Клады Разбойного кургана

Населённый пункт: Цимлянск

Тип произведения: легенда

Вечером в сумерках Разбойный курган за станицей на левом берегу Дона казался таинственным, страшным. Говорили, что разбойники давно-давно закопали там клад и не вернулись за ним потому, что погибли на море, когда поплыли в набег на Турцию. Одни объясняли, что тот клад почему-то "не дается", а другие, что "взять" его можно только на заре, в том месте, где кончается тень от кургана.

Нам, конечно, хотелось откопать клад. Только вот как?.. Я думал тогда, что за курганом земли уже нет и там все кончается обрывом. Вдруг ночью не заметишь край и упадешь?! Но Сашка, мой верный друг, придумал: "Давай, говорит, свяжемся веревкой. Если один сорвется, другой вытащит".

Собрались копать в первый же выходной, как только потеплеет. Слово - закон.

Когда я потихоньку звякнул Сашке по "телефону"- банка консервная, а в ней гайка, и веревка к нашему забору,- Сашка уже ждал сигнала и сразу вылез через окно в сад. Страшно было идти ночью, хоть мы и связались. Особенно по дырявому мосту через речку и около озера.

Пришли под курган еще затемно, ждем солнца и смотрим на луг. Его весь затянуло туманом. Там спали лошади. Не так, как мы, а стоя. И еще они клали друг другу головы на шеи. Ноги лошадей были размыты туманом, и казалось, что и лошади, и верхушки стогов плывут по воде. Потом взошло солнце, большое-большое и очень красное. Совсем не такое, как в станице. На него сначала можно было даже смотреть.

Курган Цимлянского района Ростовской области. Источник sarkel.ru

Но тут мы с Сашкой на заветном месте, где кончалась тень от кургана, налегли на лопаты. И копали, пока стало жарко. На ладонях у меня вздулись пузыри. Я сказал, что если бы взяли варежки, то докопались бы. Но тут у Сашки поломалась лопата, и он сказал:

- Влетит.

Мы собрались домой и как глянули, а полей за курганом еще много-много и нет никакого обрыва. За полями около самого неба темнел лес. До него было далеко-далеко, наверное, и за день не дойдешь.

Дома Сашкин дед за лопату нас не ругал, а дал свой топор и сказал, что ручку надо хорошо стесать и заклинить коротким гвоздем. Мы тесали и расспрашивали про клад. Оказывается, мы копали не там и слишком глубоко. Дед говорил:

- Клады в нашей земле лежат мелко, сантиметрах всего в шести, от силы в семи.

Мы переглянулись, но не поняли ничего. Тогда он повел нас в огород. Присел на корточки и рукой разгреб землю вокруг ростка с двумя листочками.

- Это,- говорит,- подсолнух. Росток в земле белый, а на конце его, видите, шелуха осталась. А было семя. Это и есть клад кладов. В земле с ним свершается великое таинство, до конца никем еще не разгаданное. Оно еще сложнее, чем любая машина.

Мы в это, конечно, не поверили. А Сашкин дедушка задумался и говорит:

- Вот эти маленькие корешки - насосы. Да, да! Они качают из земли воду. И не только. Знаете, какие цветы у подсолнуха?

- Ну, большие. Крутятся и на солнце смотрят.

- Я не про размер! Желтые цветы. Значит, от черной земли, солнца и воздуха подсолнух должен взять и желтую краску для лепестков, и масло для семян. Вы знаете это?

- Нет.

Два зеленых ростка подсолнечника на белом фоне. Источник pressfoto.ru

- А самые вкусные плоды - будь то вишни или яблоки - знаете какие? Не те, что вы таскаете из чужих садов. А те, что выращены своими руками.- Тут он помолчал, потом вздохнул и добавил: - Ну а насчет клада... клада в кургане нет. Точно знаю.

- Копали?- спросили мы сразу вдвоем.

- Копал,- кивнул старик.- А потом занялся теми кладами, что лежат мелко.

Прав оказался Сашкин дед, хоть, признаться, мы с Сашкой на курган ходили копать еще раз пять. Клада не нашли, зато уже осенью открыли, как спят на привале журавли.

Они сидели посередине большого луга большущей стаей, а в середине стоял один журавль и зорко смотрел по сторонам. Дежурный! И стоял он на одной ноге, чтобы, наверное, не уснуть. Потом, смотрим, в когтях у него что-то красное. Тут журавль перестал озираться, стоит неподвижно, а нога опускается, опускается... Задремал. Потом из лапки выпал камень.

Журавль встрепенулся, курлыкнул. Наверное, сказал, что ничего нет опасного. Подобрал камень и снова поджал ногу. Выходит, он держал его нарочно, если выпадет, чтобы сразу проснуться. И камень тот они принесли с собой, потому что в наших местах таких нет.

Мы решили подобраться и посмотреть на часового вблизи, но только вышли на чистое место, как он тревожно закурлыкал и стая снялась. Она была такая большая, что почти закрыла все небо.

