Анатолий Калинин. Поездка на Атоммаш

В нашем, Усть-Донецком, и в соседних правобережных районах нет ни постоянных мостов через Дон, ни сколько-нибудь налаженных по зимнему времени паромных переправ, и чтобы попасть на машине на левый берег, на тот же Атоммаш, нужно было дать двести километров крюку через Ростов.

Оказалось, что и по льду теперь уже можно было переправиться не всюду. Стужа, которая ползимы безраздельно властвовала в степи, вдруг на самом своем накале сдалась - и все сразу отпустило, оттаяло за какие-нибудь три-четыре дня. Еще вчера вечером тракторы буксировали с левого берега на правый прицепы с кормами для животноводческих ферм, а с утра ГАИ уже выставила там красные вешки. У станицы Раздорской ЗИЛ проломил задними колесами изъеденный теплыми туманами лед и встал посредине Дона на дыбы - шофер с грузчиком едва успели повыскакивать из кабины. Не так-то просто было потом вызволить из полыньи и тяжелый ЗИЛ, и соскользнувшие из его кузова в Дон бухты проволоки.

И все-таки ниже этой полыньи еще оставалось место, где на легковой машине, если не замешкаешься, можно было с ходу выскочить на ярок в задонский лес. Тут же за машиной и засинела водой врезанная скатами по рыхлому льду колея. После этого предстояло еще совсем немного пошарахаться из стороны в сторону по скользкой дороге в лесу и на бывшем займище - заливном лугу, перед тем как выехать на автотрассу, простегнувшую левобережную степь с запада на восток от Ростова до Волгодонска.

...Нет, не только современные поселки новых совхозов, корпуса винзаводов и животноводческих комплексов, десятки школ, Домов культуры нанизались на нее за четверть века - с тех пор, когда вот так же ездили по ней, но тогда еще грунтовой, на цимлянскую стройку.

В памяти у каждого человека есть такие антенны, на которые всегда бывает настроено его сердце. Те самые, на которые он впервые набрел в пору своих лучших надежд и жестоких испытаний - без них не обходится жизнь. И даже когда они безмолвствуют, он ощущает их постоянное присутствие в окружающем мире. Ежесекундно ждет того нечаянного соприкосновения с ними, когда все, все сразу и отзовется, и нахлынет, и обступит. Музыка молодости опять ворвется в жизнь и властно подхватит, соединяя прошлое с настоящим.

Вот так и теперь на подъезде к Волгодонску по той самой дороге, по которой столько езжено было четверть века назад, вдруг может непрошенно подступить скорбь, что ни знаменитому тогда начальнику цимлянской стройки, любимцу корреспондентов Василию Арсентьевичу Барабанову, ни его ближайшему другу, начальнику политотдела Алексею Гавриловичу Черкасову, теперь уже не прочитать этого горделивого напоминания: "Вся страна строит Атоммаш", как некогда читали: "Вся страна строит Волго-Дон".

И теперь уже никуда нельзя будет деться от этого неизбежного совмещения, или, как принято ныне говорить, состыковки времен. Не уйти от наплывов одно на другое событий и лиц. Не умолкнуть антеннам, чьи позывные впервые услышал и разделил с теми, кто оставил память о себе в цимлянской степи, взнуздав Дон плотиной.

Любуешься ли голубым айсбергом посредине степи - третьим по нумерации, но первым по вступлению в строй действующих, корпусом Атоммаша, а глаза ищут и находят знакомое крыло плотины, намытой земснарядами из донского песчаного серебра, детища начальника правобережного района цимлянской стройки Федора Ивановича Резчикова. Видишь ли, как бульдозер уже опустил свой нож, чтобы начать расчистку стройплощадки для очередного высотного дома новой индустриальной столицы в междуречье Волги и Дона, и отчетливо восстают в памяти те последние казачьи курени, которые дольше всех держались, отказываясь съезжать с родимых мест, на островах станичных юртов, съедаемых и рушимых, глыба по глыбе, волнами нового степного моря. Натыкаешься ли ночью по дороге с Атоммаша на Цимлу на омертвевший ствол старого русла Дона - и опять воочию представишь его, Дон, при свете прожекторов, неистово ревущим в проране.

Тем больше радуешься, узнав, что это сияние электросварки, бушующее теперь над Атоммашем, принадлежит, оказывается, бригаде все того же Алексея Улесова, который и двадцать пять лет назад был славой и гордостью электросварщиков на цимлянской стройке. Как если бы самой истории дано было распорядиться поставить его, дважды Героя Социалистического Труда, на сварку двух времен.

Совсем иной, конечно, теперь размах. Тот же начальник областного штаба по строительству Атоммаша секретарь Ростовского обкома партии Н. М. Иваницкий ни за что не забудет напомнить корреспондентам, что и обойдется завод стране в четыре раза дороже, чем весь 8олго-Дон. В шесть раз больше электроэнергии, чем сегодня от всех гидротурбин Цимлянской ГЭС, будет получать страна от одного только волгодонского атомного реактора, а их производство, добавляет директор Атоммаша М. Ф. Тарелкин, мы поставим здесь на поток. Отдача этого первенца десятой пятилетки будет столь стремительной, что зтом с донским лампасом окупит все капиталовложения в строительство завода меньше чем за три года.

Что же до объемов и масштабов, характерных для Атоммаша, то они не оставляют равнодушными даже тех, кто, приехав сюда с того же КамАЗа, в первую очередь, естественно, интересуется вопросами быта, житейского комфорта.

