XIII

18 февраля вечером в домике Турубаровых собрались члены молодежной группы. Николай Морозов рассказал о последних сообщениях с фронта:

- Сегодня даже газета «Новое слово» вынуждена заявить что немцы оставили Ростов и Ворошиловград. Правда, пишут, якобы германское командование, беспокоясь о мирных жителях, сдало Ростов без единого выстрела, но это лживая гитлеровская пропаганда. Посмотрите, в этой же газете сообщается, что Красная Армия всюду несет большие потери. Откуда же они могут быть, если фрицы сдают города без единого выстрела? Этот вымысел рассчитан на дураков. А нам понятно, почему бегут завоеватели с нашей земли. Просто их нещадно бьют на фронте...

- Говорите, Николай Григорьевич, что делать, - прервал Морозова Лева Костиков. Узкие карие глаза его, как всегда, загорелись нетерпеливым огоньком.

- У меня заготовлены листовки, которые надо распространить,- Морозов извлек из кармана целую пачку бюллетеней.- Тут все написано. Прочтите внимательно.

- Читайте сами, товарищ Морозов, вслух, - попросил Кузьма Иванович Турубаров, которому подпольщики разрешили присутствовать на совещании.

Николай кивнул.

- Пожалуй, это будет правильней, - сказал он. - Может быть, у кого-нибудь из вас возникнут вопросы.

Взяв одну из листовок, он начал читать:

- «К гражданам города Таганрога. Дорогие товарищи! Героическая Красная Армия громит врага на всех фронтах. Час освобождения от немецких оккупантов приближается.

Каждый трудящийся Таганрога должен оказать содействие Красной Армии.

Товарищи! Организуйте боевые отряды помощи фронту. Вооружайтесь к предстоящей борьбе. Не допускайте взрывов фашистами заводов, все должно быть сохранено.

Героические патриоты города Ставрополя сделали так, что все военные склады остались в руках Красной Армии. Они убивали гитлеровцев, захватили много пленных, оружия и им же били врага. Так делом граждане города Ставрополя оказали помощь нашей родной Красной Армии.

Товарищи, не медлите ни минуты в подготовке к грядущей борьбе. Сигнал борьбы будет подан, и тогда все силы и средства-на борьбу с фашистскими головорезами.

Дорогие товарищи таганрожцы, докажем делом свою преданность нашей великой Родине. За оружие - и в бой с ненавистным врагом!»

Морозов кончил, но еще некоторое время ребята сидели молча. Как-то не верилось, что всего через несколько дней наступит долгожданное освобождение, придет конец ненавистному гитлеровскому режиму.

Николай первым нарушил молчание:

- Вопросов нет?.. Значит, всем понятно, что теперь вся наша работа должна строиться с учетом скорого прихода Красной Армии... Это обращение каждый должен передать другу, товарищу или знакомому. Сигнал к вооруженному восстанию получите через связных штаба. Никаких самовольных действий не предпринимать. Выступим все сразу. В спешном порядке привлекайте в группу новых членов - всех, кто хочет сражаться с фашистами.

- Николай! А оружие можно уже раздать? - спросил Петр Турубаров.

- Раздавайте. Чем на сегодня располагает ваша группа? Лева Костиков поднялся из-за стола.

- Давай, начальник штаба, докладывай, - весело проговорил Морозов.

- Товарищи! У нас имеются два ручных пулемета, одиннадцать автоматов и девять винтовок. Это в трех тайниках. Кроме этого, на руках у некоторых есть пистолеты. Шесть штук...

- А сколько боеприпасов? - спросил Морозов.

- Около тысячи патронов и двадцать девять гранат...

- Вот и распределяйте, кому что выдать, - сказал Николай. Он слушал Леву Костикова и думал о том, как тот сильно

изменился за последний год. Ведь совсем недавно это был юный паренек, стеснявшийся своей юности и старавшийся скрыть ее. И вот незаметно уже подошла зрелость - зрелость бойца. Вытянутое лицо его утратило мальчишескую пухлость, стало суше, резче, взгляд узких карих глаз - спокойнее, тверже.