Больше клад на Разбойном кургане мы не искали. Переключились на рыбалку. Эх, как вкусны они были, те малые окунишки из мельничного затона! Придешь домой, сам чистишь их, чтобы мать не отдала кошке. Сидишь за столом, ждешь, пока они изжарятся. А спать хочется, глаза слипаются, и перед ними встает сладкое видение - поплавок начинает подрагивать, на воде расходятся круги. В ушах звенит лягушиный гомон. Поплавок стремительно ведет в сторону, рвешь камышовое удилище. И - просыпаешься, ударяясь лбом о стол.

Было, было...

Дети на рыбалке. Источник subscribe.ru

Иногда с нами ходил на затон и Сашкин дед. Он учил нас все замечать, чтобы мы узнали зеленые тайны земли.

- Разное растение сажать надо в разный срок. Теперь-то это легко определить. И термометры есть, и другие приборы. Скоро вы их в школе проходить будете,- неторопливо говорил он, раскидывая удочки,- а когда-то приходилось людям на примету надеяться да на разные знаки.

Я полез в ведерко - одна земля. Черви кончились. Надо подкопать. Вогнал в землю Сашкину лопату и уже хотел вывернуть пласт, а старик говорит:

- Не надо, ты вот так: постучи по держаку, и все.

Я постучал. Смотрю - из сухой земли сквозь травяной мусор черви сами лезут наверх.

- Почему?! - спрашиваю.

- Это они "думают", что крот ползет, и убегают,- усмехнулся дед. - Интересно?

Клев кончился. Начинало припекать, а ведерки были почти пусты: ну разве что кошке...

- Так и быть,- сказал дед,- пойдемте, я покажу вам свое запасное место. Там всегда берет. Только за это вы должны мне отплатить. Как? Семена поможете перебирать.

Мы перебирали потом семена и сажали отборные зерна в питомники. Тут и пшеница, и ячмень рассаживались у него редко, рядами, на небольших грядках. И каждое утро первым делом бежали посмотреть на них. Нам хотелось укараулить тот момент, когда будет вылезать росток.

Но все-таки не уследили. В одно утро по грядкам, как на елке, засветились зеленые огоньки. И на них дрожали крохотные капельки росы. И от каждой капли разбегались разноцветные лучики.

Сашка говорил:

- Видишь наш хлеб? Теперь не пропустить бы, когда зацветет. Придется дежурить по очереди. И чтоб не заснуть, знаешь, давай камень держать. Как тот журавль. А обед отцу пусть носит Наташка.

...С тех пор прошло много лет. Мой друг давно стал селекционером на опытной станции. Когда приезжаю, он ведет меня показывать свои сорта. И очень жалеет, что каждый опыт требует целого года, а так много надо успеть.

Он успел уже много. Может, потому, что еще тогда не я, а он подкараулил цветение.

Александр вернулся в станицу, когда она была разбита, и привез с собой полмешка пшеницы, над которой начал работу еще до войны. Землю пахал старым плугом и запрягал коров - ни лошади, ни трактора не было.

Мы не виделись много лет. Но однажды дорога завела меня в те места.

Солнце ушло за прибрежный перелесок, последними лучами вызолотило белую стрелу обелиска Строителей, островерхие крыши в городке энергетиков, и день начал угасать. Навстречу прохладе, весь день закрытые, на казачьей стороне распахнулись ставни. Красные, синие, зеленые...

Подняв розоватую пыль, широкой улицей с выгона потянулось стадо. Коровы так привычно брели на сладковатые запахи вечерних домов, словно эти улицы и проулки были здесь от века, и не верилось, что еще недавно по всему угору здесь лежала пустошь, и цимлянцы трижды митинговали: переселяться или нет станице на крутояр?..

На старом месте тогда кудрявились по займищу вербы, вилась среди них лента Дона, сверкали озерца. Мальчишки ходили туда с корзинами брать линей и сазанов. По нынешней дороге вдоль яра перед праздниками станичники возили в Задонье свое цимлянское вино. А неподалеку от дороги лежали развалины древнего града с таинственным именем Саркел...

Нет больше ни того займища, ни озер... Все скрыто водой. Тихо, пусто.

Я бреду местами, которые звались тогда "правым берегом". Бесцельно продираюсь сквозь заросли к прибрежным камням.

- Никак волокется кто?- окликают меня из-за жесткого куста терновника.

Голос принадлежал старому казаку в ватнике и штанах, вправленных в белые шерстяные носки. На темном лице говорящего и в сумерках виднеются выцветшие брови и усы. Ватник, белеющие у ног удилища, нотки досады в голосе изобличали в нем завзятого рыбака: видно, пришел на берег с намерением "схватить зорьку" и вечернюю и утреннюю.

Разговор в таких случаях не клеится, и проходящему прозрачно намекают, что он хоть и второй, да лишний. Но рыбак пригласил меня сесть, и отнюдь не из желания пугать шумом рыбу. Его задел за живое обидный вопрос: "А что, и по станицам Цимлянское водохранили-ще называют морем? Или это для интереса пишется?"

