Темерник

Поселение за речкою Темерником появилось во времена незапамятные, определенной датой не отмеченные. Появилось, населилось и прижилось. Герой романа Г. П. Данилевского "Воля" - Илья Танцур в 1861 году увидел его таким:

"По взгорью здесь было раскинуто село... Бессовестная слободка. Домики и хаты слободки, точно кучи камешков, кинутых из горсти, как попало, торчали тут без всякого порядка, лепясь по обрывам, сползая к реке или взбираясь на маковку взгорья. Эта слободка селилась сама собою под городом, когда еще мало обращали внимания на то, кто сюда приходил и селился. Дух смелости и доныне тут царил на всей слободе. Все проделки против полицейских уставов в городе начинались отсюда..."

Описанию Данилевского можно верить - работая в Харьковском комитете по улучшению быта помещичьих крестьян, он не раз бывал в Ростове и знал город.

...Прошли годы, десятилетия. Зазорное название-прозвище слободки постепенно забылось. В официальных бумагах ее пристойно нарекли Затемерницким поселением, а уж людская молва сократила эту длинноту до однословья - Темерник.

Беспокойное темерницкое соседство для ростовских городских верхов было бельмом на глазу. Но что делать, если жизнь накрепко связала город и окраину общей пуповиной экономической необходимости? Весь промышленный и ремесленный Ростов питала неиссякающая жилистая сила рабочего Темерника.

Каждое утро, подымаемый "кормильцами"-гудками, поселок выплескивал на свои улицы тысячи спешащих на работу людей. Многие спускались только вниз - эти работали в Главных мастерских Владикавказской железной дороги^*, в депо и вообще на "чугунке". Другие, ссутулясь, засунув руки в карманы, шли дальше, в город - на табачные фабрики Асмолова и Кушнарева, на заводы Пастухова, Мартина, Токарева, в кроватные, слесарные и столярные мастерские, на макаронные фабрики и мельницы. Сотнями ручейков растекалась по всему Ростову, начавшись на Темернике, чернокартузная рабочая река.

^*(Ныне электровозоремонтный завод им. В. И. Ленина.)

Рос Ростов, рос и Темерник. Обрезанный понизу железной дорогой, он гнал и гнал вверх свои улицы и переулки. Вверх и вверх, до самой городской черты, за которой начиналась казачья земля станицы Гниловской, упрямо лезли, напирая друг на друга, саманные и камышовые, обмазанные поверх глиной хаты и хатенки.

Позади Темерника дымил, окутанный облаками белой пыли, портландцементный завод "Союз", внизу, с юга пристроился газовый завод, с севера - вторая бумажная фабрика Панченко^*. А внизу, у переплетения стальных рельсовых путей, денно и нощно шумели, громыхали обнесенные кирпичным забором, прокопченные до черноты корпуса Главных мастерских Владикавказской железной дороги.

^*(Сгорела в 1903 году.)

На диковинном косогоре поселок напоминал галерку, нависшую над партером-городом. Да это и была галерка - место, куда состоятельные люди не шли, а беднота втискивалась до отказа. Шутка сказать - с изумлением подсчитали управские чиновники к концу прошлого века - до тридцати тысяч человек набилось в темерницкие хибарки!

Как они там жили, оставалось загадкой их бытия. Дума себя заботами на этот счет не утруждала. Единственное, в чем она не отказывала гольтепе-соседу - это в названиях улиц и переулков.

Был на Темернике Александровский спуск - в честь которого-то из трех номерованных русских самодержцев. Была Извольская улица, увековечившая имя царского дипломата, и проспект Коцебу - в знак памяти о бывшем новороссийском и бессарабском генерал-губернаторе графе Павле Евстафьевиче Коцебу, который немало порадел ростовскому купечеству и, льстя ему, именовал себя, даже после передачи города в состав Области войска Донского, "ростовским мещанином". Была Графская улица, напоминавшая о том же сиятельном радетеле. Но больше всего, пожалуй, было улиц, названных по фамилиям думских деятелей: Байковская - в увековечение памяти первого городского головы; Ященковая - по имени байковского соратника в думе, купца Василия Ященко; переулок Садомцева - дань почтения отошедшему в мир иной гласному и председателю съезда мировых судей^*.

