XI

Жизнь в оккупированном Таганроге с каждым днем становилась все более тяжелой. Истомленные подневольным трудом, запуганные фашистским террором, жители города жадно ловили слухи о положении на фронтах. На очередном совещании подпольного штаба выступил Николай Морозов:

- Товарищи! Как ни старается германская пропаганда раскрасить разными красками «новый порядок» в Европе, изобразить в розовом цвете освобождение трудящихся временно оккупированных районов Советского Союза, ей это не удается,- сказал он. - Горькая действительность налицо! Маска сорвана! Гитлер и его свита выявили свой дьявольский облик.

Они разорили наши семьи, отняли у матерей и отцов их детей, которых отправили в кабалу в Германию. Всю зиму они вывозили невинных людей на Петрушину балку, жестоко мучили и убивали. Все это вам хорошо известно. Нет нужды подробно останавливаться на отдельных фактах. Важно то, что теперь уже все наши люди, оставшиеся на оккупированной территории, на собственном опыте знают, что несет с собой «новый порядок». Ненависть к поработителям растет с каждым днем. Солдаты и офицеры германской армии грабят население. Наш мирный труд германские палачи заменили рабским, бесплатным трудом. Голодные рабочие трудятся по тринадцать-четырнадцать часов в сутки. За малейший брак - расстрел на глазах всех жителей. Вчера на заводе Андреева расстреляли пять человек.

Население буквально голодает. Пятьдесят граммов хлеба - несчастная подачка германских «освободителей», - не спасают людей от голода. Наша единственная надежда - это скорейший приход Красной Армии. Всеми силами мы должны помогать советским воинам быстрее освободить нашу землю. Для этого у нас есть все условия. Немцы потерпели крупное поражение на берегах Волги. Трехсоттысячная армия фельдмаршала Паулюса попала в окружение. Освобождая советскую землю, наши войска движутся на Ростов. Еще один небольшой натиск, и они подойдут к Таганрогу. Таким образом, не за горами тот день, когда мы вступим в решительную схватку с ненавистным врагом...

После того как Морозов кончил, Василий Афонов зачитал последнюю сводку Советского Информбюро. Подпольщики слушали внимательно, стараясь не пропустить ни единого слова.

Когда чтение было закончено, заговорили все сразу.

Максим Плотников, Петр Турубаров, Сергей Вайс и Владимир Шаролапов - руководитель вновь созданной подпольной группы учителей - предлагали начать еще более активную, решительную борьбу с оккупантами.

Пазон и Константин Афонов требовали от руководителей подпольного центра разрешения жечь немецкие автомашины, нарушать связь, взрывать склады с боеприпасами и горючим, убивать гитлеровцев и предателей Родины.

Такого же мнения придерживался и Николай Морозов.

Но Василий Афонов не согласился с ними. Он считал эти действия преждевременными.

- Друзья! Ведь главная наша цель - поднять вооруженное восстание в городе к моменту подхода частей Красной Армии. Для этого закладывали мы тайники с оружием, для этого создавали боевые дружины. На сегодняшний день мы имеем больше десятка пулеметов, около полусотни автоматов, у многих личные пистолеты. Сотни винтовок, гранат, тысячи патронов заготовили мы. Имея такой арсенал оружия, мы можем вступить с немцами в открытую борьбу, не распыляя своих сил на отдельные диверсионные акты. Но для этого нужно дождаться, пока Красная Армия подойдет к городу. Тогда мы ударим по немцам сжатым кулаком одновременно с нашими войсками. Только так нам удастся нанести врагу заметный урон. А сейчас пока еще нужны выдержка и хладнокровие.

Василий говорил, но видел по суровым лицам товарищей, что ему не удастся убедить их. Слишком уж накипело у каждого на душе, слишком давно они ждали возможности перейти к активным действиям.

Даже Николай Морозов, с которым Василий всегда легко и быстро находил общий язык, на этот раз не согласился с ним:

- На первых порах, когда наша организация только создавалась, я тоже считал, что нам надо главным образом заниматься агитационной работой среди населения, - сказал Морозов.- Но теперь организация достаточно окрепла. Выжидать больше нечего. Надо действовать!

В конце концов Василий Афонов принял компромиссное решение.

