Наталья Шишкина. Пока ореха не расколешь...

Приезжего человека волгодонцы расценивают по степени причастности к строительству Атоммаша, к возведению первого квартала Нового города, к застройке старой части Волгодонска. Это я почувствовала сразу же, как только пересела из рейсового автобуса Ростов-Волгодонск в городской, куда втиснулась с большим трудом и оказалась лицом к лицу с вихрастым парнем в стеганке и черном, с белой шнуровкой, шлеме, похожем на буденовку. На коротких остановках скрежетали двери автобуса, пассажиры напирали друг на друга, протискивались, держась за вспотевшие поручни. Спешили на выход: время было обеденное. Кондуктор позвякивала увесистой сумкой с пятаками, озабоченно смотрела по сторонам и выкрикивала осипшим голосом:

- Давайте пройдем, граждане. Потеснитесь, кто вошел, не забудь те оплатить проезд. Гражданин, вот вы, вы, в очках, не загораживайте дорогу, а то ссажу...

Парень в шлеме прицыкнул на растерявшегося "нарушителя".

- Ну, так-то лучше, - облегченно вздохнул незнакомец и, расправив плечи, спросил: - А вы кто будете? Строитель? Значит, нашего полку прибыло, - заключил он, обнажив в широкой, добродушной улыбке желтоватые от табака ровные зубы. - Приходите к нам в бригаду. Возьмем, Коля? - обратился он к своему другу, смуглому юноше с черными, будто наведенными косметическим карандашом бровями.- А может быть, вы технолог? - не унимался парень, подзадориваемый любопытством. Непонимающе-удивленно смотрел на меня с вопросом в больших серых глазах.

Жаль было разочаровывать его. Но и отмалчиваться было неловко.

Похоже, он не из тех, кто зубоскалит с первым встречным человеком. Лишь бы скоротать дорогу...

- Та-ак, наверное, из начальства, - посуровев, рассуждал парень.

И когда я призналась, что приехала в Волгодонск в командировку из редакции, его интерес ко мне напрочь пропал.

- Гостья залетная - встреча мимолетная, - не смотря в мою сторону, наигранно-шутливо произнес он. - И о чем писать будете, если не секрет? Наверное, о том, что дома растут, как грибы после дождичка, что здесь работают герои-богатыри, кинувшиеся в вашу степь за романтикой, а не за крышей над головой и крепким заработком. Ведь так? - уже зло, порывисто бросил парень, пригвоздив меня к спинке кресла.

Друг ткнул его в плечо, потянул за рукав стеганки.

- Да что ты меня мацаешь! - огрызнулся парень в шлеме. - Может, это как раз тот человек, который нам нужен. Слово, братишка, иногда горы своротить может, Понял?

Он подмигнул, плотнее натянул шлем. Потер переносицу, глубоко вздохнул и, подобрев, улыбнулся.

- Да вы, товарищ пресса, не отчаивайтесь. Народ у нас золотой.

Ребята - что надо. И не за журавлем в небо приехали мы сюда, не забавы ради и не к теще на блины. Силенка есть в руках, да и места ваши - райские. Теплынь, простора много и море под боком. А стройка- громадная. Даже, можно сказать, уникальная! Но мы же, само собой, не загорать приехали за столько верст. А порой сидим, перекуриваем, баланду травим. Человек, он ведь как скроен: взял разбег, на метил горизонт в жизни и без остановки - только вперед. Чтобы и руки приноровились, и настроение - ни шатко ни валко. А как сойдешь с круга, выбьешься из колеи, после в борозду не скоро попадешь...

Друг снова ткнул парня в плечо, пронзительно посмотрел черными, как маслины, глазами. Но он не замечал ни его взгляда, ни толчка.

- Вот я, скажем, бригадир, каменщик. Жилье строим. На ребят своих не жалуюсь. Все люди грамотные, не сквалыги и не любители поменьше потопать, побольше заработать. Надо две смены - можем и две. Надо в выходные - будем и в выходные. Только дайте нам раствор, чтобы с ним было любо-дорого работать. И дайте вовремя, на полную катушку, на всю рабочую смену. А то получается, как моя бабушка говорила: "Улита едет, когда-то приедет". Вы к нам из Ростова четыре часа добирались, верно? - настойчиво и утвердительно спросил он. - А, случается, к нам на строительную площадку кирпич тоже из Ростова возят. Да только пока довезут, одна крошка останется. Бригада в простое, а я - в бегах. Раствор выколачиваю. Да не для себя, же прошу! Для стройки. Для людей. Для истории, даже можно сказать!- громко, обидчиво выкрикнул парень и отвернулся к окну.

Он не видел, что на него смотрит уже весь автобус. И кондуктор, выпростав из-под шерстяного застиранного платка ухо с толстой мочкой прикусила нижнюю губу, сочувственно качала головой, держа в вытянутой руке неизвестно кому адресованный билет.

Автобус в последний раз качнулся из стороны в сторону, подпрыгнул на ухабине и, затормозив, приосанился у тротуара.

- Не напирайте, не напирайте, - вступила в свои права кондуктор, пряча в сумку неиспользованный билет.

- Вам тоже выходить, - подхватив мою дорожную сумку, сказал парень в шлеме. Спрыгнул с подножки. - А то, что я вам наговорил, поверьте, не крик отчаявшегося человека и не брюзжание юнца, которому посулили золотые горы, а дали пятиалтынный. Вы - человек посторонний, поживите в Волгодонске, походите по стройкам, и сами рассудите, прав я или нет.

Он что-то прикинул в уме, взвесил и, посерьезнев, сдвинул брови, быстро сказал:

- Я ведь понимаю, что на Атоммаше свет клином не сошелся. И страна не может оставить другие стройки на положении пасынков, оказывая нам повышенное внимание. Но каждый день в Волгодонск приезжают тридцать человек. Это же сколько рабочих рук, не боящихся стужи и ветра, ссадин и заноз! И нуждаются они в работе, в жаркой, до седьмого пота, работе, в надежных стройматериалах...

Парень в шлеме остановился, протянул мне дорожную сумку:

- А все-таки жаль, что вы не строитель. Понюхали бы пороха вместе. В бригаду бы взял. Атоммаш испытывает нас на прочность, мы - испытываем себя. Кто выдержит, тот и останется победителем. Третьего-не дано. И пусть моя бригада на жилье работает, а не на строительстве завода. Но Атоммаш - это не сотни гектаров там, в степи, это еще и строительная площадка в самом Волгодонске, и в наших домах будут жить рабочие завода, люди двадцать первого века. Так что лично себя не считаю во втором эшелоне, не атоммашевцем.