^*(Сейчас все эти улицы носят другие названия: бывший Александровский спуск - Вагонный переулок; бывшая Извольская - Вагулевская; бывший проспект Коцебу - проспект Ставского; бывшая Графская - улица Трудящихся; бывшая Байковская - Республиканская улица; бывшая Ященковая - Минераловодская; бывший переулок Садомцева - Лензаводская улица.)

Названия были вроде фиговых листков, прикрывавших слишком уж откровенную наготу темерницких улиц. Может быть, по мысли чиновников городской управы, крючнику или кузнецу, идя после работы домой, было приятнее преодолевать рытвины и колдобины, сознавая, что он живет на Графской улице.

Затемерницкое поселение

А рытвин и колдобин было хоть отбавляй. Разросшийся поселок и сорок лет спустя оставался в том же первозданном состоянии, в каком видел его когда-то Илья Танцур. Разве что на проспекте Коцебу прорыли канаву, внушавшую особенный страх тем, кто имел детей.. После каждого мало-мальски приличного дождя здесь возникали такие "ниагарские водопады", что не только ребенок, - великан рисковал утонуть или бесславно погибнуть от несущихся в пенном потоке камней.

Впрочем, на любой улице дожди сулили всяческие беды. Весь Темерник - на косогоре, и когда лавина воды, все прибавляя силы, мчалась вниз, подмывало и сносило целые дома и подворья. Или заливало таким зловонием, что нос затыкай: жители верхних улиц, используя потоки дождевой воды, спускали вниз нечистоты - бесплатно и без лишней мороки.

Шли в думу слезные мольбы и просьбы об "урегулировании" улиц и ограждении от воды. Дума посылала обследователей и находила: дорого, обойдутся на Темернике без благоустройства.

- Двадцать тысяч рублей потратить на урегулирование Графской улицы? - спрашивали гласные после одного из таких обследований городского инженера Самсонова. - Нет уж, бог с ними, пусть по-старому живут. У нас много и других трат - поважнее...

И темерничане обходились. Осенью и весной, когда улицы становились совершенно непроезжими, драгили оставляли внизу, около Главных мастерских свои дроги, ехали домой верхом, а жители запасались на несколько дней водой и продуктами. Ростовские извозчики в такие дни смотрели на седоков, просивших довезти на Темерник, как на сумасшедших.

- Куды?.. Што меня чёрт рогами под бока не пырял? Скотину надорвешь и сам утопнешь... Не поеду, хошь озолоти!...

В половине девяностых годов из думы выпорхнул сногсшибательный слух: решено-де замостить на Темернике хотя бы одну улицу.

- Какую?

- Церковную^*, говорят.

^*(Ныне улица Собино.)

- Не может быть!..

Никто не поверил. А в местной газете появился ядовитый комментарий: мощеная улица на Темернике? Это неслыханная диковина, невиданное чудо! "Темерничане, иронизировал корреспондент, теперь спят и во сне видят себя уравненными в правах с привилегированными ростовцами". И в заключение писал:

"Освобождение невольников в Америке, упразднение крепостного права в России и замощение Церковной улицы на Темернике - вот три однородных по значению факта, которые когда-нибудь будут поставлены рядом..."

Но этого исторического события на Темернике так и не случилось: денег у думы, как и следовало ожидать, не оказалось. Только в 1906 году началось потихоньку замощение главной улицы поселения - проспекта Коцебу...

А летом - всегдашняя, из года в год повторявшаяся трудность с водой. Объясняя новоселам особенности своего бытия, бывалый темерничанин говорил:

- Вода у нас - жгучий вопрос... Зимой, скажем, снегу можно натопить, весной - в кадки набрать во время дождя. А летом?!

Железнодорожный вокзал

На весь тридцатитысячный Темерник до начала века была, собственно, одна "бассейня" - водоразборная будка, стоявшая на углу проспекта Коцебу и Колодезной улицы. Тут уже с четырех часов утра устанавливалась очередь, "бассейнщика" задабривали, как могли: не понравишься - возьмет и столкнет с крючка не успевшее наполниться водою ведро.

Многие поэтому, если было чем заплатить, предпочитали водовозов. Издалека, бывало, слышен скрип колес водовозки, звон болтающегося под бочкою ведра, монотонный оповещающий крик:

- Воды! Кому воды? Нынче дешево, завтра даром!..

Случалось - и совсем недешево. Пользуясь случаем, водовозы, проживавшие поблизости от "бассейни", вдруг заявляли свои монопольные права:

- Здесь воду берем только мы. Сунется какой пришлый - морду набьем и бочку с лошадью отымем!..