- Хорошо! Будь по-вашему, - сказал он, когда Максим Плотников и Георгий Тарарин в один голос заявили; что все равно станут расправляться с немцами и предателями. - Я привык подчиняться большинству. Но давайте продолжать действовать организованно. В Бессергеновке, например, гарнизон всего в шесть немцев да около десятка полицаев. Вот и ударим по ним, чтобы ни одного не осталось. А в городе на время притихнем. Начнем, когда Красная Армия вплотную подойдет к нам. К этому моменту и будем готовиться. Народ призовем. Вовлечем новых членов в подпольные группы. Чтобы было кому охранять заводы, когда фрицы драпать начнут, чтобы дома в городе уцелели, чтобы ни один факельщик живым не ушел. Пусть немец почувствует нашу силу.

- Я согласен с Василием. Уж если бить, то бить наотмашь, с расчетом и с толком, - поднялся со скамейки Морозов. - Я поддерживаю такие действия, думаю, и вы все присоединитесь. По гарнизону в Бессергеновке ударить можно. Это не помешает. Только и Таганрог забывать нельзя. Пусть видят немцы, что мы не покорились, пусть с оглядкой ходят по нашему городу... Пора наказать предателей. Вот я и предлагаю наметить, кого будем уничтожать в первую очередь. Нашей пули уже давно заждались и Стоянов, и Дитер, и ортскомендант, и редактор газетенки «Новое слово» Алексей Кирсанов. Пора бы заткнуть ему глотку, пора избавить от нечисти родной город.

- Правильно! Молодец, Морозов! - разом заговорили члены штаба.

- Что ж, приступим к голосованию, - предложил Василий, видя, что Морозова поддержали почти все. - Кто за то, чтобы подпольные группы приступили к уничтожению фашистов и предателей Родины в городе Таганроге?

- Не только фашистов и предателей, - вновь поднялся Морозов,- но и складов, автомашин и военной техники. Словом, кто за то, чтобы развернуть в нашем городе активные боевые действия против оккупантов?

Предложение Морозова было принято единогласно. Петр Турубаров поднял обе руки. После внутренних колебаний поднял руку и Василий Афонов.

- Разрешите? У меня есть конкретное предложение, - попросил слова Константин Афонов.

- Давай, Костя, высказывайся, - подбодрил его Морозов.

- Я считаю, что мы имеем возможность одним разом разделаться со всем городским начальством, а заодно и с немецкими чинами.

Окружающие притихли. Василий и Николай с любопытством поглядывали на Константина.

- Как же ты с ними справишься? - спросил Турубаров.

- А очень просто. Надо незаметно заложить мину в основание памятника Петру Первому. Ведь когда закончат строительство, на открытие памятника вся верхушка придет. И бургомистр, и Стоянов, да и немецкие генералы наверняка пожалуют. В этот момент и ахнуть мину. Все вверх тормашками полетит.

- Вот это голова! Здорово придумал! - первым нарушил тишину Максим Плотников.

- Придумал, да не подумал, - поморщился Николай Морозов.- Этого делать нельзя. И я категорически буду возражать против такого плана. Ведь немцы не новый памятник отливают, а собираются на новый постамент перенести старый памятник из приморского парка.

- Ну и что же? - удивленно спросил Константин Афонов.

- А то, что этот памятник Петру цены не имеет. Ты знаешь, откуда он появился в нашем городе? Знаешь, кто его создал? - Морозов впился взглядом в Константина.

Тот недоуменно пожал плечами.

- А надо бы знать. Наш город законно гордится своим земляком - Антоном Павловичем Чеховым. И этим памятником мы тоже обязаны Чехову. Чтобы увековечить память основателя Таганрога Петра Первого, Антон Павлович специально ездил в Париж к известному скульптору Антокольскому и уговорил его создать монумент. Вот как появился у нас этот замечательный памятник. Какое же право мы имеем его уничтожать?

- Подумаешь, немцы еще и не то уничтожили, - вставил кто-то.

- Но мы же не немцы, не фашисты, а советские патриоты,- отпарировал Николай. - Люди рискуют жизнями, чтобы сохранить для потомства исторические ценности, а ты, Константин, предлагаешь уничтожить этот памятник.

- Так я же не ценности, а предателей хотел... Но раз нельзя, так и не надо. Могу снять свое предложение.