- Этто, то есть как?!- пробурчал рыбак.- Этто, может, еще запрудой обзовешь? Шалишь. Положим, в океаны чином не вышло, а море как надо. По всем статьям. Почище Азовского. Тут даже ученые моряки есть. Поначалу в море на острове обитали, а потом в Цимле целый дом заняли. Изучают течения, всякую живность. Стоп! Вот погляди сам.

Казак ткнул пальцем в направлении воды и распорядился:

- Считай от той волны до девятой. Ба-альшая будет. Небось слыхал про девятый вал?

То ли я просчитался, то ли не увидел разницы в волнах, но рыбак сказал, что сейчас все волны идут крупно, и сосредоточил внимание на своей замысловатой снасти. Он смотрел на нее и тихо шептал:

- Нет! Ты гляди, гляди, как балует море-то. Ну, теперь взыграет! Вишь, вишь!.. Вскипает. Этто, мил человек, толк надо понимать в морях.

Рыбак закурил вторую кряду цигарку и с надеждой сказал:

- Может, на дымок пойдет.

На море лежала плотная вечерняя сумеречь. Далеко-далеко по взъерошенным водам убегала лунная дорожка да по временам в волнах зыбились отражения крупных звезд. Озорные волны уже взмывали на берег, осыпая нас пеной и фонтанами брызг. Ветер дул плотный, с при-свистом. Где-то тревожно пробасил невидимый пароход.

Цимлянское море. Источник fotki.yandex.ru

- Ой и озорует же! Забурунный характер у него, казачий!..- самозабвенно восклицал рыбак.- Полную силу взяло. Оно, знаешь, еще по первой весне, когда и плотину не за-кончили, катер выкинуло на бетон, баржу оторвало у гидростанции. Словом, по всей форме действует. А как иначе? Какое же это к тому море, ежели без штормов? Тут, мил человек, как оно расхорохорится, так и не всякий капитан рискует высунуться из порта. Плоты вдрызг расшибает. Волна идет такая, что дну покою нет. Пни, какие остались от порубки, все подняло.

Долго вспоминал разные случаи, один интересней другого. А море бурлило, колыхалось лунным серебром, будто тоже рассказывало каменистому берегу свои истории.

- Только скажу тебе, что неуправка с рыбой из-за этой плотины вышла,- вздохнул рыбак.- По весне косяки идут на нерест старыми путями, какими ходили от века. А дорога перегорожена! Видал бы ты, как кидаются осетры на плотину встречь воде. Сердце кровью обливается, когда они плавают потом вверх брюхом. Нельзя же так-то: одно делать, а другое портить. Лампочка над столом хорошо, только на столе и рыба нужна. Ее из железины, мил человек, не выкуешь.

Оно, вишь ли, сделали для них рыбоход, в плотине. Чтоб в самоходные черпаки залезать и таким манером с Дону переправляться в море. Только рыба пока той науки не знает и лезет напролом.

Я уже собрался уходить, когда рыбак остановил меня:

- Погоди момент. Кажись, и выпивку изловим.

Он, не сводя глаз с лунной дорожки, торопливо разулся, стянул рубаху, потом указал мне на поблескивающий неподалеку предмет:

- Бутылка.

- Ну и что? С парохода, наверное, выбросили.

- Может, так, а может, и другое. Море размывает на дне странные клады: казаки когда-то закапывали в землю вино целыми партиями. Некоторым, может, по сто лет... Эх, лезть надо, а то разбить может о камни.

Он полез в воду и скоро, зябко ежась и фыркая, вернулся с бутылкой. Граненой, широкой. Я таких не видал никогда.

- Старинная,- натягивая рубаху, сказал рыбак.

Мы пошли к нему домой вдвоем и долго рассматривали бутылку на свет. Взболтанный осадок медленно опускался на дно. И пока он садился, пока варилась уха, хозяин, жалеючи, рассказывал о затопленных виноградниках, о цимлянском вине. Особенно же о "вымороз-ках".

Делались они из привядшего уже винограда, когда сахаристость достигала высших пределов и сок становился липким. Более того, вино потом заливали в бочки из мягкого дерева и выкатывали на мороз, чтобы оттянуть лишнюю воду. Она вымораживалась, покрывая бочку розоватой ледяной коркой. И после нескольких таких операций получались несравненные "выморозки". Вино становилось густым, концентрировался букет.

Вино. Источник nevtakt.ru

- Нету теперь тех виноградников,- говорил со вздохом старик.- Нету! И ничего тут не поделаешь. На черной земле лоза не та, а красноземы затопили.

Уху разлили, когда бутылка светилась уже рубиновым огнем. Вина в ней было только на две трети: за долгие годы оно улетучилось и через плотную пробку. Когда откупорили, бутылка как бы вздохнула и по комнате растекся тончайший аромат, каким уже в заморозки пахнет на винограднике.

- Оно,- пригубив стакан, улыбнулся казак.- "Выморозки".

Анатолий Иващенко

Источники:

1. На земле Тихого Дона