Иногда конкурентов отпугивала одна только угроза, а то дело доходило и до драк. Но новоявленный водовозный картель, конечно, брал верх, и вода, как все при монополии, дорожала. Напрасно кричали женщины:

- Креста на тебе нет, ирод! Да мы лучше на Гниловской^* пойдем.

^*(Гниловской переезд - дальний и неудобный, где все же можно было набрать воды из Дона.)

- Попробуйте! - ухмылялся мрачноватый дядя, стоя около бочки. - Раз сбегаете, протрясете мяса, а потом к водовозу же придете...

Семьи еще кое-как с водой перебивались, но если возникал пожар, Темерник ощущал полную беспомощность. В глухую полночь вдруг раздавались тревожные свистки ночных стражников, стук в окна: выходи, беда! Темноту озаряли зловещие отблески огня, у полыхавшего дома собиралась выжидающая толпа: пронесет или не пронесет? Наконец из города, гремя колокольцами, подъезжала пожарная команда, разматывала шланги. Под струями воды сникал огонь. Вот-вот, казалось бы, и пожару конец. Но жухла, худела пожарная "кишка" - кончалась вода, которую привезла с собою команда. И вновь вздымалось, крепло пламя, поднимался истошный женский крик, толпа бросалась выносить имущество из близко расположенных к пожарищу хат...

И никогда не прекращался на Темернике другой пожар, в котором сгорали не хаты и вещи, а человеческие жизни. Болезни, особенно детские, сопутствовали Темернику, наверное, с первых дней его существования. Это - от тесноты и грязи, к которым относились со стоическим спокойствием: грязь не сало - высохла и отстала... И от скудости на докторов. На рубеже двух веков дума, наконец, облагодетельствовала Темерник одним бесплатным врачом для бедных. Но стоило только сопоставить: тридцать тысяч - и один, чтобы убедиться в тщете медицинских усилий. Не каждому под си-лу было нести такой крест здравоохранительского под-вижничества, и поселок нет-нет да и оказывался совсем один на один с бесчисленными "огневиками^*", дифтеритом, скарлатиной, оспой.

^*(Фурункулами.)

Что оставалось темерничанину, если на оплату частно практикующего врача не было денег, да и далеко не всегда поехал бы этот врач из города на темную улицу глухой окраины? Ничего другого, как обратиться к бабке-знахарке:

- Сделай, бабуся, наговор....

И сморщенная, заплесневелая бабка-ведунья принималась вышептывать над кружкою с водой таинственные слова:

- Во имя отца и сына, и святого духа. На море, на окияне, на острове на Буяне...

Или идти к известному на Темернике "магу и чародею", восьмидесятипятилетнему Филуменовичу, который давно забыл и имя свое и фамилию, но, по отзывам побывавших у него, отлично лечил ото всех болезней самыми простыми и потому, конечно, надежными средствами: горчичниками, касторовым маслом и освященной водой. И, главное, таксы за труды Филуменович заранее никакой не объявлял. На доверии работал: что дадут...

Ну, а если бабка и Филуменович оказывались бессильными, на них не роптали: бог дал, бог и взял...

К господам-докторам такого доверительного отношения не было. Тут - сплошное подозрение: богатому они за деньги помогут со всей душой, а без денег разве помогут? Когда в первый раз по Ростову объявили о прививках против оспы, беднота с недоверием отметила этот факт:

- Ишь ты, господа теперь и от болезней уберегутся. Что значит - деньги!..

- Да нет же, это бесплатно делают. Всем.

- Бреши больше! Так не бывает. Раз бесплатно, что-нибудь не то значит...

Грамотность, книга для темерничан властями предержащими почитались вредной роскошью. Не слишком щедрые и вообще-то на народное образование "отцы города" от запросов окраины о школьных нуждах отмахивались, как от надоедливой мухи:

- А зачем мастеровому грамота? Капиталы свои не подсчитает, что ли? Одно развращение...

Думская касса расходов на школы Темерника почти не несла, если не считать городского народного училища на проспекте Коцебу. Еще одно училище выстроил "от щедрот своих" владелец свечного завода купец Шахов. А третьим рассадником грамотности была приходская школа при Владимирской церкви.

