Казачий Хомутец

Тип поселения: Хутор

Если вы не были на Маныче, трудно ощутить аромат степных трав. Белые ромашки, ярко-красные воронцы, степные маки, дикие гвоздики... Нарвешь букет и не нарадуешься красоте и аромату. Серая полынь издает такой запах - голова идет кругом. А если полежать на копне свежего сена! Не убаюкает вас степь, она обернется какой-то новой, невидимой стороной. Утихнет жаворонок, начнет насвистывать свою нехитрую песню суслик, жужжат пчелы, собирая нектар, где-то рядом стрекочет кузнечик. Хорошо в приманычской степи! Сорок один километр по границе колхоза "Красный Октябрь", чистым зеркалом блестит на солнце Маныч, со всех сторон обрамленный камышовыми зарослями, а как привольно здесь водоплавающей птице; утки, осторожные выпи, крикливые чибисы и другие пернатые спокойно живут в этом зелено-голубом царстве, выводят птенцов, нагуливают жирок.

Богата история Маныча, много сложено легенд, песен, народных сказаний. Помнит седой Маныч скифов - почитателей бога дождя, здесь сарматы воспевали и славили своего бога - Сворога, хазары считали, что их бог Велес - самый главный в этих местах, где разводили скот - их бог хранитель скота. Когда на Маныч пришли печенеги, все стали поклоняться богу грозы - Перуну. В честь своих богов племена устраивали праздники, на берегу реки совершались обряды, у каждого племени были свои уклады, свои песни.

Скифы в честь своего бога насыпали курган, пришли сарматы, решили, что их бог старше, и курган насыпали повыше; хазары, дабы возвеличить своего бога Велеса и свое племя, насыпали рядом курган еще выше, а печенеги насыпали самый высокий курган, чем утвердили на Маныче свою власть. Стояли эти курганы сотни лет, как свидетели былых походов; на них разводили костры, строили сторожевые балаганы. Мимо курганов проходили полчища татарского князя Чпанги, здесь проходила военно-дозорная дорога к крымскому хану, в Золотую Орду.

Памятник на подъезде к хутору Казачий Веселовского района. Источник drive2.ru

Казаки назвали курганы "Четыре брата" и стали здесь собирать войсковой круг, выбирать себе атаманов. Сюда, скрываясь от царских законов, в 1495 году с мужиками пришел Артемий Казан. Казаки ходили в походы отомстить за убитого отца, брата, выручать пленных; шел с ними в поход и Артемий, дабы поиграть копьем, потешиться в чистом поле. Славился Артемий не только как воин, но и мастеровым человеком, кузнечное дело знал, сапоги да шапку тачать умел, даже самое необходимое казаку - пику или шашку так скует, что не нахвалится казак. Обосновался Артемий на возлюбленном месте возле курганов, из земли да камыша курень себе соорудил, а через время кизячный дым закурился - начал ковать лошадей. Ехали сюда казаки со многих становищ и городков: Монастырского и Смагина, Кобякова городища и Сусатской крепости. Видимо, с тех пор и пошла легенда о "Четырех братьях", которые в нескольких километрах от центральной усадьбы колхоза; теперь они не столь величественно возвышаются.

Легенду о курганах хорошо знает один из рода старого кузнеца, Григорий Казанцев.

...Путник ли запоздалый, лихой ли казак на быстром коне, проезжавший мимо "Четырех братьев", старался проскочить это место побыстрей - на самом высоком кургане якобы светился огонек и что-то ухало. Женщины боялись подходить к курганам на несколько верст даже днем. И кто бы ни завел разговор о курганах, убедительно доказывал, что на одном из них зарыт клад. Много раз пытались люди откопать клад, но как придут, уханье утихает, а огонь тухнет. Однажды даже нашли клад, но как только лопата стукнула о что-то твердое, он исчез.

