Глава тринадцатая. ДОНСКОЙ КАЗАК - МУЖИЦКИЙ ЦАРЬ. (Емельян Пугачев)

В. Я. Шишков

Емельян Пугачев (отрывок)

Казак Емельян Пугачев родился в Зимовейской станице Войска Донского. Родители его жили в бедности, занимались хлебопашеством.

Емельян - парнишка озорной, любил драки, преотлично воровал на бахчах арбузы, лихо ездил без седла, умел попеть и поплясать. Отец его, Иван Пугач, да и старики станичники говорили ему:

- Ну, Омелька, казак из тебя добрый будет... Расти, брат! Турку бить пойдешь...

- Я в Запорожье утеку, в Сечу,- отвечал парнишка, поблескивая темными большими, чуть раскосыми глазами.

До их станицы иным часом долетали кой-какие вести об удивительных воинственных людях, живущих по Днепру - на островах Хортице и Тамаковском, да по речке Подпильной.

Как-то в летнюю пору Емельян со сверстниками забрался на островок, что против родной станицы.

- Запорожцы! - кричал он детворе.- Тут Запорожская Сеча будет у нас. Вали все добро в кучу. Оно общее. А я кошевой атаман Омелька Грозный... Ежели кто украдет - того на раду, в суд, камень к ногам да в воду... Во как у нас!

Ребята складывали в кучу сухари, лепешки, яйца. Васька-сосед баклагу пива притащил. Брошка - одноглазого живого петуха (привязали за ногу к тачке). У всех луки, стрелы, копья, деревянные сабли.

Гостила в ту пору в Зимовейской, у своей тетки, ледащенькая девчонка из соседней станицы Есауловской. Мальчишки и ее уманили с собой, хотя Омелька знал, что в настоящую Сечу бабам пуску нет.

Соньке он сделал снисхождение.

...Через десять лет девчонка выросла. Возмужал и Емельян. Их поженили. С той поры Сонька стала Софьей Дмитриевной Пугачевой.

Но прошла веселая неделя, и сердце Софьи из жарких ночей упало прямо в ледяную стужу: Емельяна угнали в Пруссию, отдав под начало полковника Ильи Денисова, походного атамана донских казаков.

Л. Н. Толстой

Как тетушка рассказывала бабушке о том, как ей Емелька Пугачев дал гривенник (быль)

"Мне было лет восемь, и мы жили в Казанской губернии в своей деревне. Помню я, что отец с матерью стали тревожиться и все поминали о Пугачеве. Потом уж я узнала, что появился тогда Пугачев-разбойник. Он называл себя царем Петром Третьим, собрал много разбойников, вешал всех дворян, а крепостных отпускал всех на волю.

...К утру я заснула, и когда проснулась, то увидела, что у нас в горнице казак в зеленой бархатной шубе (Пугачев.- М. А.) ...Он поманил меня пальцем.

- Поди сюда, умница.- Я заробела. А Анна Трофимовна говорит:

- Иди, Катюша, не бойся.- Я подошла. Он взял меня за щеку и говорит:

- Вишь, белолицая какая, красавица будет.- Вынул из кармана горсть серебра, выбрал гривенник и дал мне.

- На тебе, помни государя,- и ушел. ...Меня шутя звали с тех пор Пугачева невеста. А гривенник тот, что мне дал Пугачев, я до сих пор храню; и как взгляну на него, вспоминаю свои детские годы..."

А. С. Пушкин

Капитанская дочка (отрывок)

Гости выпили еще по стакану, встали из-за стола и простились с Пугачевым. Я хотел за ними последовать, но Пугачев сказал мне: "Сиди, я хочу с тобою переговорить". Мы остались глаз на глаз.

Несколько минут продолжалось обоюдное наше молчание. Пугачев смотрел на меня пристально, изредка прищуривая левый глаз с удивительным выражением плутовства и насмешливости. Наконец, он засмеялся, и с такою непритворной веселостию, что и я, глядя на него, стал смеяться, сам не зная чему.