Не многим темерницким мальчишкам удавалось поучиться в школе хотя бы год-два. О девчонках же и говорить нечего: "Ни к чему. Не в коня корм. Вот замуж выйдет - муж всему выучит..."

Несколько лет дума отбивала либеральные наскоки относительно открытия на Темернике бесплатной библиотеки-читальни. Предложения отвергались легко и просто: за ненадобностью...

Но наконец в девятисотом году дума сдалась. Раз решение на открытие библиотеки было выдано лицу благонадежному - правой руке торгового казака миллионера Елпидифора Парамонова, бывшему председателю общества взаимного вспоможения приказчиков - Михаилу Леонтьеву.

Потом как уступка времени и настоятельным требованиям рабочих, высказанным еще во время забастовки 1894 года, открылись столовая Главных мастерских Владикавказской железной дороги, исполнявшая в то же время роль клуба, и воскресная школа.

По глубокому убеждению "хозяев жизни" все это было пустой блажью. Распространять пищу духовную полагалось прежде всего через церкви. На Темернике их было две. Там учили главному, что требовалось для "черного люда": "Употреби труд, храни умеренность - богат будеши. Воздержно яждь, мало пий и мало спи - здрав будеши..."

Впрочем, призыв "мало пий" произносился, пожалуй, больше для приличия. Кабаки соседствовали с церквями, гостеприимно раскрывали двери на улицах.

"Ничего здесь нет, кроме кабаков, - категорически утверждал в газете в марте 1896 года окраинный обыватель, подписавшийся: "Темерничанин". - Вышел на улицу - перед носом кабак. Взгляните хотя на пресловутый проспект Коцебу. Справа и слева вы только и видите кабаки: первый правый угол - трактир в доме Безносова, левый угол - трактир Кулагина, выше - виноторговля Трифонова, напротив - кабак Рыбкина, а дальше пошли "ренсковые погреба" при бакалейных лавочках (или лавочки при "погребах" - этого не разберешь), и так почти вплоть до училища... Кабаки густой сетью раскинулись по всему Темернику и, как хитрые пауки, ловят свою простодушную жертву. Соколов, Трифонов, Машонкин, Долгов и проч. и проч. - все соблазняют рабочий люд своим "товаром"...

В 1900 году Ростов ввел государственную винную монополию. Многие частные кабаки на Темернике закрылись, но открылись казенные винные лавки. Пить, после этого меньше не стали. Да и то сказать: не только на Темернике - повсюду в городе "зеленому змию" было раздолье. Один досужий автор, выступая в 1904 году на газетной странице, приводил даже некую статистику: "Ростов пьет сногосшибательно, и главным образом "казенное столовое вино".

Мы выпиваем в день до тысячи (тысячи!) ведер "монополии".

Каждый ростовец, считая стариков и детей младенческого возраста, выпивает около одной сотки в день Тратим мы на сие пьяное дело 3 миллиона в год, 240000 рублей в месяц, 8000 ежедневно..."

Трудовой народ на Темернике рос и жил не в неге и холе - в суровой борьбе с нищетой, привычный к физической боли, к голоду и холоду.

Едва юный обитатель Темерника, выжив и благополучно миновав младенческие болезни, по-настоящему становился на ноги, начиналось воспитание "карахтера". Перед ним широко раскрывался пыльный простор улицы. Летом играли и прятались в пещерах Плугатыревской балки - каменоломнях, где работники купца Плугатырева ломали строительный камень. Дети несли первые трудовые обязанности в семье: нянчили младших, собирали жужелку в железнодорожных отвалах, растопку для печей.

Короткое было на Темернике детство. Зачастую не тратя даже времени на изучение школьных азов, начинали ребята заботиться о хлебе насущном, становились "добытчиками", не обращая внимания на обилие тумаков и подзатыльников, выпадавших в пору ремесленного или заводского ученичества. Так уж шло от дедов-прадедов: за битого двух небитых дают, кулак - первейший воспитатель трудового мастерства. Того, кто постиг и получал право бить других, в детстве тоже колотили нещадно; тот, кому доставались оплеухи сегодня, мог рассчитывать, что через несколько лет сам станет раздавать их новой рабочей смене.

В рабочем поселке надеждами на шальную удачу себя не тешили. Знали: только соленым потом дается кусок хлеба.

- Не надейся ни на друга, ни на князя, а только сам на себя, - поучали старики.