В 1552 году, после разгрома на Арском поле, подле Казани, конных полчищ татарского князя Чпанги, возвратились четыре брата Казанцевых на место жительства своего деда к курганам. Отыскали развалившийся курень, подремонтировали его и занялись ремеслом. Старший брат кузнечным делом занялся, средний - сапоги да шапки тачать, а младшие из серебра да меди кольца да серьги мастерить стали. Теперь к курганам не злато искатели, а окрестных хуторов да станиц казаки пошли: кто сапоги шить, кто мастерством братьев полюбоваться, а кто просто - добрых людей навестить. Радовались братья казакам, чаем с отвара степных трав угостят, сапоги на полувысоком каблуке со специальными ремнями для шпор стачают, а если надо, то и серьги или кольцо для невесты с медной деньги так отчеканят, что с золотом не различишь. Тридцать лет дарили братья добро людям, и слава о них далеко разнеслась по берегам Дона и Маныча, а хорошие, душевные их жены подарили двенадцать сыновей и четыре дочери мужьям своим. Жили братья дружно и весело, со всех сторон тянулись к курганам дороги. Но когда донским казакам было суждено совершить новый великий подвиг - присоединить к российской земле громадное царство Сибири, положить основание Сибирскому казацкому войску, в 1582 году одиннадцать сыновей проводили братья Казанцевы под руководством Ермака Тимофеевича в поход. Под каждым конь лихой, уздечки узорами шиты, сабли серебром да медью чеканены.

Суждено было братьям провожать в поход сыновей, да не суждено встречать: не стало братьев, их зверски убили ремесленники, пришедшие на Дон из внутренних губерний на заработки, убили за доброту людскую, боясь, что заработок их на сапожных и кузнечных делах мал будет. Похоронили добрые люди братьев Казанцевых на курганах: старшего, Дорофея, на самом высоком кургане, среднего, Григория, на меньшем, а младших, Степу и Кузьму, на одинаковой высоте. Не идут больше темной ночью к "Четырем братьям" кладоискатели, народ знает, что не золото по ночам блестит на самом высоком кургане, а доброта человеческая огнем пылает, озаряя путникам дорогу к беззлобной жизни. Говорят, что с тех пор на Маныче стали стихать войны и набеги, а земля - привлекать к себе земледельцев. И первым, кто пришел сюда не как завоеватель, а земледелец, был Егор Чапля.

Жадный по своей натуре человек, прослышал, что на Маныче сотни тысяч непаханых десятин плодородной земли. Травы растут - конь скроется. Оставив в Черниговской губернии своих домочадцев, запряг пару лошадей, уложил самое необходимое в возок, увязал соху с железным ножом и в 1870 году выехал на вольные земли со своим зятем Митрохой. Ровно через два месяца после отъезда остановился Егор Егорович у "Четырех братьев". Переночевал, что бог дал, позавтракал, сел верхом на коня и поехал вдоль Маныча. Рвал и подолгу рассматривал травы, пробовал на язык землю, а вернувшись, скомандовал: "Запрягай, Митрофан, лошаденку, будем отмерять себе землю, отрежем бороздой сколько осилим - наша земелюшка будет". Егор Егорович взял под уздцы гнедого и начал размашистым шагом мерить землю, а Митрофан правил сохой, строго следил, чтобы борозда была поглубже. Оглянется назад, словно коридор прорезала соха, легкий ветерок колышет седой ковыль, вперед глянет - лошадь идет через красные, желтые, лиловые тюльпаны, в сторону посмотрит - море тюльпанов, кажется, что поле покрыто разноцветным ковром. "Какая красота!"-думал Митрофан. А лошадь шла, шла и шла вперед. Егор Егорович оглянется назад, прищурит глаз на длинную полосу чернозема и еще большими шагами меряет на восход солнца. Сколько бы старик отмерил земли - трудно сказать, но выдохся, упал, протянул руки вперед и крикнул из последних сил: "Режь, Митрофан, борозду по руки и в правую сторону загонку гони". Умер Егор Егорович, сердце радости не вынесло.

Похоронил Митрофан тестя на самом высоком кургане, соху припрятал в заброшенном курене, а сам в дальний путь на родину тронул.

Через двадцать лет черниговские мужики сделали вторую попытку освоить заветную землю. Ехали они на Маныч семьями, со всем домашним скарбом, кур везли, коровы привязаны за арбы, собаки шли следом. Вел их Митрофан Евтухович Павленко. Не доехали переселенцы, не удалось пахать манычские земли. Возле Веселовской слободы их встретил приказчик конезаводчика Королькова - Ефимка Свириденко и завернул назад, пригрозив, что если хоть одна душа появится на Маныче, генерал Корольков отберет лошадей и коров, а мужиков калмыки будут гнать плетями до самого Чернигова. Так и шумели ковыльные Манычские степи, не тронутые человеком, только изредка паслись табуны лошадей конезаводчика Королькова да несколько отар помещика Чернова. С каждым годом менялась разноцветная окраска ее, безжалостное солнце меняло изумруд трав.