Он неумело поклонился, заторопился. На автобусной остановке его ждал друг.

Вихрастый парень был бригадиром-строителем, с которым в первый же час пребывания в Волгодонске встретилась я, зная наперед, что ноябрьские, с сизым небом и моросящими дождями, дни сведут меня и со строителями Атоммаша, и с бетонщиками, закладывающими нулевые циклы домов в Новом городе, и с бригадиром штукатуров Людмилой Рудь. Но тогда, еще плохо ориентируясь в незнакомом городе, я не придала особого значения рассказу парня в шлеме. Было время доказать его правоту в разговоре или же вычеркнуть из памяти эту случайную встречу. Третьего мне тоже не было дано...

Я шла по безлюдному проспекту имени 50-летия Октября. Шла наугад. Тих и пустынен Волгодонск в полуденное время. Ощущение такое,, будто идешь, как это часто случалось, летней порой по станичной или. хуторской улочке, когда все, от мала до велика, спозаранку уходят" уезжают в поле, где колосится хлеб. И нет у людей другой заботы,, чем эта вековая, насущная - уборка урожая...

Не заметила, как проспект с врезанным посередине бульваром неожиданно оборвался. Распутье. Выбираю левую улицу. Школа. А за ней - уходящие далеко в сторону, в степь, желтые вагончики. У одного из них - "Жигули" с номерным знаком Тольятти. Позже, проходя этой улицей, всегда видела машину. Несмотря на дождливые дни, она была чистой, с незабрызганными скатами и капотом. "Видно, хозяину не до прогулок". Но тогда же подумалось и другое: "Номера на машине не? меняются, значит, хозяин ее построит Атоммаш и укатит домой, в Тольятти. Там, скорее всего, и квартира есть, и крыша для машины, а подался сюда, променяв все блага цивилизации на этот вагончик с пристроенным коридором".

А на "Шанхай", так называют волгодонцы этот городок строителей, будто с издевкой, смотрели окна добротных, осанистых домов с ухоженными палисадниками и свежевыбеленными лестницами. Но и они* пусты в полдень. Калитки на замке, не вьется дымок над черепичными и шиферными крышами. Нагие стрелы кустов бульденежа, отсыревшие стволы коренастых, разлапистых вишен, свалявшиеся в клубок будылья астр. Осень. Глубокая осень. Чавкающее месиво под ногами и холодный ветер. Небо без единого просвета, угрожающее дождем и мокрым снегом. И - ни души. Вдруг, словно из-под земли, едва не сбив меня с ног, - парень в штормовке, в рыбацких сапогах-бахилах. Остановился, поднял голову.

- Как пройти в трест? - на ходу спрашиваю я, переводя дыхание.

- Прямо и налево, возле трассы. Там увидите, большими буквами* написано: "Отдел кадров", - буркнул он.

"Раз приезжий человек-значит, на стройку", - подумала я, глядя ему вслед. И в этом ответе, в таком восприятии человека с дорожной сумкой - Атоммаш. И в нарастающем гуле машин, проносящихся? по раскисшей, бурой от глины дороге, отделяющей меня от одноэтажного, наскоро сбитого дощатого дома, где размещается трест Волгодонскэнергострой. И в многолюдий коридора, с едва просохшей шпаклевкой и пахнущей ацетоном краской, в уверенных, быстрых взмахах: малярных кистей (отделочники еще не ушли, а хозяева торопят, вносят столы и стулья, налаживают телефонную связь) - во всем этом стремительном ритме обыденного трудового дня зримо и властно чувствуются приметы напряженного времени, где все подчинено одному - строительству.

И не стоит удивляться, если секретарь парткома треста А. Е. Тягливый без проволочек и заминки, а наскоро спросит о цели командировки и решит вопрос с жильем. И ты сразу убедишься: твой приезд в Волгодонск, на Атоммаш - явление ординарное для тех, кто строит завод и Новый город. Повидали они нашего брата на своем, еще коротком веку строительства сполна, в избытке. И уж коль судьба свела нас на Волгодонской земле, то и спрос с нас, пишущих очерки и статьи, романы и повести, слагающих стихи и песни об Атоммаше, не меньший, oа может быть, и больший, чем с его хозяев. Так думает не только Александр Егорович Тягливый. Так думают все строители, с которыми я встречалась осенью прошлого года.

И когда сидела в тесных бытовках, ходила по строительным площадкам Нового города, стояла в котловане, где велась закладка пятиэтажного жилого дома, когда всматривалась в лица старожилов-строителей города и слушала их неприпомаженные, невычурные рассказы о себе, то ловила себя на мысли: есть в наших профессиях общее. Из кирпичей вырастает дом. Из строк рождается очерк. Различны наши строительные материалы. Строитель работает на совесть, чтобы не зазорно было смотреть в глаза новоселам, обживающим дома и город. И нам, уже побывавшим на Атоммаше или же только снаряжающимся в путь, нужно всегда чувствовать ответственность за свое слово.

Большим и великим делом заняты герои наших нынешних и будущих очерков, повестей и романов. И от нас Атоммаш требует не только восторженного удивления и гордости, но еще и неравнодушия, прямоты и искренности. Чтобы не стыдно было глядеть в глаза людям, с которыми пережидала непогоду в бытовке. Общение с которыми и тебя делает сильнее и увереннее в своем деле. И прежде чем ринуться на строительные площадки Атоммаша, мне хотелось как следует надышаться рабочим воздухом самого Волгодонска, хотелось понять и увидеть строителей, работающих на жилых домах в старой, или, как говорят волгодонцы, действующей части города. Этой стартовой площадки, откуда, уже примерившись к необычному, жесткому, напряженному ритму, можно было шагнуть в будущее Волгодонска.

Эта пристрелка была необходима еще и потому, что Атоммаш - не только первенец энергетического машиностроения с громадами цехов, с новейшей техникой, не только Новый город в строительных лесах и башенных кранах, но еще и вторая родина для тех, кто строит его.. Кто пока ютится на частных квартирах, живет в соседних станицах и хуторах, снимая пристройки, летницы и флигеля, мечтая о благоустроенной жизни и комфорте. Новый город - для рабочих, техников, инженеров, ученых будущего завода, третий цех которого уже сдает продукцию. А в старой части Волгодонска, как правило, получают жилье строители, все прибывающие в этот приморский, известный ныне на всю* страну город.