Да и все остальные изменились с того памятного дня, когда, собравшись здесь, подписывали клятвы. Рая по-прежнему не отрывает взгляда от Левы и ловит каждое его слово. Но она уже не стесняется своей любви, не вспыхивает и не краснеет, когда кто-нибудь пытается подшутить над ней. Любовь ее выросла и окрепла в трудные дни, это уже взрослая любовь, которой незачем стесняться и незачем скрываться.

И Спиридон Щетинин и Иван Веретеинов тоже изменились. Они еще больше раздались в плечах. И темный пушок над верхней губой стал у них теперь походить на мужские усы.

И только Женя Шаров остался таким же добродушным и ласковым, с девичьей ямочкой на подбородке. Даже голодные месяцы оккупации не смогли согнать румянца с его щек, погасить его веселость.

Николай медленно обводил взглядом всех собравшихся за столом и чувствовал, как тепло становится на сердце.

- Как будем распределять оружие? - негромко спросил Петр Турубаров. Он видел, что Морозов задумался, и не сразу решился прервать его раздумье.

- Надо учесть, кто каким видом оружия лучше владеет,- сказал Морозов.

Пулеметы достались Петру Турубарову и Евгению Шарову. На них охотников было мало. Только Шаров и Турубаров умели ими пользоваться. Но вокруг автоматов разгорелся спор. Каждый считал, что из автоматов можно уничтожить больше фашистов, чем из длинной неудобной винтовки.

Когда страсти улеглись и каждый автомат обрел хозяина, Турубаров сказал:

- Завтра вечером приходите сюда за оружием.

- А зачем тянуть? Выдавайте сегодня. Может, завтра уже придется действовать. И незачем лишний раз всем собираться вместе, - посоветовал Морозов.

- Надо раскрыть тайники. Здесь у меня только один.

- Вот и раздай пока то, что есть.

- Хорошо! Я сейчас выдам автоматы, и вы сразу разойдетесь по домам, спрячете их в надежном месте... Женя, пойдем со мной, поможешь.

На улице было уже темно. Петр попросил Шарова подержать дверь, а сам забрался по ней на крышу дома и скрылся в слуховом окне чердака. Через некоторое время он вернулся с шестью автоматами.

- Остались только ручной пулемет и несколько гранат. Винтовки и второй пулемет в другом месте.

Те, кто получил автоматы, одевшись, бережно прятали оружие под полами шуб и пальто. Радостные, возбужденные направились они к выходу.

- По дороге не напоритесь, - предупредил Петр.

Вскоре разошлись и остальные. Только Морозов не ушел, остался ночевать у Турубаровых. Он уже совсем обвыкся в этой дружной, гостеприимной семье. Частенько далеко за полночь затягивались у него разговоры с Кузьмой Ивановичем.

Вот и сегодня, когда комната опустела, старый рыбак подсел к столу против Морозова, вздохнул и сказал:

- Эх, дети, дети! Неужели дождались, выстояли? Одному богу известно, сколько мы с матерью бессонных ночей провели. Все о вас беспокоились...

Петр не дал ему договорить:

- Ладно, батя. Сейчас не об этом речь. Радоваться надо. Ведь наши близко. Со дня на день все это кончится.

- Да, со дня на день. Только осторожнее надо бы. Под конец вам к немцу никак нельзя попадаться.

- Что ж нам теперь, спрятаться, Кузьма Иванович? Сидеть и ждать, пока нас Красная Армия освободит? - мягко спросил Морозов. Он понимал беспокойство старого рыбака. Но чем его можно было утешить?

- Зачем же так, Николай Григорьевич? Я ведь понятливый,- немного обиженно сказал старший Турубаров. - Только сердцу родительскому не прикажешь... А война еще впереди. Немца-то до Берлина гнать придется. Так что вы уж поберегитесь маленько...

