- Немедленно приступайте к работе. Претензии ваши будут мною переданы в Петербург правлению дороги. И предупреждаю: до тех пор, пока не станете на работу, разбирательства не будет.

- Нет, - твердо ответил Козин. - Работать не начнем, пока не будут удовлетворены наши требования!..

Дерзкий ответ не прошел даром. Козина и других делегатов арестовали. Однако вскоре не только освободили, но и привезли к мастерским: бастующие, собравшись скопом, двинулись в город, чтобы отбить товарищей; и перепуганные жандармы почли за лучшее не дразнить рабочих.

Двенадцать дней с перерывами продолжалась забастовка в Главных мастерских. Она закончилась частичной победой рабочих, некоторые требования их были удовлетворены. Но руководитель стачки в это время был уже в тюрьме: за несколько дней до окончания забастовки ночью полицейские провели операцию "изъятия опасных элементов", и Козина арестовали одним из первых.

Протест рабочих, которым забастовка далась нелегко, был на этот раз не столь энергичным, и власти основательно упрятали Козина за решетку. После пятимесячного заключения в Новочеркасском тюремном замке его выслали в Сольвычегодск.

Ссылка свела Ивана Козина с замечательным человеком. В Сольвычегодске в то время жил тоже высланный за революционную работу Николай Евграфович Федосеев^*. Знакомство с ним было большим событием для Козина: с помощью Федосеева он познакомился с трудами Маркса, стал убежденным марксистом.

^*(Русский марксист, организатор и руководитель первых марксистских кружков в России. Роль его в революционном движении высоко ценил В. И. Ленин/)

В Ростов через несколько лет Козин вернулся уже не таким, каким его увезли отсюда. Он стал несравнен но богаче знаниями, опытом. Но за ним был уже учрежден негласный надзор полиции. Снова обыск и снова арест: жандармы нашли у Козина "Эрфуртскую программу^*" и лично им сделанный перевод ее на русский язык. Но арест, к счастью, был недолгим.

^*(Программа Германской социал-демократической партии, принятая в 1891 году на съезде в Эрфурте.)

В 1898 году создалось руководящее ядро Донкома РСДРП. Одним из наиболее деятельных его членов стал рабочий-революционер Иван Козин. Он был известен в ростовских подпольных кружках, выезжал, чтобы создавать их, в Новочеркасск, Таганрог.

Он знал одну большую, целиком захватившую его страсть - работу во имя грядущей революции. Эту работу то и дело прерывали аресты, тюрьмы, ссылки. Они отняли ровно треть его яркой, но короткой тридцатилетней жизни. В 1903 году, сломленный туберкулезом, Иван Иванович Козин умер в Баку, куда он переехал с Дона из-за полицейских преследований.

Чахотка и Сибирь, - говоря словами Некрасова, скольким отважным они грозили гибелью. Но в подполье, в укрытии от недреманного жандармско-полицейского ока, готовились новые и новые бойцы за правое дело.

В числе революционных вожаков девяностых годов рабочий Ростов хорошо знал электротехника правительственного телеграфа и машиниста завода Пастухова Федора Афанасьевича Величко - Великого, как звали его товарищи.

"Известен с 1888 года, - сообщала о нем ростовская полиция. - Весьма серьезный террорист. Имеет самостоятельный кружок, а кроме того, участвует во всех ростовских кружках".

Террористом Великий, однако, не был. Крестьянин Воронежской губернии, как он значился по паспорту, получивший первоначальную закалку в кружках Мотовилова и Алабышева, Великий затем сам стал пропагандистом марксизма. Выслеженный филерами и уличенный в антиправительственной деятельности, он был выслан на три года из пределов Области войска Донского. Это, однако, не остудило его революционного пыла. Вернувшись в Ростов, Федор Афанасьевич активно участвовал в организации стачки 1902 года.

Последующие несколько лет работа перемежалась арестами, тюремным заключением. Но и в тысяча девятьсот пятом году, уже пожилой человек, электрик Главных мастерских Владикавказской железной дороги Федор Великий (Величко) - все тот же активный боец, один из организаторов Ростовского Совета рабочих депутатов...

Ноябрьская стачка 1902 года сделала популярным у пролетариев Ростова имя Ивана Ивановича Ставского.