Каждый день - на рассвете и в полдень, в слепые сумерки и глубокой ночью-под окнами моего временного пристанища, гостиницы треста Волгодонскэнергострой, проходили незнакомые мне и городу люди. Поодиночке, с рюкзаками за плечами, семьями - с поклажей в руках, с чувалами, детскими колясками. Группами - с солдатским вещмешком и гитарой. Как из тыла, во время наступления на огневые рубежи, подтягивались люди из разных областей, краев и республик. В солдатских шинелях и стеганках, в полушубках из овчины и куртках на меху. Они спешили. Боялись опоздать. Остаться во втором эшелоне. Они спешили показать себя стройке, посмотреть на нее не по телевизору, узнать о ней не из газетной полосы. Современные темпы и методы строительства подстегивали их, торопили. И, конечно же, все проходившие под моими окнами понимали: они не первые...

Стать первыми им поможет Атоммаш, где способный, волевой и целеустремленный человек, не прячущий, подобно страусу, голову от трудностей, не хнычущий от усталости, не закружившийся в вихре успеха, не изображающий героя-одиночку, построит не только завод, город, но и утвердится на этой земле, заслужив все почести и славу испытанного трудом строителя. Хозяина Атоммаша и Нового города.

ΙΙ

Мое временное жилье в Волгодонске не было рассчитано для приема гостей, да еще в таком количестве - двадцать пять человек! Бригада Людмилы Рудь едва разместилась в узком коридоре, девчата сбросили пальто, положили на кровать и расселись на полу. Наскоро отужинав колбасой и сыром, отхлебнув по глотку пива, они раскраснелись, оживились и, посоветовавшись, запели протяжно:

 Сда-а-дкой ягоды только горстка,
 Го-о-рькой ягоды два ведра...

Бригада пела слаженно, не путаясь в словах, но, как мне показалось,, скорее для того, чтобы подбодрить себя. Была в их пении какая-то неестественность, натужность. Не раз приходилось слышать, как поют казачки, возвращающиеся светлым августовским вечером на грузовиках из степи, с виноградников, после знойного рабочего дня. Пели они широко, окрыленно, счастливо, заслужив этот отдых с удалой, задушевной песней. А моим гостям что-то мешало развернуться, сбросить с себя эту озабоченность, скованность. Стреноженные мотивы не придавали им веселья. Что-то гнетущее скрывалось в этом многоголосии, в бескрылом полете без настроения. Но даже такое тягостное пение убеждало в том, что подобная слаженность - а пели буквально все - говорит о полном взаимопонимании. Когда концерт закончился и репертуар был исчерпан, девчата стали собираться по домам. Мы договорились ^встретиться и завтра, и послезавтра...

Последней уходила Людмила Рудь. У дверей мы обменялись ни к чему не обязывающими фразами, чувствуя, что наступает тот момент, когда едва знакомые люди начинают говорить о погоде. Но все это время бригадир пристально, придирчиво и внимательно разглядывала меня, прощупывала взглядом недоверчивых карих глаз. Даже в пустопорожнем разговоре она следила за каждым своим словом. И это была несвойственная иному характеру застенчивость или робость. Тем более характеру строителя. В своей, правда, непродолжительной практике- мне довелось и штукатурить, и малярить - я знала многих строителей. ГВ суждениях, в разговоре и споре они всегда прямы и искренни, независимы и тверды. За словом в карман не лезут, говорят без оглядки, что бог на душу положит. А тут - замкнутость, скрытность, недомолвки. Не помог и мой рассказ о своей работе в бригаде маляров В. И. Жуковец, с которой соревнуется коллектив волгодонцев.

Гораздо позже, сдружившись с бригадой, я поняла, почему и Рудь, и девчат смущало мое присутствие, мои вопросы. Им мешала совестливость и вполне понятное нежелание встречаться с посторонним человеком, когда в их бригаде действительно сладкой ягоды была только горстка-Бригада сидела в бытовке и ждала раствор. От самодельного камина "козы" струилось тепло, смежающее веки. Если и шутили девчата, то для того, чтобы развеселить бригадира. Наступала вторая половина хмурого и промозглого дня. Валентина Латарцева подбивала девчат на песню, но все отмахивались. Бригадир запахнула стеганку, надела рукавицы.

- Я сейчас, - не глядя на девчат, сказала она.

Поднялась на второй этаж жилого дома, на котором ее бригада работала уже вторую неделю. Из темных комнат пахнуло сыростью и нежилым духом. На площадках лестничных маршей - пустые бадьи с выскобленными бортами и днищами. Подошла к дверному откосу, провела рукой по шероховатой затирке. Вытащила из кармана шпатель, соскоблила шишковатые наросты раствора на побеленной стене. Знала., что это не оплошность штукатура. Даже опытный мастер, набрасывая ковшом раствор на кирпичную кладку откоса, ненароком забрызгивает стену. Если стены не зашпаклеваны, не загрунтованы и не раскрыты водоэмульсионной краской - это полбеды, тут же мастерком или шпателем можно сбить наросты. А если уже сдана побелка, покраска? Людмиле припомнился разговор с Валентиной Иосифовной Жуковец. Тогда они сошлись на том мнении, что зачастую нарушается строгая последовательность строительных процессов. И штукатуры, и маляры уже выступают не в роли отделочников, а выполняют всегда неблагодарную работу - доделочников. По готовой штукатурке колотят молотками сантехники, устанавливая канализационные трубы. Бороздят канавками стены под прокладку проводов электрики. Надевая двери, крошат откосы, сбивают фаску плотники. Сколько это стоит и штукатурам, и малярам нервов, потерянных минут рабочего времени, которые уходят на ругань с огрызающимися и неразборчивыми в выражениях сантехниками и плотниками, электриками и паркетчиками! Жилой дом, где работала бригада Рудь, - не исключение. Идешь по коридорам и лестничным маршам и чувствуешь: кто-то будто нарочно прошелся по готовой штукатурке кувалдой. Мол, на то ты и отделочник, чтобы за мной дыры латать.

Людмила посмотрела на часы: "Даже если и прибудет машина с раствором, выработать не успеем. Правда, девчатам не привыкать - они безропотно останутся и на вторую смену".