Если верить легенде, то хутор - Казачий Хомутец - самый старый на Маныче. Знатоки утверждают, что населен он в один год с Новочеркасском еще при Матвее Платове, другие называют дату его заселения 1837 год, когда Дон посетил царь Николай Первый. До наших дней не сохранились записи, но известно, что поселились здесь казаки на большаке, который шел на таможню, что была основана в устьях Темирника, там, где недалеко от урочища "Богатый колодец" была построена крепость Дмитрия Ростовского.

Поселил казаков здесь атаман станицы Бессергеневской по ходатайству конезаводчика Королькова и передал их в его подчинение. Жили здесь казаки не богато, но дружно. У хутора по дороге на Ростов останавливались гонщики скота. Здесь хорошие выпаса и панский пруд, постоялый двор, где можно заночевать. Больше всех новостей от проезжих знают местные казаки, и лучше их в округе Маныча никто не играл частушки. Бывало, казачинские молодайки соберутся на посиделках, да так споют и спляшут, что далеко, далеко по Манычу откликнется. Но прославился частушками старый казак Матвей Колпаков, а не девчата и ребята. А было это так: в хуторе Ажинове, на средства прихожан, построили большую кирпичную церковь, с подвалом, позолоченными крестами, и решил тогда конезаводчик Корольков купить у ажиновцев старую, деревянную церковь и поставить ее в Казачьем. Обоз в пятьдесят подвод отправился в Ажинов. Казаки разобрали церковь, уложили бревна и подтаварники на подводы, забрали старые образа и отправились в обратный путь. Так в хуторе Казачьем, на самом почетном месте, между лавками и винным погребом, на широкой площади решили построить церковь. Черкасская епархия прислала священника - отца Василия, псаломщика на месте подобрали, а звонарем назначили Семку Рябкина, человека, обладающего большими музыкальными способностями. Первая литургия в казачинской церкви состоялась 7 апреля - на Благовещенье. Отец Василий долго рассказывал, как богоизбранная Мария, родившаяся от праведных родителей Иоакима и Анны, предалась молитвам, чтению Библии, а когда достигла того возраста, в котором девушек выдают замуж, ее обручили со старцем Иосифом. Затем отец Василий рассказал об архангеле Гаврииле, который приходил приветствовать деву Марию с рождением сына - Бога, а когда кончилась заутреня и народ повалил с душной церкви на свежий весенний воздух, вся хуторская знать пошла на обед к отцу Василию и, усевшись на веранде поповского дома, любовалась, как гуляла казачья беднота возле Архиповой лавки, а сами ели жареных гусей и пили медовуху.

Во второй половине дня подвыпившие казаки решили осмотреть деревянную колокольню. Впереди по крутой лестнице восползал Семка Рябкин, а за ним, восхваляя всех святых и мучеников - шесть казаков. С церковной колокольни хутор смотрелся особо красивым, ровные квадраты улиц и переулков, дома утопали в деревьях, только начинающих распускать листья, а на веранде дьяк Порфирий размахивал руками, как бы дирижируя граммофону.

- Заводи частушку, - сказал Матвею Семка,- а я на колоколах мотив отобью.

И вот, на площади, при всем честном народе, Семка ударил в колокола, а Матвей запел:

Долой, долой монахов, 
Долой, долой попов. 
Взберемся мы на небо, 
Разгоним всех богов.

Отец Василий вскочил с лавки, словно ужаленный, кинул салфетку в граммофонную трубу. "Гони их, нехристей, с божьего храма",- крикнул он дьяку. Порфирий потихоньку слез со ступенек и, качаясь, зашагал через площадь, поднимая рясу.

О случившемся в хуторе Казачьем узнали в окрестных хуторах, и долго в народе рассказывали, как казаки пели частушку под перезвон колоколов.

Старая Анастасия Рыбакова объяснила этот случай так: "В хуторе не было церкви, казаки крещеные и им-де, мол, все равно, что на постоялом дворе частушки играть, что в церкви богу молиться". Казаки по-своему истолковали - жили без церкви и еще проживем.

Хутор готовился к косовице жита, потихоньку стали забывать, казаки, как на Благовещенье пели частушки, Семка Рябкин уже служил на общественной конюшне конюхом, и, вдруг, еще одно приключение.

Дело было в обычное воскресенье. Заканчивалось служение, отец Василий говорил напутственную проповедь, как подошел к нему дьяк Порфирий, наклоняясь, что-то тихо сказал.

