27.12.2012

Донские художники открыли миру культуру Кавказа

Летом 1924 года три ростовских художника отправились в Дагестан. Факт сам по себе не примечательный, даже обычный, если судить о нем с позиций сегодняшнего дня, но по тем временам это было немаловажное событие. Инициатором поездки, получившей название "научно-художественная экспедиция", был первый секретарь Юго-Восточного бюро ЦК РКП(б) Анастас Иванович Микоян, работавший тогда в Ростове. "Принимая во внимание, - говорилось в мандате, подписанным уполномоченным Народного комиссариата просвещения РСФСР, - серьёзность задач, стоящих перед экспедицией, обращаемся ко всем советским и общественным организациям Юго-Востока России и автономных республик с просьбой об оказании членам экспедиции всемерного содействия при передвижении". Основной задачей, поставленной перед художниками, было "изучение и отображение быта народностей Кавказа".

Неофициальным руководителем поездки стал Федор Матвеевич Черноусенко. Он оставил немалое творческое наследие, но так уж случилось, что его имя осталось забытым. Несколько лет назад, когда сын художника московский инженер Н.Ф. Черноусенко начал собирать в музеях страны материалы для биографии отца, он получил ответ: "На Ваше письмо сообщаем, что в фондах Центрального музея революции СССР хранится только одна живописная работа Федора Матвеевича Черноусенко - "Первый съезд колхозников Ленинградской области. Выступает С.М. Киров", созданная в 1933… К сожалению музей не располагает сведениями о жизни и деятельности художника, и со своей стороны мы обращаемся к Вам с просьбой помочь нам восстановить этот пробел".

В Государственном архиве Ростовской области мной обнаружена автобиография Ф.М. Черноусенко, написанная им 8 мая 1920 года. "Произведения мои, - писал 27-летний художник, - находятся в Англии, Америке, Аргентине, Испании. Как в частных, так и в общественных галереях. В каких именно, указать не могу, потому что они попадали через руки моего спекулянта" (торговца картинами, надо полагать). Происходила эта купля-продажа в Париже, где сын многодетного ростовского пекаря, учившийся сначала в родном городе в частной художественной школе, а потом в московском училище живописи, ваяния и зодчества, продолжал свое образование в 1914-1917 годах. "Участвовал в выставках независимых, устраивались две выставки из моих произведений", - писал Ф. Черноусенко весной двадцатого о парижском периоде своей жизни. В семейном архиве сохранился каталог вернисажа "Галерея независимых", проходившего во второй половине января 1917 года. Среди указанных там картин Федора Черноусенко - "Материнство" и "Цветы".

Вернувшись на родину, Федор Матвеевич работал художником-агитатором в Московском совете рабочих и солдатских депутатов. В Ростове после освобождения города от Деникинцев, он заведовал художественно-агитационной секцией политотдела комиссариата СКВО и преподавал рисунок и живопись в художественной школе. Тогда же написан с натуры портрет командующего Северо-Кавказским военным округом Климента Ефремовича Ворошилова, хранившийся до войны в Ростовском краеведческом музее.

Биография Федора Черноусенко, которая предшествовала его поездке в Дагестан, а несколько позднее - в Чечню, способствовала тому, что именно он стал во главе этого предприятия, потребовавшего от его участников, как потом оказалось, немало мужества и находчивости. Второй участник экспедиции - Дмитрий Федоров был начисто лишен практической смекалки, а в молодые годы вообще слыл человеком не от мира сего. Уроженец кубанской станицы Кавказской (ныне город Кропоткин), в Ростове-на-Дону он поселился в 1911 году. Около трех лет Д. Федоров провел в классах Училища живописи, ваяния и зодчества в Москве и покинул его раньше срока из-за разногласий с преподавателем Н.А. Касаткиным. Твердо отстаивая в искусстве традиции передвижников, Касаткин не принимал в своем ученике модного тогда увлечения декоративностью. В собрании Ростовского областного музея изобразительных искусств есть характерная для того времени работа Федорова - "Стрекоза". Но лучше всего говорит о молодом Дмитрии Федорове его "Автопортрет", опубликованный в свое время в журнале "Солнце России". Изобразив себя небожителем, обитателем Олимпа, художник как бы заявлял о том, что никакие общественные проблемы его не трогают. В этом, естественно был юношеский перехлест, "эпатирование" публики. Вернувшись на Дон, он участвует в весенних выставках Ростово-Нахичеванского общества изящных искусств, предлагая произведения, столь же далекие от жизни, как и "Автопортрет": "Царевна", "Грусть Орфея", "Восточный сон"… И всё-таки связь с действительностью неминуемо проявлялась в пейзажных зарисовках, сделанных в Москве ("Марьина роща", "Сокольники", "Останкино"), в Ростове ("Темерник", "Дом Мордовцева"), на Кавказе ("Алагирский пейзаж", "Баку", "Гудауты").