Рудь не хотела возвращаться в бытовку. Опять начнутся бесконечные разговоры о фронте работ. И о том, что она, Рудь, - при ее-то авторитете! - не может добиться своего. Недавно бригада вывесила в растворном цехе плакат-молнию: "Из-за отсутствия раствора штукатуры Рудь простояли полную рабочую смену". Не успели девчата вернуться в бытовку, как на строительной площадке уже начали принимать раствор. Людмила Рудь понимала, что строительные материалы необходимее всего заводу. Но ведь бригада в двадцать пять человек простаивала по неделям... И какие только мысли не теснились в голове, когда просиживала в бытовке, бродила по притихшей строительной площадке. Уволиться, сидеть дома, воспитывать сына и дочь, заниматься домашним хозяйством? Наверное, и муж, Владимир, не был бы против. Одна время он тоже бригадирствовал, познал цену этому трудному хлебу. Виделись они тогда редко, урывками, набегами. Муж в дверь - она на собрание. У него отгул - а ее бригада оставалась на вторую смену.

Крепко они тогда спорили, доказывая каждый свою правоту. И уступи Людмила уговорам мужа, вряд ли я застала бы ее в спецовке штукатура...

Нет, не может Рудь только из окна своей трехкомнатной квартиры смотреть, как поднимаются свечки-девятиэтажки, школы, магазины, кинотеатры. Другие скажут - привычка. Вошел человек во вкус, понравилось руководить, слова лестные слушать, грамоты получать. Вот и не может сбросить строительную робу. Привычка - и точка. А Рудь ответит- призвание. Другие посоветуют, посочувствуют: брось работу, муж неплохо зарабатывает, семья, да и труд штукатура тяжелый, руки от раствора грубеют, от холода стынут, ранние морщины старят лицо. Она воспротивится. Не сможет жить не так, как сейчас, вчера и завтра. Из-за упрямства, тщеславия, уязвленного самолюбия? Просто из-за неумения остаться не у дел, когда еще нет тридцати лет...

Людмила перебирала руками полы заскорузлой от раствора стеганки. Редко ей удается побыть одной. Посмотреть на себя со сторож ны. Спросить по большому счету, чего ждет от бригады, от жизни. Как .доказать тем, кто недовольно бросает вслед, когда в бригаду приходят корреспонденты: "Опять Рудь", что не за красивые глаза, а по праву, по заслугам честь и внимание? А может, действительно достигла того уровня, когда бригада живет по инерции, уповая на былые заслуги? Тогда зачем наперекор родительской воле уехала учиться на штукатура? И не простое "Ну я вам покажу!" руководило ею, когда, выйдя из декретного отпуска, осталась без бригады. Те, кто раньше работал с ней, приноровились к неторопкому стилю нового бригадира. И, придя на строительную площадку, она не узнала своих девчат. Но не встала в позу обиженного судьбой человека, у которого отобрали все, ничего не предложив взамен. Рудь открыто и прямо спросила:

- Кто пойдет со мной? Будем делать новую бригаду.

И за ней пошли. Не раздумывая, не прикидывая, где будет легче работать - на прежнем месте или у нее, у Рудь? Начинали создавать бригаду на голом месте, без мастерков и шпателей. Стягивали инструмент, приговаривая: "С миру по нитке - нищему рубаха". Шли на смену и знали: если каждый не докажет, что не иссяк порох в пороховницах, что бригада - коллектив со своим почерком работы и одним настроением, их просто-напросто перестанут замечать, а в худшем случае расформируют, отдадут другим строительным участкам. И они - Людмила Рудь, Валентина Латарцева, Татьяна Рудяшкина, Раиса Гудина - успевали не только давать норму, но еще и обучать прибывающих в бригаду учениц. Сейчас в бригаде Рудь двадцать пять человек, где нет сторонников работать по принципу: "А мне что, больше всех надо?"

...В одну из суббот девчата собирались гулять на новоселье у Светланы Батаргалиевой. Спешили пораньше управиться, отмыться, наутюжиться. Но их попросили помочь на строящейся в Новом городе поликлинике. Всего два часа. Разные были предложения. Все-таки новоселье не каждый день отмечают. Пусть отработает на поликлинике-часть бригады. Но, немного подумав, Рудь предложила:

- Давайте пойдем всей бригадой и отработаем только час. Управимся?

- Управимся! - хором ответила бригада.

И бросить их сейчас, памятуя о том, что тогда, в 1974 году, они неотказались от нее, не подвели, а пошли навстречу, было бы предательством.

Обо всем этом думала Людмила Рудь, понимая, что плохое настроение, вызванное сбоем в работе, - не советчик в трудные минуты. И, конечно же, все это - минутная слабость...

В коловороте будней, в спешке, когда ты на виду и нет времени остановиться, оглянуться, не выпадает минуты, чтобы вспомнить свою трудовую биографию. Пожалуй, только один раз, в 1973 году, когда вручали ей орден "Знак Почета", вспомнила себя неумелой девчонкой, которой чуждались маститые штукатуры, косо глядели на ее размашистые, хаотичные движения и заляпанные до локтей руки. Все недоброе некрепко держит ее память. Знает, что, лелея обиду под сердцем, живя худым, можно озлобиться, зачерстветь душой, превратиться в человека-брюзгу. Но тот день 1973 года она запомнила надолго. К ней пришло призвание...

Пожалуй, у каждого человека есть самые сокровенные воспоминания, придающие ему силы, возвращающие юность, когда смотришь в мир очарованно, жадно дышишь запахами степных трав. Есть у каждого из нас свое начало, когда понимаешь - прежним жить нельзя. Когда становится тесно и душно в исхоженных вдоль и поперек оврагах и просеках. И с благословения родителей, а случается - с материнским укором в спину ты выходишь на дорогу с одним желанием, узнать что там, за лесом и молчаливым курганом? И только по прошествии лет и можно ответить, что же ты нашел за этой невидимой чертой, за этой вехой, за годами, прожитыми тобой, как тебе кажется, праведно и честно.

Было такое начало и у Людмилы Рудь...

Она была не из робкого десятка. Если что задумала - от своего не отступала.