Его, разумеется, знали и до этого. Кое-кто помнил пятнадцатилетнего щуплого подростка - ученика в слесарке Главных мастерских, с волнением слушавшего на сходке бастующих речи своего старшего тезки - Козина. Другие встречались с ним, когда он, уже квалифицированный слесарь, работал на заводах Мартина, Дутикова и опять там, где начинал свой путь - в Главных мастерских. Третьему этот молодой невысокий и худощавый рабочий с серьезным взглядом давал при случае книгу:

- Возьми почитай.

- Да зачем она мне?

- Дурной ты, умней будешь.

И уж совсем немногим было известно тайное тайных Ставского - его участие в подпольных социал-демократических кружках. Однако полиция приметила его - последовали арест и тюрьма. Почти полтора года заключения.

Ставский не потерял эти полтора года напрасно. Это было время его революционного возмужания. И, едва вернувшись в Ростов, он с головой окунается в работу подполья. Член Донкома РСДРП, которым руководил тогда искровец С. И. Гусев, Ставский многое сделал для подготовки первого крупного политического выступления ростовских рабочих, был одним из наиболее заметных его вожаков.

Митинг в Камышевахской балке. 1902 год

Непосредственным поводом к стачке послужил конфликт между рабочими и мастером котельного цеха, который без всякого предупреждения объявил бригаде котельщиков о снижении расценок на выполненную работу. В знак протеста котельщики прекратили работу, а участники социал-демократической группы цеха о случившемся сообщили в Донком РСДРП. 3 ноября в Главных мастерских был нерабочий день, и Донком использовал его для непосредственной подготовки стачки. В подпольной типографии Донкома срочно печатались прокламации, призывающие железнодорожников к решительным действиям.

4 ноября по тревожному гудку рабочие вышли из цехов к проходной будке. Тут же была зачитана прокламация с требованиями, предъявляемыми администрации.

Явившийся на место происшествия глава ростовского политического сыска Мопс - жандармский подполковник Артемьев потребовал, чтобы рабочие отдали подобранные ими прокламации и разошлись по местам. В ответ он был осыпан листовками.

По требованию бастующих на переговоры к ним были вынуждены явиться управляющий дорогой и начальник мастерских.

От имени забастовавших с изложением требований выступил Ставский, который предупредил высокое начальство, что забастовка будет прекращена только после удовлетворения требований, предъявленных рабочими мастерских администрации. Окинув презрительным взглядом молодого рабочего, управляющий дорогой заявил, что он не желает разговаривать с молодыми юнцами.

Ставский немедленно парирует:

- Старики говорить боятся. Ведь вы их сейчас же за ворота выбросите, а они - народ семейный. Да и ум, господа начальники, не в бороде, а в голове...

Высшее железнодорожное начальство не ожидало такой дерзости...

В те дни ноября 1902 года Ставский, казалось, успевал везде. Собрались рабочие во дворе Главных мастерских - Ставский там. Звучно, в полный голос читает прокламацию Донкома: "Стачка объявлена, теперь мы ни на минуту не должны забывать, что от нас самих зависит успех. Стойко, спокойно мы должны держаться наших требований..."

Идут многотысячные сходки в Камышевахской балке. Ставский - в центре, окруженный молодыми рабочими парнями. Выступив с короткой речью, передает ближайшему из них свою фуражку:

- Давай твою надену!..

Это - для маскировки. Не так уж много, чтобы не узнала полиция, но на большее нет времени. Его нет даже на сон и отдых. Глаза Ставского воспалены от бессонницы, голос сорван.

На рабочих сходках к нему сходились все нити руководства. Хладнокровный и смелый, он быстр и находчив в решениях. А их приходится принимать мгновенно.

Сколько нужно времени, чтобы стоявшая в отдалении конная казачья сотня на рысях успела приблизиться к замершей в Камышевахской балке многотысячной толпе стачечников с намерением разогнать ее? Минута? Две? Цокот копыт все ближе и ближе. На лицах рабочих - неуверенность и тревога. Еще мгновение, и начнется избиение людей нагайками. Значит, срыв и разгон сходки, а возможно, и срыв всей стачки.

Но в напряженной тишине раздается решительный голос Ставского: "Садись все на землю, садись!"

И перед опешившими от неожиданности казаками не готовая рассеяться под ударами нагаек толпа, а тысячи сидящих на земле людей. Казачьи кони сбиваются с рыси, топчутся на месте, нагайки в руках казаков застыли: сечь сидящих как-то непривычно и неудобно. А затем... А затем сотня поворачивает обратно и вслед ей несется торжествующий крик рабочих: "Ура-а!.."