В добрых глазах старого рыбака показались слезы. Он отвернулся, смахнул их платком и, как бы оправдываясь, вымолвил:

- Нервишки совсем расшалились. Видно, с возрастом это. Вы уж извините за-ради Христа... Знал ведь, что наши вернутся, а только нет-нет да и начнешь сомневаться. Уж очень далече немцев пустили. Аж не верилось...

- Ты, отец, разговорами их не мучь. Спать пора. Я давно постелила, - перебила его Мария Константиновна.

- Кто же сейчас заснет? Пушки-то, слышь, как бухают...

И действительно, откуда-то издалека, будто из-под земли, доносился надрывный, протяжный гул.

Несмотря на ворчание Марии Константиновны, спать легли все-таки поздно. Вспоминали довоенную жизнь. То, что казалось таким обыденным, привычным, теперь приобретало особое значение. Скоро, очень скоро вернется она, прежняя счастливая жизнь. Порукой тому был этот дальний грохот артиллерии. И, прислушиваясь к нему, они вспоминали, перебивая друг друга. И то, как проходили первомайские демонстрации, и какой хлеб продавали в булочных. Какие шли кинофильмы. Как вся страна встречала челюскинцев. Какие пели песни. Сколько стоили под осень знаменитые приазовские арбузы...

- Ладно, - наконец сказал Кузьма Иванович, - давайте укладываться. - И, поднявшись, пошел в свою комнату.

- Спокойной ночи, Николай, - сказал Петр и тоже ушел в комнату, где давно уже спали сестры.

Морозов разделся, лег на диване в столовой.

Он еще не успел заснуть, когда послышался резкий стук в дверь.

Кузьма Иванович прошел мимо и, торопливо набросив на плечи пальто, вышел в сени.

- Кто там?

- Открывайте! Полиция!

«Неужели кого-нибудь из ребят схватили с автоматом? - мгновенно мелькнула у Морозова мысль. - Что делать? Бежать в окно?» Но во всех окнах - и в тех, что выходили во двор, и в тех, что были обращены на улицу, - раздавался нетерпеливый стук.

Дом был окружен.

- Открывайте живее, а то стекла выставим!

- Сейчас, сейчас, - Кузьма Иванович откинул щеколду. В столовую ворвались несколько полицаев с белыми повязками на рукавах.

Из дверей спальни и детской выглядывали испуганные, побледневшие лица Марии Константиновны, Валентины, Петра и Раи.

- Собирайтесь, Турубаровы! Живее! Вы арестованы.

- Кто же все-таки арестован? - тихо спросил Кузьма Иванович.

- Вы и ваши дети. Разговаривать будем не здесь, - властно заявил Петров, руководивший ночной операцией.

В спальне послышался плач ребенка. Мария Константиновна кинулась туда и вернулась с маленьким Толиком на руках.

- Хозяйка с мальчиком могут остаться! - распорядился Петров. - Остальные живей, а то выгоню раздетыми.

Николай, успев натянуть брюки и куртку, подошел к Петрову.

- А мне можно остаться? Я здесь в гостях задержался. Знаете ведь - комендантский час. Вот и заночевал...

Морозов сам удивился, как спокойно прозвучал его голос.

- Документы? - коротко бросил Петров.

- Мой паспорт остался дома.

- Пройдете с нами. В полиции разберемся.

В спешке полицаи даже не стали производить обыск. Подталкивая арестованных прикладами в спину, они вывели на улицу Кузьму Ивановича, Петра, Раису, Валентину Турубаровых и Николая Морозова.

Сразу же за воротами в темноте проглядывалась чернеющая толпа людей. Подойдя ближе, подпольщики узнали своих товарищей по борьбе и их родителей, которые стояли в окружении полицейских, державших наперевес немецкие автоматы.