- Что, ваше благородие? - сказал он мне.- Струсил ты, признайся, когда молодцы мои накинули тебе веревку на шею? Я чаю, небо с овчинку показалось... А покачался бы на перекладине, если б не твой слуга. Я тотчас узнал старого хрыча. Не думал ли ты, ваше благородие, что человек, который вывел тебя к умету, был сам великий государь? (Тут он взял на себя вид важный и таинственный). Ты крепко передо мною виноват,- продолжал он,- но я помиловал тебя за твою добродетель, за то, что ты оказал мне услугу, когда принужден я был скрываться от своих недругов. То ли еще увидишь! Так ли еще тебя пожалую, когда получу свое государство! Обещаешься ли служить мне с усердием?

Вопрос мошенника и его дерзость показались мне так забавны, что я не мог не усмехнуться.

- Чего ты усмехаешься? - спросил он меня нахмурясь.- Или ты не веришь, что я великий государь? Отвечай прямо.

Я смутился: признать бродягу государем был я не в состоянии: это казалось мне малодушием непростительным. Назвать его в глаза обманщиком - было подвергнуть себя погибели; и то, на что был я готов под виселицею в глазах всего народа и в первом пылу негодования, теперь казалось мне бесполезной хвастливостью. Я колебался. Пугачев мрачно ждал моего ответа. Наконец... чувство долга восторжествовало во мне над слабостию человеческою. Я отвечал Пугачеву: "Слушай, скажу тебе всю правду. Рассуди, могу ли я признать в тебе государя? Ты человек смышленный: ты сам увидел бы, что я лукавствую".

- Кто же я таков, по твоему разумению?

- Бог тебя знает; кто бы ты ни был, ты шутишь опасную шутку.

Пугачев взглянул на меня быстро. "Так ты не веришь,- сказал он,- чтоб я был государь Петр Федорович? Ну, добро. А разве нет удачи удалому? Разве в старину Гришка Отрепьев не царствовал? Думай про меня что хочешь, а от меня не отставай. Какое тебе дело до иного-прочего? Кто ни поп, тот батька. Послужи мне верой и правдою, и я тебя пожалую и в фельдмаршалы и в князья. Как ты думаешь?"

- Нет,- отвечал я с твердостию.- Я природный дворянин; я присягал государыне императрице: тебе служить не могу. Коли ты в самом деле желаешь мне добра, так отпусти меня в Оренбург.

Пугачев задумался. "А коли отпущу,- сказал он,- так обещаешься ли по крайней мере против меня не служить?"

- Как я могу тебе в этом обещаться? - отвечал я.- Сам знаешь, не моя воля: велят идти против тебя - пойду, делать нечего. Ты теперь сам начальник; сам требуешь повиновения от своих. На что это будет похоже, если я от службы откажусь, когда служба моя понадобится? Голова моя в твоей власти: отпустишь меня - спасибо; казнишь - Бог тебе судья; а я сказал тебе правду.

Моя искренность поразила Пугачева. "Так и быть,- сказал он, ударя меня по плечу.- Казнить так казнить, миловать так миловать. Ступай себе на все четыре стороны и делай, что хочешь. Завтра приходи со мною проститься, а теперь ступай себе спать, и меня уж дрема клонит".

В. С. Пикуль

За Сарептой армию Пугачева настиг неутомимый Михельсон, который одним ударом опрокинул мятежников в реку. Пугачев бросил все пушки, все обозы и скрылся с яицкими казаками на восточном берегу Волги... Надвигалась осень. Беглецы углубились в степи. Пески, безводье, сушь, крекот орлов.

Пугачев не знал, что среди казачьей верхушки, которая его выдвинула (и которой он верил), уже созрел заговор: сдать "надежу-государя" властям, получить за него денежки, обещанные царицей в манифесте, и потом с чистой совестью жить да поживать на берегах тихого Яика... Яицкие казаки, атаманы Чумаков, Творогов, Федульев и Бурков говорили друг другу:

- Тады нам и кровь невинную простят, смилуются.

Стремя соловой лошади Пугачева соприкасалось со стременем Коновалова, родного брата "императрицы" Устиньи; это был верный телохранитель Пугачева... Казаки вывели отряд на Узени - таинственные реки без конца и начала, теряющиеся в травах и камышах, столь высоких, что в них не заметишь и всадника. Издревле в этих краях, обильных живностью, укрывались волжские разбойники, а староверы имели "тайные скиты и молельни. Отсюда и до Яицкого городка было уже недалече... На ночь расседлали коней. Ярко вспыхнул костер. Пугачев строил планы: коли Астрахань взять, к яицким примкнут казаки донские, терские и гребенские. С ним вроде бы соглашались. Пугачев велел шурину не отлучаться:

- Да штобы, гляди, мой соловой под седлом наготове был. Пистолеты штобы с пулей, проверь...