- Насчет атомных реакторов мощностью миллион киловатт каждый мы уже все знаем. А как насчет трехкомнатной квартиры с лоджией?

- А не хотите ли до конца пятилетки получить всего-навсего миллион квадратных метров жилой площади, в том числе с лоджиями и с горячей водой, - отвечает на встречах с новоприбывающими добровольцами начальник строительства, управляющий трестом Волгодонск-энергострой Ю. Д. Чечин.

- Так это же в планах...

- Нет, если по плану в 1977 году мы должны были ввести сто пятьдесят тысяч квадратных метров жилплощади, то в действительности ввели все триста тысяч, - поясняет секретарь Волгодонского горкома партии И. Ф. Учаев. - И это реально, потому что смогли же мы в 1976 году увеличить темпы жилищного строительства в пять раз. Так ято миллион квадратных метров жилплощади в десятой пятилетке обязательно будет.

Но тут же вдруг и ловишь себя на подкравшейся мысли, что и этот миллион квадратных метров, и другие, отведенные и отводимые под величественные - двадцати- и тридцатигектарные - корпуса Атоммаша, а вслед за этим и атомной электростанции, крупнейшего в мире завода котельного оборудования, отрезаны и еще будут отрезаны лемехами бульдозеров у Цимлянской, пусть пока еще и скупой, но уже чреватой урожаями степи, навсегда и безвозвратно изъяты из донского пахотного клина. И, глядя на согретое неподдельным волнением лицо того же начштаба стройки Н. М. Иваницкого, набрасывающего перед взорами корреспондентов и писателей поистине захватывающую панораму грандиозного индустриального комплекса в междуречье Волги и Дона, опять видишь перед собой столь же озаренное лицо В. А. Ба-рабанова и слышишь его грозно-веселый голос:

- А если кто-нибудь из казачков сам же для себя лучшей жизни не хочет и цепляется за эту бесплодную полупустыню, то нам придется ему немного пятки водой нашего нового моря пощекотать, что бы он поскорее догадался, что по адресу нового местожительства и его драгоценные лозы смогут без всякой нормы свою жажду утолять, и ячмень-пшеница. Что же касается нереста того же донского сазана или рыбца, то мы его будем через плотину лифтом прямехонько в море переправлять.

И при этом звучный смех Барабанова, сплав меди с серебром, колоколом раскатывался над разливом нового моря.

Только один, помню, человек, Алексей Гаврилович Черкасов, душа и партийная совесть стройки, позволял себе при этом Оставаться серьезным.

- Казачка этого мы, конечно, переселим, куда же ему деться, но и нам бы не грех поинтересоваться, о чем он вздыхает, - глуховатым, низким голосом возражал он своему ближайшему другу. - И из моря, само собой, можно, не то что из Дона, поля напоить, но это если все двадцать четыре миллиарда кубометров воды регулярно набирать, а если нет? И еще не известно, будет ли у цимлянского вина с тех столетних кустов, которые мы тоже переселяем со склонов в низину, такой же букет. Не говоря уже о рыбе, которой и станицы и города у нас кормились не меньше ста дней в году, или о том же займище, с которого кормился скот по всей донской пойме.

- Ты что же, политотдел, против Волго-Дона? - с изумлением спрашивал Барабанов.

- Нет, я за то, чтобы из-за чьих-нибудь просчетов не страдали потом люди, - спокойно отвечал Черкасов.

- Ну, там, в Главгидропроекте, тоже ведь не мальчики сидят. А наша задача, политотдел, дать плотину к сроку.

Ехал я на Атоммаш, чтобы и со своей молодостью там как бы повидаться, и порадоваться той новой молодости страны, из рук которой поднимается в междуречье Волги и Дона это неизмеримо более величественное, чем все прежние, детище пятилеток.

Вот и встретился, и порадовался, но откуда же и эта грусть? Не от вас ли, антенны, на позывные которых всегда бывает настроено сердце?

Переправились на этот раз обратно через Дон, по совету бывалых местных шоферов, выше станицы Раздорской, даже выше устья Северского Донца.

Донской лед, подтачиваемый еще и водой, сбрасываемой из Цимлянского моря, местами уже начал вспухать, змеиться трещинами, но через Донец машины ходили еще без опаски.

За ночь на все сто восемьдесят градусов развернулся над степью ветер, и что-то, похоже было, под кувалдой стужи опять начинала постанывать земля. А от того снежного одеяльца, что хоть кое-как укрывало озимые, уже не осталось и следа, под лучами оттепели оно стаяло, сбежало мгновенным половодьем поверх мерзлой земли в малые степные речушки и в Дон. И на склонах полей, там, где особенно бурным был вынос грунта из-под озими, вдруг обнажились узлы кущения. Тут же ветер с морозом и набросились на них.

И глаза всех теперь с тревогой обернулись на этот изумруд полей, единоборствующий с зимой, повернувшей вспять: выдержит ли? Столько надежд было связано с ним. Еще никогда в донском севообороте озимые не занимали такого внушительного места. И с осени они хорошо раскустились, и всю зиму даже там, где не было снега, простояли храбро, своей же шубой и согревая свои корни. И вот теперь их, тончайших, после того как вздохнули и расслабились они, обманутых оттепелью, вероломная зима опять испытывает на прочность, на разрыв.