- Вы, прихожанки, идите домой,- сказал отец Василий,- а вы, прихожане, останьтесь.

Сбиваясь небольшими кучками, казаки тихо разговаривали, уточняли, зачем они понадобились попу. Казак Степан Марков, указывая пальцем на образ Николая Угодника, молвил односумам: "Я не усматриваю разницу между иконами и идолами и вере мало сочувствую, в церковь иду за компанию". Высокий рябоватый казак Михей Громов тихо хихикнул. "Сюда, ближе к паперти подходите, разговор мужской будет", - промолвил священник. Казаки подошли, успокоились, наступила тишина, только слышны шаги ктитора Афанасия, который осторожно длинной палкой тушил свечи. "Так вот, казаки,- начал отец Василий,- дьяк рассказывает, что недозволенными делами занимаетесь. Надысь казак Морозов на кулачки выходил, тестя своего, уважаемого в хуторе человека, плетью по ланитам седалища бил. А казак Емельян Михайлов женку свою вокруг караулки гонял, она, в половник спряталась, да так до утра в полове и просидела. Барин наш Корольков приходил, жаловался, что рыбу в пруду ловите без его позволения, хуже того, сказывают, что многие из вас непристойным делом занимаются - бражку пьют, а за этим делом и барскую службу забывают. Ходите к богохульнице Матрене, бражку пьете, что оная в неугоду Господу Богу делает".

Стоявший рядом дьяк Порфирий вдруг выпрямился, поднял вверх указательный палец и радостно крикнул:

- Вспомнил! Батюшка, вспомнил, где мы на прошлой неделе кадило-то забыли. Зараз сбегаю, принесу... Вот окаянная богохульница!

Наутро конезаводчик Корольков выехал в Новочеркасск с прошением закрыть церковь. "Неблагонадежный народ,- объяснял он благочинному служителю епархии,- в Бога не веруют, а так могут и храм божий опозорить. На неука узду не наденешь без аркана, на этих казаков нужен покрепче аркан, чем церковь, арапник хороший, тогда, может, перекрестят свою казачью образину, ведь недаром же мой покойный батюшка поселил их через пруд от нашего имения".

Не удалось Королькову накинуть аркан на казаков.

Прославил себя хутор Казачий Хомутец в годы революции именем Бориса Мокеевича Думенко. Здесь вырос Борис, хуторяне воспитали его смелым и отважным воином, боевым командиром. Именно из казаков и иногородних хутора Казачий Хомутец Борис Думенко сформировал отряд, который стал основным ядром Первой Конной армии.

Борис Думенко первым поднял Красное знамя на Дону и Кубани, создал не одну добровольческую часть, жил только боем. Личная храбрость, знание военного дела и ошеломляющие победы подняли его над вооруженной крестьянской массой, поставили во главе конницы. Таков был житель хутора Казачий Хомутец, Борис Мокеевич Думенко.

Старики утверждают, что если тихим вечером взойти на один из курганов "Четырех братьев", то слышен шум Ленинграда - колыбели революции. Так ли это, не знаем, но выстрел 25 октября 1917 года на Маныче слышали. Его произвел из носового, шестидюймового орудия крейсера "Аврора" матрос Евдоким Огнев.

Евдоким Огнев воевал здесь, у берега Маныча, его убил белогвардеец. Друзья похоронили матроса на одном из курганов и назвали его "Огнев курган". Приезжали сюда люди, был здесь и комиссар легендарной "Авроры" А. В. Белашев вместе с группой боевых друзей Евдокима Павловича.

В хуторе могила "пушкаря революции" простояла безвестно более пятидесяти лет; за ней ухаживали хуторяне; потом мемориальный комплекс из гранита и мрамора построили хуторяне. На борту крейсера "Аврора" стоит моряк. Сюда ехали делегации военных моряков, курсанты училищ, пионерам вручали комсомольские билеты.

Коренной перелом в жизни Казачьего Хомутца внесла весна 1930 года - началась коллективизация сельского хозяйства, упорно заговорили о создании колхоза и на Маныче...

Собрались хуторяне в небольшой общественной хате послушать партийного представителя Федора Трубина, задали множество вопросов и решили - объединиться в колхоз, а название колхозу было дано "Красный Октябрь".

Началось обобществление имущества товарищества по совместной обработке земли: две конных сенокосилки, грабли, три лобогрейки, две сноповязалки, 16 пар быков. Многие пожелали сдать в колхоз то, что принадлежало им на правах собственности. Организатор комсомольской ячейки Иван Череп составил похозяйственную книгу, куда произвел точную запись всех вступивших в колхоз, сданного имущества и скота.