- И зря, Костя. Можно мне высказаться? - попросил Максим Плотников. - Оно конечно, памятник Петру - это целая история нашего города. Но сейчас не только история, сам город гибнет под гитлеровским сапогом. Так что же нам памятники жалеть? Побьем немца - новый построим. А такой случай, когда всю верхушку фашистскую убить можно, упускать нельзя. Я лично поддерживаю предложение Константина.

Плотников грузно опустился на стул. Мнения разделились. При голосовании большинством в два голоса решили памятник Петру не взрывать.

- А теперь несколько слов о бдительности, - сказал Морозов.- На бирже труда арестована одна из наших подпольщиц. Правда, знает она немного. Кроме Кости Афонова, ни с кем не была знакома. Однако этот случай нас должен насторожить. Может, ее взяли случайно, а может, сболтнул кто лишнее про справки об освобождении от угона в Германию.

- Кто такая? - спросил Турубаров.

- Это не важно, - ответил Морозов. - Она вместе с подругой снабжала наших людей справками с печатью биржи труда. Больше она ничем не занималась. Даже листовок не распространяла. Так что для особой тревоги оснований пока нет. Но до нас дошли слухи, что в группе Пазона появились болтуны.

Георгий Пазон насторожился, кровь прилила к лицу.

- Откуда такие сведения? - спросил он.

- Сведения точные, сам проверял. Анатолий Мещерин чуть не каждому встречному показывает свой пистолет, хвастается, что стреляет немцев. Кому нужна такая бравада? К чему может привести подобное мальчишество? Уже больше года мы живем в тяжелейших условиях подполья и пока ни разу не оступились. Тем более непростительна эта беспечность накануне решающей битвы, перед самым приходом Красной Армии. Ведь малейшая неосторожность - и все полетит прахом...

В прокуренной комнате стало тихо. Морозов ловил настороженные взоры товарищей. Многие вопросительно поглядывали на Пазона.

Комкая в руках и без того измятую кепку, Георгий Пазон встал со скамейки.

- О недисциплинированности Мещерина я уже докладывал руководителям подпольного центра. Этот же вопрос обсуждался и на собрании нашей группы... Но тогда нам ничего не было известно о его болтливости...

- А в чем же заключалась недисциплинированность Мещерина? - перебивая Пазона, спросил Шаролапов.

- Что ж, Юра, придется проинформировать всех членов штаба, - предложил Морозов.-Думаю, и для других эта история послужит поучительным примером. Давай, докладывай, как было дело.

Пазон вздохнул, вскинул густые брови и нехотя заговорил:

- Почти вся наша группа ходила в театр на премьеру «Сильвы». Виталий Мирохин принес туда пачку наших листовок, которые он получил от связных. Я взял у него эти листовки, передал их Мещерину и приказал расклеить по городу после спектакля. Билеты у нас были в разных местах. Мещерин и Легеза сидели на балконе. Во время первого акта Мещерин нарушил мой приказ и по собственной инициативе швырнул пачку листовок в зрительный зал... Немцы прервали спектакль. На сцену вышел офицер и объявил, что в зрительном зале находятся партизаны и чтобы все спокойно выходили: будет проверка документов... Я понял, что они на выходе обыскивать будут, а у меня маленький немецкий «вальтер» в кармане. Пришлось выбросить пистолет под кресло. Николай Кузнецов сидел в партере рядом с Нонной Трофимовой. У нее в сумочке несколько чистых бланков для ночных пропусков было. Кольке удалось съесть эти бланки... Многих немцы арестовали в тот вечер в театре... И нас тоже целую ночь в полиции продержали. На другой день часов в одиннадцать стали приезжать представители с места работы каждого арестованного. Хорошо, что все мы работали, только поэтому нас отпустили. А некоторых - на биржу труда и в Германию...

- Словом, только благодаря чистой случайности этот эпизод не закончился трагически для членов группы Пазона, а быть может, и для всего городского подполья.

- Благополучно отделались!

- За такую самодеятельность расстреливать надо!

- Снять бы штаны да выпороть!

- Тише, товарищи! Прошу соблюдать порядок, - властным голосом попросил Морозов. И когда все утихли, продолжал: - Я думаю, что упадок дисциплины - это тоже результат нашей пассивности. Люди жаждут активных действий. Но действовать надо организованно. Без решения городского штаба ни одна группа не должна заниматься отсебятиной. Каждый непродуманный шаг может привести к провалу всю нашу организацию... Поэтому прошу предупредить всех подпольщиков о строжайшем соблюдении дисциплины. За самовольные действия будем сурово наказывать по законам военного времени...