В 1922 году, когда в Ростове была организована ретроспективная выставка произведений Д.Федорова, созданных за пятнадцать лет работы, критик А. Силин писал о художнике в статье, открывающей каталог: "Он истинный искатель, верящий только в себя… Ему светят не банальные парижские салоны и не мастерские модных скоропреходящих светил, а заложенные в глубине веков истоки искусства вечно рождающейся Азии. Древнерусская икона, персидская миниатюра, арабская декоративность, кавказская резьба - вот что Федоров полюбил и претворил в горниле своего творчества". Всё это верно, но узко профессиональные темы замкнули Федорова в узком мирке, из которого он вырвался в Дагестане…

О третьем члене экспедиции известно, к сожалению, очень немного. Василий Шлепнев (Шлипнев) был участником разных выставок, проходивших на донской земле. Темы его ранних картин достаточно камерные: "Семейный портрет", "Летом", "В полдень", "Прогулка". Поездка по Северному Кавказу раскрыла большие возможности этого художника в цвете и колорите и ещё раз показала, как важно для творческого человека окунуться в действительность с её острыми противоречиями. Да если ещё вокруг торжествовала невиданная экзотика!

"Пишу из Буйнакска, - сообщал Федор Черноусенко домой. - Это бывший город Темир-Хан-Шура. Какие горы, какие скалы! Дикие, угрюмые… Совершенно сказочная страна! Здесь мы пробудем 3-4 дня. Мы в самом отдаленном и глухом округе, где, рассказывают, ещё встречаются совершенно дикие горцы из племени чуть ли не каменного века. В их пещеры не ступала нога ни одного русского или европейца. Даже дагестанцы здесь бывают редко и с большими опасениями". А в другом письме художника читаем: "Сегодня в Буйнакске - магометанское воскресенье. Всё закрыто. Пошли в соседний аул Кафыр-Кумух в трех верстах. На отрогах скал лепятся плоскими крышами глиняные серогрязные сакли. Прямо какой-то Египет! Улицы очень узкие, трудно разойтись вдвоем. Написали по 3-4 этюда…" И дальше: "Мы ещё в городе Шуре. Ходим в окрестные аулы, пишем и рисуем всё - людей, ослов, мулов, буйволов, пейзажи, труд горцев. Думаем выехать вглубь Дагестана на целый месяц…"

В старинной Темир-Хан-Шуре, находившейся когда-то в самом центре Кавказской войны (в 1844 году Шуру осаждали войска Шамиля, привезенного несколько лет спустя, уже пленным под эти же крепостные стены), участники научно-художественной экспедиции прошли своего рода "акклиматизацию". Попали они в Буйнакск по шоссе, соединившем его с Махачкалой - тогда, до революции Петровском более ста лет назад. Новое название город получил в 1921 году в честь революционера Уллубия Буйнакского, похороненного здесь в братской могиле вместе с Махачем Дакадаевым и десятью соратниками.

Кто только - по преданию - не побывал, начиная с Тамерлана, в этих, казалось бы, забытых богом и людьми местах!.. Из художников, бродивших по улицам Шуры, назовем Ивана Айвазовского и Николая Ярошенко, из писателей - Александра Бестужева-Марлинского и Александра Дюма-отца. Достойные предшественники, что и говорить, и нет сомнения, что любознательный Федор Черноусенко, приучившийся ещё в Париже всё брать на заметку, не терял даром времени в Буйнакске и энергично просвещал друзей. Здесь в "воротах Кавказа", они повстречали знакомого осетина, имя которого Федор Матвеевич, обычно очень аккуратный в своих письмах к жене - художнице Вере Хореновне Асмаровой, не указал. А это, оказывается, был ответственный работник Наркомпроса на Юго-Востоке Российской Федерации, который (цитирую письмо Черноусенко) "отбил для нас деньги у Микояна". Осетин рассказал ростовчанам, что в конце августа в Махачкале должен открыться съезд культурных и художественных сил всех наций, населяющих Северный Кавказ… Было решено принять участие в съезде, но сначала надо выполнить главную задачу - пройти с этюдником через горы, таившие столько загадочного и непонятного…