От тяжелой недельной работы мастеровой Темерник отходил душою в воскресные и праздничные дни. Пили. По православному обычаю топили тревогу и заботы в водке на масленицу и рождество. Великим постом мерялись силой и удалью с гниловскими казаками в Камышевахской балке - сходились стенкой против стенки на кулачках.

Только что, кажется, стояли друг перед другом веселые, насмешливые люди. Добродушно задирали один другого, дымили махрой, щелкали семечками. Мальчишки облизывали копеечных леденцовых петухов - марафет.

Словом, только что было мирное веселье. И вдруг все мешалось. Начинали драку мальчишки. Сшибались на низу балки, взмахивали кулаками, сплевывали соленую юшку.

- Бей чигу востропузую!..

- Лупи мастеровщину!..

- Большого давай, большого!..

Выходили "большие" - парни, за ними - взрослые. Закипала усеянная по склонам городскими зрителями вся Камышеваха. Расчищая себе дорогу, ломились наипервейшие темерницкие бойцы - подпоясанные красными кушаками драгили, навстречу им перли такие же испытанные кулачники - казаки.

- Гнилая, бей!.. Гнилая!..

- Круши, Темерник, круши!

Нередко побеждаемые хватались и за запрещенное оружие - ножи. Тогда к кучкам дерущихся сбегали сверху наблюдавшие за порядком городовые, разгоняли противников ножнами шашек.

Весной, с теплыми днями, открывались гулянья на Извольской, в степи за поселком - на кургане Тамерлана, в Змиевой балке, устраивались танцы под гармошку, а то и просто "под язык".

Так и текли годы. И казалось, что на всю жизнь уготовано только одно - работа на купца, хозяина мастерской, фабриканта да запойное пьянство в дни отдыха.

Но времена, несмотря на всяческие препоны, менялись. Наступивший двадцатый век выпукло очертил новую фигуру на политической арене России - рабочий класс.

Менялся, приобретая четкое классовое лицо, и рабочий Темерник. К прежней его бесшабашной славе прибавилась слава "крамольная". В темерницких мазанках находили приют множившиеся подпольные социал-демократические кружки. В ближайших балках и рощах - Лягушевке, Змиевке, Камышевахе, на Олимпиадовке - рабочие сходки. И все чаще стучалась глухими ночами в рабочие хаты приходящая с обыском полиция, уводя и увозя затем с собою "политически неблагонадежных".

Затемерницкое поселение было у полиции и жандармов на особом счету. Не зря средоточие его экономической жизни - Главные мастерские Владикавказской железной дороги получили в ростовской жандармерии аттестацию "центра и рассадника вредного на правления". Именно здесь была главная сила ростовских пролетариев в их борьбе за свободу. И сила наиболее решительная, авангардная. Она громко заявила о себе забастовкой 1894-го, прогремела на всю Россию ноябрьской стачкой 1902-го. Двадцать три дня, начавшись в Главных мастерских, продолжалась эта стачка. Двадцать три дня руководимые Донкомом РСДРП, который возглавляли Сергей Иванович Гусев и Иван Иванович Ставский, рабочие демонстрировали свою сплоченность и организованность. Невиданные доселе, поражавшие воображение своей массовостью, собирались сходки в Камышевахской балке - до 30 тысяч человек бывало на них в отдельные дни. Силища!

Что только не было испробовано для прекращения стачки! Посулы администрации и властей, обещания и заверения специально приехавшего из Новочеркасска наказного атамана Войска Донского генерал-адъютанта Максимовича. Угрозы. Нагайки. И наконец - винтовки.

"Забастовка продолжается, - доносил 12 ноября департаменту полиции начальник областного жандармского управления полковник Тихонович. - Сегодня при воспрепятствовании собранию сходки в казаков бросали камнями, десять раз казаки пускались в нагайки, два раз разгоняли прикладами; в 4 часа дня дан залп взводом, несколько убитых и раненых..."

Не несколько - более двух десятков человек были в тот день убиты и ранены на пустыре близ Темерника. Но стачечники не сдавались. Еще две недели пустовали Главные мастерские. И еще две недели город жил в напряженном ожидании новых кровавых событий.

У "хозяев города" было, конечно, одно определение тому, что происходило на Темернике - бунт!

Одно стремление - поскорее прикончить!..

И одно (увы, невыполнимое) пожелание - подальше бы это крамольное гнездо от Ростова!..