- Ну и настырная ты, Людмилка, один раз обожглась, так нет, в другой раз туда же, в Ростов, в строительный техникум подалась. И снова осечка вышла. Да нам грошей не жалко, - заметив, что Людмила сверкнула глазами и притаилась в углу, поправился отец. Подошел, похлопал рукой по плечу. Она вывернулась и с порога крикнула в сердцах:

- Все равно уеду! В Волгодонск, на стройку!

Отец растерянно опустился на скамью. Нехотя взял в руки ложку, пододвинул тарелку застывшего борща.

- А где сметана, мать? - пробурчал он, посыпая крупной солью ломоть ржаного хлеба. - Выкохали, на ноги поставили, себе отказывали, хребтину гнули в огороде, коровенку продали, а все не так, не по-ихнему! Сто чертов им в душу! - бесновался отец, ерзая на скамье.- Да нехай едет! Узнает, как без отца и матки жить на чужой стороне.

Нехай тикает, мы с тобой не заскулим от тоски!

Утром, ни слова не говоря родителям, с первым автобусом Людмила уехала в Волгодонск. Ей было неполных шестнадцать лет. Она смутно представляла себе будущую жизнь в чужом городе, без своего угла, без специальности. Но это было не в ее характере - в третий раз, не солоно хлебавши, с пустыми руками, не прибившись к своему берегу, вернуться домой с поражением.

В Волгодонск приехала в полдень. Робко спросила у прохожих, как пройти в отдел кадров строительного управления. Долго плутала по незнакомому городу, останавливалась у витрин магазинов. Переборов страх, вошла в многолюдный коридор отдела кадров. Села в кресло, рядом поставила чемодан и принялась рассматривать людей в рабочих спецовках. Они бурно переговаривались, пряча в карманы новеньких роб хрустящие бланки - направления на работу.

Разошлись рабочие. Тикали часы на стене, за плотно прикрытыми дверями, прошитыми клеенкой, стучали пишущие машинки, щелкали арифмометры. Людмила несколько раз подходила к холодной, поблескивающей дверной ручке и тут же пятилась назад, к креслу:

- А вы кого ждете, девушка? - услышала она за спиной.

Людмила съежилась, подобрала под себя ноги. Не поднимая головы, тихо ответила:

- Мне бы на работу устроиться. Приезжая я.

- Ну пойдем в кабинет. Там и познакомимся, - предложила женщина, пропуская Людмилу впереди себя.

Говорили они долго. Сотрудница отдела кадров препиралась, энергично качала головой:

- Вот на следующий год с дорогой душой возьмем. А сейчас не могу. Подрасти маленько и приезжай.

"На следующий год, на следующий год", - лихорадочно стучало в висках. Людмила вытерла вспотевшие ладони, нагнулась к чемодану. Отпугивающе поблескивали замки, топорщилась кожа на раздавшихся боках.

- Ну, пожалуйста, - взмолилась она, вскинула просящие глаза.-

Мне любую работу, только не прогоняйте.

Женщина скрестила руки на груди, рассматривая упорную девчушку. Сколько их вот таких, клятвенно обещающих работать на совесть, приходит за расчетом! Но сейчас ей хотелось поверить. Женщина колебалась, настороженно наблюдая за притихшей девчонкой. Больно смотреть в ее глаза, напоминающие глаза птицы-подранка, взывающие о помощи.

- Ну хорошо. Пойду тебе навстречу, - сказала женщина, доставая из ящика письменного стола чистый бланк. - Смотри не подведи.

Я злопамятная. Назад не просись. Не отпущу.

Людмилу приняли в учебный комбинат. Дали койку в общежитии. А когда остались позади скоротечные дни учебы, Людмила надела спецовку и впервые пришла на строительную площадку. Бригад в то время 'было не густо. Да и охотников доучивать девчонок не находилось. Определили Людмилу в нормировщицы. Записывала ходки машин с раствором, а сама следила за быстрыми движениями штукатуров, за взмахами полутеров. Бригада шла на перерыв, она брала мастерок и уходила в дальнюю комнату жилого дома. Однажды попалась, не заметила, как рабочие разошлись по местам и за ее спиной оказался пожилой штукатур с крючковатым носом и большими конопатыми руками. Она обернулась, бросила мастерок и помчалась вниз, к бойку с раствором. Но тот же пожилой штукатур привел ее к кирпичной кладке, вручил мастерок, шпатель и приказал: "Старайся, малая, чтоб комар носа не подточил"...

Когда организовывалась первая молодежная бригада, ее поставили бригадиром. Правда, молодежи было немного, большинство годились Людмиле в матери. Запинаясь и краснея, она отдавала распоряжения. Но в первый же свой рабочий день в новой должности усвоила: от нее самой, от ее взгляда и слова, от ее работы и характера зависит настроение бригады...

Людмила Рудь часто повторяла в разговоре со мной: "Уже тринадцать лет я строю дома". И лишь однажды вырвалось невзначай: "Была первым бригадиром штукатуров среди женщин". А ведь сохранить первенство куда сложнее, чем завоевать его теперь, когда не счесть бригадиров-женщин, когда ее первые успехи перекрывают девчушки, только освоившиеся с мастерком и овладевшие навыками начинающего штукатура...

В отсыревших комнатах второго этажа стемнело. Держась за перила, Людмила спустилась вниз. По раскисшей строительной площадке пробралась в бытовку. Нащупала выключатель, переоделась, закрыла дверь на ключ. Подняла глаза на немые окна жилого дома. Тяжело вздохнула и, осторожно ступая по скользкой тропке, отделяющей бытовку от бойка для раствора, нехотя пошла домой.

ΙΙΙ

Бригада Людмилы Рудь известна всей области. Ее выработка - не исключение, не рекорд. Семнадцать квадратных метров дает за смену каждый штукатур треста Жилстрой. В Ростове есть немало бригад, где выработка в двадцать пять и более квадратов не является пределом, наивысшим достижением. А здесь - всего семнадцать. В то время, когда проблема жилья в Волгодонске все еще остается нерешенной. Не по заслугам честь? Нет. Оправдание в том, что бригада занимается еще и ремонтом. А в такой кропотливой работе не покажет себя любой мастер. И возни много: с козлов на козлы, из комнаты в комнату. С заделкой швов, дыр, с грунтовкой стыков больше суеты. Метража нет. Разгона, необходимого для приловчившихся рук, для отработанных движений, тоже нет. Вот и работает бригада по принципу - спешить не торопясь.

Я всегда завидовала штукатурам из бригады Назарова, о которой писала раньше. Ни в чем он не был так требователен и придирчив, как в подборе инструмента.