Ранним утром восьмого августа, переночевав в последний раз на широких скамьях в одном из пустых классов женской гимназии, художники выехали из Буйнакска. В их распоряжении были два проводника и несколько неоседланных лошадей. Милиционер с винтовкой, приставленный местными властями для охраны экспедиции, вскоре куда-то исчез. А дорога становилась всё глуше и всё круче. Первый повстречавшийся аул был аул Кара-Чай. Художники устроились переночевать в чей-то богатой сакле, увешанной коврами, но тут же выяснилось, что с пропитанием пока проблема: никто ничего не продает. Обратились к седобородому старшине, предъявив ему мандат, предусмотрительно написанный на русском и арабском языках. Только тогда удалось достать несколько кусков сыра и немного буйволиного молока. С рассветом, более чем скромно подкрепившись, экспедиция отправилась дальше.

"Ехали всё вверх и вверх, - писал в Ростов Ф. Черноусенко. - Наконец, забрались в самую гущу облаков, таких густых, что впереди не было видно других лошадей. Продвигались шагом. Ветер свистел в ушах. Неприятная сырость пронизывает до костей даже в бурках. Всё на нас покрылось инием, как зимой, дыхание выходило паром. Усы и борода у меня тоже в инее. Проводники нас совершенно не понимают. Но вот добрались на высоту трех верст на вершине горы Гимры. Кругом - облака, внизу - облака; и больше ничего не видно. И начался спуск по узенькой тропинке гуськом над пропастью. Вдруг ветер разорвал толщу облаков, и о, ужас! - во мне всё обмерло. Мы находились над самой пропастью, и перед нами расстилалась поразительная, чарующая картина - панорама на далекие долины и горы, залитые заходящим солнцем. Я закричал товарищам. Я прямо свалился с лошади и прижался спиной к скале. Они тоже повскакивали с лошадей. Когда облака и туман совсем рассеялись, мы просто обезумили от страха и радости, от красоты божественного величия природы!"

Аул Гимры, в котором "разбитые телом, но бодрые духом" художники провели несколько дней, показался Федору Черноусенко сказочным видением из "Тысячи и одной ночи". Потом перед путниками открылась не менее эффектная красота селений Чох, Гуниб и других, но встреча с величественными вершинами Гимринского хребта так и осталась самым ярким впечатлением дагестанской экспедиции ростовчан. Может быть, потому, что это было первое из потрясений, испытанных ими в стране гор, прославленной её поэтами?..

Конечно, столь сильные эмоциональные впечатления, полученные друзьям живописцами, не могли тут же не стать эскизом к картине, зарисовкой, этюдом. К сожалению, судьба некоторых произведений, написанных тогда Федором Черноусенко и его товарищами в Дагестане и год спустя в Чечне, до сих пор не известна. Но основная часть созданного ими во время экспедиции 1924-1925 годов хранится в Ставропольском краеведческом музее изобразительных искусств, в художественном музее Дагестана и в краеведческом музее города Грозного. Видимо нас ждут новые неожиданные встречи с творческими результатами этой значительной для своего времени научно-художественной экспедиции.

В конце августа 1924 года, как и предполагалось, ростовчане прибыли в Махачкалу и приняли участие в региональном съезде культурных и художественных сил. "Наша поездка дала нам очень много хороших картин. - писал Ф.М. Черноусенко жене. - Мы ждем здесь народного комиссара Дагестана Тахо-Годи… Он приедет завтра вечером, и тогда мы выясним все наши дальнейшие планы".

Имя А. Тахо-Годи носит научно-исследовательский институт Министерства просвещения ДАССР. Оттуда и сообщили Нортаму Федоровичу Черноусенко, что в Художественном музее республики есть следующие работы его отца: "девушка из аула Леваши", "Девушка из аула Чох", "Девушка из Кафыр-Кумуха", "Горец из аула Цудахар", "Девушка из Хунзаха". Часть этих произведений написана маслом, а другие - акварелью и карандашом.

Более разнообразна по тематикеколлекция в Ставрополье. Дмитрий Степанович Федоров представлен здесь картинами "Аул Гимры" (два варианта) и "Аул Чох". Среди произведений Ф. Ченоусенко в краевом музее - "Аул Кафыр-Кумух", "Дагестанский пейзаж", "Две женщины под навесом", "Мост через Аргун", "Верховье реки", "Пасека в Шатое". В Ставрополье же хранится пейзаж Василия Шлепнева "Аул Чох".