С первых дней организации колхоза перед его коллективом была поставлена задача - разводить и поставлять лошадей в Красную Армию. Коневодство стало основной отраслью, уже в 1932 году колхоз выставил на смотре в городе Сальске чистопородных лошадей линии Анелина и Крепыша, лошадей арабской, терской и донской пород.

Тяжелым для колхоза сложился 1933 год. Еще толком не окрепшее хозяйство постигла засуха, неурожай, а затем голодовка. К весне стояли пустые амбары, скот истощен. Поговаривали, как быть дальше, чем сеять, где брать семена.

Государство оказало колхозу помощь. Выделены семена, пришли тракторы. Организованно хуторяне провели сев, однако поздняя и холодная весна почти на 20 дней задержала созревание хлебов, и это в то время, когда народ ждал хлеба.

Любая жатва - это всегда напряженный труд, хлеб никогда не дается легко, но жатва 1934 года - это была особая жатва. Истощенный народ работал изо всех сил, убирая богатый урожай. Это был год, когда каждый колхозный двор получил по 50 пудов хлеба на заработанные трудодни. В каждом доме пекли пироги, варили лапшу, жарили пирожки с горохом и картошкой.

Зима 1934 года пришла раньше обычного. Мороз сковал землю, раньше времени замерз Маныч. Началась зимовка общественного скота, для которого было запасено достаточное количество сена и соломы, а из камыша построены сараи и затишья.

В один из декабрьских вечеров Саша Матлашов с друзьями шел в избу-читальню, небо было темное, ветер волком завывал в трубах приземистых хат, занесенных снегом. Ветер задрал угол чакановой крыши только что построенной школы и с силой стал раскрывать ее, уносить туго связанные пучки. Саша быстро залез на крышу и затянул притутину. Душераздирающий крик остановил ребят. Кричал колхозный бригадир. Буран сорвал крышу, завалил стены конюшни, ушли быки и кони. В одно мгновенье были подняты на ноги колхозные комсомольцы, побежали к базу - спасать приваленных быков.

Лишь на третьи сутки утих буран. Среди юных друзей не было весельчака и запевалы Саши Матлашова, а в базу не хватало трех пар быков. Колхозные комсомольцы искали Сашу, ездили по степи, сутками звонили в колеса из лобогрейки, облазили камыши, побывали за Манычем, но не нашли комсомольского секретаря. На восьмые сутки нашлись быки - спрятались от бурана в Альмутинской балке. А Саши нет. Поиски длились месяц, два, и лишь начал таять снег, нашли Сашино тело возле Маныча...

В 1936 году колхоз напоминал строительную площадку. Начали строить клуб, школу. Кучи самана, глины; слышен стук топоров и молотков. Председатель колхоза Петр Кузьмич Кислица, высок, голос с хрипотой, разводит руками; радовался, что за последние годы много изменилось и в облике и в жизни села не без его участия, его неугомонного характера.

Вот несколько строк из старой официальной справки райкома партии: "...колхоз "Красный Октябрь" крепкое экономическое хозяйство, урожайность зерновых составляет по 36 пудов с гектара, имеется 200 дойных коров, 5 тысяч голов овец, главное внимание здесь придается коневодству, на высоком уровне ведется культурно-бытовое строительство..."

Сдача новостроек шла своим чередом, круглый год. Люди сообща пережили самую трудную пору. За три года отпраздновали более 20 свадеб, но самым интересным зрелищем были скачки. Собирался народ за хутор, на отведенное для этого место, любовались ловкостью, смотрели, как лихо скакали, рубали лозу, преодолевали препятствия конники, а самым ловким считался Василий Кузьмич Черномуров. На кобылице Зекальная мчится он с озорством по степи, а она повернет к наезднику уши, будто прислушиваясь, что он скажет, а Василий, слитый воедино с седлом, вздрагивает от удовольствия быстрой езды, легонько посвистывает.

Скачет Иван Латышов, люди удивляются, почему так послушен его конь, им казалось, что приходили к финишу уставшими оба, но в быстром беге конь накапливал силу, а Иван получал удовольствие. На всех представительных скачках колхозные жокеи завоевывали призы и занимали почетные места. В Краснодаре на республиканских скачках, Сальском и Ростовском ипподромах испытывали колхозных лошадей и заносили их в государственную племенную книгу, этим гордились все хуторяне.