- А что с Мещериным сделали? - спросил Лева Костиков.

- С Мещериным надо разобраться, - сурово проговорил Василий Афонов. - Попрошу Сергея Вайса взять это на себя. А в отношении дальнейших практических действий руководители центра примут решение и через связных сообщат подпольным группам задачи на ближайшее время. Если возражений нет, давайте заканчивать... Расходитесь по-одному.

В новогоднюю ночь сводная группа боевых дружин под руководством Николая Морозова и Максима Плотникова совершила дерзкий налет на полицию в селе Бессергеновка. На трех санях, в каждые из которых было впряжено по паре лошадей, разместилось около двадцати человек.

К Бессергеновке подкатили около двух часов ночи. На рукавах у всех - повязки полицаев, на шее автоматы. Сергей Вайс в офицерской немецкой форме.

На окраине их встретил ночной патруль.

- Стой! Куда едете? - пробасил осипший голос.

Два полицая, вскинув автоматы, несмело подходили к головным саням, вслед за которыми остановились и остальные.

Вайс спрыгнул с саней и по-немецки начал распекать незадачливых полицаев. Опустив автоматы, те покорно выслушивали его брань. Пазон, Турубаров и Евгений Шаров подошли сзади и, не сговариваясь, разом набросились на полицаев, повалили их навзничь. Еще несколько человек подскочили на помощь.

- Не стрелять! - вполголоса скомандовал Морозов.

Но команда была излишней - оба полицая были убиты ударами ножей.

Так же бесшумно сняли часового возле небольшого кирпичного здания полиции. Изнутри доносился пьяный говор, потом послышалась разухабистая песня.

Оставив лошадей возле соседней хаты, подпольщики окружили здание полиции. Максим Плотников первым шагнул на крыльцо, распахнул дверь и, метнув гранату, выскочил на улицу. Вайс, Турубаров и Пазон швырнули гранаты в окна.

Песня оборвалась на полуслове. Глухие взрывы взбудоражили тишину. Трое полицейских, толкая друг друга, показались в дверях. Автоматные очереди уложили их на крыльце.

Через минуту подпольщики уже бежали к своим саням. Под ногами похрустывал смерзшийся снег.

- Подождите! - остановил всех Морозов, увидев длинный сарай. - Здесь могут быть арестованные. Надо их освободить!

Несколько человек метнулись к сараю, за ними ринулись остальные. Петр Турубаров прикладом сбил висячий замок на больших дверях. Максим Плотников потянул за ручку. Громко заскрипели проржавевшие петли. Ребята осторожно заглянули внутрь сарая. Кто-то чиркнул зажигалкой. Тусклый огонек выхватил из темноты ящики с консервными банками, длинные бутылки с подсолнечным маслом, груды набитых мешков.

- Продовольственный склад, - сказал Морозов. - Гони сюда лошадей, - приказал он Петру Турубарову. - А ты, Плотников, поставь кругом людей с автоматами. На всякий случай!

Опасения оказались напрасными. Четыре немца, охранявшие склад, поддавшись искушению, встречали Новый год вместе с полицаями, и уже были убиты. Перепуганные жители после первых же взрывов попрятались в погребах и боялись выйти на улицу. Подпольщики погрузили в сани три мешка с крупой, несколько ящиков масла и, подпалив склад, укатили в степь.

Зябкий ветер со свистом и воем гнал по земле поземку, леденил лица, рвал полы полушубков. Только к концу ночи добрались подпольщики до подсобного хозяйства кожевенного завода, где не было ни немцев, ни полицаев. Здесь они дождались рассвета. А когда рассвело, по двое, по трое, усталые, но радостные вернулись в Таганрог.

Несколько дней гитлеровцы рыскали по станицам в надежде поймать партизан, разгромивших полицию в Бессергеновке. Поиски ни к чему не привели. А подпольщики Таганрога, окрыленные удачной вылазкой, продолжали действовать все более дерзко.

В ночь на 18 января по заданию штаба боевые дружины Плотникова, Гуды, Турубарова и Пазона вышли охотиться за фашистами на улицы города. Одиночные выстрелы прогремели в разных районах: возле кожевенного завода, у металлургического, на углу Петровской улицы и Итальянского переулка. Утром полиция обнаружила трупы шести немецких солдат и одного офицера. Ортскомендант майор Штайнвакс был взбешен. Начальник русской вспомогательной полиции получил строгое указание усилить патрульную службу в ночное время.