Всегда браковал сучковатые терки, тяжелые, как гири, полутеры, занозистые рукоятки мастерков. Сам отыскивал древесину для терок и реек, правил и полутеров. Какими бы сноровистыми и обученными,, хваткими и натруженными ни были руки штукатура, маляра, без ладного, подогнанного мастерка или шпателя, терки или валика для грунтовки и покраски стен даже бывалый, опытный мастер высокой выработки и качества не достигнет. И опять-таки, это сравнение - не панегирик Назарову и не укор Людмиле Рудь. Не может быть штукатур, маляр мастером на все руки: плотником, столяром, специалистом по древесным породам. А ведь случается и так, что тот же горе-столяр на авось, без души, пройдется рубанком по заготовке для полутера, всадит пару гвоздей в рукоять, стряхнет с фартука витки стружек и отправит творение рук своих на строительную площадку. Но наступает и его, столяра, счастливый день: он получает ордер. Нанимает грузовик для придирчиво отобранной мебели из старой квартиры. Расставляет ее в комнатах и клянет на чем свет стоит строителей: стены с наплывами, затирка с дробинами окаменевшего раствора. А ему и невдомек, что вина за горбатые стены и шероховатые откосы частично лежит и на нем самом.

Бригада Людмилы Рудь получала новый инструмент. Валентина Ла-тарцева принесла охапку полутеров. Девчата обступили ее, но так и не подобрали ничего пригодного для работы.

Инструмент для строителей - штукатуров, маляров, каменщиков - притча во языцех. Зайдите в любую бригаду и вы увидите вырезанные на рукояти мастерка и кисти, шпателя и макловицы инициалы их хозяев. И не дай бог, если пропадет у кого-нибудь кисть или шпатель! Девчата по неделям не разговаривают друг с другом, косятся, а случается, бурно и надолго ссорятся, пока не выяснится, что над ними подшутил сантехник или паркетчик, спрятавший мастерок под лестницу вагончика-бытовки.

Горько ошибается тот, кто, наивно рассуждая, без обиняков, опрометчиво заявляет: "Так то же передовая бригада! Ей и мастерки с черного хода из столярки выносят. Потому и выработка, и длинный рубль в кармане!" К сожалению, в век научно-технической революции и опытные, призванные мастера вынуждены довольствоваться куцыми, кое-как сработанными мастерками, редкощетинистыми кистями и скрюченными, как от подагры, шпателями. Да еще и ящик с инструментами держать под семью замками от недоброго взгляда и ловких рук.

Нет исключения для просто строительных объектов и объектов особой значимости. Нет, да и не может быть бригад, находящихся на привилегированном положении и в фаворе у снабженцев. Из девчонок, едва поспевающих ухватывать взглядом движения мастера-строителя, получаются первоклассные специалисты. Вчерашние, плетущиеся в хвосте бригады, становятся победителями. Те, кто не подтянулся, и те, чьи портреты не сходят со страниц периодической печати, находятся в равных условиях труда, его научной организации и технического перевооружения.

Не сегодня и не вчера пришла слава к Людмиле Рудь, кадровому строителю, старожилу Волгодонска, обладательнице ордена "Знак Почета". Но и сегодня, и завтра, и в грядущее десятилетие улицы Волгодонска- родины отечественного энергетического машиностроения - застроятся современными, улучшенной планировки домами. И чтобы нынешним строителям города не пришлось краснеть перед новоселами, чтобы самим не стыдно было въезжать в квартиры со штукатуркой, напоминающей вздернутый зыбью Дон, нисколько не умаляя заслуг той же бригады Людмилы Рудь и не преувеличивая ее достижений, руководству СМУ-3 треста Жилстрой следует не только отмечать дневную-выработку и настроение бригадира, но еще и интересоваться скороспелыми поделками столяров, нерадивой работой снабженцев. В конечном счете, качество жилья Волгодонска - да разве только Волгодонска!- зависит от мастерства строителей, а оно, в свою очередь, находится в прямой зависимости от гладко обструганной рукояти мастерка и легковесного полутера...

Не часто, но встречаются - в Ростове на совещаниях, в Волгодонске на строительных площадках - Герой Социалистического Труда, бригадир маляров УНР-115 Валентина Иосифовна Жуковец и Людмила Рудь. Разный опыт у них, возраст неодинаков и титулами они неровня. А беды - общие. Со стройматериалами - шпаклевкой, красками разного колера - у Жуковец загвоздки нет. Но шпатели, кисти, флечики, макловицы - проблема! Самая большая радость для маляров - выторговать у всемогущего дяди Коли кисть за пятерку или макловицу за двадцать пять (!) рублей.

Поначалу меня смущало то, что соревнуются бригады разнородных профессий. Казалось бы, о какой передаче опыта может идти речь? И как можно тягаться с Жуковец? А ее трудоспособность, азарт в работе? Да, штукатурка и малярка не имеют ничего общего. Но строительство любого здания - многоступенчатый процесс с ненарушаемой последовательностью операций: бетонщик, арматурщик, каменщик, штукатур, маляр. Если одно из звеньев этой цепи напортачит, дом даст трещину. Они, как альпинисты при восхождении, идут в одной связке. Неосмотрительность, заминка, нечувствование локтя друга могут стоить очень дорого. От ровной, плотной затирки зависит успех маляров. Так что соревнование двух бригад смежных профессий при одинаковых условиях труда может обернуться пользой для этих мирно воюющих сторон.

Больше того. Жизненный опыт Валентины Иосифовны Жуковец богаче и разностороннее, чем опыт молодого бригадира Людмилы Рудь. И секреты наставничества Жуковец могут и должны пригодиться волгодонцам. И не только секреты...

Никогда бы не поверила, что Инна Игнатова, работающая у Валентины Иосифовны по четвертому разряду, эта молодая, хрупкая женщина с выразительными карими глазами и смуглым лицом, была трудновоспитуемым человеком. Все бригады отказались от нее. Бригадиры безнадежно махали руками, открещивались заранее сформулированными доводами, шли на конфликт с руководством, подавали заявление об уходе. Казалось, судьба девушки предрешена. И вдруг - Жуковец. взяла ее к себе. Никто не верил, что этого чертенка в юбке можно приструнить, приохотить к работе, осечь на крепком слове. Много воды-утекло с тех пор...