Сравнивая пейзажи Д. Федорова и В. Шлепнева с современной фотографией селения Чох, помещенной в книге В.И. Марковина "Дорогами и тропами Дагестана" убеждаешься, что оба художника проявили большую тонкость в воспроизведении поразительной красоты этого краешка дагестанской земли, где археология обнаружила стоянку древних её обитателей, живших в эпоку мезолита - среднего каменного века. "Материалы Чохской стоянки, - пишет В.И. Марковин, - дали первые факты для истории искусства Дагестана". Этот же автор, описывая в своей книги селение Чох, дает своеобразный комментарий к картинам Федорова и Шлепннева из ставропольского собрания, которых он, возможно, никогда не видел, - насколько близки ощущения историка и живописцев: "Серая многоэтажная громадина аула Чох. Светит луна. Бесконечно огромные тени падают в лощину. А потом сиреневая предрассветная мгла сменяет блеклые краски ночи. В прохладном воздухе чувствуется легкая горклость кизяка и тонкие струйки дыма поднимаются вверх…"

И старые горцы и юные горянки смотрят на нас сегодня с картин и рисунков трех донских художников, оставив такие заметы тех, теперь уже давних дней, которые никто, кроме них, уже не оставил бы для потомков. Даже известный художник Е.Е. Лансере, который путешествовал по Дагестану летом следующего 1925 года…

Это было время, когда ещё один русский человек - историк Д.Н. Павлов - начал, как пишет В.И. Марковин, "формировать Дагестанский музей". Павлову удалось заполучить для будущего музея коллекции князя Барятинского, хранившиеся в тифлисском Храме Славы. Но реликвии старины не могли, конечно заменить на стендах будущего музея свидетельств тех перемен в горах Дагестана, о которых хорошо сказал лезгинский ашуг Сулейман Стальский: "Голые у нас получили шубы, забытые - коней, мерзнущие - солнце, а я вот - молодость!" Научно-художественная экспедиция потому и пользовалась поддержкой Анастаса Ивановича Микояна, что была призвана зафиксировать для будущих поколений новую жизнь в древних аулах.

О её результатах в конце 1924 года сообщалось в разных газетах. "Мы здесь известны всему ученому миру, - писал Ф.М. Чернусенко жене из Москвы. - Мы всё время проводим в докладах ученых обществом, связанных с разными государственными ассоциациями, проводящими восточную политику. Нам предлагают поездку в Бухару, в Афганистан, в Крым. Профессора Исторического музея приглашают поехать вместе с ними в Карачай, к Эльбрусу…"

Семь месяцев спустя после московских триумфов путь новой научно-художественной экспедиции, организованной в Ростове, опять вел на Северный Кавказ, но на сей раз в Чечню. Перед началом поездке в Грозном был составлен интереснейший документ. С одной стороны его подписал заведующий отделом народного образования Чеченской автономной области, а с другой, от имени участников экспедиции, - Федор Черноусенко. Кроме него и В. Шлепнева, в состав группы входил литератор-осетин Гатуев и композитор Давиденко. В договоре от 8 августа 1925 года было сказано, что композитор берет на себя запись народных мелодий, а литератор - сбор песенных текстов, сказок, преданий. Художникам предстояло выполнить большое количество натурных зарисовок для запланированного издания первого путеводителя по советской Чечне, словарей, учебников, и т.д. "Чеченский отдел народного образования, - говорилось в примечании к договору, - в случае смерти членов экспедиции от различных случайностей в течение её проведения обязуется уплатить семьям по 5000 рублей".

В результативности работы художников из Ростова был кровно заинтересован окружной музей по истории культуры и религии в Грозном, открывшийся в 7 ноября 1924 года. Его современное название - Чечено-Ингушский республиканский краеведческий музей. В научном сборнике, выпущенном этим учреждением (Чечено-Ингушское книжное издательство, Грозный, 1975), в статье И.З. Пономаревой говорится: "В 1925 году художники Ф.Черноусенко и В.Шлепнев по заказу музея сделали для экспозиции ряд картин, этюдов и рисунков, темы которых были связаны с бытом чеченского народа. Среди них - "Вечеринка", "Базар в Чечен-Ауле", "Лезгинка", "Чеченский двор", а также портреты участников гражданской войны".