Фельдшер Александр Первеев был на ночном дежурстве, когда к нему в больницу наведался Сергей Вайс.

- Сереженька! Здравствуйте! Хорошо, что зашли. Я уже сам намеревался встретиться с вами, - обрадованно проговорил Первеев и, крепко сжав руку Сергея чуть выше локтя, повел его через прихожую в темную боковую комнату, служившую местом свидания выздоравливающих больных с родными и близкими.

- А что случилось? - насторожился Вайс.

- Нет, нет, Сереженька! Ничего особенного не произошло. Просто к нам поступил один больной из лагеря военнопленных. Он рассказывает удивительные вещи. На днях к ним доставили советского летчика, который участвовал в боях под Сталинградом. Оказывается, на западном берегу Волги наши окружили целую немецкую армию. Советские войска перемолотили танковую группировку Манштейна и успешно продвигаются на запад. Сейчас я приведу этого человека. Пусть он сам все расскажет.

- Быть может, ему трудно ходить?

- Нет, нет. Он может. Ему только завтра будут делать операцию. Сереженька, я хочу, чтобы вы все это услышали сами.

В тускло освещенной прихожей мелькнула невысокая, чуть сгорбленная фигура Первеева. Оставшись в темной комнате, Сергей Вайс невольно улыбнулся своим мыслям: «Забавный старик. Ведь ему в дни Великой Октябрьской революции было уже двадцать семь лет. Много больше, чем мне сейчас. Ладно уж, пусть так и называет меня Сереженькой. Правда, не очень солидно, но что поделаешь».

Из прихожей донеслись шаркающие шаги. Рядом с Первеевым Сергей разглядел худого изможденного человека.

- Николай! - хрипло представился тот, когда подошел ближе и протянул руку.

- Коленька! Прошу вас, расскажите, пожалуйста, моему другу все, что вы слышали от этого летчика, - попросил Первеев. - Присаживайтесь. Здесь вдоль стены есть скамейка.

- Можно и рассказать. Я сам, когда рассказываю, вроде бы еще раз хорошую весть слушаю... - Николай нащупал скамейку и, опустившись на нее, продолжал: - Так вот, летчика к нам в барак привезли. Грузин он по национальности. Долаберидзе фамилия. Девятого января он с группой штурмовиков наносил удар по Сальскому аэродрому. Там немцы множество транспортных самолетов сосредоточили. Возят оттуда по воздуху продовольствие и боеприпасы под Сталинград, в окруженную группировку. Наши летчики по ним и ударили. Долаберидзе говорит, что их группа больше пятидесяти трехмоторных «юнкерсов» там уничтожила. А в его самолет зенитный снаряд угодил. Пришлось парню садиться на вынужденную возле Маныча. Так он в плен и попал.

А под Сталинградом фрицам здорово всыпали. В окруженной группировке немцы всех лошадей уже съели. Правда, держатся еще, сопротивляются из последних сил. Только теперь напрасно все это. Наши их крепко в тиски зажали. Долаберидзе говорит, что советских войск там видимо-невидимо... Даже танковую армию Манштейна, которая на выручку окруженным была брошена, и ту наши разгромили. Видно, скоро и сюда доберутся.

- Скорей бы уж! - со вздохом проговорил Первеев.

- Это хорошо! Спасибо вам за подробную информацию,- сказал Вайс и тут же спросил: - А каково положение у вас в лагере?

- О каком положении вы говорите? - повышая голос, прохрипел Николай.-Люди мрут, как мухи. Мрут от голода, мрут от холода. Сами посудите. Мороз изрядный, а набросить на себя нечего. Немцы все теплые вещи отобрали. Сами мерзнут. Особенно плохо у нас азиатам...

- Кому, кому? - не понял Сергей.

- Азиатам, говорю. Много у нас таджиков, узбеков, киргизов. Эти к теплому климату привычны, а тут мороз на их голову. Вот и гибнут они. В «мертвом сарае» штабелями, вроде дров, лежат замерзшие нагие трупы. И все в основном азиаты.

- Ну, а бежать из этого лагеря не пытаются? - поинтересовался Вайс.