Творогов в караул поставил своих сообщников, соловую лошадь в темноте заменил худой кобылой с пугачевским седлом, а пистолеты спрятал. На следующий день шатер Пугачева навестили отшельники-староверы, принеся в дар "государю" арбуз превеликих размеров. Пугачев сказал:

- Поедим арбуза да поедем. Ну-ка, Чумаков, разрежь энтого богатыря, чтобы каждому было поровну...

При этом он протянул Чумакову длинный кинжал, с которым не привык расставаться. Чумаков подмигнул сообщникам, глубоко вонзая нож в кровавую мякоть. Посыпались черные семечки.

- Что, ваше величество, куда путь направили? - спросил Чумаков.

- А я думаю двинуться к Гурьеву городку. Там перезимуем и как лед вскроется, сядем на суда да поплывем за Каспийское море...

- Иван, что задумал-то затевай! - крикнул Федульев Бурнову. Тот схватил Пугачева за руки.

- На царя руки подымаете? - закричал Пугачев.

На него набросились, отобрали оружие.

Старцы-отшельники со страха попадали на землю. Пугачев опрометью выскочил из шатра - с криком:

- Измена, измена... Солового коня сюда!

В горячке он даже не разобрал, что под ним чужая кобыла. Коновалов пластал над собой воздух, защищая царя-шурина, но его тут же изрубили в куски. По камышам, сухо трещавшим, в страхе разбегался народ. Пугачева сдернули с седла ...отвезли в Яицкий городок, заперли в клетку, с бережением доставили в Симбирск.

С. А. Есенин

Пугачев (гл. 8 "Конец Пугачева")

...Дорогие мои... Хор-рошие...
Что случилось? Что случилось? Что случилось?
Кто так страшно визжит и хохочет
В придорожную грязь и сырость?
Кто хихикает там исподтишка,
Злобно отплевываясь от солнца?
..............................
...Ах, это осень!
Это осень вытряхивает из мешка
Чеканенные сентябрём червонцы.
Да! Погиб я!
Приходит час...
Мозг, как воск, каплет глухо, глухо...
...Это она!
Это она подкупила вас,
Злая и подлая оборванная старуха.
Это она, она, она,
Разметав свои волосы зарею зыбкой,
Хочет, чтоб сгибла родная страна
Под ее невеселой холодной улыбкой.
.................................
Где же ты? Где же ты, былая мощь? 
Хочешь встать - и рукою не можешь двинуться! 
Юность, юность! Как майская ночь, 
Отзвенела ты черемухой в степной провинции. 
Вот всплывает, всплывает синь ночная над
Доном, Тянет мягкою гарью с сухих перелесиц.
Золотою известкой над низеньким домом 
Брызжет широкий и теплый месяц. 
Где-то хрипло и нехотя кукарекнет петух, 
В рваные ноздри пылью чихнет околица. 
И все дальше, все дальше, встревоживши
сонный луг, Бежит колокольчик, пока за горой
                               не расколется.
Боже мой!
Неужели пришла пора?
Неужель под душой так же падаешь, как
                               под ношей?
А казалось... казалось еще вчера. 
Дорогие мои... дорогие... хор-рошие...

1921 г.

Историческая песня. Пугачев кручинится

Из-за леса, леса темного
Не бела заря занималася,
Не красно солнце выкаталося,
Выезжал туто добрый молодец,
Добрый молодец, Емельян-казак,
Емельян-казак, сын Иванович,
Под ним добрый конь сив-бур-шахматный,
Сива гривушка до сырой земли,
Он идет - спотыкается,
Вострой сабелькой подпирается,
Горючими слезами заливается:
"Что ты, мой добрый конь, рано спотыкаешься?
Али чуешь над собой невзгодушку,
Невзгодушку, кроволитьеце?
Мы билися трое суточки,
Не пиваючи, не едаючи.
Со добра коня не слезаючи".