На славу выросли хлеба в сорок первом. Шли последние приготовления к выезду в поле. До начала жатвы оставались считанные дни. Подогнаны ярма, смазаны косогоны. В битву за хлеб вступают 30 лобогреек, из МТС притянули два комбайна; комбайнеры тщательно проверяли машины. А едва забрезжил рассвет, хутора облетела страшная весть - война. В самый разгар хлебоуборки на колхозном поле остались старики, женщины и дети. Колхоз проводил на защиту Родины 480 своих сынов.

Жутко стало в хуторах. Работали до темной ночи; женщины возвращались домой подоить коров, накормить детей, привести в порядок домашнее хозяйство. Они делали все: работали на тракторах, комбайнах, косили на лобогрейках, пахали, скирдовали солому и косили сено. Уборка проведена, фронту отправлено 1810 тонн зерна, но женщины на этом не остановились. Они провели сбор средств для фронта, внеся в Фонд обороны 150 тысяч, колхоз внес 68 тысяч рублей, средства переданы на строительство танковой колонны "Донской казак".

Женщины не только труженицы и хлебосолы. И когда по заснеженным полям и нераспаханной целине рыскают непуганые волки и вой вселяет страх в души редких прохожих или проезжих, путь которых лежал на Ростов, они спешили добраться до "Красного Октября", зная, что здесь их приютят, обогреют, сена дадут лошадям, самих угостят куском душистого хлеба - такой уж народ наши женщины, сами знают, почем фунт лиха.

Мужественно воевали посланцы "Красного Октября" на всех фронтах Великой Отечественной войны и много совершили боевых подвигов. Яков Хомяков, сражаясь до последнего патрона, мужественно погиб в бою с фашистами, посмертно награжден орденом Отечественной войны; с первого и до последнего дня защищал Малую землю; Михаил Чеботарев, за боевые заслуги награжденный орденами и медалями; защищал Ленинград Михаил Шапкин; расписывался на рейхстаге Иван Савенко. А когда отгремел салют Победы, вернулись 290 человек; они принесли домой более тысячи боевых наград. 189 казачинцев пали смертью храбрых при защите Родины. Их имена высечены на мраморных плитах памятника погибшим землякам, который земляки поставили в центре хутора. У подножья памятника - живые цветы, венки, в торжественные дни горит Вечный огонь, сюда почтить память земляков приходят все живые. Когда будешь проходить мимо, сними перед ними шапку и прочти: "Степан Орыщенко - сражаясь за нашу Родину, как герой, сгорел в танке"; "Семен Мешков - пулеметчик - трижды раненный, погиб в бою..."

Крючков Д. Д., Туркин П. Ф., Хомяков А. П., Чуев П. И., Щупко А. Е. - все фамилии произносите гордо, они достойны славы, никто из них не бежал с поля боя, их дети и внуки гордо смотрят в глаза людям и гордятся подвигами своих отцов и дедов. Имена погибших земляков святы, они вдохновляют на подвиги в труде молодое поколение, а внукам своим, которые служат в Советской Армии, говорят: "Берегите Родину, любите ее, помните, мы отдали жизнь, чтобы жили вы".

Война унесла не только человеческие жизни, осиротила детей, в своем жерле она сожгла все, что было сделано людьми, стерла с лица земли весь человеческий труд. Фашисты угнали скот, вывезли хлеб, разграбили колхозное добро. Вернулись с фронта люди всех профессий, война научила их мастерски управлять техникой, строить; не отвыкли они обрабатывать землю, взялись за восстановление разрушенного колхоза с большим желанием и энергией. В первый послевоенный год было обработано 2970 гектаров земли. Это большой труд, уже трудовая победа фронтовиков. Урожай выдался высокий. Люди соскучились о земле, отдали ей свои силы.

Много приходилось работать в послевоенные годы. Вручную вели прополку хлебов и сбор черепашки, уборку сена и его скирдование, мотыжили и прорывали новую для этих мест культуру - хлопчатник, круглосуточно охраняли урожай, конными граблями вели сгребание колосьев. Все это повышало урожайность колхозных полей.

Когда говорят о человеке "доброе у него имя", оценивается не красивое, звучное имя, а прежде всего, дела этого человека.