- Говорят, из госпиталя или из лазарета бегают. А из лагеря не убежишь. Правда, томились там вместе с нами два морячка. Те попробовали. Долго мечтали о побеге, наконец выпал случай. Бежали они не так давно. Работали мы тогда с ними в этом «мертвом сарае». Немцы начали мерзлые трупы за город из лагеря вывозить. На какой-то Петрушиной балке их закапывали. А нас, пленных, заставляли эти трупы из сарая выносить и ровно, рядками на сани складывать...

Сергея поразило, как спокойно, будто о чем-то обычном, рассказывает об этом Николай. А тот продолжал:

- Возил эти трупы один старичок, Захар Титыч, царство ему небесное. На шее у него трое малых внучат оставалось, вот и пошел к немцу работать, чтобы их прокормить. Познакомились мы с ним, разговорились. Видим, человек свой. Начали просить: «Помоги убежать», а он отвечает: «Ничем, ребята, пособить не могу. Разве кто нагишом под эти трупы ляжет, тогда вывезу из лагеря». Наши морячки согласились.

К вечеру дед Захар во второй раз приехал. Морячки быстро в сарай, разделись там. Охраны возле нас в ту пору не было. Вынесли мы их, да на сани. А морозец, надо сказать, градусов пятнадцать. Помните, небось, под Новый год это было. Только мы того мороза от волнения не чувствовали. Навалили на товарищей мертвецов, холстом прикрыли, одежонку ихнюю дед Захар под себя спрятал. Так и выехали они из лагеря. Может, теперь уже до своих добрались...

Сергей задумался: «Надо рассказать об этом Морозову. Надо организовать побеги прямо из лагеря военнопленных».

- Ну, а дальше что? - прервал его мысли фельдшер Первеев.

- А дальше? Дальше... На вечерней проверке немцы двоих недосчитались. Комендант лагеря профилактику нам устроил. Бил толстым резиновым шлангом. Грозил повесить каждого десятого... В тот вечер решили убежать и мы с товарищами. Тянули жребий, кто будет следующий. Жребий выпал одному капитану-пехотинцу и Саше чахоточному, дружку моему. В ту ночь оба глаз не сомкнули, все утра не могли дождаться.

Еще затемно вывели нас на работу. Теперь уж мы сами в сарай напросились. Вскоре подъехал туда и дед Захар. Улыбается старик, доволен, рассказывает, что морячки ушли благополучно. Но в этот раз согласился он только одного взять: отругали его немцы за то, что на двух мертвецов меньше привез. Норма у них была - двенадцать трупов на одни сани, - пояснил Николай. - Саша мой по доброте своей уступил очередь капитану пехотному. Разделся капитан, расцеловался с нами, и тронулись они с дедом Захаром в свой последний путь.

Николай вздохнул, попросил у Сергея закурить. А когда

затянулся едким махорочным дымом, продолжал негромко: - Совсем немного времени прошло. Не успели мы следующие сани загрузить, слышим со стороны ворот выстрелы. А потом узнали, в чем дело. Остановили немцы деда Захара у ворот лагеря и начали штыками трупы колоть. Капитана в спину пырнули. Не выдержал он, застонал. Комендант тут же его и прикончил... А деда Захара вечером на плацу повесили... Нас всех, кто в «мертвом сарае» работал, на неделю в карцер отправили. Там я чуть концы не отдал. Насилу выкарабкался...

Николай замолчал, и Сергей Вайс не стал его больше расспрашивать. Лишь когда Николай поднялся, собираясь уже уходить, Сергей задал ему последний вопрос:

- Скажите, пожалуйста, а есть ли в вашем лагере решительные люди, которые могли бы создать подпольную организацию среди военнопленных?

- Думаю, что такие найдутся. И немало. Только осторожность нужна. Среди пленных ведь тоже сволочей предостаточно. А вы что же, подпольщик? - спросил он с живейшим интересом.

- Нет. Просто прикидываю, как лучше наладить помощь военнопленным. Ведь мы же советские люди. Должны помогать друг другу в это тяжелое время.

- Ну, ну. Попробуйте. Только не тяните со временем. Люди в лагере каждый день с голоду вымирают.

Николай ушел. Распрощался с Первеевым и Сергей Вайс. Всю дорогу размышлял он над тем, как создать подпольную группу в лагере военнопленных.