Волею случая, не предвидя, разумеется, стачки, городская дума как раз в те дни собралась обсудить план застройки Ростова, рассчитанный на двадцать пять лет. Можно представить, какие пожелания в отношении Темерника теснились в головах гласных, узнавших о событиях на окраине.

Сообщая, уже в дни стачки, о представляемом в думу плане, корреспондент ростовской газеты "Приазовский край" не без яда писал о "розовых местах" четвертьвековой перспективы.:

"Я вижу перед собой план города, отпечатанный в 1927 году.

На этом плане старательно отмечены звездочками разных цветов места особенные.

Желтыми - квартиры ci-devant^* членов исполнительных и подготовительных комиссий...

^*(На переднем плане (фр.).)

Затемерницкое поселение, к ужасу "комиссарных" дел мастеров, сольется в одно целое с городом..."

Что же, слово было найдено довольно точное: именно страх и ужас внушал Темерник "отцам города" и властям предержащим.

Против тех, кого олицетворял Темерник, бросались все новые силы подавления, укреплялся охранительный кордон. В городе появилось охранное отделение, имевшее специальное назначение - "политический розыск, то есть наружное наблюдение и секретную агентуру". За бездеятельность в 1902-1903 годах получил отставку жандармский подполковник Никандр Артемьев, прозванный за неказистую внешность "мопсом", его сменил молодой и честолюбивый, жаждущий чинов и орденов ротмистр Карпов.

Но пролетарский Темерник остался верным своим классовым позициям. И он сполна подтвердил эту верность в 1905 году.

Хроника тех давних дней из месяца в месяц не обходится без Темерника и Главных мастерских. Однодневная стачка протеста против расстрела 9 января в Петербурге... Четырехчасовая забастовка 8 февраля... Трехчасовая забастовка 10 февраля... Забастовка с 4 по 10 мая... Забастовка в июле... Всеобщая политическая забастовка в октябре...

События идут с нарастанием, накал борьбы все острее. И главная арена всего революционного действия в городе - неизменно Темерник. Отсюда шла в город, чтобы прекратить еврейский погром в октябре, рабочая самооборона. Здесь создавалась боевая дружина, собирался ее штаб. Здесь, в столовой Главных мастерских, в ноябре начинал свои заседания Совет рабочих депутатов. И здесь же, наконец, произошла героическая кульминация революционного года - вооруженное восстание. Баррикады на проспекте Коцебу, на Церковной и Верхне-Луговой. Весь Темерник - военный лагерь.

Под красным знаменем дружины собрались сотни беззаветных бойцов за свободу. Главная сила - темерницкие, в штабе - темерницкие, рабочие Главных мастерских: Анатолий Собино, Семен Васильченко, Василий Качемов и другие.

Они сражались бесстрашно и отважно, дружинники 1905-го. С 13 по 21 декабря, осыпаемые снарядами, плохо вооруженные, они удерживали свои рубежи против превосходящих сил правительственных войск и полиции и ушли, непобежденные, с надеждой продолжить бой. Какое достоинство, какая вера в победу прозвучали в последнем документе восстания - прокламации исполнительной комиссии Совета рабочих депутатов и Донкома РСДРП, помеченной январем 1906 года:

"С гордо поднятой головой ушли мы из Темерника, потому что мы поддержали честь революционного пролетариата: кровью погибших товарищей мы вписали восьмидневный темерницкий бой на славные страницы русской революции. В тот самый день, в который год назад позорно сдался царский Порт-Артур, мы с честью отступили, не оставивши врагу ни одного ружья, ни одного патрона.

Мы не победили еще, но мы и не побеждены..."

Да, они не были побеждены. И пусть по улицам Темерника, как по неприятельскому городу, разъезжали казачьи патрули. Бойцы первого революционного штурма временно отступили, чтобы привести в порядок свои ряды и подготовиться к новым, решительным и последним сражениям за свободу и счастье народа. К этому призывал Владимир Ильич Ленин, высоко оценивший действия героев баррикад: "Мы должны собирать опыт московского, донецкого, ростовского и других восстаний, распространять знакомство с ними, готовить упорно и терпеливо новые боевые силы".

... Верность революционным традициям. Темерник еще не раз подтвердил ее мужеством и несгибаемостью своих лучших представителей - борцов за дело партии и народа. Его по праву назвали рабочей крепостью.