Андрей Филиппович Касьянов. Кто скажет, что этому человеку, с внимательным взглядом улыбчивых глаз, подтянутому, с движениями, выражающими энергию и бодрость, идет шестой десяток. Касьянов - человек мыслящий; он лучший в районе изобретатель, рационализатор. Спаренная сеялка для посева подсолнечника и кукурузы, широкозахватный культиватор для обработки пропашных культур - дело ума и рук Андрея Филипповича. Человек высокой производственной культуры, примерный семьянин, воспитатель, наставник молодежи, кавалер ордена Октябрьской Революции, неоднократный участник ВДНХ; за рационализацию колхоз вручил ему именные золотые часы.

Не всегда в доме Андрея Филипповича идет речь о вспаханных гектарах; нынче речь идет о предстоящей свадьбе сына Николая. Старик Федотыч дает совет: "Свадьба - дело дюже серьезное, надо обязательно сватов засылать, венец, бояр и все такое, без этого никак нельзя, так народом установлено и Богом узаконено".- "А вы как женились?" - спросил Андрей. Дед усмехнулся, расчесал пятерней бороду: "Я, ребятки, пока этот свадебный обряд прошел, прямо на венце дал зарок, больше не жениться, а вот бабка моя, Катюша, пусть расскажет".

Екатерина Ивановна вытерла руки о передник, поправила платок:

- В другое время я о своей свадьбе и вспоминать бы не стала, а нынче вроде к делу. Помню, в подвечерках приехали к нам сваты, а я - невеста - на санках с горки катаюсь. Поговорили они с отцом, осмотрели наше скудное хозяйство и уехали. А вечерять стали, отец и говорит: "Замуж тебя, Катька, отдавать будем, молода, еще бы погуляла, да человек попадается хороший, и с приданым сошлись, десятину земли да телку-летошницу отдадим". Узнала я, кто жених, поплакала, а с родительской воли не достойно выходить, так напокрова и свадьбу справили. Живем вот уже пятый десяток вместе.

Андрей Филиппович подумал и добавил:

- Иконы, попы, конечно, ни к чему, да их у нас и в округе не найдешь, а порядок соблюсти надо... Народ сейчас богатый, и свадьба должна быть такая, чтобы небу жарко было.

- Такого парня и по-людски женить не могу,- с обидой сказала тетка Настя, кума бабки Кати.- Мыслимо ли дело свадьбу под оркестру играть, это безродствие какое-то, придет этак человек десять с электрическими гитарами и будут на весь хутор играть да песни петь, а гости сидеть будут да слушать, как в клубе. Нет, такое дело не пойдет.

- А мы ничего плохого в народных обычаях не видим,- успокаивали тетку Настю,- сватов зашлем, дружков назначим, "горько" кричать будем, ряженые по хутору пойдут. Ну, а ансамбль обязательно, иначе и веселья не будет. Прошли те времена, когда свадьбу под гармошку с бубенцами праздновали, теперь и на свадьбу - техника.

Так всей бригадой и порешили - женить колхозного шофера Николая Касьянова по всем русским обычаям.

Как только сваты переступили порог, бабушка невесты, Федосья Андреевна, видимо, первой поняла, в чем дело, поджав тонкие губы, стала у печки.

- Откуда бог несет странников? Федотыч, показывая спрятанный под шубой калач, низко поклонился и заговорил певуче:

- Издалека, люди добрые, из-за Маныча широкого, оттуда, где месяц звезды пасет, где матушка-земля на трех китах стоит, есть у нас молодой да удалой парень Колюшка, знатен в работе, да вот уж недельку воды не пьет, все на ваш двор поглядывает.

- Чего тут гадать,- бодро промолвил сват.- Ломай калач, сватать пришли!

Федотыч продолжал свое:

- И пошли мы по дорожке мраморной в райском саду, да видим чудо - ангелы пирожки со снегом жарят.

- Нехристь старый,- взмолилась Федосья Андреевна,- век прожил, а пирожков со снегом не едал, садись за стол - накормлю.

А незадолго и грянуло веселье в доме Касьяновых. Музыка ансамбля "Молодость", более ста человек гостей - людей различных профессий и возрастов - пришли на свадьбу.

Ежегодно в колхозе празднуют более сорока свадеб. И не останавливается свадьба в доме жениха или невесты, она развернутым фронтом идет в дома, свадьбу празднуют все. Начинается свадьба с возложения цветов у памятника погибшим землякам, затем женсовет и общественные организации проводят торжественную регистрацию в Доме культуры, в такой момент от имени правления колхоза молодым вручается памятный подарок, а затем веселье... По улицам хутора - украшенные тройки лошадей, игры и затеи.