На другой день Вайс доложил Афонову и Морозову о разговоре с Николаем и о своих планах проникновения в лагерь. Поддержав его предложение, руководители подпольного центра приняли решение об организации массового побега советских военнопленных к моменту подхода Красной Армии к Таганрогу.

К концу января 1943 года, после долгого перерыва, над Таганрогом вновь появились советские самолеты. Сквозь черные шапки зенитных разрывов они пролетели на большой высоте к аэродрому и сбросили бомбы на стоянки фашистских «юнкерсов». Теперь не только листовки «Вести с любимой Родины», а сама Красная Армия напоминала жителям Таганрога о своем успешном наступлении.

Фронт неотвратимо катился на запад. Ежедневно в немецкие госпитали прибывали все новые и новые партии раненых. По льду Азовского моря в Таганрог хлынули разрозненные казачьи сотни, бежавшие от возмездия с Кубани и Терека. Хорунжие, есаулы, подъесаулы с золочеными орлами в кокардах гарцевали на тощих взмыленных конях по улицам города, подыскивая пристанище. Голодные, оборванные, укутанные женскими платками, в огромных соломенных калошах плелись через Таганрог немецкие и румынские солдаты.

Гитлеровские наместники - директора предприятий, зондерфюреры - покидали свои заводы и спешно грузили награбленные вещи в отходившие на запад эшелоны. Паника обуяла предателей Родины. На заводах фашисты снимали оборудование и отправляли его в Германию, а все, что не поддавалось перевозке, готовили к взрыву.

15 февраля к Василию прибежал Морозов.

- Я только что от Данилова, - в радостном волнении проговорил он. - Вчера наши овладели Ростовом. Василь! Еще несколько дней - и они будут здесь. Немцы бегут без оглядки. Посмотри, что делается в городе...

- Знаю! Нужно срочно писать воззвание к жителям Таганрога. Надо спасать заводы. Иначе немцы все подорвут.

- Следует без промедления поставить задачи боевым дружинам, распределить между ними секторы действий, - предложил Морозов. - Я беру на себя группы Пазона, Лихоноса, Турубарова. А ты - Тарарина, Плотникова, группу Перцева... Пусть они попытаются организовать охрану промышленных предприятий.

В комнату быстро вошли Георгий Сахниашвили, Сергей Вайс и Максим Плотников. Поздоровавшись, Вайс протянул Афонову записку. Василий прочитал, довольно улыбнулся.

- Молодцы ребята! На вот, читай, Николай, - он передал записку Морозову.

На клочке бумаги ровным ученическим почерком было написано: «Под Вереновский мост немцы заложили аммонал. Под резервуар станции Таганрог тоже подложен аммонал. Там дежурят наши люди. Взорвать не дадим. Через море по льду в сторону Семибалки пошел провокатор. Вооружен. Одет в черное пальто с барашковым воротником, кубанка, серые валенки. За ним пошли двое наших. До места не допустим». Морозов вспомнил тетрадь Николая Кузнецова, его школьное сочинение и узнал его руку.

- Эти не подведут, - сказал он Василию, возвращая записку.

- А как нам быть, Василий? Немцы уводят военнопленных из лагерей. Гонят на запад по берегу моря. А тех, кто не в силах идти, расстреливают в бараках, - взволнованно сказал Сахниашвили.

Морозов и Василий переглянулись.

- Разрешите, я приму меры? - обратился к ним Вайс.

- Что ты предлагаешь? - спросил Василий.

- Повидаю Сармакешьяна, Козубко, Александра Первеева. Договорюсь, чтобы они забрали в госпиталь тех военнопленных, с которыми мы уже связаны. Немцы и своих-то раненых вряд ли успеют эвакуировать, а до русских больных у них руки не дойдут.

- Действуй, Сергей, не теряй времени. Большое дело задумал, желаю удачи. - Василий пожал Вайсу руку.

Вайс и Сахниашвили собрались уже уходить, когда Морозов остановил их:

- Передайте врачам, чтобы вечером прислали связного за новыми листовками. Вчера Красная Армия освободила Ростов.

И Вайс, и Сахниашвили, и Плотников, будто по команде, переглянулись.

- Вот это здорово!

- Ай да подарочек!

- Значит, ко Дню Красной Армии и у нас будет праздник! Все заулыбались, радостно жали друг Другу руки.

- Наша задача, чтобы об этом в городе знали все, - сказал Морозов.