Как руководитель стачки, Ставский выдержан и дальновиден. Казачий отряд расстрелял на Темернике толпу рабочих, пытавшихся пройти в Камышевахскую балку. Есть убитые и раненые. Настроение у бастующих накаленное. Один из будущих меньшевиков, склонный к авантюрным крайностям и вчера лишь предлагавший прекратить сходки в балке, вдруг требует пойти в город, устроить демонстрацию на Большой Садовой.

- Нельзя! - решительно отвергает предложение Ставский. - Полиция, власти только этого и ждут. На Большой Садовой, в городе тысячи казаков...

И его мнение одерживает верх.

Двадцать три дня продолжалась стачка. И все это время у руководства ею - И. И. Ставский. То выступающий открыто, то замаскированный и переодетый.

Его рьяно разыскивали полиция, жандармы. Но все их усилия были тщетны. Ставского сначала надежно укрыло подполье, а затем он тайно выехал из Ростова, пробрался за границу.

Там о ростовской стачке, разумеется, знали. Ленинская "Искра" подробно освещала ее, давая самую высокую оценку. Революционная социал-демократическая эмиграция встретила Ставского с энтузиазмом. Живший в Швейцарии Владимир Ильич, узнав от Л. И. Аксельрод о приезде в Берн Ставского, писал ей:

"Получил сейчас Ваше письмо и спешу ответить, чтобы поздравить с таким громадным приобретением, как Ставский. У нас в письмах из Ростова н/Д называлась его фамилия, но я вычеркивал ее, боясь скомпрометировать человека. Прилагаю № 29 "Искры" для Вас и для него, чтобы поскорее показать ему наше описание событий. Прилагаю и письмо к нему с просьбой насчет брошюры о ростовских событиях".

А в написанном днем позже письме Плеханову есть такие строки:

"В Берне теперь Ставский, рабочий-оратор в Ростове. Л. И. завязала с ним отношения: он искряк. Надо бы его привлечь поближе".

Иван Ставский

Затем в июле 1903 года вождь партии и ростовский рабочий встретились лично. С живейшим интересом расспрашивал Владимир Ильич Ставского о стачке, о положении в Ростове, в России. Два полдня, как определял сам Ставский, незаметно прошли в этих беседах.

Заграничный вояж Ставского был недолгим. Его нестерпимо тянуло назад, в Россию, к товарищам, к работе. Однако при новом переходе границы он угодил в лапы жандармов, а от них в тюрьму. Только через год с лишним смог он вернуться в родной город, где начинал свой трудовой и революционный путь.

Ростов кипел событиями пятого года. Ставский, разумеется, не мог остаться в стороне. Он восстанавливал старые связи с подпольем, пытался наладить новые. Но по пятам, вцепившись мертвой хваткой, бесцеремонно и нахально шла слежка - для ростовской полиции он был знакомой и заметной фигурой. Надежд на подпольную работу в таких условиях почти не было: и сам провалишься и других подведешь. И после еще одного, на этот раз кратковременного, ареста Ставский покинул Ростов.

Но у него еще был большой и славный путь. Он увидел торжество дела, за которое боролась партия. Отмечая пятидесятилетие первой русской революции, Советская страна наградила И. И. Ставского орденом Ленина. Имя его увековечено на рабочем Темернике - одна из центральных улиц в нынешнем Железнодорожном районе, бывший проспект Коцебу, названа проспектом имени Ставского.

Первые бойцы пролетарской революции. Они сделали все, что могли и отдали для народа все, что имели. Многие из них - даже жизнь. Но не падал на землю однажды зажженный факел борьбы против угнетателей народа. На смену павшим решительно и твердо выходили другие. Те, кого не страшила неравная схватка, кто передавал идущим вслед слова, полные самоотречения и мужества:

 Не плачьте над трупами павших борцов,
 Погибших с оружьем в руках,
 Не пойте над ними надгробных стихов,
 Слезой не скверните их прах!
 Не нужно ни гимнов, ни слез мертвецам,
 Отдайте им лучший почет:
 Шагайте без страха по мертвым телам,
 Несите их знамя вперед*!.. 

^*(Л. Пальмин. Реквием.)

И новые крепкие рабочие руки перенимали мятежное красное знамя.

Впереди были баррикады 1905 года.