Значит, помнили все эти годы в Чечено-Ингушетии о том, как побывала здесь ростовская экспедиция, участники которой в ту тревожную пору вполне могли не сносить головы!.. В этом нас убеждают, в частности, письма Ф. Черноусенко, педантично заносившего в свой дневник основные события и этой поездки на Кавказ:

"Мы узнали, что член другой экспедиции (её возглавляет профессор Яковлев) товарищ Большин, повар по профессии был убит как шпион в горной Чечне, в ауле Зумсой абреками имама Годынского, которые идут против Советской власти… Через четыре дня привезли тело Большина в Грозный, и мы сопроводили его вместе со всем городом и войсками в могилу. И несмотря на все эти ужасы, ехать всё же нужно - в ту же сторону. Для обеспечения нашей безопасности и гарантий на случай несчастья дали нам оружие. С нами поедут проводники - двое мужчин из почетных горских фамилий. Один из них - сын наиба Шамиля. Оба хорошо говорят по-русски и знают вдоль и поперек всю Чечню. Они вооружены с ног до головы по чеченскому обычаю, с карабинами, револьверами, кинжалами. Здесь иначе пока не ходят.

…Утром в ауле Урус-Мартан мы собрали всех почетных жителей к себе во двор. Набралось человек сто, и надо было их всех зарисовать, потому что они - гикаловские и гойтинские воины, первые революционеры. А затем мы пошли к шейху, здешнему святому. Прием состоялся, как у царской особы. Строжайший этикет. Вокруг него наибы (начальники). Я его сфотографировал. Фотографироваться они очень любят… особенно женщины. Завтра поедем к одному из наших проводников, к его ближайшей родне…"

Там, в неизвестном нам селении, художников поразил обряд выбора невесты. С восторгом наблюдали они, делая на скорую руку зарисовки, как дружно строили чеченцы саклю для какой-то обездоленной, семьи, как празднично одетые девушки, взявшись за руки, в кругу, месили голыми ногами для этой сакли глину, а под деревом играла гармошка, бубнил бубен и звенела горская балалайка: работа шла под "лезгинку".

О гикаловцах и гойтинцах, повстречавшихся тогда в Усус-Мартане, разговор особый. Николай Федорович Гикало был легендарной личностью. Он командовал войсками красной армии при обороне Грозного в 1918 году. Банды Бичерахова в течение ста дней вели осаду города, и красноармейцы в союзе с грозненскими рабочими и чеченской беднотой отбили все атаки врага. А в ауле Гойты на стороне Советской власти действовала большая группа горцев, и здесь ими был дан решительный отпор деникинцам. "Горцы, - говорил Сергей Миронович Киров, - глубоко затаили свой гнев против насильников, и первые же звуки марша Красной Армии, которые услышат скрывшиеся в ущельях горцы, разбудят их гнев". Дальнейшие события подтвердили правоту этих слов. Повстанческая армия в марте 1920 года заняла Грозный, а несколько дней спустя в город вступили передовые части XI красной армии. 2 апреля 1920 года Серго Орджоникидзе послал В.И. Ленину телеграмму о том, что освобождение Северного Кавказа стало свершившимся фактом.

Вот несколько имен тех героев недавних классовых боев, портреты которых сделал тогда в Урус-Мартане Ф. Черноусенко и В. Шлепнев: командир отряда гойтинцев Хату Даулиев, Ахмет Абдуллаев (на его портрете указан сотый номер), Чагбука Чолаев, Тенсурка Лабазанов… Художники зарисовали также всё, что им попалось на глаза в доме, где жил Шамиль. Всё это могло в любое время навсегда и без следа исчезнуть.

В работах Ф. Черноусенко и В. Шлепнева был очень заинтересован музей, создававшийся в Ростове. В начале 1926 года он был открыт - Музей горских народов. Особняк на Буденновском проспекте, где была размещена его постоянная экспозиция, не сохранился. Госфонд Главнауки в Москве многое сделал для того, чтобы новое учреждение культуры получило интересные, редкие экспонаты. Сюда были отправлены картины из личных покоев Александра III в Гатчине. Здесь были произведения Сурикова, Айвазовского, Верещагина, Левитана, Врубеля, Малявина, Кустодиева, Васнецова. Но самый большой интерес для его посетителей, как бы ни были хороши полотна знаменитых художников, представляли собрания в старом особняке дамасские кинжалы, шашки в богатых ножнах и другие редкие предметы горского быта.

С особым вниманием рассматривались произведения разных жанров, привезенными ростовскими научно-художественными экспедициями из Дагестана и Чечни. "Когда к нам приходят экскурсии красноармейцев, их не оторвешь от этих картин", - сказал сотрудник музея писателю Павлу Максимову.