Бригада Людмилы Рудь праздновала новоселье. Раскрасневшееся застолье. Гремела музыка, плясали половицы. И вдруг пронесся шепот: "Галина приехала". Девчата оторопели от удивления. Не поверили. Не могли поверить...

Всего несколько недель назад распрощалась бригада с ней. Облегченно вздохнули девчата, когда Галина пришла в бытовку с нехитрыми пожитками перед отъездом. И штукатур она не ахти какой, с ленцой, и горластая не в меру. С крутым нравом. Не признавала авторитетов, увещеваний и проповедей. Сорока на хвосте принесла, что не все ладно в ее семье - отец пьет, буянит. Была у Галины и несчастная, любовь.

Помыкалась девушка, да так и уехала. И вот - приехала. Приехала* всего на один вечер, чтобы побыть с бригадой. И, наверное, ждала, чта девчата скажут: "Хватит тебе колесить, перебирать специальности, давай опять к нам". Нет, они не прятались от нее, не отмалчивались, негнали от себя. Но и не позвали к себе... Когда Людмила Рудь рассказывала Жуковец, что есть в ее бригаде неподдающийся ни на какие уговоры человек, Валентина Иосифовна сказала:

- Надо было оставить в бригаде. У меня тоже такая была. А теперь, когда спрашивают, кто лучше работает, то и ее фамилию называю. Намучилась я с ней, но не зря ведь, Людмила! На то нас и бригадирами поставили, чтобы не только выработку давать . за высокие показатели бороться, но еще и душу человеческую врлчевать...

"Без поклона и гриба не поднимешь" - гласит русская пословица; Куда проще выработать за смену пять кубов раствора, чем подступиться к замкнутому, своенравному, с надтреснутой судьбой человеку. Бригада - это трудовая семья, где нет разделения на родных и пасынков, своих и чужих, благополучных и неудачников. Можно найти оправдание тому, что какое-то время е бригаде Рудь горькой ягоды - полное лукошко. Но нежелание помочь оступившемуся человеку, когда он сам идет на поклон, пытаясь, возможно, в первый раз сблизиться с людьми, с бригадой, - оправдать нельзя.

Так уж повелось, что именно к Рудь прибывает пополнение учениц. И, кто знает, может быть, среди них, получивших спецовку и рабочее место, есть и такие, как Галина?..

ΙV

Однажды ко мне подселили флегматичную, с бледным лицом и усталыми глазами женщину. Разговорились. Долог вечер командированного человека. На погоду пожаловались. (На стылый дух гостиницы. Помолчали.

Я налила в стакан воды, включила кипятильник. Тихо. Слышно, как наручные часы тикают.

- А мне завтра домой, - обрадованно сказала женщина, доставая из портфеля свернутые трубочкой плакаты.-Вот развешу их и назад, к семье.

Разгладила плакаты, написанные тушью, положила на подоконник. Села на кровать, подперла голову руками. Стали молча пить чай. Она нехотя протянула руку к стакану, лениво помешала сахар. Я скосила глаза на подоконник. И сначала не поняла смысла слов, аккуратно, по линеечке, выведенных на белом поле ватмана: "Ростовской ТЭЦ-2 требуются на постоянную работу бетонщики, арматурщики, каменщики, штукатуры..."

- Ну и ну! - вырвалось у меня. - А кто же здесь строить будет?

- Наше дело отчитаться за командировку. Вот прикнопим объявление - и домой. Мы уже второй раз приезжаем.

- И много перебежчиков набралось?

- Да не очень.

- Ас руководством треста согласовывали?

- Как же, все по договоренности.

- Ну, а на заводе были, стройку видели?

- А что на нее смотреть. Стройка как стройка.

- Значит, ничего особенного?..

- Да, говорят, там кран будет сверхподъемный, на тысячу двести тонн рассчитанный.

- А то, что возле отдела кадров треста Волгодонскэнергострой аршинными буквами написано - требуются, требуются, требуются... видели?

- Да знаю. Грамотная.

- Получается, как в поговорке: "На тебе, боже, что нам негоже",- рассуждала я вслух. - Ведь хороший специалист и здесь свое вместо нашел. Зачем ему со стройки на стройку скакать?

- Человек знает, где ему лучше, - уверенно заключила она.

Вот тебе и весь сказ! Скатились до примитива, до потребительской жилки в человеке.

Перед окнами гостиницы шли прохожие. Те, кого ждет Атоммаш, Волгодонск. О которых говорил парень в шлеме. Избыток рабочей силы? Наверное, по опыту предыдущих строек - КамАЗа, автомобильного завода в Тольятти - можно прикинуть, сколько же рабочих рук нужно Атоммашу? Не секрет, что Волгодонск, как магнит, притягивает к себе взгляды тысяч людей. На страницах газеты "Известия" выступал главный редактор отдела информации Центрального телевидения и рассказывал о том, как однажды в программе "Время" был показан короткий репортаж с Атоммаша, вызвавший сотни тысяч зрительских вопросов, просьбы поподробнее проинформировать об условиях приема на работу. А сколько таких писем у Людмилы Рудь? Из Иркутска и Подмосковья, Дагестана и Сибири. И все их авторы убеждены: их ждет Атоммаш. И это действительно так. Никому еще не отказали в направлении на работу, в общежитии, в гарантированном заработке. В отделе кадров треста Волгодонскэнергострой сидит девушка и регистрирует вновь прибывших, которые получили и подъемные, и проездные, и суточные. И человек совестливый понимает: надо отработает и эти деньги и доказать, что достоин строить Атоммаш. Но этот же человек, подойдя к отделу кадров и ожидая своей очереди, прочитает и объявление, написанное от руки, тушью. Он может подумать: "Значит, я лишний, опоздавший. Ехал в такую даль, а здесь и без меня людей на. две стройки хватает". И если он не гонец за двумя зайцами, то вскоре-позабудет об этом объявлении, станет атоммашевцем. А, случись, ока-~ жется на его месте "незаменимый специалист"?

Пустое семя ниву не облагородит, всхода не даст, человека не накормит. Мнимых способностей строителя бригада не примет, стройка отторгнет. Но силы, время, терпение, затраты, напрасно израсходованные на таких людей, не восполняются, доходом не оборачиваются. Да и потом вряд ли такого "незаменимого специалиста" примут в другом месте с распростертыми объятиями...