«Все, - подумал Николай. - Кажется, взяли всю группу. Теперь настал час самых трудных испытаний. Выдержат ли?..»

Когда Турубаровых и Морозова втолкнули в общую массу, а вокруг сомкнулось плотное кольцо полицейских, Петров подал команду двигаться. Полицаи приподняли дула своих автоматов.

«Кто-то выдал», - решил Николай. Сомнений не было. Рядом с ним, действительно, шли почти все члены подпольной группы Петра Турубарова. Отсутствовало всего два-три человека.

Со стороны Ростова продолжал доноситься раскатистый гром далекой артиллерийской канонады.

«Может, в эту минуту там, на востоке, наши поднялись в атаку, - подумал он. - А мы идем на верную смерть и даже не сопротивляемся». И, словно угадав его мысли, к нему протиснулся Евгений Шаров.

- Николай! Надо бежать, пока не поздно, - заговорил он шепотом. - Меня взяли дома. Один полицай проговорился, что у Костикова нашли все наши клятвы... Его взяли сразу же, как он вернулся с совещания. Часа два назад...

Рядом с Морозовым шагал Петр Турубаров.

- Да, Николай, - тихо сказал он. - Надо бежать... Только сейчас... Потом поздно будет...

В это время арестованные вышли на перекресток. Из боковой улицы метнулся снежный вихрь, стеганул по лицам.

- Давай! - выдохнул Петр и выхватил из кармана пистолет. Раздался выстрел. Один из полицаев схватился за грудь и

рухнул в сугроб. И в ту же секунду ринулись в разные стороны, в клубы взвихренного ветром снега три одинокие фигуры. Чьи-то крики нарушили тишину. Загремели беспорядочные выстрелы.

Морозов заскочил в первый попавшийся дворик, побежал, проваливаясь в сугробы, к высокому забору. Бежать было тяжело, перехватывало дыхание. И те, кто бежал сзади, также дышали прерывисто. Топота их шагов не было слышно. Слышалось только это хриплое, прерывистое дыхание.

Еще два шага!.. Еще шаг!.. Николай собрал последние силы, подпрыгнул, ухватился за холодные обледенелые доски. Подтянулся, запрокинул на гребень забора ногу... Но другую уже железной хваткой стиснули чьи-то сильные руки. Сразу несколько жестких, беспощадных в своей ярости рук.

Два полицая сорвали Николая с забора и вместе с ним рухнули в снег. Изловчившись, отплевываясь от набившегося в рот снега, Морозов нащупал в кармане пистолет. Но на него уже навалились сверху, схватили за руки. Град ударов посыпался на спину, кованый сапог стукнул по голове. В глазах поплыли лиловые, оранжевые круги, в ушах растекался звон.

Он не чувствовал, как полицаи обшаривали карманы, как вытянули его пистолет, как, заломив руки за спину, связывали их ремнем. Николай очнулся только в тот момент, когда его поставили на ноги и здоровенный верзила с белой повязкой на рукаве вытолкнул его за калитку. Ветер мел по земле снежную крупу, бил в лицо. Николай жадно хватал его широко открытым ртом, постепенно приходя в себя.

Вдруг на соседней улице прогремели одиночные выстрелы. И опять все стихло. «Верно, Петра или Женю Шарова ловят»,- подумал Николай.

Впереди, в Исполкомовском переулке, раздавались окрики и ругань. Это подгоняли арестованных. Четверо полицаев молча вели Морозова. Двое поддерживали под руки, чтоб не упал, а двое били в спину прикладами автоматов. Николай не обращал внимания на эти тупые удары. Сквозь дикую боль в рассеченной голове, сквозь звон в ушах он пытался уловить стрельбу артиллерии, что недавно неслась от Самбека. Но то ли умолкли орудия, то ли посвист ветра заглушал все вокруг, то ли ему повредили слух, больше не слышались гулкие раскаты пушечных залпов.