Как правило, такую свадьбу в один день не проводят. Сколько веселья и народной выдумки, ну и как принято - дедушку и бабушку надо обязательно покатать в тарантасе, чтобы молодым счастье на всю жизнь.

Маныч давно привлекает людей своей красотой. Не случайно более 60 хуторов населено вдоль берега, и все они утопают в зелени садов. Яблони, вишни, груши, смородина, виноград, абрикосы - дар Маныча. Старший табунщик Иван Прокофьевич Кныш рассказал легенду о том, как эти края садами и лесом обзаводились. Будто бы казак Егор Пустоваров, возвращаясь с походов на боевом коне вдоль Черного моря, заметил, что дуб, бук, граб, удивительной величины, растут прямо на склонах, на камнях; в лесу и в знойный день тянет прохладой, дышится легко. Изобилие трав и цветов. Остановился Егор Спиридонович в кавказском лесу на постой, прилег на травку; видит, уставший за день конь смотрит на него такими ласковыми глазами, будто хочет сказать, давай побудем, здесь так хорошо.

В ближайшем ауле Егор нашел человека, который жизнь свою отдал лесу. Поведал ему задумку свою - развести лес на Маныче. Старик оживился, повел казака на поляну. "Мне больше ста лет,- начал старик,- живу в лесу, уйди из леса - помру. Только лес, чистый воздух да ключевая вода дают мне жизнь. Ты, казак, дело задумал".

Вернулся казак домой, а за седлом - сумки с семенами. О каждом дереве привез Егор сказания и былины. В 1840 году казаки посадили казенный лес вблизи хутора Верхний Хомутец, выбрав для этого удобное место с небольшим склоном и естественным прудом. Много лет прошло с тех пор, а лес растет на площади более тысячи гектаров. Тишина. В лесу смеркается, тени сглаживаются, и только верхушки дуба виднеются вдали, да дорога укладывается в просвете просек. На поляну выходит пятнистый олень, где-то вдали слышен рев разбаловавшегося лося. Лес ожил, угодливое ухо ловит звуки зверей и пение ночных птиц. Это не мешает, не портит ансамбль, лишь вносит разнообразие и украшает Манычскую степь.

Год 1956 стал годом большого озеленения хуторов. Было высажено более ста тысяч деревьев, озеленены улицы, в каждом дворе посадили сады. Сейчас гордостью нашего хутора является центральная аллея; посажена она в честь первого десятилетия победы советского народа над фашизмом. Здесь место отдыха хуторян, красивые парковые скамейки вечерами заполнены молодежью и пожилыми колхозниками. Отдыхают, беседуют, встречают и провожают гостей; встречаются, влюбляются и ждут торжественного часа регистрации брака. Еще в 1927 году, когда делали планировку хутора, предусматривалось, что хаты, крытые камышом и соломой - дело временное; отводилось место для застройки большого дома; улицы, ровные, как стрела, намечались под озеленение. Где и планировалось, построены Дом культуры на 450 мест, два магазина, средняя школа, участковая больница, детский интернат. Регистрация новорожденных, бракосочетание, проводы в армию, встречи с ветеранами труда и войны, выпуск учащихся средней школы - все это в торжественной обстановке проводится в Доме культуры.

Шумит роща возле одного из курганов "Четыре брата". Сюда собираются в праздничные дни отдохнуть.

Еще древние люди замечали, что в штормовую погоду на Маныче слышались какие-то аккорды; создавалось впечатление, что Маныч гудит. В легенде говорится, что на дне Маныча есть огромные пещеры, связывающие его с Каспийским морем; через них воды Маныча время от времени быстро уходят в море, производя подводный гул. Но, если поверить легенде о подземных коридорах между Манычем и морем, то шума в наших краях не было бы: наша земля на десятки метров выше Каспийского моря. Будь те самые подземные коридоры, люди ходили бы по выжженной солнцем степи.

- Вы по нашей земле ходили? Вы ее никогда раньше не пробовали на язык?- спрашивает часто ветеран труда Ксения Васильевна Апасова; тут же она отвечает:- Соленая наша земля. Одни говорят, что много крови пролито на ней, другие утверждают, что слезами пропитана, а я помню больше пота, чем крови и слез.

Таков наш хутор, живут здесь дружно, и весело, а при разговоре не против вспомнить, как их прадеды пели частушки.

Александр Черевков

Источники:

1. На земле Тихого Дона