V

От центра Волгодонска до Нового города - три километра. Сизым полднем я вышла на трассу. Решила добраться пешком. Заиндевевшая земля с лохмотьями свалявшейся травы и редкими прутьями кустарника. Высокая дамба, по обе стороны - под хрупким льдом залив, горстки куреней на пустынных берегах.

На новостройку шла по дамбе, которая связывает старую часть Волгодонска с Новым городом. Передо мной - кирпичные и панельные дома с декоративной штукатуркой на фасадах, развороченная земля с глазницами котлованов и вереницей вагончиков. Ни обочин, ни тротуаров, ни проезжей части улиц. Пересекающиеся тропки со следами сапог, с выемками от каблуков и подкованных, грубой выделки, ботинок. Хаотично разбросанные дома - бледно-голубые темносерые с прорубями незастекленных окон, многоголосое здание с невыщербленными ступенями - школа. Чуть поодаль, как солдат на параде, подтянутый, стройный, в мундире без морщин и складок, - девятиэтажный дом. За ним - котлованы. В одном из них я нашла Николая Потапчика. Немнущаяся, плотная роба на широких, крутых плечах, заячья шапка, лихо сбитая на затылок, уверенные, серьезные глаза.

- Все равно сидим, крана дожидаемся, пошли в наши хоромы, там и поговорим, - предложил Николай.

Хоромы - четырехкомнатная квартира в свечке-девятиэтажке. Аккуратно, по-солдатски, заправленные кровати, тщательно выметенные полы, кухонная утварь и батарея молочных бутылок.

- Вот так и живем бобылями, - пошутил Николай, заткнув за пояс шапку.

- Так уж и бобылями?

- Да нет, мы все семейные. Своих в Таганроге оставили, до лучших времен. Правда, еще соскучиться не успели. Только вторую неделю здесь. Мастера на все руки - и бетонщики, и арматурщики, плотничать умеем и в сварке кумекаем. С нас дом начинается. Нулевые циклы закладываем. В Таганроге на очистных сооружениях работали.

- А в Волгодонск каким ветром занесло?

- Да как сказать. С начальством общего языка не нашел. Предложил ребятам поехать, согласились. И потом о стройке наслышан много. Чего же не поехать - не за горами, не за долами. Считай, что рядом с домом. И себя проверить приехали. Может, и здесь не на последнем счету окажемся...

- А что в Таганроге, крепко работали?

- Заказчики в обиде не были. Ребят своих как облупленных знаю. С каждым можно в разведку идти. Не подведут, не струсят. А в Таганроге? Ну, скажем, чаны на мясокомбинате за двенадцать дней хделали вместо месяца.

- С такими темпами вам здесь цены не будет. Правда, нулевые циклы - это не бетонирование чанов. Прикидка, разметка. Там - колышек, здесь - реечку. Глаз да глаз, иначе карточный домик полупится.

- Попотеть придется. Да, как говорится, назвался груздем, полезай в кузов. Хорошо покажем себя, глядишь, и квартиру получим. Без семьи, туговато. Сами кухарим, в магазины бегаем, - застенчиво сказал Николай. Пригладил рукой темно-каштановые волосы. Оглядел комнату:- Времени свободного ни минуты нет. Все ребята учатся. Кто в Таганрогском радиотехническом, кто в строительном институте. Но не жалеем, что приехали. Работы непочатый край, Новый город вырисовывается, обживается потихоньку. Город как город. Не хуже, не лучше тех, какие видел и на родине, в Белоруссии, и в Новошахтинске, где в строительном училище учился, и в Таганроге...

Николай встал со стула, подошел к окну, и, не оборачиваясь, сказал, как отрезал:

- В моем понятии новый город такой, где все впервые, неповторимо. Проекты - новые, с учетом местности, донского колорита. Дома - ни с чем не сравнимые, единственные в своем роде, не скопированные, не срисованные, не дублеры того, что видел и строил раньше.

Слыхал я, что Набережные Челны московские проектировщики планировали, и домостроительный комбинат у них свой был. Строительная база- это прежде всего. Все под руками, целехонькое, без трещин и выбоин. График четкий, без сбоя. А мы три дня тяжелый кран ждем, потому что он один на три участка. Ведь работать приехали, а не дождичек пережидать в этих хоромах.

Николай говорил азартно, уверенно, быстро подбирая нужные слова. Видно, об этом он не раз толковал с ребятами, спорил с ними, сдерживал их пыл, когда рубили с плеча, сетовали на отсутствие фронта работ. Понимал, что они правы, но не признавался им в этом, зная, что одним неверным словом можно отворотить их от стройки, подсечь "а корню надежды.

- Я ведь не всю бригаду привез. Дадут большой объект, фронт работ, бетон, кран тяжелый, тогда остальных покличу. А мы вроде, как "арочные, как в разведке боем. Приходите завтра, может, сдвинемся с мертвой точки. Должны сдвинуться. Не такие высотки брали! Не такие орешки раскалывали!

- Пока ореха не расколешь... - начала было я, но он не дал мне договорить, ударил себя по лбу, засмеялся:

- Вспомнил! Кажется, так: мякоти не съешь.

- Ядра не съешь.

- Точно - ядра! Расколем. Ребята молодые, горячие. Главное, было бы желание, а остальное приложится...

На следующий день бригаду Николая Потапчика я застала в котловане. На кромке его стоял кран с бадиной бетона. Заклинило крюки. Бадина тяжело покачивалась над головами ребят. Они стучали кувалдой по ее бокам, выбивали застывший бетон. Над котлованом разразился ливень. Холодный, с посвистом ветра. Но они не замечали дождя. Дождя поздней Волгодонской осени, которая была первой и, как оказалось,- не последней в их жизни в Новом городе...

Все дороги Волгодонска ведут на Атоммаш. Каждый автобус, приезжающий за строителями, рабочими третьего и первого корпусов, знает свое место. Идет порожняком - трясет на ухабах, подбрасывает на рытвинах. Идет отяжелевшим, урчащим, с запотевшими окнами - плавно, уверенно - и несет в своей утробе тех, чьи имена уже известны, кто станет известным завтра.

Я была на строительстве завода в те дни, когда заканчивались отделочные работы на третьем корпусе, сданном досрочно. А первый - готовили к зимовке, утепляли стеновыми панелями типа "сандвич".

Медный шар солнца плыл по низкому небу. В вековой, лишившейся сна и покоя степи работали люди...