"Вот шейх Юсуп-Хаджи, благославивший Советскую власть, - суровый старик с подстриженными по-чеченски усами, с белой бородой патриарха, - писал Павел Максимов в очерке "В музее народностей Кавказа". - А рядом - чеченец-комсомолец с винтовкой, кооперативная лавка в ауле, сакля-читальня с портретами Маркса и Ленина. Люди - как на бивуаке, с оружием. Таков обычай. Особенно замечателен косарь в поле: в руках коса, а за плечами - винтовка, за поясом кинжал, наган: каждую минуту он может ожидать нападения. А вот совсем другие сюжеты. Девушки-чеченки набирают воду… Пляска молодежи под бубен и гармошку… Народный певец Терем Самаханов, ободрявший красных партизан (его слушал Калинин)… Башня Шамиля… Гора Гуниб… Мастерская кинжалов… девушки за шитьём… Базарные сценки…"

Музей горских народов в Ростове был авторитетным научным учреждением в масштабах Северного Кавказа. В 1930 году он организовал большую этнографическую экспедицию в Чеченскую автономную область. А на следующий год весь Дагестан всколыхнул Культсанштурм, в котором участвовали писатели, художники, учителя, врачи. "То была не туристская экскурсия, - пишет Владимир Марковин в книгами "Дорогами и тропами Дагестана". - Участники похода не только знакомились с Дагестаном и его населением, но несли в горы знания, создавали по аулам школьные ячейки, медицинские пункты, выявляли народные таланты. После этого похода в Дагестане началась борьба с бездорожьем".

В 1937 году Ростов перестал быть административным центром огромного края. Была создана Ростовская область, и Музей горских народов вскоре расформировали. Его фонды попалив молодые музеи Махачкалы и Грозного, в Ставрополь и поэтому, рассказывая о трех полузабытых ростовских художниках, мы упоминаем прежде всего те их произведения, которые хранятся в этих городах.

Как же складывалась в дальнейшем творческая биография этих живописцев? О Василии Шлепневе мы, в сущности, ничего не знаем. Он жил в Москве и работал, видимо, не очень активно.

Федор Черноусенко, тоже поселившийся в столице, много писал по заказам Наркомата Обороны. Он создал большую картину о строительстве бойцами железнодорожных войск моста через Волгу в Саратове. И ещё одно полотно конца 30-х годов: "Товарищи Ворошилов и Хрулев осматривают выставку служебных собак в подмосковном селе Завидово". После войны два года Федор Матвеевич прожил в родном городе, преподавал в художественном училище. На областной выставке 1949 года он экспонировал большое полотно "Ростовская набережная". Художник искал себя в разной тематике, но подняться выше того, что он сделал когда-то в Париже и в середине 20-х годов в Дагестане и Чечне, ему не удалось…

Иначе сложилась в этом плане судьба Дмитрия Федорова. Портреты, написанные в 30-е годы, убедительно говорят о плодотворном поиске. Около 30 работ Д. Федорова было представлено на первой Азово-Черноморской краевой художественной выставке живописи, скульптуры и графики в 1934 году. Судя по каталогу, уже тогда ряд работ художника был собственностью музеев: краеведческого (портрет композитора М. Ипполитова-Иванова) и горских народов (акварели "Девушки с кувшинами" и "Восточная песня", натюрморт). Для строившегося здания драматического театра имени Максима Горького Федоров написал портрет академика архитектуры Щуко, который проектировал театр. На той же выставке были портреты писательница М. Шагинян, альтиста Левкоева, жены художника… Местонахождение большинства работ Дмитрия Степановича сегодня неизвестно. Но о его творческих поисках в предвоенные годы можно судить по "Портрету сына" (1934). Внимательно рассматривая полотно, убеждаешься в правоте критика А. Силина, считавшего, что кроме всех иных влияний, Д. Федоров формировался под непосредственным влиянием древнего русского искусства.

В 1938 году Д.С. Федоров переехал на постоянное место жительства в Сухуми, а после войны поселился в Краснодаре, где и скончался в 1964 году в возрасте 74 лет. На Кубани его имя, к сожалению, так же мало известно, как и на Дону. А это несправедливо по отношению к нему и его товарищам, создавшим во время поездок по Дагестану и Чечне цикл произведений, запечатлевших эпоху и ставших её подлинно художественным документом.

Юрий Немиров

Источники:

1. 'Дон'. Сентябрь 1982