Историк из Ярославля рассказал о темных сторонах войны 1812
В год 200-летия победы России над наполеоновской армией автор - Михаил Дмитриевич Кербиков, кандидат исторических наук, заведующий музеем боевой славы в Ярославле - с приведением цитат из исторических документов рассказывает о дезертирстве, мародерстве и пьянстве русских солдат и казаков.
Конечно, большинство солдат и офицеров честно выполняли свой нелёгкий воинский долг. Но война есть война, всякое случалось, и эти её тёмные стороны тоже нужно знать, а не скрывать. Факты говорят о том, что мирное население грабили ОБЕ воюющие стороны.
Русские казаки особо не церемонились с пленными. А уж по части грабежей и мародёрства казакам на той войне и вовсе не было равных. Этого постыдного занятия не гнушался даже знаменитый казачий генерал Иловайский, присвоивший отбитый у французов транспорт с церковными ценностями, отправив их к себе на Дон. Любопытно, что мародёрствовали казаки не только в белорусских, но и в русских деревнях, многочисленными обозами перегоняя награбленное в донские станицы. Процветало среди казаков и такое постыдное занятие, как работорговля. Пленных французов они продавали русским помещикам, которых те охотно покупали в качестве бесплатных гувернёров или работников.
Заинтересовавшись темой войны 1812 года, я обратил внимание на одну любопытную деталь. Согласно некоторым источникам, списочная численность иррегулярных казачьих войск достигала в 1812 году 110 тыс. лёгкой кавалерии, но в боевых действиях принимали участие не более 20-25 тыс. Что-то тут не так. В то время, когда русская армия несла большие потери в живой силе, казачьи резервы почему-то не использовались. Ответ, как мне кажется, я нашёл в записках генералов А. Бенкендорфа и Ермолова.
Будущий шеф жандармов А. Бенкендорф писал, что казачий лагерь обычно "походил на воровской притон". А генерал Ермолов, в будущем "покоритель Кавказа", с горечью говорил, что "атаман Платов перестал служить, войска его предались распутствам и грабежам, рассеялись сонмищами, шайками разбойников, и опустошили землю от Смоленска до Москвы".
Ещё Ермолов писал, что во время двух решающих сражений, Шевардинского и Бородинского, "знаменитый" атаман Платов был... мертвецки пьян! Шокированный Кутузов сказал тогда Ермолову, что "в первый раз видит полного генерала без чувств пьяного". Это дорого обошлось русской армии: поскольку атаман Матвей Платов в день генерального сражения был до беспамятства пьян, гусары, как рапортовал Кутузов царю, понесли огромные потери и не могли "что-либо предпринять, потому что казаки... так сказать, не действовали". Уж не из-за казаков ли была проиграна русскими битва под Бородином? Но обо всех этих постыдных фактах глухо молчат российские историки...
Даже создатель приукрашенного официоза о войне 1812 г. А. И. Михайловский-Данилевский в своё время был вынужден записать: "... меня уверяли достоверные люди, что Платов посылал на свой счёт грабить деревни и сёла, и отправлял на Дон несколько обозов с похищенными таким образом вещами". Как пишет историк, автор книги "Фарс длиною в двести лет" Е. Понасенков: "У меня даже возникает версия, что знаменитый "московский клад" Наполеона (ценности, вывезенные французами из Москвы) надо искать на Дону...".
Отдельный иррегулярный казачий корпус генерала от кавалерии Матвея Ивановича Платова появился в 1-й Западной армии Барклая де Толли в мае 1812 года. Вместе с казачьими полками других армий Платовский корпус составлял особый резерв русских войск. Донские казачьи бригады были усилены несколькими - также казачьими - башкирскими, калмыцкими и татарскими конными полками. Поначалу в корпус Платова по штату входили семь Донских казачьих полков: атаманский генерал-майоров Денисова 7-го и Иловайского 5-го, п.полковников Власова 3-го, Грекова 18-го, Мельникова 3-го и Харитонова 7-го, а также Перекопский и Симферопольский конно-татарские, Ставропольский калмыцкий и 1-й Башкирский полки и 2-я Донская конно-артиллерийская рота.
О том, как обращались казаки с пленными, вспоминал офицер французской армии, (хирург) Франсуа Мерсье: "Нас, пленных, было около трех тысяч, когда мы покидали Вильно; в том числе насчитывалось до 150 офицеров, вместе с которыми мне и пришлось идти, шагая в задних рядах нашей партии. По меньшей мере половина всех этих пленных еще не вполне оправились от изнуряющей лихорадки, и не успели мы пройти еще и одной мили, как многие из нашей партии начали падать от переутомления и усталости. Но к ним тотчас подскакивали казаки и, осыпая ужасной руганью, заставляли их снова подниматься на ноги и продолжать путь под ударами палки". [...].
"Тела умерших и их одежду (казаки) сжигали совместно, но при этом иногда случалось, что в огонь бросали людей, еще не испустивших последнего дыхания. Оживая на мгновение от неимоверной боли, эти несчастные, заживо сжигаемые, оканчивали свою агонию в невероятных криках. Когда нам впервые пришлось присутствовать при подобном зрелище, из наших грудей невольно вырвался крик ужаса. Но наш конвой тотчас же заставил нас тронуться далее в путь, подгоняя усиленными ударами тех, кто чересчур оживленно выказывал жестами свое негодование".